История одного человека

Глава - 1. Прелюдия

За свою жизнь прочитал не одно произведение о так называемых попаданцах. Причем, о самых разных, в самые что ни на есть разные страны, времена и даже миры, в своем теле или же в тела других людей, а в некоторых случаях и вовсе, в разных других существ. И что только эти попаданцы не делали. То они, оказавшись в другое время, благодаря своим знаниям и своему нестандартному мышлению приводили к изменению исторических реалий, грамотно воспользовавшись предоставленным шансом в так называемой точке бифуркации. То их вообще заносило в какую-то малопонятную реальность, вымышленную, между прочим, вроде бы другими людьми - авторами книг, комиксов, различных историй на экране и так далее и тому подобное. С которой они, к счастью для них, оказывались знакомы и могли найти точки соприкосновения с так называемым 'каноном', меняя его под свои нужды и что там говорить - вкусы. Правда встречались и такие невезучие, которых заносило черт знает куда, в совершенно незнакомый мир (правда ведь нелепо звучит - словно для человечества существуют другие миры, о которых он хоть что-то знает), причем оказался он там в своем теле, без неожиданно реквизированных у кого-то памяти и суперспособностей.

Честно говоря, мне нравилось это интереснейшее направление. Особенно, наверное, произведения, из числа 'фанфиков' - мир, существующий лишь на страницах книг или чего-то другого, становиться средой, в которой пытается выжить тот или иной персонаж из нашей реальности. Кто-то успешно, кто-то не особо, а кто-то и вовсе откровенно плохо (к счастью, наверное, для них, что таковых меньшинство). 'Эх', - думалось мне, как и любому другому читателю таких произведений, - 'вот бы тоже так оказаться где-то в чудесном сказочном мире и получить от жизни по заслугам за те многие часы неуемного труда в просмотре фильмов, чтении комиксов, книг, манги и так далее. Поменять историю на свое усмотрение и наслаждаться жизнью'.

Так было тогда. В прошлом. Сейчас же мне по душе было бы с удовольствием разложиться в удобном кресле с ноутбуком и читать очередную дребедень, вместо того, чтобы быть здесь.

Если вы подумали, что я оказался одним из тех несчастных или наоборот, везунчиков (судит каждый на свой вкус), то, наверное, это будет несколько неверно, если учесть то, как меня сюда занесло. Да и, в общем-то, говорить о том, что меня вообще куда-то заносило, тоже неверно. Чтобы вам было понятно, что я вообще несу, то думаю, стоит поведать вам эту историю. ...

Всю свою жизнь я прожил в небольшом селении, расположенном в богом забытой глуши среди гор, которые замыкали почти сплошное кольцо вокруг, создавая прекрасный тихий уголок, недоступный для чужих, и заполненный мирными, добродушными людьми, привыкшими жить по своим правилам и особо не беспокоиться по поводу того, что происходит за горами, в так называемой, большой земле.

Долина наша представляла собой райский уголок с довольно мягким климатом, защищенная от сильных холодных ветров горной грядой, имевшая свое прекрасное круглое чистое озеро, питаемое несколькими горными источниками, которые спускаясь с горы, изрезали плодородную почву, служившую моим соседям отличным грунтом для выращивания урожая зерновых. Выше к горам паслись небольшие стада диких горных коз и одомашненных овец, за которыми приглядывали пастухи и так называемые, сторожа гор, чьей целью было не допустить нанесение вреда полям - основному источнику нашего пропитания.

В общем, природа этих мест была поистине завораживающей, жить здесь было в одно удовольствие. Никакой аномальной жары или холодов, чистый теплый воздух, добрый урожай три раза в год.

Наше селение было не большим, людей здесь жило всего несколько сотен, так что все друг друга знали как облупленных. Жили вполне себе мирно, без особой суеты, не стесняя друг друга. Общались, вместе работали, менялись, дружили, соперничали, спорили, иногда ссорились, но быстро мирились - обыденная жизнь. Кто-то сеял хлеб, кто-то занимался скотом, кто-то ремеслом, кто-то выращивал фрукты и овощи, а кто-то лекарственные травы и занимался лечением хворей и прочих недугов, которые изредка цеплялись к нам. И все всех устраивало.

А то, что читать и писать никто не умел или там с людьми из большой земли не общался, не торговал, так это мало кого волновало. В долине книг то толком не было, чтобы их читать, а надобность в письменах и вовсе отсутствовала. А большая земля? Зачем она нам была нужна, если у нас самих всего хватало с избытком, и мы никуда особо не стремились выбираться отсюда?

Жил я по большей части один. Ну как один? У меня был дом, довольно большой и уютный, с ухоженным садом, с широким двором, с выходом к чистой воде. Правда хозяйство это держалось вовсе не на мне, а на моих соседях, которые делали всю основную работу по дому и по саду, содержа его в идеальном порядке. Они поливали растения, выпалывали сорняки, убирали урожай фруктов, овощей, редких подсолнухов, держали в чистоте двор, приусадебные строения, а соседка по имени Азуми готовила еду, держала в порядке почти все в доме. Что же касается меня, то у меня была одна святая обязанность - болтаться с ними, время от времени отвлекать разговорами и пытаться как-то им помочь. А то, что не особо получалось, или там, скажем, часто после неудачной попытки долго отходил под присмотром примчавшегося лекаря, так это ничего. Бывает. Просто так уж вышло, что здоровье мое было, мягко говоря, не богатырским.

Моим единственным родственником был дядя. Честно говоря, дядей ли он мне приходился на самом деле или нет, мне было неизвестно. На вид легче всего дать ему статус скорее деда, или скажем, прадеда, а никак не брата одного из моих родителей. Невысокий старик, постоянно горбящийся, из-за чего, кажущийся еще меньше, с высохшей темной кожей, изрезанную глубокими морщинами на лице. Лысая голова с редкими белыми волосами на затылке и висках, застывшая на лице маска изможденного этим миром человека, вечно поджатые губы, скрывавшие пожелтевшие зубы. Он был хромым. Хромал довольно сильно, на правую ногу, потому передвигался всегда с трудом, опираясь на трость.

Не знаю почему, но народ его уважал. Возможно, именно в этом заключалась причина того, что мой, точнее, наш дом всегда был средоточием порядка и чистоты, усердно наводимым соседями, которые всегда с особым почтением разговаривали с ним. По большей части, говорили только они - дядя редко когда выговаривал больше одного слова в несколько часов, обычно предпочитая выражать свои мысли жестами или взглядом. Уж чего у него было не отнять, так это его манеру такого вот общения. Эта неказистая внешность содержала в себе то, что всегда выделяла его на фоне остальных. Его глаза. Это были две искры, всегда светившиеся холодным светом, взгляд которых всегда был направлен куда-то вовнутрь. В те редкие моменты, когда они обращали все свое внимание на кого-то снаружи, то это всегда вызывало интересный эффект. Не скажу какой, потому как эффект этот имел такое количество всевозможных вариантов, что излагать их все было бы напрасной тратой времени и вашего внимания. Поясню лишь то, что на людей эти глаза действовали безотказно. Человек всегда с одного взгляда понимал, что от него требуется, и он выполнял требуемое с максимально допустимым результатом.

