Каторжник

Глава 24

Глава 24

В дрожащем свете масляного фонаря, который держал один из вышедших, блеснул ствол старого, видавшего виды ружья. Это были сторожа — не конвойные, не казаки, а местные мужики, приставленные наблюдать, чтобы остатки заводского добра не растащили окончательно. Наверное, шум у плавильной печи, хоть мы и старались действовать тихо и незаметно, все равно привлек их внимание.

Мы замерли. Секунда растянулась в вечность. Бросить серебро и бежать? Но куда? И ради чего тогда был весь риск? Сдаться? Это верная гибель под кнутом или возвращение в кандалах на Кару, но уже с новым, тяжким обвинением…

— Чего встали, ироды⁈ Руки вверх! — рявкнул сторож с ружьем, делая шаг вперед. Фонарь покачался, отбрасывая пляшущие тени.

В этот момент Сафар молнией метнулся в сторону, за груду битого кирпича. Сторож с ружьем дернулся в его сторону, отвлекшись на долю секунды. Этого оказалось достаточно.

Тит, бросив под ноги свой мешок с серебром, взревев, как раненый медведь, рванулся вперед, не обращая внимания на наставленное ружье. Он врезался в сторожа с фонарем, сбивая его с ног. Фонарь со звоном покатился по земле, едва не погаснув. Тяжелое кайло, которое Захар все еще держал в руке, со свистом обрушилось на руку сторожа, державшего ружье, прежде чем тот успел нажать на спуск. Раздался явственный хруст и вопль, полный боли. Ружье с грохотом упало на камни.

Разгорелась короткая, яростная свалка.

Сторож, сбитый Титом с ног, пытался подняться, но тут Левицкий и Сафар навалились на него, от души работая кулаками. Тит боролся с первым сторожем, который, несмотря на сломанную руку, отчаянно отбивался, пытаясь дотянуться до упавшего ружья. Захар, не давая ему опомниться, ткнул его рукоятью кайла под ребра, заставив согнуться и захрипеть.

Еще мгновение — и оба сторожа были повержены. Один выл от боли, держась за раздробленную руку, второй лежал на земле, оглушенный ударами, и тяжело дышал.

Наступила тишина, прерываемая лишь хриплым дыханием да стонами раненого. Мы стояли над ними, адреналин стучал в висках.

— Кончать их надо, — мрачно прохрипел Захар, поднимая кайло. — Видаки нам ни к чему!

— Погоди! — остановил его я. — Мы не душегубы!

— А что с ними делать? — взвился Тит. — Очнутся, тревогу поднимут! В погоню кинутся!

— Связать и заткнуть, — предложил Левицкий, вытирая кровь с рассеченной брови. — Вон, сарай пустой стоит. Спрячем их там. Пусть посидят до утра, а мы к тому времени далеко будем.

Это был рискованный, но единственно приемлемый для меня вариант. Убивать этих простых работяг, которые, в принципе, не сделали нам ничего худого и просто выполняли свою работу, мне не хотелось.

— Верно, — кивнул я. — Вяжите их крепко. И кляпы в рот. Быстро!

Пока Сафар и Тит сноровисто связывали сторожей их же кушаками и найденными обрывками веревки, мы оттащили стонущих мужиков в ближайший пустой сарай, и я присел на корточки перед тем, что был с фонарем. Он уже пришел в себя и смотрел на нас с ужасом. Раненый только стонал.

— Слушай сюда внимательно, — тихо, но жестко сказал я. — Вам повезло, что мы не убивцы и просто так кровь не льем. Подумай своей головой: вы вдвоем проморгали целую ватагу. Вас начальство по головке погладит? Нет! С работы выгонят в три шеи, а то и под суд отдадут за ротозейство. А так… нашли вас связанными, скажете — напали разбойники неведомые, числом поболе, скрутили, по голове дали. И все. Вам же лучше будет молчать. Понял?

Сторож затравленно кивнул, насколько позволял кляп.

— А то и сами к утру развяжетесь, вещи ваши не берем, — и я кивнул на ружья, и два ножа, что валялись в углу. — Развяжетесь, и не было ничего, ну, с рукой упал да сломал, всякое бывает. Вы живы и при работе, — улыбнулся я как можно дружелюбней.

Сторож же вздрогнул и снова закивал.

— Вот и славно, — и я похлопал его по плечу.

Покинув сарай, мы завалили дверь снаружи каким-то хламом, чтобы не выбрались сразу. Фонарь потушили и забрали с собой — пригодится.

