Иуда

Глава 26

Уверенность в том, что мой…оппонент по игре уже сделал Ивану Степанычу предложение, от которого сложно отказаться, была практически стопроцентной. И едва оный оппонент нарисовался — пока я смиренно дожидался приватной аудиенции у Петра — как я задал ему вопрос «в лоб».

— Вы совершенно правы, — услышал я слегка насмешливый ответ. — Каждый из нас имеет право выбрать парочку помощников, исполнителей воли, так сказать. Итак, гетман Иван Мазепа — мой кандидат. Его согласие я получил, можете поинтересоваться у Ивана Степановича. И, уж коль вы изволили выбить Орлика из игры, я вправе искать второго, имя коего сообщу вам по факту его нахождения… Вам не интересно, какие ещё здесь имеются правила?

— Если вы с самого начала их не сообщили и уже получили за это страйк, то какой вам резон выкладывать мне их сейчас? — хмыкнул я. Насобачился уже на мысленных дискуссиях с гетманом, теперь меня такой штукой, как неслышный диалог внутри моей головы, не смутить. — Подозреваю, что вы откроете только те из них, которые вам выгодны.

— Умный, — хихикнул незримый оппонент. — Предпочтёте идти вслепую?

— Пожалуй, это будет лучше, чем идти по намеченному вами маршруту.

— Понимаю. Но всё же озвучу правило насчёт помощников: вы также можете выбрать одного или двоих помощников и назвать мне их имена. Однако в этом случае я получаю карт-бланш на противодействие им любыми допустимыми методами здешней эпохи. Равно как и вы можете всячески вредить моим…протеже.

— У меня не будет помощников, — сразу ответил я.

— Даже так?

— Распылять внимание на контроль за ними, да ещё подставлять под удары… Увольте. А вот союзники у меня будут, и здесь, если вы не соврали, я вправе не называть вам их имена. А вы, в свою очередь, не вправе распространять на них противодействие… как вы изволили выразиться — «любыми допустимыми методами здешней эпохи».

— Скажите, Георгий, почему вы не пошли в юриспруденцию? Из вас мог бы получиться великолепный адвокат-«крючок»: находите логические бреши в правилах не хуже юриста.

— Спасибо за комплимент, — невесело усмехнулся я. — Душа к адвокатуре не лежит. А теперь извините, меня ждут.

— У вашего способа игры тоже есть слабое место, — в голосе собеседника снова послышалась насмешка. — Вы можете считать человека союзником, а он внезапно окажется моей фигурой. Вот будет сюрприз.

— Кажется, вы обязаны назвать мне его имя, не так ли?

— Так. И всё же будьте крайне осторожны в выборе… союзников…

Наша мысленная беседа действительно проходила в приёмной, где мне, как почётному гостю, услужливо подставили резной стул. Прочие, ожидавшие высочайшей аудиенции, располагались стоя. Царедворцы, инженеры, офицеры… Я наблюдал в приёмной даже купца и какую-то вдову в чёрном платье. Пётр принимал всех и этим значительно отличался от всех своих преемников… Мы с Иваном Степанычем не были здесь самыми знатными, однако я видел, с каким почтением говорили со мной даже ближайшие сподвижники государевы. Полтавское геройство не при чём: Мазепа, на минуточку, легитимный глава вассального государства, кавалер ордена Андрея Первозванного и друг царя. Ну, а кунштюки, кои я выкинул во время малороссийской эпопеи, включая пленение Карла, только добавили мне политического веса. Мазепа на моём месте блаженствовал бы. А я оставался настороже, тщательно следил за словами, а когда не знал, что сказать, чтобы ничего не испортить, съезжал с темы, прикрываясь старческим недомоганием… Наконец кабинет-секретарь с учтивым поклоном пригласил меня к государю: аудиенция была «закрытой» — то бишь, не в зале, а в кабинете.

Ну, значит, будет «закрытый формат», который меня более чем устраивает. Незачем кривляться и общаться эзоповым языком на публике.

Не впервые являюсь на беседу к Петру, но каждый раз поражаюсь, насколько мало его личное пространство. Кабинетец небольшой, и ещё парусина на потолке привешена, чтобы создавать иллюзию маленькой высоты. Лично мне бы было здесь некомфортно. А Петру хорошо, он здесь чувствует себя прекрасно. Угнездился, как моллюск в раковине, мол, попробуй достань.

А глядит с недобрым интересом. Чувствую, меня ждёт форменный допрос.