Как звали моего дядю я, к моему сожалению так и не узнал, несмотря на то, что прожил с ним и с людьми, знающими его не один год сознательной жизни. Для меня он всегда оставался дядей, а для всех остальных, господином, хозяином или же уважаемым мастером. Сам он ничего о себе не упоминал ни слова, предпочитая больше концентрировать свое внимание на мне или на чем-то еще, что было мне полезно. Да и жили мы порознь.

Да, дом был наш, вернее, принадлежал он ему, но вот жил здесь преимущественно я один. Дядя имел обыкновение надолго пропадать, иногда о нем не было ни слуху, ни духу не один месяц, в течение которых обо мне заботились в принципе чужие мне люди, соседи, однако которых я воспринимал как часть своей семьи. Эти таинственные странствия, как правило, оборачивались возвращением домой на некоторое время, как правило, на месяц, в течение которого, он вплотную занимался тем, что, как мне теперь кажется, задевало его больше всего в его жизни - мной. Из единственного родственника на это время он превращался в сурового наставника, дарующего мне образование, недоступного никому другому в нашей долине. И как я понял потом, очень малому кругу лиц на большой земле.

У меня, как я уже упоминал выше, было довольно слабое здоровье. Говоря честно, здоровья как такового не было совсем. Я был невероятно хилым, бледным из-за того, что не мог много времени находиться под солнцем, с красным носом и болезненными кругами под глазами. И очень восприимчивым к всевозможным изменениям погоды, которые редко-редко, но все же случались. Ну и если продолжать, то даже гадать не нужно, чтобы сказать, насколько слаб я был физически, насколько беспомощно чувствовал бы себя, окажись один, без поддержки своих соседей.

В полную противоположность такому слабому телу выступал мой разум. То единственное, чем я, наверное, мог гордиться. Не подумайте, что я был каким-то гением или титаном мыслей, нет. Просто глядя на себя в целом, на такого слабого и беспомощного, всегда поражался тому, что, несмотря на это у меня нет никаких проблем с мозгами. И все, что мне 'преподавал' дядя воспринималось мною без лишних сложностей. В отличие от своих односельчан я умел читать и писать, причем и то и другое мог делать, что называется, на автомате - не прилагая каких-то усилий (в рамках, что называется, моего уровня физического развития). И эти умения были для меня также важны, как были важно умение ходить. Единственным жителем долины, который обладал не просто какой-то книгой, а целой собственной библиотекой был мой дядя, а единственным человеком, который имел право доступа к ней - был я. Чем беззастенчиво пользовался, так как не мог мыслить себя без возможности погружения в этот таинственный мир, который описывал моря, леса, пустыни, болота, животных, растений, людей и многое другое.

Дядя учил меня многому. Письмо, счет давно уже оставалась позади, уступив место изучению самой земли, морей, островов, гор, обитавших там существ, растущих растений, богатств, закопанных в земные недра и лежащие прямо под ногами. Кто жил в этих местах, какие существовали традиции, кто во что одевался, чем занимался, с кем дружил, с кем ссорился, во что верил. Изучали и всевозможные легенды, мифы, древнюю историю. Я мог легко ошибиться, называя ингредиенты своего любимого блюда, но без запинки мог рассказать, что добавить в готовое блюдо, чтобы человек 'долго не мучился'. Я не знал ни одного ремесла, плохо представлял, что необходимо сделать ткачу для того, чтобы получить ткань, зато неплохо представлял где какой орган находиться, и что лучше носить на себе, чтобы защититься от всевозможных колюще-режущих предметов, а также, что стоит пожевать, чтобы нейтрализовать воздействие того или иного яда.

Меня учили тому, что в обычной жизни пригодиться никак не могло, и, по сути, было совершенно бесполезно с точки зрения обывателя, живущего в райском уголке. И лишь сейчас, по истечению немалого времени с тех пор, мог сделать вывод, что все было не случайно. Недаром мой дядя - человек, обладающий всеми этими знаниями, пользовался столь большим уважением среди остальных. При этом являясь вроде бы немощным стариком.... Правда, насколько немощным он был на самом деле, я увидел лишь один раз. И этого мне хватило для того, чтобы все понять.

Я полагал, что моя жизнь так и останется такой, какой она была на протяжении тех безмятежных лет, которые я провел в том райском уголке. Сейчас я понимаю, что это были самые лучшие годы моей жизни. Без тревог, без лишений, под надежной защитой и постоянным присмотром хороших людей, которые никогда бы не бросили, не предали, не причинили вред. Однако, жизнь сложная штука, и все в этом мире имеет обыкновение заканчиваться - и плохое, и как не горько это осознавать, хорошее. И кажется, это исключение того правила, что 'правила без исключения не бывает'.

Думаю, несложно было догадаться, что моя беззаботная жизнь окончилась. И вы будете правы, если к такому выводу вы и пришли. Да, так оно и случилось. В один миг наш прекрасный уголок перестал быть таковым, тишина сменилась на громкие крики и лязг металла, живописное селение обратилось в пожарище. Добрые и отзывчивые люди оказались под ударом страшного молота, противопоставить которому никто из них ничего не пытался. Да и не мог, если честно. Что может сделать обычный крестьянин или ремесленник, привыкший всю свою жизнь довольствоваться лишь результатами своего труда и наслаждаться тихой и спокойной жизнью против отрядов закаленных вояк, закованных в железо, вооруженных до зубов, и обученных пользоваться этим оружием в совершенстве. Разумеется, ничего.

Их было не так много. Намного меньше, чем жителей селения. Но это мало кого могло утешить. Солдаты, привыкшие чувствовать смерть рядом с собой, щедро преподносили ей все новые и новые жертвы, обильно окропляя кровью свое оружие и землю, превращая все окружающее пространство в пустынное пепелище. Монстры, не ведающие пощады, с одинаковым безразличием убивающие и взрослых мужчин, и женщин, и стариков и даже беззащитных детей, включая младенцев.....

В тот миг, когда до меня только начало доходить, что произошло, я находился уже довольно далеко от селения. Меня стремительно уносили оттуда, причем, с такой скоростью, что ветер свистел у меня в ушах так, что я ничего не слышал. Он же резал глаза, вызывая обильное слезотечение. Неудивительно, что мне сначала не удалось рассмотреть, кто же меня нес, схватив настолько крепко, что мне не удавалось даже шелохнуться. А когда смог, то был потрясен практически настолько, насколько меня могла потрясти бойня в моем родном селении. Дядя, доселе никогда не оставлявший трость даже на мгновение, без которой не был в состоянии сделать и шагу, двигался настолько стремительно, совершая невероятные прыжки, что мог с легкостью переплюнуть даже горного козла. Горы, видневшиеся на довольно приличном расстоянии, стремительно приближались. Долина, пересечение которой, по рассказам соседей, занимало больше дня, показалась от такой скорости такой маленькой.

