Каторжник

Глава 6

Глава 6

Пожалуй, я дал бы ему около тридцати. Конечно, я еще не очень хорошо определял возраст местных, а все они в сравнении с людьми моего времени казались старше. Так что, возможно, нашему привилегированному собрату по несчастью в действительности было не больше двадцати пяти. Усики, бакенбарды — когда-то, очевидно, аккуратные, а теперь неровно постриженные: один бак выше другого, — усталое и не очень хорошо выбритое лицо.

— Держи, бедолага! — наконец с легким презрением произнес он и, достав руку из массивной меховой рукавицы, кинул мне монету.

Деньги были мне, конечно, нужны. Даже две копейки — это день без проклятых железок, а корнет подавал мне, кажется, полтину. Вот только если ты себя продаешь задешево, то задешево и купят!

Интерлюдия. Российская Федерация, 16 марта 2005 года

Я остановился перед зеркальной дверью бизнес-центра на Тверской. Москва 2005-го года шумела: улицы выли и были сплошь завешаны крикливой рекламой, тут и там неслись дорогие иномарки, у входа в расположенный по соседству ювелирный магазин курил охранник в дорогом костюме. После чеченских гор и пыльных равнин Африки, где я наслаждался всеми прелестями службы в составе Иностранного легиона, столичная суета кружила голову. Наконец, поправив воротник потертой кожаной куртки, купленной еще на гражданке и уже тесной в плечах, я шагнул внутрь.

В просторном холле пахло кофе и дорогим парфюмом. Шумели разговоры по мобильникам, по-деловому одетые дамочки нервно цокали каблуками по блестящему мраморному полу. Я назвался девушке на ресепшен, и вскоре охранник в темном костюме проводил меня до нужной двери.

Виктор Алексеевич принимал в светлом кабинете с большим окном. За ним гудел город, а внутри было накурено и тихо. Сам хозяин — мужчина лет пятидесяти, подтянутый, с проседью в волосах — поднялся навстречу гостю.

— Здравствуйте, Виктор Алексеевич, — слегка охрипшим от волнения голосом произнес я.

— Сергей? Заходи, присаживайся, — произнес хозяин кабинета, указывая на кресло у стола.

Я скованно присел, держа спину прямо.

— Костя о тебе хорошо отзывался! — будто бы между прочим обронил Виктор, изучая мое лицо.

Я только кивнул. Костян вернулся из Чечни еще три года назад и, даром что десантник, как-то сразу нашел себе место под солнцем. Теперь он уже второй год работал в службе безопасности холдинга «Объединенные машиностроительные заводы», перед одним из хозяев которого я теперь и сидел. Я же, не надеясь найти на гражданке нормальную работу, завербовался в легион и теперь, вернувшись в Россию, был рад воспользоваться протекцией друга.

Виктор склонился над столом, позвонил по интеркому, небрежно бросил в него:

— Маша, принеси досье на Курильского!

Вскоре девушка в тесной белоснежной блузке, цокая высокими каблуками, вошла в кабинет, подав шефу тощую папку. Виктор раскрыл ее, бросил на меня цепкий взгляд.

— Чай? Кофе?

Я отказался. Девушка Маша ушла, и бизнесмен погрузился в изучение досье на меня. Перелистав бумаги, он наконец откинулся в роскошном кресле, сцепил пальцы на столе, и губы его тронула тень улыбки.

— Значит, с войны вернулся. И в Иностранном легионе успел послужить?

— Да, недавно из Чада, — ответил я.

— Что ж, опыт у тебя серьезный. Рекомендации людей, которым я доверяю, тоже многого стоят. А мне как раз нужны такие сотрудники. — Лицо бизнесмена потяжелело, будто туча накрыла горную долину. — Положение мое, скажем так, боевое. Один из моих бизнесов недавно отжали рейдеры. По беспределу: людей моих выкинули, бумаги подделали. В ОБЭП, понятное дело, даже заяву отказались принимать. Прокурорские тоже лишь руками разводят: «спор хозяйствующих субъектов, идите в суд». А пока суд да дело, от завода одни стены останутся. Да и те не пойми чьи. Понимаешь?

Я только кивнул: такое в те времена случалось нередко — и в Москве, и в других городах моей необъятной Родины.

