Каторжник

Глава 14

— И что же за гешефт такой ты нам предлагаешь, Зосим ты наш, свет Моисеевич? — усмехнулся Фомич, поглаживая бороду, в которой уже явно не хватало пары клоков после недавних передряг. — Уж не воздух ли продавать собрался?

— Ой, я вас умоляю, какой воздух! — картинно всплеснул руками Изя. — Воздух — это для дилетантов! Я таки имею вам сказать, господа, что не просто так тут штаны протираю! Я таки присмотрелся к вам. Послушал одним ухом, посмотрел другим глазом… Люди вы сурьезные, с огоньком! Особенно вот вы, — он сделал реверанс в мою сторону, — Подкидыш! Руками машете — любо-дорого посмотреть, и котелок варит, не только чтобы кашу хлебать!

— И вынюхал небось все? — хмыкнул Тит.

— Таки да! И вынюхал! — гордо подтвердил Изя, поправляя очки на носу. — А как иначе в нашем деликатном деле? Нюх — это главное! И вот что я вам скажу по секрету, пока конвой не слышит: скоро уже наша веселая компания прибудет в конечный пункт, в славный город Нерчинск!

Слушая эти разглагольствования, я мысленно лишь вздыхал. Про Нерчинск и нерчинский завод я уже был наслышан от Фомича и не питал насчет нашего будущего ровно никаких иллюзий.

«Жемчужина Забайкалья! Париж, не иначе! Правда, Париж этот с кайлом, рудниками и вечным дубаком… Перспективка, если честно, пахнет не очень. Даже хуже, чем портянки Тита после недельного перехода».

Тем временем остальным арестантам надоело слушать разглагольствования Изи.

— Давай-ка ближе к делу, — пробубнил Тит.

Он сделал паузу, скорчив такую трагическую мину, будто ему только что сообщили, что гешефт отменяется.

— Но! Шоб ви так жили, как я вам сейчас расскажу! Есть способ и там не просто выживать, а жить! Как белые люди! Я предлагаю нам маленький, но очень гордый гешефт! Стать… торговцами! «Майдащиками», как эти гои выражаются. И будем мы с вами не арестанты, а уважаемые люди! Всегда в тепле — ну, относительно, конечно, — всегда с деньгой в кармане, шоб було, на что купить лишнюю пайку и улыбку надзирателя! У местных будем первые парни, девки сами в очередь встанут! Даже администрация острожная — и та будет с нами считаться! Чай, табак, водка, карты, одежда — все достанем, все продадим! Это же золотое дно! — распинался Изя, размахивая руками так, будто уже пересчитывал барыши.

Глаза его горели фанатичным огнем предпринимательства.

Слушал я все это, а в уме подсчитывал и прикидывал. С «майданщиками» я уже имел дело — в каждом тюремном замке в крупных городах имелся такой хмырь, сбывавший каторжанам всякую шнягу: чай, сахар, колоды карт, водку… даже опий мне предлагали! И, судя по ценам, дело это архивыгодное.

Да-а-а-а… Интересная идея. Свой свечной заводик… э-э-э… то есть свой майдан прямо на каторге!

— Поешь ты красиво, — скептически протянул я. — Только как это устроить-то? Где товар брать, как в барак проносить, где хранить, да так чтобы не сперли? Лопатой деньги грести всякий хочет, но кто и как все устраивать-то будет?

— Ой, ну шо ви такое говорите, лопатой! Это ж так некультурно! — обиделся Изя. — Конечно, один я не потяну. Мне нужны компаньоны! Партнеры, так сказать, надежные и проверенные! То есть вы! — Он обвел нас сияющим взглядом. — И, само собой, нужен капитал. Маленький такой, скромный. Без денег, как говорит русская пословица, даже блоха не чихнет! У меня кой-чего имеется за душой, но, если и ви, уважаемые господа, таки немножечко вложитесь в наше общее светлое будущее — будет просто песня!

— И где ж мы тебе капитал наскребем? Последние портки продадим? — буркнул задумчиво Фомич, почесывая затылок.