— Уходить надо! Живо! Пока тут весь завод не всполошился! Все, погнали отсель! — стараясь придать голосу уверенность, приказал я. — Хватаем серебро и валим!

Мы снова подхватили найденное серебро. Спотыкаясь, оглядываясь, прислушиваясь к каждому шороху, сгибаясь под невыносимой тяжестью металла, почти бегом устремились к тому месту, где оставили коней.

Мое маленькое войско в схватке со сторожами почти не пострадало — у Левицкого была рассечена бровь, у Сафара побаливал бок после удара, но все, слава богу, были на ногах. Мертвый завод провожал нас равнодушным молчанием разрушающихся стен. Сбоку, в жилой части поселка, вдруг послышался стук открываемой ставни, хрипло залаяла собака, ей тотчас ответил целый хор таких же брехунов.

— Просыпаются! Давай скорее! — выкрикнул я, помогая закидывать мешки и перевязывать их у седел.

Под заливистый лай собак и тревожные крики мы вскочили на коней и погнали их прочь от проклятого места, оглядываясь на каждую тень, вздрагивая от хруста ветки под копытом. Пути назад не было. Мы были беглыми каторжниками, грабителями, но, по крайней мере, сегодня не стали убийцами ни в чем не повинных людей. Хотя риск, что сторожа заговорят, конечно, оставался.

Если бы в ближайшие дни за нами отправили погоню, нас, скорее всего, могли бы изловить. Лошади, нагруженные серебром и людьми, шли по раскисшей дороге тяжело, оставляя глубокие следы. Но, к нашему счастью, погони пока не было слышно.

На первом же привале, отойдя на безопасное расстояние, мы тщательно осмотрели нашу находку. Слитки оказались небольшими, по десять-двенадцать золотников весом, острыми, неправильной формы обрубками.

— Это литники. Остаток серебра, что получается при разливке формы, — пояснил многоопытный Захар. — Плохо!

— Ну так и что с того? — удивился Софрон. — Серебро есть серебро. Оно оттого в железо не превратилось!

— Дак, мил человек, ведь любой и каждый, кому покажешь этот винегрет, сразу же скажет, что вещица-то с казенного завода краденая! Было бы золото — ну, можно сказать, что вот, мол, нашли самородки. А с серебром так не бывает. Руду только на заводах плавят. А оне казенные да кабинетные. Ну а по форме так и вообще сразу видно — обрубки с казенных слитков это!

Тут нам поневоле пришлось призадуматься. Серебро Фомича, похоже, оказалось ценным, но крайне опасным приобретением. С другой стороны, лучше иметь, чем не иметь, тем более в нашем случае.

Через пару дней, когда страх прошел, уступив место тупой усталости, мы остановились в захудалой корчме на окраине глухого селения. Кроме нас, тут сидели еще три какие-то темные личности: пара мужиков с мрачными физиономиями, по виду точь-в-точь такие же, как мы, бродяги и узкоглазый, широкоскулый бурят или монгол. Забившись в самый темный угол, пропахший кислой капустой, махорочным дымом и неистребимым сивушным духом, мы устроили импровизированный совет. Серебро, спрятанное в переметных сумах, вселяло самые радужные надежды и в то же время жгло руки.

— Ну шта, начальник, делать-то будем? — хрипло начал Захар, крепко простывший недавно на весеннем ветру.

Я не торопясь обвел взглядом товарищей по несчастью. Софрон нервно теребил край своей рваной рубахи, Изя задумчиво и неподвижно цедил из кружки мутноватый плиточный чай, остальные угрюмо молчали, ожидая моего слова.

— Дело серьезное. Поймают нас — и на виселицу могут отправить, особенно если сторожа те заговорят или про Кару вспомнят. С серебром этим что делать? В Сибири его не сбыть. Амбарщики не возьмут — они больше по золоту, да и побоятся. В казенной конторе по первому же слитку опознают. А попадаться нам никак нельзя!

Глядя на хмурые лица соучастников, я явственно ощущал: если прямо сейчас не найду решения, мой авторитет пошатнется. Думай, думай…

ТРРАХХХ!!!

Дверь корчмы вдруг с грохотом распахнулась, заставив нас подпрыгнуть на месте и вырвав из тягучих мыслей. В темное нутро корчмы ворвались казаки в форме Забайкальского войска. Смуглые, скуластые лица, суровый блеск в глазах, руки на эфесах шашек. «Буряты», — подумал я.

Старший, урядник с галунами, остановился посреди корчмы, обводя темное помещение тяжелым взглядом, от которого заглянувший на шум корчмарь тут же съежился, а немногочисленные посетители вжали головы в плечи.