— Садись, — он властным жестом указал мне на стул у печи, облицованной голландскими изразцами. — Не в первый раз говорим, однако ждал я возвращения в Москву, чтоб побеседовать…начистоту. Я не поп, однако жду исповеди.

— Что ты хочешь узнать, государь? — спросил я, включая и собственную осторожность, и слегка вкрадчивый, располагающий тон Мазепы.

— Ранее не спрашивал, а теперь спрошу: знал о планах Каролуса?

— Знал, государь. Оттого и на риск пошёл.

— Чем рисковал?

— Тем, что он не побежит к Полтаве, а вернётся в Польшу зимовать. Я б вернулся.

— Ты б сей манёвр в красивые слова завернул и всем подал. А Каролус не таков, ему возвращение ни с чем позором стало бы, — усмехнулся Пётр, вольготно рассевшись за письменным столом. — Ведь он, выступая в поход, расхвалился, будто зимовать будет ежели не в Москве, так в Смоленске.

— Не хвались, на рать идучи, — я позволил себе тихий смешок. — Да, я знал, куда он рвался, но это все знали. А вот о том, что зима будет суровейшая — не знал никто. Потому я Карла провианта и зимних квартир лишил, чтоб он помёрз как следует. Пока до Полтавы добежал, четверть войска потерял без боя. Я был уверен, что он от города не отойдёт. Правда, не был уверен, что ты ему баталию дашь.

— Правильно не верил. Я и не хотел баталии Каролусу до лета давать, — Пётр смотрел на меня так, словно хотел вывернуть наизнанку и покопаться в мозгах на предмет поиска тайных мыслей. — Да ты меня вынудил. За Каролуса снова спасибо скажу, однако рано мы с ним сцепились.

— Я его для того на стену выманил, чтобы в должный момент шведы в бой без короля шли. Не вышло бы взять — застрелили бы.

— Короля — застрелить?

— А его и так застрелили… не здесь — там, откуда я пришёл. Под какой-то крепостью в Норвегии. Как говорится, кому суждено быть повешенным, тот не утонет. И баталия меж вами в июне случилась, и войско он потерял почти всё — да только уйти ему к туркам удалось… Много беды он нам причинил, а всё из-за того, что Иван Степаныч тебя предал.

— И ты решил не допустить того. Пошто, коль предначертано было иное?

— Нет единого предначертания, государь, — усталым голосом сказал я. — Могло быть и так, и этак, и только в воле Божией находится, как именно события пойдут. Коль Он попустил, чтоб я кое-что подправил, значит, было на то Его произволение, не то остановили бы меня.

— Не поминай всуе, — усмешка Петра была какой угодно — насмешливой, циничной — но только не опасливо суеверной, как у большинства народа в этой эпохе. — Допускаю, что сие вероятно. Однако не софистикой я позвал тебя заниматься. Не спрашивал ранее, а теперь спрошу: что нас ждёт?

— Война на юге, — уверенно ответил я.

— И как сия война завершилась там, откуда ты пришёл?

— Конфузией, государь. Пришлось Азов отдать.

— Отчего так сталось?

— Оттого, что не был ты готов к настоящей войне, а собрался в поход будто на прогулку. И с союзниками не повезло. Один едва шесть тысяч оборванцев с луками и стрелами в помощь тебе собрал, да ещё и провиантом их не обеспечил, а второй и вовсе никуда не пошёл. Правда, его это не спасло: турки всё равно на плаху пристроили. А Кантемир к тебе был вынужден бежать, чтобы и с ним то же не учинили.

— Что ещё скажешь о грядущем?

— Только то, что теперь иное оно будет, государь, — с безмятежным спокойствием ответил я — как сделал бы на моём месте умудрённый жизнью старик. — Что мог сделать я сам, сделал. А дальше — всё вновь в руке Божией… Я знал, что ты спросишь, государь, и записку для тебя составил. Сердца на меня не держи — слов я там не пожалел.

Говоря это, я достал из-за пазухи опечатанный сургучом пакет, в котором держал написанную в преддверии приезда в столицу «записку» — страниц десять убористым почерком. Причём, орфографию я использовал не здешнюю, а ту, которую изучал в школе… Пётр нетерпеливо, с хрустом, сломал печати, выдернул из пухлого «конверта» мои листы и принялся бегло читать. Надо было видеть его лицо при этом: огромный и неподдельный интерес пополам с недовольством. Да уж, я там действительно не пожалел красок, чтобы описать его косяки — те, о которых знал. А что мне терять? Да и не станет он о мои рёбра дубинку ломать, не таков, чтобы ценными источниками информации разбрасываться… Я видел, как он несколько раз нервно дёрнул щекой: точно, не понравилось прочитанное.