— А вот! — Изя торжествующе ткнул пальцем в сторону сонных домишек Енисейска. — Начать можно прямо здесь и сейчас! Городишко — да, дыра дырой, но народец-то крутится! Купчишки, охотнички… Можно кой-чем разжиться за копейки, шоб потом в Нерчинске толкнуть за рубли! Карты, кости игральные — святое дело! Водочки бы пару бочонков — ведь мы таки знаем, чего жаждет душа честного каторжанина! Ой, да та же соль — она же просто уйдет по весу золота! Тканюшки какой завалящей, иголок ржавых, ниток гнилых… Чаю! Чаю побольше! Без чая русский человек не живет, а только существует! Опять же, — тут Изя хитро прищурился на Фомича, — злые языки болтают, шо кое у кого из уважаемых арестантов уже имеется изрядный капитал…

— Брешут злые языки! — отрезал Фомич, вдруг покраснев по самую лысину. — Да и, опять же, ну куды ты все энто богатство запихнешь? За пазуху?

— Ша! Я вас умоляю, не делайте мне грустно! — отмахнулся Изя. — Все схвачено, за все заплачено! Третьего дня я имел-таки разговор по душам с нашим унтером, мусье Томилиным. Золотой человек! Понимает все с полуслова, не то что, скажем, вы, уважаемые господа арестанты! Нет, ну, может, и не золотой, но точно посеребренный и очень сговорчивый! Смею предположить, за пару «катеринок» он охотно продаст родную мать, а всего за одну «беленькую» охотно выделит нам уголок в одной из кибиток. И даже приставит солдатика надзирать за хабаром. Не отберет и не расскажет. Главное — вовремя «благодарность» в карман ему класть!

Мы переглянулись.

Идея все еще попахивала авантюрой, но… черт возьми, а что нам терять, кроме своих цепей? Я покосился на Фомича.

— Есть такое дело, — задумчиво подтвердил тот.

— Торгуют на Нерчинском помаленьку. Майдан свой имеют, товар прячут… Рисково, но ежели с охфицерами столковаться, никто нас и пальцем не тронет. А торг, он и есть торг. Копеечка к копеечке, вот те и рубль!

— А как же… свои? — подал голос Сафар, внимательно следя за Изей. — Там ведь, в Нерчинске, наверняка уже есть такие, — он на секунду замешкался, подбирая слово, — торговцы. И непростые небось. Они нас с распростертыми объятиями встретят?

— А вот это называется модным словом — конкуренция! — просиял Изя. — Торговля, она, как женщина, любит смелых! А если кто-то из этих… старожилов будет иметь неосторожность выразить недовольство нашим скромным предприятием… Ну, тут уж придется вести диалог! — Он снова выразительно посмотрел на меня. — Если шо, наш уважаемый Подкидыш, как человек интеллигентный, всегда может тактично объяснить людям за нас. Ну там… полешком по голове… или еще каким веским аргументом… Во время такой плодотворной дискуссии, шоб ви знали, иногда случается, шо капитал конкурента… э-э-э… переходит в более надежные руки! И станем мы тогда не просто какими-то майданщиками, а самыми главными, самыми жирными, самыми уважаемыми жабами на всем этом каторжном болоте!

— Я не хочу быть жабой, — вдруг серьезно и с неподдельным возмущением прогудел Тит.

Последовала немая сцена. А потом мы все, включая Изю, прыснули со смеху. Фомич закашлялся, Сафар впервые за долгое время улыбнулся во весь рот. Тит недоуменно смотрел на нас своими честными глазами, не понимая, что смешного в том, чтобы быть жабой.

— Ой, Тит, золотой ты человек! — отсмеявшись, воскликнул Изя. — Таки с тобой мы точно не пропадем! Ну что, господа, по рукам? Создадим наш маленький нерчинский гешефт?

И тут все посмотрели на меня. То ли разрешения спрашивали, то ли совета… Я пожал плечами с видом «да почему бы и нет».

— Ладно! — посуровев, произнес Фомич, оборачиваясь к нашему негоцианту. — Так и быть, войду в кумпанство. Да только гляди у меня, выкрест: если деньги мои пропадут…

А я задумался, в том числе о том, как это можно использовать. Например, повременить с побегом. Обрасти там жирком, заиметь нужны вещи для долгого путешествия, а там и смазывать лыжи. Были, конечно, у этой идеи и свои минусы, возвращаться придется дольше, да и неизвестно, что может произойти в будущем.

Вместе с Фомичом решили скинуться по десятке целковых, да и остальные вложились кто сколько мог, а там и Зосим-Изя добавил свои кровные, и вышло целых тридцать пять рублей и двадцать восемь копеек.

По закупке решили повременить и покупать товар в Иркутске, до которого нам еще предстояло добраться. Город там больше и выбор, соответственно, тоже, да и на транспортировке сэкономим. Правда кой какую мелочовку купили и в Енисейке у местных умельцев, а именно пару комплектов игральных костей, причем не очень дорого, по десять копеек за комплект.