Дядя не дал мне ничего сказать. Просто бросил свой холодный взгляд, от которого поднимавшиеся вопросы сами собой закрылись где-то глубоко-глубоко внутри меня. Я закрыл глаза и сжался, стараясь стать меньше. Было страшно холодно, ветер нещадно продувал насквозь, по телу пробежали мурашки. Ни о чем другом, как о своей жалкой ничтожности сейчас думать было невозможно. Особенно даже если ничтожность собирались укоротить надвое.

То, что произошло потом, помню с трудом. Так уж случилось, что эти события как-то смазались в памяти, оставшись лишь в виде малопонятного пятна - картинки, которую посмотришь и поймешь, что это что-то мрачное, но вот разглядеть детали невозможно. Какие-то столкновения, лязг металла, глухие звуки ударов, нечто теплое и липкое, брызнувшее мне в лицо, пробившийся в ноздри запах гниющих растений и застоявшийся воды, ощущение того, как мою кожу царапают какие-то колючки. Тяжелая холодная рука, на долю секунды схватившая меня за руку, после чего безжизненно повисшая и с силой оторванная от меня дядей. Громкое шипение, резкий запах чего-то тяжелого и тошнотворного. Несколько хлопков за спиной, сотрясшие воздух, тяжелый хрип дяди, кровавый кашель, очередной сильный удар, который, как понимаю, был нанесен по дяде. Самостоятельный полет, резкая боль в районе лопаток, жесткий удар о воду, падение на меня чего-то тяжелого и склизкого. И ощущение, как неведомая сила тянет меня вниз, и грязная вода, оказавшаяся над головой.

Если кратко, то чувствовал я себя просто погано. А если уж вдаваться в животрепещущие подробности, то мог бы без труда перечислить огромное количество синонимов, которые более или менее соответствовали моему состоянию. Чтобы понять, то попробуйте представить себе, что просыпаетесь вы от того, что нечто мягкое и склизкое пытается проникнуть под ваши веки, лежа в вонючей луже, кишащей головастиками и мелкими улитками, немалое количество которых беззастенчиво ползало по вашей коже, покрытой помимо всего прочего грязной слизью, вкупе с обрывками водорослей, тины, грязи и другого, кхм... других продуктов жизнедеятельности болота, с ноющей раной на спине. Представили? Ну и добавьте к этому еще и то, что вас не слушаются ваши ноги, тупая боль давит на вашу голову, а уши забивает черт знает что, а также позывы к рвоте, которая не осуществлялась не потому, что я был таким крепким, а потому, что вырывать было банально нечем. И это только цветочки. Ягоды были впереди. И назывались эти ягоды вовсе не черникой или ежевикой.

Воспоминания! Словно нечто огромное, годами лежавшее на дне, удерживаемое невидимым якорем, тщательно укрытое илом, водорослями и обитателями той фауны, словно сорвавшись с проржавевшей цепи, стремительно поднялось на поверхность, пустив по гладкой водной поверхности огромные волны, смешивая чистую доселе воду со всей той грязью, с которой оно пребывало все эти годы. Мои воспоминания, память безмятежной жизни в райском уголке, меня, молодого хилого пацаненка, опекаемого соседями и могучим дядей, проломленные огромным инородным телом, которое вырвавшись из глубины, тут же смешало их с целым облаком, грязным облаком, чужих эмоций, ощущений, желаний, знаний, воспоминаний. Это нечто, вырвавшееся из глубин моего подсознания, было чужой сущностью, со своей памятью, своими взглядами на мир, своими привычками.

Отдача была сильной. Тихую гладь моей личности накрыло огромными волнами, мои чистые воспоминания заволокло облаком чужого 'мусора' и 'грязи', которые смешивались в некий своеобразный болотный бульон. От одного аромата, которого меня начало мутить.

Я не был в состоянии противостоять этому смешению. Честно говоря, от моей личности мало что оставалось с каждой секундой. Память, большую часть которой засорило чужими воспоминаниями и эмоциями, столь быстрыми и мимолетными, что мне банально не хватало времени осознать и как-то сориентироваться в них. Меня просто заволокло, размыло под этим напором, я утратил полный контроль над собой, совершенно не волнуясь за то, в каком состоянии и где вообще я находился.

Все что я делал - полз. Полз упорно, захлебываясь в болотистой воде, временами заглатывая эту муть вместе со всей мелкой живностью, что ее заселяли, отчаянно борясь с топями, которые норовили утянуть вглубь своих бездонных пучин. Полз, лишь потому, что лежать и умирать в болоте считал недостойным. Ноги все еще не слушались меня, рана на спине ныла, иногда заставляя коченеть правую руку, которой удерживал кусок деревянного шеста, бывшего единственным моим спасением в борьбе с топью. Заткнутое за пояс грязных штанин лезвие, извлеченное после отчаянных трудов со спины, во время движения иногда кололо в бок, отвлекая и уберегая от отчаяния и желания сдаться.

Как же я был слаб! Порою меня просто вырубало прямо над топью, когда мое тело держалось лишь на шесте, лежащем поперек подо мной. Спазмы желудка, вызванные отсутствием еды и хорошей воды, заставляли порой часами отлеживаться в клочках твердой земли, стараться заменить все необходимое для поддержания сил травой, которую жевал, чтобы пересилить чувство голода, от которой меня постоянно рвало.

О том, кто я теперь и что со мной вообще произошло, старался не думать. Свои и чужие воспоминания перемещались в голове, создав такую муть, в которой было невозможно что-либо разобрать. Перед моими глазами стояла пелена, которая закрывала меня от того ужасного мира, препятствие, которое я старался преодолеть. Мне было абсолютно все равно. Лишь какая-то внутренняя струна заставляла двигаться вперед, вместо того чтобы лечь прямо здесь и умереть....

С трудом выкарабкиваясь из очередной топи на кусок суши, образовавшегося из упавшего огромного сгнившего дерева, вокруг которого буйно рос камыш и собрались горы мелких ветвей, случайно уперся рукой о трухлявую ветвь, которая тут же разломилась подо мной. Рука в ту же секунду ушла вниз, в какой-то провал, а резко потерянное равновесие тут же стало причиной тяжелого удара лбом о столб дерева.

Прийти в себя я даже толком не успел, как ощутил, как в мою руку впилось нечто скользкое, сильное, с острыми зубами. Тело отреагировало на автомате. Мгновенно вырвав руку из провала, обнаружил обвившуюся вокруг нее змею, впившуюся своими клыками о мое запястье. Дернувшись от страха, схватил ее голову и с силой оторвал от своей руки, после чего опять же на автомате размозжил ее голову ударом о дерево, тут же теряя сознание от столь резких движений....