Его взгляд тут же выхватил нас — тертых жизнью, настороженных мужиков, скучившихся за дальним столом. Мы отличались от остальных, как волки от овец, и опытный глаз служивого мгновенно уловил это.

— А ну-ка, вы, голубчики! — урядник шагнул к нам, а двое рядовых встали по бокам, отрезая путь к отступлению. Рука его властно легла на эфес сабли. — Документы! Живо! Кто такие, куда путь держите?

Все. Приплыли. Капкан захлопнулся.

Воздух сгустился так, что, казалось, его можно резать ножом. Краем глаза я видел, как смертельно побледнел Левицкий, окаменело лицо Софрона, заиграли желваки на его скулах, блеснуло отчаяние за стеклами очков Шнеерсона.

Я взглянул на Сафара. В глазах его сверкнула холодная, упрямая решимость.

— Братцы! — заорал я. — Бей их!!!

Тотчас Сафар молнией метнулся вперед, ударом своего тела пытаясь сбить ближайшего казака с ног. Я же рванулся прямо на урядника.

Захар и Софрон вскочили, опрокидывая стол и лавку.

— Задавлю! — яростно взревел Захар.

Завязалась короткая, яростная, отчаянная свалка.

Урядник, хоть и побледнел, но среагировал мгновенно — отшатнулся к стене, его рука уже дернула эфес шашки. Прежде чем он успел вытянуть клинок, я выбросил резкий, короткий левый джеб ему в лицо, чтобы сбить с толку. Он мотнул головой, но это дало мне долю секунды. Сократив дистанцию до предела, я пробил правый прямой в корпус, целясь под дых. Урядник крякнул, но инстинктивно завершил движение, и шашка со скрежетом выскочила из ножен.

Уходя корпусом влево от возможного взмаха клинка, я рванул вперед, в мертвую зону. Моей левой руке удалось жестко блокировать его предплечье с шашкой, предвосхищая удар, и тут же я намертво вцепился ему в запястье, контролируя опасный клинок. Правой рукой я нанес два быстрых, злых апперкота под ребра, заставляя его согнуться.

Урядник захрипел, пытаясь оттолкнуть меня плечом и свободной рукой. Используя его же движение и свой вес, я впечатал его спиной в бревенчатую стену корчмы, не ослабляя захвата на руке с шашкой. Короткий удар коленом в бедро заставил его ногу подогнуться. Совсем близко оказались налитые кровью глаза, где ярость мешалась с паникой.

— Братцы, выручайте! — не своим голосом заорал он мне прямо в лицо, понимая, что не справляется.

Тотчас же вновь стукнула дверь, и в корчме оказалось еще трое служивых.

Теперь силы стали явно неравны. Казаки извлекли оружие, их шашки засверкали в тусклом свете корчмы. Поняв, что сейчас меня просто зарубят в спину, я резко толкнул урядника от себя с силой, используя толчок ладонью в грудь, и одновременно, сделав шаг назад и в сторону, отскочил к стене, разрывая дистанцию и уходя с линии атаки новых противников. Еще мгновение — и нас порубят или оглушат…

И тут произошло то, чего никто не ожидал.

Трое из угла, двое русских и бурят, которые доселе безучастно наблюдали за происходящим, внезапно ожили. Один, молодой, но, чувствуется, бойкий мужичок вдруг подскочил сзади к казаку, который теснил Софрона, и с рыком обрушил ему на голову прихваченный здоровый глиняный кувшин, и казак тут же завалился.

Второй русский, угрюмый меднолицый здоровяк, в два неторопливых шага оказался за спиной казака с нагайкой и обрушил свой громадный кулак тому на затылок с такой силой, что послышался хруст. Казак рухнул лицом вниз, не издав ни звука.

Бурят, двигаясь с нечеловеческой быстротой и бесшумностью, скользнул за спину одному из вошедших казаков, что как раз замахивался на меня шашкой. Я не видел самого удара, только услышал глухой звук и увидел, как глаза казака закатились, а тело обмякло, как будто из него вдруг вынули все кости. Шашка со звоном упала на пол. Захар, Левицкий и Софрон с помощью трех наших внезапных помощников скрутили двух оставшихся казаков.

Все стихло так же внезапно, как и началось. Четыре казачьих тела неподвижно лежали на грязном полу корчмы. Двое были крепко связаны. Мы, каторжники, стояли запыхавшиеся, кое-где окровавленные, не веря своим глазам. Спасение прибыло туда, откуда мы его не ждали совершенно.