— Мне надо вернуть свое, — продолжал Виктор, постукивая пальцами по столу. — Нужны головы и руки. Особенно — головы, снабженные мозгами, холодные и соображающие! Костя уверен, что тебе можно доверять, и ты не струсишь, когда поднимется пальба. Заметь, я сказал «когда», а не «если». Понимаешь?

В глазах Виктора вспыхнул жесткий огонек. Впрочем, вот как раз этим меня было не удивить. Это для него стрельба в новинку, а нам с парнями пришлось хлебнуть всякого.

— Видал и не такое, — спокойно ответил я. — Если надо — справлюсь.

— Проверим, — кивнул Виктор. — Теперь к условиям. Сколько ты хочешь получать?

Хороший вопрос! Деньги для меня всегда были больным вопросом: в армии платили копейки, в легионе — вроде бы и неплохо, но по факту лишь на жизнь и хватало. А главное — я не в том положении, чтобы торговаться. Средств на житье в Москве у меня просто не было. Я не мог упустить это место!

Виктор вопросительно поднял бровь, давая понять, что пора было что-то отвечать:

— Мне много не надо. Думаю, долларов двести в месяц хватит.

Виктор приподнял брови.

— Двести? — переспросил он. — Плохо дело, парень. Ты себя не ценишь!

Я опустил глаза, понимая, что сморозил глупость. Виктор продолжил жестко, почти как командир на плацу:

— Запомни: если сам себя дешево продаешь, тебя дешево и купят! Твой опыт и риск стоят куда больше.

Он откинулся на спинку кресла, оценивающе осматривая меня с головы до ног.

— Я всегда плачу своим людям нормальные бабки. Для начала ты будешь получать полторы тысячи в месяц. Подъемные — тысяча. Купи себе хороший костюм, галстук — Константин знает, где это сделать за разумные деньги…

Мне показалось, что я ослышался.

— Полторы тысячи долларов? — уточнил я.

— А то! — усмехнулся Виктор. — Парень, не позволяй оскорблять себя, соглашаясь вкалывать за гроши! Я своих с лавэ не обижаю, Костя не даст соврать, но и спрос будет серьезный. Подходит?

Повисла тишина — не менее напряженная, чем тогда, в горах, перед тем как мы попали в засаду… Ощутив на себе цепкий взгляд Виктора, я твердо кивнул:

— Подходит. Я готов!

Виктор встал и неожиданно протянул мне руку:

— Отлично. Завтра в девять жду тебя здесь. Познакомишься с ребятами из охраны, и сразу займемся делом.

Я тоже поднялся и крепко пожал твердую ладонь бизнесмена. Никак не ожидал, что с ходу получу здесь такие деньги! Виктор, похоже, тоже остался доволен.

— Спасибо за доверие, — произнес я на прощанье.

— А вот благодарность ты покажешь делом, — жестко отозвался Виктор, кивнув на прощание. — До завтра. Маша проводит тебя в кассу — получишь подъемные.

И он снова потянулся к интеркому.

На улице пахло приближающимся дождем, и я вдохнул полной грудью прохладный влажный воздух. В груди у меня поднимались одновременно облегчение и азарт: я получил работу — не подачку, а настоящее дело, где пригодятся мои навыки, а простор для карьерного роста, как уверял меня Костян, был просто безграничен.

А еще я получил очень важный урок, не стоит размениваться на мелочи.

Я навсегда запомнил этот урок. И теперь пришло время применить эти знания в жизни!

Спокойно глядя в глаза молодого дворянчика, швырнул монету ему обратно и произнес на чистом французском:

— Мне следовало бы считать себя оскорбленным, если бы я не был осведомлен, что вы, месье, находитесь относительно меня в плену заблуждения!

Глаза Левицкого раскрылись от изумления. Ведь я, арестант с рязанскою рожей и в обычной серой робе, говорил с ним по-французски.

Трудно передать словами ту перемену, которая случилась с бедным Левицким буквально за нескольких секунд. Если до того он совершенно не замечал моей укутанной в серый халат фигуры, смотрел сквозь меня, будто я был стеклянный, то теперь глядел круглыми от изумления глазами.

И только я собрался продолжить, как впереди раздался шум, крики, и все шедшие каторжники замерли и вытянули головы вверх, пытаясь рассмотреть произошедшее, а солдат ухватил меня за плечо и потянул в сторону кандальников, где я должен был быть прикован.

— Эй, да отпусти меня. Я же сегодня без кандалов, — возмутился я, даже не пытаясь вырваться.

