Иуда

Глава 27

Всё изменилось.

Ждали победы шведской армии и готовились вовремя засвидетельствовать Карлу своё почтение, чтобы получить бонусы от его успеха при дележе России. У огромного пирога и куски соответствующие. Но пришлось свидетельствовать своё почтение русскому царю. И при этом гадать, много ли останется от Швеции после Полтавы.

Европа давно не видела баталий, которые заканчивались бы таким тотальным разгромом: армии у шведов практически не осталось. Оккупационный корпус в Польше? Я вас умоляю. Если — вернее, когда — восстановленный Северный союз развернёт войска в ту сторону, можно считать дни до того, как Станислав Лещинский потеряет подаренную шведами корону.

Всё, на что могут рассчитывать «львы севера» — это флот. И здесь ключевым игроком может стать Дания. Потому в Копенгаген потянулись эмиссары из Лондона, Версаля и Вены. Но посланцы из главной стройки России — Петербурга — были там прежде всех…

Когда Пётр курил, я старался не слишком явно показывать, что запах крепкого матросского табака мне не слишком по нраву. А надёжа-государь никогда не обращал внимания на неудобства, которые причиняли его привычки окружающим. Что поделаешь, особенности эпохи: если ты не монарх, терпи.

— Так говоришь, время твоё на исходе? — вопрошал Пётр, выпуская клубы дыма. — Что ж тогда цедишь сведения по капле?

— Хуже бы теми сведениями не наделать, государь, — ответил я, пожимая плечами. — Да и я не всезнайка.

— Всеведущ лишь Господь, — хмыкнул царь. — А сам не боишься, что на Его суд вместе с Мазепой отправишься?

— Нет, государь, не боюсь. Поначалу боялся, сейчас уже смотрю на ситуацию как философ и понимаю, что чувствуют старики.

— Сколь тебе лет, Георгий?

— Мы с тобой должны быть одного возраста, Пётр Алексеевич.

— Занятно было бы очутиться в шкуре старца. Ну да ладно, придёт время — сам состарюсь, погляжу, всё ли так, как ты сказал. И за всё, что ты рассказал, спасибо. Ныне к южному походу тщательнее готовиться станем. Да и прочее тоже иным может стать, ежели мы всё учтём… Скажи, может, пожелал бы ты передать булаву гетманскую достойному полковнику, а сам у меня канцлером — как у вас говорят, генеральным писарем — стать? Хитёр ты, Георгий, а мне таковые надобны.

— Лестное предложение, — я кашлянул в кулак. — С теми знаниями я и правда мог бы быть тебе полезен. Но надолго ли? Пока в дела вникну, глядишь, уже и в домовину пора. Хотя, если датский посланник уже здесь, могу его на себя взять. Командор Юст Юль, если не ошибаюсь? Знатно он насочинял про Петербург, будто там сто тыщ народу уже померло.

— Были б у меня там сто тыщ народу, город бы уже стоял, — хмыкнул Пётр. Трубка прогорела и он, за отсутствием на столе пепельницы, выколачивал пепел в тарелку. — Сочинитель хренов… Добро, я его к тебе направлю… А ныне о главном поговорить с тобой желаю: о Малороссии.

— Слишком долго она была под католиками, чтоб этот менталитет отсюда так скоро выветрился, — я снова пожал плечами. — Народ-то православный и к России тяготеет, это правда. Но уж больно легко в сказки верит, а сказочники всегда найдутся. Старшина? Предавали, предают и будут предавать. Но и лишать Малороссию автономии нельзя, и отпускать на вольные ветра — тоже опасно. Думай сам, как лучше поступить, чтобы худа не было.

Насколько я помнил, предательство Мазепы вышло для Малороссии боком: Пётр вообще любитель гайки позакручивать, и тут тоже не был оригинален, отобрав большую часть привилегий и урезав автономию до чисто номинальной. Понятно, что это не сильно понравилось ни казакам, ни даже лояльной старшине.

— Скоропадского только в гетманы не ставь, — хмыкнул я. — Он нос по ветру держит. Пока ты силён, он за тебя. Как только хоть малое сомнение в тебе появится, тут же следом за Мазепой перекинется. И с теми же последствиями. Семёна я на своё место прочу.