Наши неожиданные сотоварищи спокойно оглядывали дело своих рук.

— Чего встали? — с недовольным видом буркнул здоровяк, вытирая кровь с кулака. — Вязать остальных надо, пока не очухались или им подмога не нагрянула.

Мои орлы вместе с новыми знакомыми бросились вязать остальных, используя казачьи же пояса и принесенные с лошадей веревки.

— Спасибо, братцы, — выдохнул я, подойдя к троице, когда последний живой казак был надежно связан и заткнут кляпом. — Выручили из верной петли. Без вас нам бы конец!

Молодой мужичок криво усмехнулся, оглядывая нас с головы до ног.

— Не за что. Мы уж сами перепугались — думали, это по нашу душу служивые пожаловали. Нервное дело у нас, знаете ли.

— А вы-то чего? — не понял я.

— Ну так, есть у нас дела свои. Вот и подумали — мало ли, пронюхал кто. А как вы засуетились, поняли: не за нас они, а за вас. Ну как с вами закончили, поди, и за нас бы взялись, вот и решили подсобить. Казаков тут никто не жалует, да и, опять же, нам шум лишний ни к чему!

Меднолицый мужик смачно сплюнул на пол.

— Выходит, беглые? Бродяги? С Кары, видать? Слушок про вас уже прошел.

Скрывать что-либо было бессмысленно. Эти люди только что спасли наши шкуры, да еще и показали себя людьми дела.

— Верно, — кивнул я, глядя здоровяку прямо в глаза. — На Каре были. А вы что за люди?

Понятное дело, выпили мы горилки, чтобы успокоить нервы, ну заодно и познакомились. Того, что помоложе, звали Чиж, а плотного меднолицего мужика — Щербак. Бурят нам не представился и в разговоре почти не участвовал — видимо, плохо говорил по-русски. Подельники называли его Хан.

— Мы, господа бродяги, по контрабандной части, — раздуваясь от собственной значимости, пояснил Чиж — молодой, юркий и, чувствовалось, башковитый парень.

— Разными тропами ходим, в Китай товар возим.

— Помимо Кяхты? — понимающе спросил Захар.

— А то! В Кяхте нашего брата не ждут. Мы ж не купцы первой гильдии!

— И что возите?

— Да по-разному, — с видимой неохотой отвечал Щербак, судя по выговору, чалдон.

— Мы-то все больше перевозим, а товар дают торгаши — инородцы да китайцы.

«Ага, — подумал я. — Никакие вы не воротилы, так, подручные у настоящих негоциантов. А вот с ними-то и надо бы свести знакомство».

— Это какие купцы? — с деланым безразличием спросил я.

— Да разного роду-племени. И китайцы, и монголы, и тунгусы… Мы тут многих знаем.

И тут мне пришла очевидная мысль.

— А с Лу Цинем, китайцем, что у Нерчинска торгует, не водите знакомства?

— А то! — оживился Чиж. — Дедушку Лу Циня как не знать! Оченно уважаем! Правильный купец, хоть и китаеза.

И тут мысль моя побежала стремительным вешним ручьем, прорвавшим наконец-то снежную плотину.

— Так, а может, вы и нас проведете туда? Нам и схорониться до поры надо, и торговый интерес имеется.

— Ты чего, атаман? — подал вдруг голос Софрон. — К нехристям, на китайскую сторону бежать? А стоит ли? Народ дикий, места незнаемые, порядки чужие… Пропадем мы там!

— Спокойно, Бог не выдаст, свинья не съест! — чувствуя в крови тот азарт, что всегда предвещает удачу, откликнулся я. — Чего тут от казаков бегать, когда рядом — целый Китай? Ну а что порядки там другие, так это и к лучшему. Можно затеряться, да и ненадолго мы! Отъедимся, приоденемся!

— Тоже верно! — поддержал меня Захар. — В Китае торг большой идет. Там в приграничье всякие люди крутятся. Купцы, контрабандисты… И бумаги можно справить, кому надо. Голова ты, Подкидыш! Через границу — и ищи ветра в поле!

— Кому Подкидыш, а кому — Сергей Александрович! — солидно поправил я. — А вообще, зовите меня Курилою. Мне так привычней.

Мои мужики многозначительно переглянулись. Имя, да еще и с отчеством, совсем не простонародные. Конечно, они и раньше догадывались, что я не их кровей — и говорю по-хранцузски, и дерусь по-хитрому, да еще и нахожу общий язык с «барином» Левицким. Но теперь, когда «расчехлился», во взглядах моих спутников я ощутил смесь уважения, страха и жгучего интереса.