Я сидел на гнилом дереве, лежащим посреди болота и тупо смотрел на то, как по воде между водорослями стремительно плывет змея, а совсем неподалеку длинноногая птица охотится за лягушками. Время от времени я протягивал к своему рту руку с зажатой в ней тушей мертвой змеи и, не задумываясь, откусывал кусок сырого мяса, которое потом долго прожевывал. Вокруг летали самые настоящие облака всякой мошкары, на которую мог не обращать внимания благодаря слою грязи и засохшей тины, которая защищала от их укусов. Тяжелый застоявшийся воздух, страшная духота, крики птиц, кваканье лягушек где-то неподалеку.... Идиллия, до которой мне не было дела. Я думал.

То мутное облако грязи и мусора со дна моей сущности, поднятая с чужеродным объектом, наконец-то, немного рассеялась, дав мне невероятные откровения к моменту моего пробуждения после змеиного укуса, следом которой была огромная все темнеющая опухоль в руке. И большая часть тех воспоминаний, поток которых ударил мне в голову единым порывом, создав хаос в моем сознании, наконец-то стала мне доступна, правда, напрочь перемешавшись с моей собственной памятью. И до меня только сейчас стало доходить, что же в конечном счете произошло, и что стало причиной такого невероятного происшествия.

В первые моменты, когда мне лишь удалось слегка проанализировать свои новые воспоминания, осознать их масштаб и реалистичность, мою душу заволокло нечто неописуемое - какой-то вихрь, буря эмоций, причем спровоцированная донорской частью сущности - его знаниями. Незнакомое вроде для меня ранее слово 'попаданец', а вместе с ним 'перенос души', 'альтернативная реальность' пронеслись в голове настолько стремительно, что поднялся даже вопрос: неужели я стал попаданцем. Тем самым человеком, которому 'повезло' оказаться вне своего тела и своего времени в черт знает каком-то мире или, скажем, времени, и стать участником каких-то эпических событий. Причем, радости от такого поворота событий почему-то не чувствовал. Но потом, отбросив лишние эмоции и резко сконцентрировавшись на себе и своем состоянии, невольно отбросил эту теорию из головы. Какой попаданец? Какая альтернативная реальность и время. Какое переселение души.... Подождите, а ведь переселение души немного ближе к теме, только если смотреть с другого ракурса. Кто я? Больной мальчишка, опекаемый всю его сознательную жизнь дядей, жившего в горной долине или же молодой человек из двадцать первого века из страны под названием Россия, всю жизнь занимавшегося чтением книг и просмотром всевозможных фильмов помимо учебы и работы? А быть может, и то и другое, объединенное в единый коктейль под воздействием какого-то странного случая? Или же что-то третье?

Чем больше я сравнивал обе составляющие своей новой сущности и все больше приходил к выводу, что все-таки третье. Мы оба мыслили приблизительно одинаково (если судить по памяти), у нас у обоих был похожий образ жизни, похожие взгляды на жизнь и практически идентичная реакция на ситуацию, различающаяся лишь разницей в опыте и знаниях. И говоря о двоих разных людях, мне было бы впору сказать об одном единственном человеке. Я не придумал ничего другого как осознать, что не было никого чужого, вторгшегося в мой разум, не было чужих воспоминаний и эмоций. Не было двух разных людей, объединенных в одном теле, слившихся в новую личность. Был один человек, переродившийся в другом теле, и просто вспомнивший свою прошлую жизнь! Попаданец то не попаданец, но вот попал конкретно. Такая вот логика....

После памятного змеиного укуса и озарения, ставшего следствием затихания хаоса в моей голове, мои ноги вернули свою подвижность. И хотя в этих условиях топкого болота, где не было места и шага ступить, не рискуя угораздить в ловушку бездонной трясины, толку от них было не столь много, ибо все равно пришлось бы передвигаться в большей степени по уже привычному методу, все же такое улучшение самочувствия вызвало сильное облегчение. Ну, хоть не инвалид!

Сильных изменений в своем сознании я не отметил. Да, мне стали доступны хоть и не все, но многие воспоминания своей прошлой жизни, а немалая доля памяти жизни в долине оказалась сильно повреждена, превратившись в какой-то черный туман. Я начал мыслить несколько иначе, возникли некоторые сложности с самоидентификацией, вызванные большей частью смещением личности в сторону восстановившихся воспоминаний о прошлой жизни. То есть сущность того человека, жившего в мире двадцать первого века, стала вроде бы преобладающей, а личность мальчишки стала по большей части пассивной и стала постепенно вытесняться. Но этому способствовало не то, что происходила борьба между двумя враждующими сущностями, а скорее, просто в замещении относительно слабого детского (ну как детского, подросткового) разума более сильным, успевшим повидать пару десятилетий жизни, повзрослеть, научиться мыслить конкретно, выйти на более серьезный уровень восприятия и обработки информации. Что вызвало доминирование воспоминаний той жизни над этой.

Забавным фактом была фрагментарность памяти. Пробудившаяся сторона помнила лишь часть себя: большую часть второго десятилетия своей жизни, некоторые моменты из детского периода, опять же незначительные моменты с периода 'за двадцать'. И эти воспоминания как бы обрывались на конкретном периоде, причем обрывались так, словно существовало еще немалая доля, но она не 'оказалась в частном доступе'. Доказательством этому служили несколько коротких отрывочных воспоминаний периода жизни 'за тридцать', 'за сорок' и так далее, в которых я вроде бы узнавал себя, но этого попросту не помнил. Частичная амнезия о событиях прошлой жизни, после пробуждения воспоминаний об оной. Звучит как сцена из какого-то голливудского фильма. Фрагментарной была и память о моей жизни до 'пробуждения'. Исчезли некоторые обрывки памяти, я забыл немало уроков дяди, имена некоторых соседей, утратил часть своего 'языка'. То есть, в моем знании местного говора обнаружились серьезные пробелы, что было мной обнаружено буквально сразу же, как только я начал думать про себя и подловил себя на том, что безобразнейшим образом смешиваю два совершенно разных языка в своей речи. Попытки говорить исключительно на одном из отдельно взятых языков плодов не принесли. Русский язык упорно игнорировал роль соло, предпочитая дуэт. В итоге, сейчас я мыслил, излагал свои мысли на страшном гибридном языке, чем-то среднем между русским и кажется японским. Если не ошибаюсь. Жаль, курс языкознания, оставшийся в памяти, был поверхностным и не предполагал конкретных знаний о каждом языке.

