Иуда

Глава 25

Я знал, что время — понятие для некоторых персон растяжимое. Но чтобы петровские «две недели» превратились в два месяца — не ожидал точно. Хотя, я прекрасно понимал, о чём думал Пётр. Генерал Мороз, сыгравший немалую роль в поражении шведского воинства, разбушевался не на шутку.

Когда-то, ещё в той жизни, я читал, будто зима 1708–1709 годов стала чуть ли не самой холодной за весь восемнадцатый век. Что именно в этот период, несмотря на расквартировку армии в Малороссии, Карл потерял немалое количество солдат — от холода, недоедания и болезней. А здесь условия у шведов оказались куда более жёсткими: никаких зимних квартир, в обрез провианта и, по словам скандинавов, никаких лекарств, кроме водки и чеснока. Впервые за долгое время им удалось нормально поесть, согреться и получить медпомощь только в плену. Возможно, потому они и не слишком роптали. Разоружённые шведы либо грелись у своих костров, либо занимались общественно полезными работами, если таковые требовались.

Но холод — штука такая, которая действует на всех без исключения. Устраивать марши, когда в бочках замёрзли вино и водка, а это, на минуточку, минус тридцать девять — не самая лучшая идея. Потому Пётр, несмотря на неизбежные издержки, решил перезимовать в Полтаве. А часть взятых в шведском обозе двух миллионов талеров направил на закупку всего необходимого. Хотя, даже с этим возникли трудности. Деньги-то взяли, а вот купить на них что-либо было затруднительно: либо по велению Петра сами жители ранее прятали или уничтожали припасы, либо шведы постарались. Пришлось урезать паёк. Так что до конца марта 1709 года, когда «мороз лопнул» и зазвенела весенняя капель, обе армии — и победители, и побеждённые — протянули не без труда и помощи Божией. А когда просохли дороги, Пётр приказал выдвигаться в сторону Москвы. Часть пленных шведов, выходцев из крестьян, при этом расселил в деревнях около Полтавы в статусе крепостных, а часть — либо мастеровых, либо господ офицеров — порешил забрать с собой, Петербург строить.

Честно сказать, я попытался отказаться от гетманского звания: мол, недужен, не могу в полной мере исполнять обязанности. Но Пётр и слышать ничего не пожелал. Велел Скоропадскому и Палию разделить меж собой гетманские обязанности, а меня — «с великим бережением» — прихватил с собой.

Виктория русской армии над непобедимыми доселе шведами мгновенно «взорвала» ситуацию в Европе. Произошло то, чего никто не ожидал. Даже былые союзники Петра — Фредерик Датский и Август Саксонский. Что уж говорить об иных державах и королях. И самые умные из оных уже начали просчитывать ситуацию, исходя из изменившихся условий…

Я уже не лежал — более-менее комфортно сидел в большой удобной карете, обложенный подушками и покрывалами. Самочувствие позволяло время от времени, когда останавливались на биваках, выползать на свет Божий и совершать небольшие прогулки. Хорошо, что научился за эти месяцы принимать как должное знаки почтения со стороны окружающих: непривычного человека они могли бы вогнать в ступор. Поклоны, слова приветствия, здравицы — и на всё это нужно было отвечать хоть словом, хоть кивком, хоть жестом. Ничего, привык как-то. А после полтавской эпопеи поклонников у меня знатно прибавилось.

Количество врагов я по мере сил урезал, как мог. Когда выезжали из Полтавы, насквозь промороженные тела Орлика и Чечеля всё ещё болтались за воротами на виселице. Пётр распорядился не хоронить предателей три года, но я тишком шепнул Палию, чтоб чуть позже закопали их, пусть и на неосвящённой земле. А господа старшина тихо радовались, что не велел я казнить их по старому казацкому обычаю — зарыть живыми, под гробом с телом убитой ими Мотри. Кочубей, кстати, настаивал именно на таком виде воздаяния за убийство дочери. Дацько по моему наущению распространял слухи, будто ныне век просвещённый, и мы не варвары, потому следует проявить хоть каплю милосердия даже к таким прожжённым иудам, как те двое. Но мой прозрачный намёк — что милосердие я готов проявлять только к мёртвым врагам — господа полковники и генеральные поняли правильно. Если кто-то из них и решится на оппозицию, то будет противостоять мне открыто и мягко, либо затаится и станет ждать момента, когда я коньки отброшу.

А это событие, учитывая возраст и букет болячек «пациента», уже не за горами.