Мы еще долго обсуждали эту отчаянную, но спасительную идею. Китай — другая страна, другие законы, другая жизнь. Там наше прошлое могло потерять значение, а серебро — превратиться в свободу.

— Значит, в Китай! — подвел итог Захар. Решение было принято. Осталось лишь договориться с контрабандистами и снова отправляться на юг. К границе. К спасению.

Весна в Забайкалье — время капризное. Еще вчера стояла непролазная грязь, а через два дня степные ветры и яркое солнце высушили землю так, что над Кяхтинским трактом пыль поднималась столбом. Наши кони и неторопливо тащились вперед, а ветер нес в лица мелкий песок, который въедался в глаза, скрипел на зубах и покрывал желто-серым налетом и людей, и понурых лошадок. Ох уж эта пыль сибирских дорог! Сколько мы наглотались ее по пути на каторгу! Но теперь впереди брезжила надежда — граница с Поднебесной империей, таинственный Китай, где, как мы верили, проклятое серебро Фомича откроет дверь в новую жизнь.

Мы ехали в сторону Нерчинска. Именно там у наших новых спутников — Чижа и Щербака — имелись связи для пересечения границы, там же можно было найти китайских торговцев. Возглавлял наш маленький караван Хан — невысокий скуластый бурят с лицом, выдубленным ветрами, чьи узкие щелочки глаз, казалось, видели все насквозь. Чиж и Щербак, тертые калачи, вели под уздцы лошадей. Ехали мы Лу Циню, он возил: чай, шелка, еще какую-то мелочевку в обход таможни. Наша задача была — прицепиться к его обозу и раствориться по ту сторону кордона.

— Скоро ль приедем, Хан? — спросил я… Бурят лишь махнул рукой вперед.

— Ну что ты к нему лезешь? — укорил меня Чиж.

— Сам знаешь, он по-нашему почти не говорит. К вечеру близко будем.

Разговор затих. Караван медленно полз вперед. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона. И тут…

Впереди, там, где дорога делала поворот, показались всадники. Не буряты, не купцы. Военная форма! Да и не только, были видны и телеги, и скованные цепью каторжане.

Хан натянул поводья, караван встал. Контрабандисты напряглись, но внешне сохранили спокойствие. Мы же, беглые, инстинктивно вжались в седла, стараясь стать меньше, незаметнее.

— Тихо всем! — не оборачиваясь, прошипел я. — Мы — работники, едем по делу!

От толпы отделились всадники и направились в нашу сторону. Их было четверо: трое казаков и офицер, который ехал чуть впереди. Высокий, статный, с аккуратными русыми усами под строгим козырьком фуражки…

Ледяной ужас сковал меня. Я узнал его. Нет, не может быть! Здесь? За тысячи верст от проклятой каторги? Судьба-злодейка решила посмеяться над нами в последний раз?

Это был он. Алексей Валерианович Рукавишников. Тот самый офицер, который принимал нашу партию на этапе, пересчитывал по головам, чей холодный, внимательный взгляд провожал нас в глубь Сибири.

Я почувствовал, как холодеет спина. Софрон рядом со мной замер, как каменный, только желваки заходили на его скулах. Из кибитки донесся сдавленный стон — кажется, Изя тоже его узнал.

— Атас… — прошептал Софрон так тихо, что я едва расслышал. — Офицер… тот самый!

Рукавишников подъехал ближе, окинул наш караван цепким, привыкшим оценивать взглядом. Задержался на тюках с товаром, на лице Хана, на угрюмом Щербаке. Затем его глаза скользнули по нам, сидящим верхом и на облучке кибитки.

В первую секунду его взгляд был лишь служебным любопытством. Обычные возчики, пыльные, усталые. Но потом… что-то заставило его всмотреться.

Сердце мое замерло. Я видел, как зрачки глаз Рукавишникова чуть расширились. Недоумение сменилось узнаванием — острым, как укол рапиры. Брови поползли вверх, а затем лицо его мгновенно стало собранным, хищным. Профессиональный служака уступил место азартному охотнику, почуявшему крупную дичь.

Он узнал нас.

Рукавишников медленно, не сводя с нас глаз, перевел взгляд с меня на Софрона и обратно. Легкая, почти недобрая усмешка тронула уголки его губ.

Вот и закончен первый том! Спасибо дорогие друзья, что Вы с нами. Первая глава второго тома уже выложена.