Самым странным следствием этой аномалии с личностью стало то, что я не помнил своего имени. Ни того, ни другого. Я не мог назвать свое имя, которое было записано в моем паспорте, и не мог также назвать имя, которое всегда было на слуху моих соседей уже здесь, в этой реальности. Как же меня это потрясло, когда я впервые понял это. Гораздо больше, чем все остальное. Меня словно лишили чего-то очень важного, являвшегося такой же частью моего тела, моей сущности, как и скажем, сердце, голова, руки, ноги. И как бы ни старался вспомнить хотя бы одно из них, у меня ничего не получалось. Словно их попросту вырвали, навечно оторвав из памяти, из души.

На то, чтобы вырваться из болота я потратил немало времени. Понятное дело, что движение по топи - то еще удовольствие, а делать это человеку с очень слабым телом, с постоянно болящей раной на спине и тяжелыми спазмами желудка из-за постоянного потребления сырого мяса всевозможных мелких существ вроде лягушек (была съедена лишь одна, ставшая причиной целого дня, проведенного на земле с рвотными позывами), змей (кроме первой змеи, которую я съел после своего пробуждения, была еще одна, ополовиненная в неравной схватке с чем-то более крупным), слизняков, зеленых побегов, кореньев и всего прочего, ну и не считая болотной воды, выпитой за все это время в огромных количествах - скромно говоря, было катастрофически трудно.

Но я не сдавался. Ну как не сдавался. Бывало, что обессилено в сердцах бросал эти попытки выбраться из этого, казалось бы, бесконечного болота, особенно если едва не тонул до этого, потом лежал, тупо глядя на кроны деревьев, отфыркиваясь от насекомых, лезших в нос и глаза. А потом, снова, раз за разом, поднимался, хватал очередную гадость, совал себе в рот, жевал, давился и двигался вперед. Снова полз, снова тонул, снова выкарабкивался (опять же, казалось бы, невероятным везением), снова все бросал и выбрасывал белый флаг, чтобы снова его потом спрятать и бросить уже подальше от этого места.

В тот час, когда я понял, что могу идти, больше не опасаясь того, что могу резко уйти под грязную воду, населенную огромными массами всевозможных мелких тварей, что не нужно так часто хлебать ее со всей этой живностью, а заодно, можно вздохнуть полной грудью (то что и тут была мошкара не сильно беспокоило, по сравнению с той дырой здесь воздух был практически прозрачен), меня охватила самая настоящая радость. А то, что есть было по-прежнему нечего, что я оставался ранен, с опухолью в руке, гудящей головой и разбитым телом, так это было не столь катастрофично на фоне хоть какого-то комфорта.

Первая же река, которую я встретил спустя какие-то сутки после выхода из того ада, стала для меня каким-то магнитом, которой я потянулся изо всех сил. Подойдя к берегу, упал на колени и долго тупо сидел и смотрел на свое отражение в поверхности воды. Жажда, которая меня часто мучила и которую было бы сейчас самое время утолить, резко отступила. И вся та боль, все страдания, перенесенные мной физически, ощущались как-то вяло. Вперед вырвалось реакция моего сознания на свой внешний облик.

Меня не удивило то, что я выглядел как настоящий леший. Нет, даже несмотря на то, мне удалось отодрать от себя немалую долю тех водорослей, что покрыли большую часть моего тела за время марш-броска ползком по болоту, все равно, монстром казаться не перестал. Особенно на фоне грязной липкой кожи, покрытую огромным количеством царапин, осунувшегося лица, отросших висящих противными комками волосами. Да и тьфу на них. После пережитого, такие изменения можно было посчитать как сопутствующий ущерб, шрамы, которыми можно потом гордиться. Я был потрясен тем, что мое нынешнее лицо мало чем отличалось от того, к облику которого привык за годы своей жизни в том мире. Если бы мне дали бы мои детские фотографии и сравнить бы с этим лицом, этими глазами, то за исключением такого бедственного положения, можно было бы ставить полное соответствие, абсолютную идентичность. Очередной выворот судьбы?

Очнулся я в каком-то шалаше. Совершенно голый, прикрытый какой-то шкурой, с перевязанной кусками более-менее чистой ткани рукой и наложенной повязкой на рану в спине. Вокруг было темно, судя по слабому свету, проникающему через щель под потолком, время было либо близко к рассвету, либо уже к ночи.

Попытавшись привстать, наткнулся рукой о небольшую миску, наполненную какой-то вязкой дурно пахнущей жижей, чей запах быстро заставил прийти в себя. Дотронувшись пальцем до этой субстанции, пришел к выводу, что это, скорее всего какая-то мазь, по какой-то причине помещенная рядом с моим изголовьем. Понюхав перевязь на своей руке, пришел к выводу, что она же была нанесена и на ранки от укусов змеи, и судя по всему, на рану в спине.

Чувствовал я себя значительно лучше, чем до того, как я добрался до той реки. Конечно, рана на спине все же давала о себе знать, причем достаточно серьезно, да и боли на руке не прошли. Но если сравнивать с состоянием после выхода из болота и нынешним, то это была разница, приближенная к расстоянию между землей и небом. Особенно если учесть ту невероятную легкость во всем теле. Чистая кожа, волосы, отсутствие клочков испоганенной одежды, затянувшиеся шрамы.... Интересно, это кто же надо мной так хорошо поколдовал? Ведь, если не ошибаюсь, сам помыться я так и не успел. Помню, как долго сидел смотря на свое отражение, как потом потянулся к воде, сделал несколько жадных глотков, после чего меня разморило и вырубило прямо на берегу. Как так вышло, что я даже не почувствовал, что кто-то меня подобрал, раздел, помыл, подлатал, и уложил в такое удобное ложе?

Снаружи ощутимо тянуло холодом. Кажется время все-таки предрассветное. Точнее, близкое к восходу солнца. Разгуливать нагишом в таких условиях не очень то и хотелось, но просто так лежать и ждать был не вариант. Да, обо мне позаботились, меня лечили, но кто знает, где я нахожусь, и с какой целью все это было сделано. В конце-то концов, мои воспоминания о последних мгновениях моей жизни 'до пробуждения' давали серьезную пищу для размышлений о том, где собственно находилась наша долина. Под вопросом 'где' понималось отнюдь не простое географическое положение этой области. Тут уж все было масштабнее и глубже. Я видел, то, с какой скоростью двигался дядя, вроде бы даже припоминаю бронированных солдат с мечами, истребляющих моих соседей, странные пируэты, звуки ожесточенных боев. Да и язык опять же вызывал определенные вопросы. Несколько не соответствует нормам 'нормального' человечества. Кто знает, куда же меня все-таки занесло. В другой временной отрезок нашего мира, куда-то ближе к Азии с всевозможными традициями тайных школ единоборств и мистических философий, или же вообще куда-то в другую реальность? Причем и тот, и другой вариант не давали ответа на вопрос о том, насколько безопасно мое нынешнее положение. Следовало бы убедиться, да и разнюхать кое-что о своем местоположении.