— Занятно, — проговорил он, старательно пряча свой гнев. — Сие всё тебе известно было из той гиштории, что ты изучал, и неведомо, повторится ли подобное нынче. Ставлю на то, что многое из писаного не случится вовсе. Кто предупреждён, тот вооружён, как говорили латиняне. Иная гиштория нас ожидает, коли всё сие правда, за то поручусь. А кто поручится, что всё сие действительно правда?

— Никто, государь, — согласно кивнул я. — Либо ты веришь, либо нет.

— Твоя правда, Георгий. Всё на вере держится. И оттого считаю, что написал ты всё, как было, без прикрас. У тебя резона лгать нету… А что делать с Мазепою, коли ты к себе возвернёшься, а он останется — со всею своею лестью, неправдами да изменой?

— Я его к тебе на суд привёл, а ты суди, как знаешь, — я пожал плечами. — Вот уж что волнует меня в последнюю очередь, так это судьба Ивана Степаныча. Ему и так срок осенью выйдет. Только там он подох, как собака, под турецким забором в Бендерах, преданный всеми, кому верил. А здесь я его героем сделал.

— Не с руки будет судить героя, — согласился Пётр. — Ну да Бог с ним. Как-нибудь да справлюсь. А как я узнаю, что передо мною не ты, а он?

— Спроси у него что-либо из сего списка, — я кивнул на бумаги. — Я ему запретил слышать и видеть, когда писал, потому он не в курсе о содержимом. Коли ответа внятного не даст — то Мазепа.

Пётр нехорошо усмехнулся.

— Вижу, готовился ты заранее, — произнёс он. — Я б на твоём месте тоже долго обдумывал, что написать и сказать. А точно ли ты не из ада выполз, чтоб ум мой смутить да по пути ложному направить?

— Это одному Господу и ведомо, государь… — вздохнул я.

…Допрос завершился далеко за полночь: когда меня, скисшего и хватавшегося за сердце, «с великим бережением» препроводили в отведенные апартаменты, в приёмной было пусто и тихо. Все разошлись. Один Пётр остался в кабинете и, насколько я мог видеть, собирался работать. Ему можно, он почти вдвое меня, нынешнего, моложе… Надеюсь, хуже я не сделал. Но всё теперь зависит от того, как именно Пётр собирается обходить те «рифы», которые я ему обозначил.

Да уж, помощников я «набирать в штат» не стал. А вот союзник у меня уже есть. И я на полном серьёзе рассчитываю заполучить ещё одного, причём такого, о котором мой оппонент по «игре» и подумать не сможет, что он станет играть за мою команду. Итак, завтра включу всё мазепино обаяние и наведаюсь с визитом к…Карлуше. Он тоже здесь. И тоже знает, что я, скажем так, не местный. Надеюсь, ему будет крайне интересно узнать о некоторых фактах из своей яркой, но печально завершившейся биографии.

А когда за твою команду играют два монарха, обладающие немалой властью и силой — это, знаете ли, не просто лестно, а ещё и очень полезно для самочувствия. В моей ситуации чем сильнее союзник, тем лучше. Правда, делать основную ставку на Карла — занятие так себе. Слишком уж он импульсивен и подвержен разным суевериям. Но сейчас — именно сейчас — пока он в плену и с ним договариваются о выкупе, вести себя швед будет очень предсказуемо. На то и расчёт.

Игра… Всё шло потихонечку, и тут он объявился, мой оппонент. И откуда же он вылез… Хотя, «откуда» — вопрос риторический. Как говорил незабвенный Шерлок Холмс: «Я борюсь со злом по мере моих скромных сил и возможностей, но восставать против самого прародителя зла будет, пожалуй, чересчур самонадеянно с моей стороны». Потому есть определённые сомнения в том, что мой оппонент столь высокого ранга. Сам «прародитель зла» не стал бы опускаться до меня, ничтожного. А значит, у меня в этой игре есть неплохие шансы. Ведь не будь их, другой игрок не влез бы самолично, чтобы морочить мне голову.

Стало быть, моя стратегия «тысячи малых шагов» не должна особенно меняться. И я не должен истерично метаться, как это сделал Мазепа, когда узнал, что в Батурин едет Меншиков. Моим девизом должна стать фраза из анекдота: «Мы спокойно спустимся с горы…» — и далее по сценарию… И кстати, Данилыч собирается мне мою долю отдавать, или как? Спрошу завтра утречком, уговор есть уговор, а мне сейчас могут понадобиться деньги, причём в большом количестве.