Нет, в принципе, шанс сбежать был хороший, вот только условия выживания так себе. Вокруг снег, зима, а местные вряд ли будут мне рады. Вот было бы лето, я, даже не задумываясь, рванул бы куда подальше.

— Погуляешь ишшо, вот сейчас утихомирится, — буркнул Наумкин. — И без глупостей! — Мне в спину уперлось ружейное дуло.

— Даже и в мыслях не было, служивый, — с серьезным видом заверил я его. — Как же я подвести тебя могу за доброту твою несусветную⁈

Солдат, не распознав в моем голосе сарказма, расслабился и дуло от спины отвел.

— Чаво, нагулялся ужо? — с усмешкой встретил меня Фомич.

— Как собака на цепи, — поддержал я его шутку. — А чего происходит-то? — кивнул я вперед, и тут раздалось несколько выстрелов.

— Чаво-чаво, стреляют! — философски заметил Фомич.

— Может, сбежать кто попытался или таки напал на солдат. В общем, что-то такое-эдакое, — раздался задумчивый голос нашего еврея.

— Стоять! — хлестко прозвучала впереди команда. Мы тут же замерли и, лишь вытягивая шеи, крутили головами, пытаясь понять, что же там произошло.

Я же времени зря не терял и активно думал, что сказать Левицкому о себе, ведь наверняка поинтересуется.

Не прошло и десяти минут, как появились слухи о произошедшем: «Драка началась», — шептался народ. Две цепи подрались, и крепко, а после пустили колонну в путь.

Слухи распространялись быстрее, чем зимний ветер:

— Говорят, один каторжник у другого пайку хлеба стащил…

— Врешь! Из-за бабы подрались! Там одна бабенка в цепи идет…

— Да нее, слыхал я, варнаки не поделились…

Я прислушивался к этим пересудам, пряча усмешку. Как всегда, правда тонула в потоке домыслов. Впереди действительно произошла драка, но причина была куда прозаичнее — два арестанта из разных партий не поделили вчера место у печки в бараке. Тут вечно дерутся из-за ерунды.

Левицкий между тем не сводил с меня глаз, и взгляд его выражал смесь любопытства и недоумения. Когда шум немного утих, он приказал извозчику приблизиться.

— Эй, с… сударь. Вы… вы говорите по-французски? — спросил он на том же языке, понизив голос.

— Comme vous voyez, monsieur, — ответил я с легким поклоном. — И не только.

Его брови поползли вверх. Знание французского среди простолюдинов было чем-то из ряда вон выходящим.

— Но как… кто вы? — растерянно пробормотал он.

Я же оглянулся по сторонам и покосился на идущих вокруг меня каторжников.

Левицкий правильно понял, вот только в его взгляде появилось сомнение, с которым он справился буквально за пару мгновений.

— Садитесь ко мне, в сани, так будет удобнее. — И я тут же на ходу полез в сани.

— Куды! Куды лезешь, ирод⁈ — всполошился ямщик.

— Умолкни, халдей! — грубо оборвал его Левицкий.

— Ваше благородие, так лошади и так уж тяжко, вишь, на подъем дорога идет! — не сдавался ямщик.

— Заткнись или схлопочешь сейчас! — нисколько не стесняясь, заявил Левицкий.

Солдат же лишь недобро на меня глянул и снял с плеча ружье, видимо, на всякий случай. Я, усмехнувшись, набросил на себя заснеженную меховую накидку и устроился поудобней возле Левицкого, который, учуяв исходящий от меня запах, едва заметно скривился.

Левицкий отодвинулся на пол-аршина, но любопытство явно пересиливало брезгливость.

— Alors, qui êtes-vous, monsieur? — повторил он, на этот раз с оттенком нетерпения.

Я позволил себе усмехнуться.

— Un homme qui a eu le malheur de se trouver au mauvais moment et au mauvais endroit, — ответил я, намеренно используя старомодный оборот.

Его глаза расширились.

— И что это значит? Не в том месте и не в то время, — медленно произнес он, я только усмехнулся.

— Вот так шел своей дорогой и попал на каторгу, — грустно усмехнулся я.

— Но так не бывает, — с жаром воскликнул Левицкий

— Бывает! Здесь я значусь как Пантелей, но это не мое имя. Его даже никто не спросил.

— А как же вас тогда зовут? И откуда вы знаете французский? Я не поверю, что вы простой крестьянин.