Перед отправкой нас всех прогнали через баню. А все вещи, кроме кожаной обуви, пришлось сдавать в прожарку, так как у многих были вши. За отсутствием тюремного парикмахера мы не смогли постричься, снять щетину с лиц. Такими же обросшими, как и приехали, вернулись после бани.

И на следующий день нас снова погнали по этапу в Иркутск, путь не отличался от предыдущих.

В Иркутске нас настигла удивительная новость: оказалось, нерчинский завод, где, как предполагалось, мы и будем отбывать каторгу, закрыт, и теперь мы пойдем намного дальше Нерчинска — куда-то на северо-восток Забайкалья, на реку Кара.

Узнали мы это сидельцев иркутского Тюремного замка, причем все они по этому поводу были просто в трауре.

— Худо наше дело, братцы. Посылают нас к Разгильдяеву, на реку Кара, аж за Яблоновый хребет!

— Название-то какое — Кара!

— Да, там почитай, что и ад, — подтвердил враз помрачневший Фомич. — Десять лет назад от нас с нерчинского завода многие тыщи работных людей забрали туда, золото мыть. Потом некоторые вернулись больными. Сказывают, ужос там! А командует там Иван Разгильдяев. Он, сказывают, обещался губернатору на Карийских промыслах за год сто пудов золота намыть, при условии, если с нерчинских заводов дадут ему сколько надо рабочих! Ну и все. Вот тогда-то я, проведав, что тоже меня отправят на Кару эту, взял ноги в руки и рванул до дому. А ведь всего три года мне оставалось отбыть! Эх… Жаль, право, жаль, что закрыли нерчинский завод! Там место хоть и страшное, но обжитое. А на Каре этой — беда-бедешенька! Хлебнем мы там, братцы, узнаем почем фунт лиха.

Один лишь Изя-Зосим не терял оптимизма. Информация о смене пункта назначения его ничуть не смутила.

— Ой, вей! Кара, шмара! Какая разница, где гешефт делать? — заявил он. — Главное — люди! А люди везде хотят кушать, пить и развлекаться! Даже на Каре!

Он тут же развил бурную деятельность и мотался по Иркутску, разумеется, не без помощи «посеребренного» унтера, закупая товар. Карты, водка, соль, ткани, чай, иголки — все по списку. Унтер, получив мзду, выделил под наш «коммерческий груз» место в телеге. Бизнес-план был в действии, несмотря на смену конечной точки маршрута.

И вот, оставив позади гостеприимный Иркутск, мы двинулись дальше, к новой цели — Карийским рудникам. Путь лежал через Байкал.

Переправа через «славное море, священный Байкал» — это вам не на пароме через Обь прошвырнуться. Масштаб другой. Когда мы вышли к берегу, перед нами раскинулась бескрайняя водная гладь, уходящая за горизонт. Вода — прозрачная, холодная, аж зубы сводит. Горы по берегам. Красота неописуемая! Если бы не кандалы и конвой, можно было бы подумать, что мы на отдыхе и впереди нас ждет байкальский копченый омуль и пиво с баней.

На причале нас ждала огромная, неуклюжая баржа — скорее плавучий сарай, чем судно. На нее предстояло погрузить всю нашу честную компанию — сотни полторы арестантов, конвой, лошадей, телеги, включая ту самую, с нашим бесценным «майданом». Началась суета, мат-перемат, давка. Конвоиры орали, арестанты пытались занять места получше, лошади ржали, Изя метался вокруг своей телеги, проверяя, хорошо ли ее закрепили.

— Осторожнее, люди! — причитал он, обращаясь к солдатам, которым было глубоко плевать на его интересы. — Душа моя там!

Наконец, баржа отошла от берега. Поначалу все шло гладко. Легкий ветерок, плеск воды, солнце. Арестанты притихли, глядя на удаляющийся берег и бескрайнюю воду вокруг. Даже я проникся моментом — мощь и простор Байкала впечатляли. Но долго любоваться пейзажами не пришлось.

Байкал решил показать свой норов. Небо затянуло тучами буквально за полчаса. Поднялся ветер — тот самый, легендарный, Сарма, или как его там. Баржу начало качать так, что я вспомнил все свои морские путешествия, включая шторм в Бискайском заливе. Волны захлестывали палубу, ветер выл в щелях надстройки.