Одежды своей я так и не нашел. В шалаше вообще было какое-то очень бедное убранство, представленное лишь небольшим спальным местом, которое целиком занимал я, постеленная одной шкурой, и используемая в качестве одеяла другой. Сырая земля, заменявшая пол, была покрыта тонким слоем камыша. Миска с мазью, небольшой сосуд, заполненный пахучей жидкостью (кажется, имевшую определенный градус, если вы понимаете о чем я), стояли на обломке небольшой доски. Чтобы прикрыть свою наготу, я решил прикрылся той самой шкурой, что прикрывала мое тело, после чего осторожно направился к выходу, стараясь производить как можно меньше шума. Небольшое движение рукой и циновка, прикрывавшая вход была отодвинута в сторону, открыв мне возможность бросить взгляд на окрестности, все частично сокрытые туманом и предрассветными сумерками.

Шалаш располагался в невысоком пригорке у самой реки, отделенную от нее какими-то десятью метрами заросшей густой растительностью землей. К берегу вела узкая тропа, где был установлен миниатюрный пирс, связанный из бамбука. Кстати о бамбуке. Шалаш, был полностью построен из него, попутно упирался спиной о небольшую чащу из того же растения. Перед шалашом было вкопано несколько коротких столбов, на которых висели рыболовные снасти. Судя по тому, сколько в них было серьезных прорех, эти сети уже давно перестали использоваться по назначению и случили чем-то вроде забора, защищающего вход в укрытие от мелкой живности. Во всяком случае, таковым было мое предположение.

В реке, едва заметной в тумане, виднелась небольшая лодочка, на которой можно было разглядеть скорчившуюся человеческую фигуру, время от времени дергающуюся в такт особого ритма. Рыбак. И судя по всему, хозяин этого шалаша.

Рыбаком оказался старик. Худощавый, маленького роста, слегка сгорбленный, но при этом жилистый и загорелый. Небольшая седая бородка прикрывала шрам на лице, который я заметил лишь после восхода солнца, когда света стало более чем достаточно, чтобы его рассмотреть в деталях.

Он заметил факт моего пробуждения, кажется даже раньше, чем я высунулся наружу. Видимо мои телодвижения в шалаше после пробуждения оказались довольно шумными, чтобы привлечь его внимание, так что когда я отодвигал циновку, он уже спешил на берег.

Встреча между нами была своеобразной. Я, укутанный в шкуру, под которой ничего не было, раненый, довольно слабый, особенно после пережитых приключений в болоте, и он - рыбак, держащий в руках весло и сеть. Мы смотрели друг на друга, ожидая каких-то действий, и, кажется, мы оба имели вполне обоснованный повод для подозрений по отношению друг другу.

Несмотря на то, что мне следовало бы что-то сказать и начать, наконец, диалог, я никак не мог решиться сделать первый шаг. И тут дело было не в какой-то застенчивости, во враждебности или страха общения с незнакомым человеком, который вполне мог оказаться врагом или как минимум недоброжелателем, имевшим особый интерес по отношению ко мне. Тут все сводилось к тому же гибридному языку, на котором я просто боялся что-то говорить.

- Коннитива....

Слово, выданное мной совершенно случайно, в итоге и стало тем, что помогло нам сбросить груз напряженности и начать общение. Причем, диалог наладился даже быстрее, и был даже более понятным и эмоциональным, чем я мог подумать. А то, что в процессе речи я постоянно 'смешивал речь', стариком благополучно игнорировалось. Наоборот, услышав от меня такой специфичный язык и значительное различие между моим произношением звуков и его, он даже вроде бы успокоился, а спустя всего-то каких-то десять-пятнадцать минут и вовсе растаял, добродушно вступив со мной в беседу, попутно ловко разжигая костер и, нанизывая, какие-то странные полосатые красноперые рыбы на деревянный вертел. Довольно скоро в округе поднялся аромат жареной рыбы, на что мой желудок отреагировал голодным урчанием.

Старика звали Такехиро. Как я понял из того, что он мне рассказал, он живет в этих краях уже не первый десяток лет, удя рыбу и старался не вылезать из своего укромного уголка, предпочитая суете большого мира свою тихую и скромную жизнь отшельника. И я оказался первым человеком за последние несколько лет, который оказывался на его территории.

Я, как собственно и предполагалось, на фоне сильного переутомления и морального истощения, просто отключился у самой реки, где и был подобран этим рыбаком, который по своей установленной привычке обходил свои заложенные сети. Сам старик громко смеялся и веселился от души, ведая мне то, что увидев меня он даже принял за какое-то чудовище, и вначале даже подумал избавить меня от страданий. Пришлось поддержать шутливый тон разговора и реально порадоваться тому, что эта мысль вскоре сменилась другой, которая оказалась во много гуманнее.

Как оказалось, в этом шалаше я провел далеко не один день или даже сутки. В бессознательном положении мое тело находилось больше недели, и все это время старик внимательно следил за моим самочувствием, умудрился кормить переваренным рыбным бульоном, сваренным на небольшом котелке, попутно изучал раны. И это уже после того, как он избавил меня от полностью изжившей себя одежды, от которой оставались одни лохмотья, отмыл в реке мое тело, прочистил от грязи, гноя и какой-то темно-зеленой слизи раны, натер особой мазью 'семейного рецепта' (той самой, что я обнаружил у своего спального места после пробуждения) и наложил перевязь. И в процессе своего рассказа продемонстрировал мне собственно, остатки того, что раньше было моей одеждой (часть постиранной ткани ушла на перевязки). Так что, мне было просто невозможно просто так сидеть и не горячо поблагодарить его за оказанную помощь.

Позже, когда я примерял на себя заштопанную рубаху и несколько великоватые штаны, которые старик Такехиро откопал где-то в своих запасниках, а живот был изрядно надут от обилия потребленной пищи (настоящей пищи, а не 'подножного недокорма', которым я побирался все это время), он стал серьезен и продемонстрировал клинок. Тот самый, который до сих пор каким-то чудом держался у меня на поясе, и послуживший главным источником болей в моей спине - оружием, прорезавшим мою плоть. Длинное, сантиметров где-то пятнадцать, довольно плотное, с обмотанной грязной тканью рукояткой, и кольцом в конце. На металле полностью отсутствовали следы заточки, было сразу видно, что этот странный нож был предназначен скорее для метания или же нанесения колющих ударов, причем рана от такого оружия при максимальной выкладке взрослого мужчины в расцвете сил была бы смертельна даже при наличии средства защиты вроде доспехов. Подумать было страшно, что со мной могло случиться, если бы удар по мне был бы нанесен с несколько большей силой, чем это случилось в реале. Хотя меня больше, наверное, беспокоило другое. Только сейчас я обратил внимание на то, как выглядело это оружие, и только сейчас у меня внутри мелькнула мысль, что где-то такое мне уже приходилось видеть. Вспомнить бы где....