— Сергей Сергеевич, — назвал я свое настоящее имя. — Я получил очень хорошее образование, а потом случилось так, что стал предоставлен сам себе. Попал в парочку передряг, остался без документов, и мой путь пересекся со здешним этапом. Я никого не убивал и ничего предосудительного не делал, — легко ответил я, отделываясь общими словами.

— О, кажется, я понял, — закивал Левицкий. — Ваши родители умерли, но успели дать образование. Отец наверняка личный дворянин и не смог передать его вам по наследству, — протянул Левицкий.

Я только развел руками, мне даже врать не пришлось.

— Но то, что вы оказались здесь, — это вопиющая несправедливость, — горячо произнес. — Я должен переговорить с Рукавишниковым, и вас не переменно освободят.

— Не стоит, мой друг. Вы позволите себя так называть? — И Левицкий кивнул. — Боюсь, вы этим только навлечете на себя неприятности. Оставьте все как есть, моя жизнь еще не закончена, да и каторга дело такое… — И я повертел рукой в воздухе.

— Да вы фаталист, Серж, — усмехнулся Левицкий и на пару минут замолк, а его взор затуманился.

Мне же стало понятно, что мой французский здесь на уровне, да и говорю я соответствующе, если что, могу и за дворянина сойти.

— Никогда не думал, что окажусь на каторге, — задумчиво заговорил Левицкий. — И теперь, глядя на этих всех бедолаг, у меня возникла мысль, что общество их не только должно наказывать, но и обязано исправлять, пытаясь вернуть на путь праведный. А вы что думаете, месье Серж?

— Отчасти я с вами согласен, — усмехнулся я.

— И почему же только отчасти? — серьезно посмотрел он на меня.

— Все ли достойны второго шанса? Думаю, далеко не все. Здесь разный народ и за разные злодеяния. Возьмем, например, Ваньку: ему пятнадцать годков, а на каторге оказался из-за того, что воровал. Воровал от нужды, ибо была у него маленькая сестренка, а мать заболела и не могла работать. Его поймал городовой, Ванька пару раз ударил его, и вот он на каторге. Думаю, ему можно даровать второй шанс.

Левицкий меня не перебивал и слушал внимательно, лишь его лоб сморщился.

— Или взять того же молотобойца Тита. На него напал пьяный сын старосты в его селе, ну, он и ударил в ответ, да зашиб, и вот он на каторге. Это лишь одна часть несчастных. Есть же и другая, тот же Петрушка от скуки мальчонку пятилетнего заманил игрушкой в проулок и убил, а теперь ходит и гордится этим. Можно ли такого исправить? Я думаю, нет. Это наказание, и оно должно быть таким, чтобы подобные негодяи от одной возможности очутиться здесь тряслись в страхе.

— Кажется, я тебя понял, Серж, интересная мысль. Есть на этапе здесь Вахетов, бывший дворянин, что ныне лишен всех прав, мот и кутила, родного отца убил из-за денег. Ни один приличный человек ему руку не подаст, хотя можно ли меня теперь считать приличным, — горько усмехнулся он.

Весь оставшийся путь мы проболтали на разные темы, и, когда уже приближались к тюремному острогу, солдат Наумкин напомнил о себе:

— Пора, иди на место уже.

Попрощавшись с Левицким, я вернулся на свое место.

— С барчуком язык нашел. Так ты теперь тоже барчук, что ле? А, подкидыш? — И народ рассмеялся над немудреной шуткой.

Когда всех расковали, нас завели в очередной барак, который был уже натоплен. Умостившись на нарах, я прикрыл глаза, но спустя минут пять возле печки раздался шум и крики.

— О, сейчас опять подерутся, да и не только они, многим бока-то намяли, — заметил Фомич.

— Подерутся, и чего? Наше-то какое дело? — протянул один из соседей.

— Ну, не скажи, второй случай как-никак. Ужина, поди, лишат, да на холод выгонят, всю ночь стоять придется, а там и с утра не покормят, — пробурчал Фомич.

«Ужина лишат, да и ночь всю на холоде стоять придется. Жрать хочется, а на холоде стоять совсем нет!» — пробежали у меня мысли в голове.

— Эх, — со вздохом поднялся я, разминаясь, и даже пару ударов провел. Джеб, джеб, крос, — вышло не совсем правильно и непривычно, все-таки тело было не готово, но знания-то, как бить, никуда не делись, и я направился в сторону криков.

— А ты куда пошел-то? — раздался сзади возглас Фомича…