— Неудобный он, — не слишком довольно проговорил Пётр. — Не уживёмся рядом.

— А зачем он тебе рядом? Пусть делами Малороссии занимается. Там Карл дров наломал, надо после него всё в порядок приводить… Дозволишь с Карлушей побеседовать? Кто знает, может, и получится его на нашу сторону перетащить. Шебутной он, и не дурак. Только мякина в голове вместо нормальных знаний.

— Вдвоём мы с ним могли бы многого достичь… Уж не за то ли его застрелили в твоём прошлом, что он думал о мире с Россией?

— Скорее всего, — я не думал об этом, а сейчас понял: Пётр сразу усёк истину, которая ускользала от меня. — Во всяком случае, сразу после его гибели переговоры были свёрнуты, и война тянулась ещё три года.

— Добро, поговори с Каролусом, — согласно кивнул Пётр, набивая в трубку новую порцию табака. — Может, хоть такую хитрую бестию, как ты, послушает…

Охрану пленного короля Пётр организовал весьма неплохо: чтобы к нему попасть, потребовалось письмо самого государя. Только тогда хмурые преображенцы пропустили меня к Карлуше. Тот, что было вполне ожидаемо, от моего визита в восторг не пришёл.

— Я было понадеялся, что больше вас не увижу, — буркнул он, скрестив руки на груди в «защитной» позе.

— Дивлюсь, как изысканно вы пожелали мне скорее сдохнуть, — усмехнулся я и сел на лавку без приглашения. Да, я сходу повёл себя конфликтно, но иной модели поведения Карл не понимает. — Может, так и станется в ближайшее время, однако пока я жив, нам с вами поневоле придётся разговаривать.

— О чём?

— А о чём бы вы желали поговорить, ваше величество?

Ответом мне был слегка удивлённый взгляд.

— Хотя бы о моей будущности, — сказал он, слегка сбавив обороты. — Пока…брат мой Петер обсуждал со мною лишь судьбу пленных и то, какие земли я готов уступить в качестве выкупа за свою персону. Но что случится, если я откажусь обсуждать подобное унижение моего королевства?

— Не думаю, что что-то хорошее, — я подтвердил его опасения. — Война продолжится, но уже без вас, и завершится весьма предсказуемо. Подумайте, стоит ли это такой жертвы? Зато если ваше величество станет мыслить стратегически… Подумайте: две сильнейшие армии Европы способны на большее, нежели…одна армия. Перспективы при этом просматриваются весьма любопытные.

— Скажите, это и было причиной вашего предательства?

— А кого я предал, ваше величество?

— И в самом деле, — согласился Карл. — Гетман Мазепа предал своего сюзерена, а вы… не предавали никого. Но знаем об этом лишь мы с вами да царь Петер. А как всё выглядит со стороны? Гетман Малороссии притворным предательством и лестью заманил короля Швеции в ловушку. Кто из европейских монархов поверит такому человеку? Ведь именно на это вы намекаете — на своё участие в политической жизни Европы. Боюсь, вас ждёт провал.

— Везде? Или только среди тех, кому неведома истина относительно…моей роли в этой истории?

— Иногда я думаю, что вы иезуит — такой же, как и те, что пытались навязать мне свои идеи, но сумели всучить лишь вашу развесёлую компанию своевольных сволочей, — Карл тоже предпочитал откровенный разговор, без тумана, и это мне импонировало. — Но всё же кое-что внушает оптимизм. К примеру, мне нравится ваша откровенность. В отличие от гетмана, вы не виляете и не обещаете несбыточного.

— Это хорошая причина, чтобы прислушаться к моим словам, ваше величество.

— Что вы предлагаете? Заключить союз с царём Петером?

— Найдите аргументы против, ваше величество, и мы их обсудим.

Честно сказать, я ждал возмущения. А швед…рассмеялся.

— Я бы предпочёл обсудить аргументы за подобный комплот, — сказал он. — Это было бы любопытно.

— Тем более, что подобной политической конфигурации совершенно точно не ждут ни в одной стране Европы, — сказал я, включив всё обаяние мазепиного голоса. — Возможно, что иные персоны могут пребывать в изрядном опасении самой возможности подобного…соглашения. Хотя, зная те персоны, рискну предположить, что они точно не ждут от вашего величества благоразумия и политической воли.