Старик был честен со мной. Когда я потянулся за ножом, он некоторое время с хорошо различимой опаской смотрел на мою руку, но потом все же передал нож и, видя как я заинтересованно начал ощупывать его, выдал свои первые подозрения относительно моего происхождения, сразу, правда, добавив, что был вынужден от них отказаться. Хотя было сразу видно, что осадок то остался.

Если быть кратким, Такехиро сначала принял меня за пользователя этого оружия. Солдата. По сути, за одного из тех, кто вырезал жителей нашей долины. И имел для этого все основания. Вряд ли обычный люд активно пользовался таким специфическим оружием (судил я по логике обывателя начала двадцать первого века, не знакомого с местными реалиями), да и мой внешний вид мало располагал для доверия. Однако он поменял свое мнение довольно скоро, когда заметил рану на моей спине, изучив которую, быстро нашел оружие, нанесшее ее. И быстро сделал свои выводы. В результате, меня подлатали, рана, которая после такого долгого пребывания в столь неблагоприятных условиях давно привела бы как минимум к заражению крови и гангрене, уже заживала, а след от зубов змеи, вместе с опухолью практически исчезли.

Такехиро был единственным источником доступной информации для меня, для получения сведений об этом загадочном мире, о местных реалиях, местном населении, могущих заменить серьезные утерянные знания, которые в меня вбивал еще мой дядя. Источником не самым полным или там достоверным, пересыщенный изрядной долей субъективизма, но даже, несмотря на это, его значение было огромным. И я не преминул им воспользоваться на максимум. На доступном мне максимуме, разумеется.

Ни о какой информации относительно нашего точного местоположения я не получил. Старик изъяснялся в стиле 'в той стороне горы, день два пути, а во на той стороне есть город, куда я раньше бывало, ездил на ярмарку' и так далее. Однако и этого оказалось достаточным, чтобы узнать, в какой стороне что находиться, куда лучше не ходить, где часто проходили караваны, а где раньше, бывало, свирепствовали лесные бродяги с оружием в руках добывавших себе пропитание. Я довольно поздно вспомнил о таком термине, как государство, и о том, что оно должно контролировать те или иные территории, включая и наш этот тихий уголок. Такехиро, когда услышал это слово от меня, был несколько озадачен, даже, несмотря на то, что оно было вроде бы произнесено на его языке, а не на русском. Когда я попытался ему объяснить то, что вообще значит это слово, ему не составило труда понять о чем идет речь. И пояснил, что такого понятия как государство можно сказать не существует. Есть только некоторые подобия: образования, подвластные властителям, которые опираясь на свои вооруженные силы и власть, контролировали тот или иной город, находящийся на торговом пути, окружающие поселения, земледельческие хозяйства и получали от них своего рода дань, взамен обеспечивая на территории определенный порядок. Контролировали территории по мерам своих возможностей, на слишком большое мало кто зарился, предпочитая хорошо удерживать в руках синицу, чем гнаться за журавлем в небе, за которым и без того немало охотников. И удерживали они эту власть лишь до тех пор, пока могли содержать достаточную силу. Любое ослабление или появление поблизости более сильного оппонента и конкурента обычно приводило к перекраиванию границ и сфер влияния. Такехиро даже не стал браться сделать попытку сказать о том, кто сейчас властвует неподалеку. Местные царьки, как правило в такую глушь не забредали, речка, как пояснил все тот же рыбак, служила своего рода рубежом, за которым дальше начиналась пустынная земля, незаселенная никем, и оттого, мало кому интересная. К тому же упирающаяся в болото.

Самым ближайшим городом отсюда, где в былые времена, когда старик еще был молодым (по его меркам, разумеется), сидел человек, именующий себя неким дайме, был Гифу - центр местной торговли. Куда съезжались крестьяне со всей округи, чтобы продать свои излишки, и получить за них необходимые в хозяйстве товары. Он находился на расстоянии приблизительно трех дней пути от этого места. И от него собственно, начинался старый тракт, тянущийся до самого моря. Дайме с Гифу контролировал окружающие поселения, по крайней мере, в старые времена, имел вооруженную охрану, служившую для защиты территории и собственно, для поддержания порядка, заключавшейся в обеспечении сбора налогов.

По мнению Такехиро, вокруг, за пределами Гифу были разбросаны владения других таких же дайме, которые вроде как контролировали такие же вот районы. Часть из них держали под колпаком тракт - главную торговую артерию в этих краях, по которой перемещались товары к морю и наоборот. У самого моря располагался небольшой портовый городок, где причаливали торговые суда, перевозившие грузы из соседних стран, распространение которых вглубь большой земли, в такие вот глухие уголки, приносили неплохие прибыли. Во всяком случае, по словам старика заморские товары пользовались раньше большим спросом. И сам он в свой последний выход 'в свет' примечал для себя по большой части именно такие вот 'импортные' изделия.

Факт того, что обычные солдаты дайме и мелкие разбойники не вызывали страх Такехиро было легко понять. При рассказе о них он сохранял завидное спокойствие, словно не он испугался того, что у меня нашелся тот специфичный инструмент для нанесения колющих ран до летального исхода. Наоборот, то, что эти вояки разгуливали по городу с мечами и копьями его в принципе не волновало. Страх вызывал кто-то иной. И мне кажется, я прекрасно понимал, кто это мог быть. Если честно, то всякий, кто увидел бы разницу между обычными ряжеными, напялившими на себя доспехи и колюще-режущее оружие, и теми ребятами, кто вырезал жителей моего селения, а потом сражался с моим дядей (да и моего дядю наверное, тоже можно было бы внести в этот же список), вряд ли бы беспокоился о первых, и наверняка не стал бы оборачиваться при упоминании и последних.

Внутри меня снова мелькнуло что-то знакомое, то, с чем мне уже приходилось иметь дело, хоть и заочно, но все же. И дело это протекало не в этой реальности или в этом временно отрезке. Что-то связанное со всеми этими дайме, странными воинами, способными передвигаться с немыслимой скоростью, с миром в японском стиле, в котором живут европеоиды и почему то не видно азиатов. На счет азиатов, конечно, судить рановато, ведь кроме тех, кто жили в долине (да и то не всех), и старика - рыбака я пока никого не помню. И даже странное знакомое слово вертелось на языке, но вспомнить все никак не получалось.

Странные воины и странное оружие смущало меня больше всего. И ответ, заданный старику, лишь подтвердило все это. Тот, глядя на нож, некоторое время молчал, а потом, когда я начал потихоньку прощупывать почву, он вздохнул и выложил. Не все, но вполне достаточное, чтобы у меня в мозгу щелкнуло и все стало на свои места.

Почему старик боялся не солдат в доспехах, с мечами и копьями, выглядящими грозным и внушительным, а оборванца, который лежал без сознания, истощенный, вооруженный лишь одним ножом? Правда, он выглядел как леший, но ведь источником страха был не внешний вид, а именно нож. Или как выразился старик - кунай. Уж не потому, ли что тот, кто мог пользоваться этим оружием по назначению и на соответствующем уровне мог выглядеть как угодно, мог находиться в любом состоянии и этот нож мог быть далеко не единственным средством нанесения смертельных ран? И не в том ли дело, что даже такие оборванцы как я, будучи специально обученными могли внушать реальный ужас лишь самим фактом своего существования и тем, что они были способны на просто феноменальные приемы и дела?