Арестанты, непривычные к качке, начали массово удобрять байкальские воды своим скудным обедом. Палуба превратилась в скользкий каток из воды и нечистот.

Запах стоял — хоть святых выноси. Конвоиры пытались сохранять порядок, но их самих шатало и мутило. Некоторые, особо впечатлительные, присоединились к арестантам в акте «братской блевотины».

Изя вцепился в свою телегу мертвой хваткой, его лицо было зеленого цвета, очки съехали на кончик носа.

— Мой гешефт! — стонал он при каждом крене баржи. — Он утонет! Мы все утонем! И без прибыли! Какой ужас!

— Не дрейфь, Моисеич! — пытался подбодрить его Фомич, сам с трудом удерживаясь на ногах. — Баржа крепкая! А ежели и потонем — так хоть мучения кончатся! Тоже своего рода гешефт!

В самый разгар бури баржу накрыло особенно большой волной. Раздался треск — одна из телег сорвалась с креплений и поехала к борту, увлекая за собой пару лошадей и чуть не сметя группу арестантов. Началась паника. Конвоиры заорали, пытаясь удержать телегу. Кто-то из арестантов молился в голос, кто-то матерился так, что заглушал рев ветра. Тит с Сафаром бросились помогать солдатам, удерживая скользящую махину. Я тоже подналег — перспектива искупаться в ледяной воде Байкала, да еще и в кандалах, совсем не прельщала.

Кое-как телегу удалось закрепить. Шторм, порезвившись еще с полчаса, начал стихать так же внезапно, как и начался. Ветер утих, волны уменьшились, даже выглянуло солнце, осветив картину всеобщего разгрома и уныния на палубе. Мы были мокрые, замерзшие, перепуганные, измученные качкой и покрытые слоем… ну, скажем так, органических удобрений.

Изя первым делом бросился проверять свою телегу. К счастью, она устояла, и товар, похоже, был цел.

— Слава тебе! — выдохнул он, забыв на время про свой переход в православие.

Остаток пути прошел в тягостном молчании. Все были вымотаны штормом. Когда на горизонте показался противоположный берег, никто особо не радовался — все понимали, что этот «увлекательный круиз» был лишь небольшим эпизодом в нашем бесконечном путешествии в ад.

Выгружались на берег молча, помогая друг другу. Глядя на твердую землю под ногами, я поймал себя на мысли: Байкал — это красиво, конечно. Но лучше я на него посмотрю в следующий раз. На картинке. В теплом кабинете. С бокалом коньяка. Если доживу, конечно.

— Ну что, господа арестанты, — криво усмехнулся я, обращаясь к своим «партнерам». — Добро пожаловать в Забайкалье! Готовьте кайло и мешки для золота. Или для наших костей — тут уж как повезет.

И потащились мы через бесконечное, мать его так, Забайкалье, к этой самой реке Кара. Путешествие обещало быть незабываемым. Особенно радовал сервис «все включено» в части питания. Кормили нас по принципу «чем дальше в лес, тем толще партизаны… от голода». Если в начале пути нам еще перепадало аж по полфунта сухарей в день, практически деликатес! То вскоре и эта роскошь закончилась. Видимо, сухари сочли слишком калорийными для нашего исправляющегося контингента.

На смену пришел кулинарный хит сезона — клейстер из ржаной муки. Серая, сопливая субстанция с непередаваемым ароматом прелых портянок и вкусом штукатурки. Жрать это можно было, только зажав нос и представляя, что находишься на приеме у английской королевы. Впрочем, чтобы мы совсем не заскучали от однообразия, меню иногда разбавляли сушеной рыбой, твердость десять по шкале Мооса, а вкус как у старого сапога, и вяленым мясом, идеальным для заточки ножей или отбивания от волков. Сибирское изобилие, чтоб его!

Но главным сюрпризом стало отсутствие на маршруте пересыльных острогов. Видимо, местный департамент туризма и гостеприимства решил, что мы и так достаточно избалованы предыдущими «пятизвездочными» бараками. Теперь только хардкор и полное единение с природой! Гостиничная сеть «Острог Co» здесь свои фешенебельные филиалы еще не открыла, так что каждую ночь нас ждал увлекательный мастер-класс по выживанию.

Едва колонна останавливалась на привал, начинался наш ежедневный квест «Построй шалаш из говна и палок или замерзни к чертям». Под неусыпным контролем и отеческими понуканиями конвоя мы, как заведенные, бросались ломать ветки деревьев голыми руками, естественно, инструмента не полагалось.