Добрых два месяца ушло на путешествие из Полтавы в Москву — вместе с победоносной армией. Пётр не торопился, да и колонны шли не боевым маршем, а в темпе мирного времени, то есть если километров по двадцать в день делали, это было хорошо. Зачастую — вдвое меньше. Тем не менее, аккурат к началу июня, то есть почти ко дню рождения Петра Алексеича, мы уже входили в белокаменную — парадным маршем, с развёрнутыми знамёнами. А впереди государь велел выстроить и прогнать пленных шведов, во главе которых шёл весь их генералитет. Самого короля он разумно держал при себе: притихший и злой Карлуша единственный из шведов ехал верхом, позади царя, без оружия, зато с конвоем из четырёх верховых преображенцев… Вдоль дороги, ещё на выселках, нас встречала толпа горожан, пришедших поглазеть на такое зрелище.

А вот колонну победителей возглавили двое — Меншиков и ваш покорный слуга. Алексашка, по примеру Петра, облачился в тот самый мундир, в каком вёл в бой драгун. А меня обрядили в тот же кунтуш и прочие одеяния, в которых я поднимал в атаку полтавский гарнизон, усадили на смирную коняшку и поставили во главе казачьих полков.

«Знатно тебя приветствуют, — мысленный голос Мазепы сочился ядом зависти. — И ничего не скажешь: заслужил».

«На моём месте мог бы оказаться и ты, если бы был чуточку умнее», — осадил его я.

«И здесь твоя правда… Хорошо жить, когда ведомо, что станется. А как быть, когда не ведомо?»

«Головой думать. И совесть иногда включать. Говорят, помогает».

Мы с Иваном Степанычем давненько изучили друг друга. Он знал: когда я заговорил с ним таким сухим тоном, лучше отложить дальнейшую беседу. Иначе себе дороже выйдет. В том, что он держит на меня злобу, я не сомневался ни на секунду, и оттого не испытывал никакого желания говорить с ним по душам. Особенно когда следовало изображать из себя бравого полководца-победителя, триумфально въезжавшего в столицу. С этой ролью я пока справлялся более-менее успешно. Но не оставляла мысль: а что дальше? Пётр меня в покое не оставит, это железная гарантия. Постарается вытянуть максимум информации в самые кратчайшие сроки — пока я реально дуба не дал. Собственно, в пути он не упустил ни единого случая поговорить со мной наедине, и я честно предупредил его, чтобы не слишком рассчитывал на силы возможных союзников на южном фланге. Мол, хоть они и честные ребята, но силы рассчитывать не умеют, а турки пока ещё способны очень неприятно нас удивить. Впрочем, Пётр, предупреждённый о возможных «подводных камнях», тоже может преподнести парочку сюрпризов, или я совсем его не знаю… Иными словами, после этого парада должен был воспоследовать праздничный пир. А уже после оного — Пётр это загодя проанонсировал — нас ждала куда более длительная и обстоятельная беседа.

Я больше не боялся. Я больше не один. И у меня здесь такой союзник, о каком можно только помечтать. Опаска — да, оставалась, но только в плане «не сделать бы хуже» — но страх ушёл вместе с тоской одиночества.

«Брат Каролус» на пиру вёл себя крайне сдержанно. Он и в Полтаве предпочитал простую пищу — кусок хлеба с маслом и миску каши — и здесь, в Грановитой палате, обходился без изысков. Впрочем, Пётр тоже не привередничал в еде. Зато мне пришлось извернуться, чтобы не следовать старым застольным привычкам Мазепы. Сослался на недуг и запреты врачей. Единственное, в чём я решил поддерживать реноме старого гетмана, так это в его угодничаньи перед дамами. Наговорил массу комплиментов Екатерине — невенчаной жене Петра. Хотя женщина совсем недавно родила ребёнка, девочку, крещённую именем Елизавета, выглядела она весьма привлекательно по нынешним временам. И хотя у меня вкусы несколько отличались от здешних, всё же я как следует порылся в памяти Мазепы и рассыпался в достодолжных комплиментах. Дух времени, будь он неладен… И, да, меня ещё на пиру начали терзать сомнения насчёт своей будущности… Игра же, чтоб ей ни дна ни покрышки. С того памятного «разговора» прошло немало времени, и оппонент до сих пор никак себя не проявил, хотя я разом прибрал с «доски» его фигуру вместе с окружением. Может, ищет новую фигуру? Кто его знает. В том, что найдёт, не сомневаюсь, товарищ ушлый, да и «понторезов», готовых сыграть его партию, всегда хватало: нездоровое честолюбие и не до такого довести может. И тогда во весь рост встанет вопрос: не сочтут ли все стороны — и противоположная, и «судейство» — косяком с моей стороны излишнюю откровенность с Петром?

Трудно играть, не зная свода правил. А информации оппонента доверять не тянет: он прямо заинтересован в том, чтобы ввести меня в заблуждение.

Вот и думал я думу, вяло ковыряясь двузубой серебряной вилочкой в тарелке. Пир, судя по всему, скоро покатится к финишу, и времени на размышления у меня осталось совсем немного… Решай, Георгий. Всё в твоих руках.