— Возможно, мне бы стоило ещё раз…повстречаться с теми персонами, — Карл ощерился, словно пёс. Как же он предсказуем… — Но боюсь, что, заключив соглашение с братом Петером, мне придётся считаться с этими господами как с союзниками. А это меня ни в коей мере не устраивает.

— А это, ваше величество, вполне подлежит обсуждению.

— Всё-таки вы ничуть не меньший подлец, чем гетман, — усмехнулся швед, и в его взгляде я увидел диковинную смесь — презрения и одобрения.

— Я, ваше величество, политик. А эти слова — к сожалению, синонимы…

У каждого человека есть своя слабина. У Карла она тоже была, и я на неё надавил: этот охотник за славой, ввиду невозможности наказать Петра за своё поражение, готов был заключить союз с кем угодно, чтобы поставить на место европейскую коронованную шушару. Эти ребята, кстати, языки за зубами удержать не смогли, издевались над Карлом как могли. И всё это регулярно доводили до сведения VIP-пленника. Ничего удивительного, что он был на них изрядно зол. И вот тут Пётр придумал, как у нас говорили, «многоходовочку», которую он и довёл до моего сведения, чтобы я передал Карлуше.

Единственное слабое её место — сам Карлуша. Уж слишком он импульсивен, подвержен минутным переменам настроения. На него нужна надёжная узда. И я, скрывая вздох, подозревал, что этой уздой Пётр Алексеич сделает именно меня.

Вот какая ирония судьбы! Мазепа почитал за счастье променять гетманство на маеток из рук шведа, а теперь сам швед попадёт в зависимость от «Мазепы».

«Хитро ты выкрутил, — Иван Степаныч оценил ситуацию. — И что ныне затеял?»

«Если ты думаешь, что я стану с тобой откровенничать, в новых-то условиях, то ошибаешься, — ответил я, параллельно обсуждая со шведом предложение Петра и запретив Мазепе „подслушивать“. — Одно скажу: на моём месте мог бы быть ты сам — если бы не был иудой».

«Знаю, не любишь ты меня, — в голосе Мазепы послышался едкий смешок. — Но совета бы послушал. Всё ж поопытнее тебя буду… Держался бы ты подалее от коронованных особ. Они — словно жернова каменные, сотрут тебя в муку».

«А я не зёрнышко, чтобы между жерновами скакать… Слушай, помолчи. Без тебя тошно».

Он действительно замолчал. И даже не пытался просить, чтобы я «дал доступ» к органам зрения и слуха… К себе в апартаменты я вернулся выжатым, как лимон: Карлуша как обычно помотал нервы прежде, чем согласился на некий компромисс, который я зафиксировал в письменном виде, а он в знак своего согласия подмахнул автограф. Ожидаемо поплохело, пришлось обращаться к медикам. И когда я уже засыпал под действием их снадобий, произошло то, что напугало меня до холодного пота.

В момент между бодрствованием и сном я ощутил, что руки начали двигаться — помимо моей воли. Осознав, что происходит, я мгновенно собрал волю в кулак и вернул контроль над телом.

Блин, вот это хреново. Крайне хреново.

«Боишься? — я услышал мерзко хихикающий голос Мазепы. — Надо правильно сторону выбирать, тогда и страха не станет».

«Вот, значит, как… Ну, что ж, я этого не хотел, но придётся решать проблему радикально».

«Застрелиться надумал? А за церковной оградой быть похороненным не опасаешься? В ад попасть?»

«Это лучше, чем тебе на откуп всё отдать…»

Напугался я нешуточно, сон сразу как рукой сняло. Не говоря уже о том, что сердце с перепугу начало отплясывать тарантеллу — со всеми полагающимися в моём случае побочными эффектами. Иван Степанович всё с тем же мерзеньким хихиканьем пытался вернуть управление своим организмом, а я отбивался как мог… Разумеется, я разбудил и челядь, и медиков. За поднявшейся суетой кое-как прошло время до рассвета, и я наконец с облегчением обнаружил, что Мазепа больше не пытается перехватить управление. Точнее, пытается, но то ли из сил выбился, то ли ещё что-то мешает… Во всяком случае, я получил передышку.

Надолго ли?