Укладывали их на землю, создавая подобие лежанки класса «люкс». Сверху сооружали навес из жердей и елового лапника — наш персональный пентхаус с продуваемыми стенами и протекающей крышей.

Для обогрева практиковались «длинные костры» — три бревна пожирнее, обложенные тем, что не пошло на постройку шалашей. Эти штуки тлели всю ночь, обеспечивая сомнительное тепло и периодические фейерверки из раскаленных углей. То тут, то там раздавались вскрики и отборная ругань — это очередной счастливчик ловил пяткой или задницей особо меткий уголек. Ночная романтика!

Колонна ползла все тем же унылым строем. Время года — самое мерзкое: осень. Дождь, сырость, промозглый ветер. Укрыться негде. Куда ни глянь — угрюмые сопки в серой пелене дождя. Настроение — соответствующее. Бабам с детьми на телегах было «весело» — сверху льет, снизу сырость от мокрой соломы. А нам, пешеходам, еще «лучше»: по раскисшей дороге чапать в кандалах — то еще удовольствие. Душно от испарений, жарко от натуги, ноги вязнут в грязи. Обувка у многих давно сказала «прощай» и осталась гнить где-то на бескрайних просторах Забайкалья. Шли босиком по ледяной жиже — последний писк каторжной моды.

Утро начиналось рано, с побудки и «изысканного» завтрака — кружка теплого замутненного чая и ломтя вчерашнего настроения. Потом перекличка — убедиться, что за ночь никто не отбросил коньки или не улетел с ветром. А потом команда унтера, бодрая, как всегда:

— Подымайся, рвань! Строиться! Кара ждет!

И снова унылые сопки, седой ковыль, сухая полынь, ветер гонит тоску по полям. День сурка по-каторжному.

Однажды перед нами из-за поворота вынырнула целая толпа. Мужики вперемешку — кто в солдатской фуражке, кто в казачьей папахе, кто простоволосый, с мокрыми чубами и бритыми затылками. Двигались плотно, несли какие-то высоченные кресты и горланили церковные песнопения.

Унтер скомандовал нам сойти с дороги — не мешать богоугодному шествию. Процессия поравнялась с нами. Впереди — казачий офицер со знаменем. В центре — шест с иконой или картиной, изображающей каких-то полуголых святых с младенцами. Дьяконы в ризах, евангелия в бархате.

Наш унтер, изнывая от любопытства, подошел к главному попу узнать, что за демонстрация.

— Сия паства божия, — важно ответствовал священник, — волею государя нашего императора из заводских крепостных в казачье сословие поверстана! Великая милость! Вот, идем в Алгачинский рудник, там его превосходительство молебен служить будет.

Арестанты вылупили глаза на этих «новообращенных». Некоторые попадали на колени, крестились, землю целовали — то ли от зависти, то ли по привычке. Я же судорожно копался в остатках своих знаний: ага, Муравьев-Амурский, отжал у китаез землицу, нужны колонизаторы… Вот они, свежеиспеченные защитники рубежей! Счастливчики! Из крепостных — в казаки! Повезло ребятам, не то что нам. У каждого своя карьерная лестница. Те из нас, кто переживет Кару и досидит свой срок, тоже, может, получат шанс стать «вольными поселенцами» где-нибудь на Амуре. Если доживем, конечно. И если Амур к тому времени обратно не отожмут.

Наконец, после бесконечного пути мы прибыли на место — те самые «разгильдяйные прииски». Картина маслом: приземистые бараки, набитые народом под завязку. Тут были все: и вольные, и каторжные, и военные арестанты, и «посессионные» крестьяне — полный интернационал страдания.

Привели нас в Нижний острог — как оказалось, один из трех. Мимо порохового склада, погреба, кузницы — и остановили у караульной.

Унтер-офицер, сопровождавший нас от самого Иркутска, взошел на крыльцо с видом человека, выполнившего свой долг.

— Ну, вот и дошлепали до места, арестантики! — зычно объявил он. — Нет ли у вас к начальству каких жалоб?

— Никак нет, ваше благородие! — нестройно, но с должным подобострастием проорала колонна. Другие ответы тут были чреваты внеплановой поркой.

Унтер-офицер удовлетворенно разгладил усы, окинул нас прощальным хозяйским взглядом.

— Ну, так оставайтесь с богом!

С этими словами он развернулся и ушел, оставив нас на попечение местного начальства и суровой карийской действительности.

Приехали. Добро пожаловать в ад, филиал «Разгильдяевский».