Все было именно так. Такехиро, хоть и отнесся с большим подозрениям моему чрезмерному любопытству, но все же согласился поделиться со мной некоторыми слухами, которыми, как известно, всегда полниться земля.

Людей, которые обычно пользовались таким вот легким вооружением, вроде кунаев, было мало. Для обычных людей, они были инкогнито. Никто не знал, кто они, они держались в тени, не совались в суетливую жизнь, но тут же выползали наружу, стоило начаться какой-то заварушке в виде очередного передела собственности между крупными хозяевами и их конкурентами. Тогда то, они собственно и демонстрировали свои 'таланты', хотя и старались делать это скрытно. Однако когда находили горы трупов, которые появлялись в течение ночи без малейшего шума, с ранами от таких вот кунаев, да и с самими такими же клинками, немудрено, что люди быстро просекали, кто поработал. Иногда же попросту столкновения между несколькими конкурирующими группами таких вот скрытных воинов перерастали в локальные бои, в результате которых нередко страдали местные жители, их хозяйства, ну и собственно, их неведение.

Эти люди были способны на многое. И не было ни одного обычного солдата, способного противостоять им. Их описание вполне вязалось с тем, что моей не пробужденной версии пришлось видеть. Правда, старик говаривал, что вроде бы таинственные воины мало пользовались доспехами и оружием, свойственным по большей части пехоте местного розлива, предпочитая этому легкое оружие, которым возможно поражать цели на большом расстоянии за счет большей силы, доступной им. А я помнил таких же уникумов, но экипированных именно как тяжелая пехота, вооружение которых не было ограничено подобными ножам, а было дополнено и клинками подлиннее. В памяти всплыл образ похожих воинов, в свое время встреченных мною в столь приятном и далеком мире кино и книг. Самураи. И дизайн оружия тоже вполне себе самурайский. Катана. Вроде так назывались эти клинки, хотя одному богу известно, сколько всего наименований и подвидов этого оружия существует. Правда, от самураев они все же отличались, также, как и кино отличается от реальности. Менее заметные, менее внушительные на вид без киношных спецэффектов, но оттого не менее страшные, опасные и не в пример умелые демоны, видевшие не одно сражение.

У старика я пробыл около месяца. До того момента, пока не смог восстановиться и начать свой путь дальше. Часть меня упорно желала остаться в этом тихом краю, вдали от всяких тревог и бед, в неизвестности, и особо не тратить свои силы и время на всякие ненужные приключения, за удовольствие испытать которые можно было поплатиться не только здоровьем (которого у меня было не столь уж много), но и жизнью. И мне кажется, Такехиро был бы рад такому варианту. За этот месяц мы успели привязаться друг к другу. Старик явно не был против живого общения с довольно необычным мальчонкой, ну а мне не хотелось путешествовать одному, раскрывая тайны нового мира. Спрашивается, чем не вариант: остаться и жить пока не надоест лоно матушки природы? Существовать тихо - мирно, приспосабливаясь к этой реальности. Остаться, в конце концов, самим собой.

Увы, но помимо той части моей души, которая мечтала о тихой и спокойной жизни, существовала и другая. Та, которая чувствовала присутствие совсем рядом что-то таинственное, что-то волнующее, интересное. То, что было самым настоящим магнитом, притягивающим к себе невероятной силой. Я чувствовал, что был близок к чему-то невероятному. И это невероятное казалось мне смыслом моей новой жизни. Зачем тебе дана новая жизнь, если ты не собираешься ничего в ней менять?

После тех невероятных недель, проведенных в болоте, в течение которых я вопреки любой существующей логике, не только не исчез бесследно в глубинах топей, но и смог выбраться живым и чуть ли не здоровее, чем был раньше, месяц спокойной жизни, проведенной в тихой гавани, под присмотром старого и опытного человека стал настоящим бальзамом. Хорошее питание, хороший отдых, свежий воздух, тщательный уход и самое главное, чудодейственная мазь, и моя рана на спине затянулась практически полностью, опухоль на руке на месте укуса полностью исчезла, а следы укуса остались лишь в виде отметин шрамов.

Что же касается самого моего здоровья, то тут все было очень странным. Я помнил, насколько был слаб до своего 'пробуждения', насколько легко было мне заболеть, упасть без чувств или прочее в этом роде. И насколько все изменилось после выхода из болота. Вернее, уже в самом болоте. Что бы там не произошло, но мое тело просто физически не было способно выкарабкаться из той трясины, в которую она попала после того, как мой дядя перестал меня удерживать. Сомневаюсь, что это получилось бы и у физически развитого человека. Трясина, как и зыбучие пески, вещь очень страшная. Но почему-то, очнулся я на поверхности. Раненый (рана, причем, тоже не простая, а нанесенная оружием, присущее людям, которые при его помощи вскрывали броню, не то что кости хилых детишек, на вроде меня), слабый, но живой. И с аномалией в голове. А потом полз. Полз по болоту, не ощущая свои ноги, глотая всякую гадость, которая любого нормального человека отравила бы гарантированно. Но нет, и тогда мне удалось выжить, продолжить путь, пережить укус змеи, после чего снова вернул свои ноги. Яд змеи меня не только не убил (в том, что змея была ядовита, я не сомневался, иначе, собственно, зачем змее было бы надобно меня кусать), но и еще оказался тем фактором, который привел к восстановлению моего здоровья. И наконец, после всего этого, после всей этой грандиозной дыры, кишащую всевозможнейшими бактериями, мелкими тварями и прочими существами, рана не только не стала причиной заражения крови или хотя бы процесса гниения. Недели проведенные в грязной воде, среди носителей каких только угодно носителей заболеваний и... ничего. То, что осталось в моем случае, это было лишь насмешкой тем неприятностям, которые могли меня ожидать. Если быть честно, то это был уже какой-то вызов костлявой. Впрочем, какой-то, думаю, даже неправильное определение. Вызов был дерзкий. И скажите после этого, что со мной все было нормально? Определенно, во всем этом был какой-то подвох, но какой?

В общем, со здоровьем дела обстояли даже очень хорошо. Быстрое восстановление, хороший сон, неплохое самочувствие. Хм.... Интересно...

По завершению лечения, и постепенному повышению тяги к неизведанному по мере выздоровления, я начал готовится в путь. Увы, но вопреки моему прагматичному желанию остаться здесь и наслаждаться тихой и спокойной жизнью, жажда движения и знаний пересилили, и преодолеть это мне не было под силу. Да и собственно, дело было не только в этом. Такая спокойная жизнь не могла мной восприниматься безопасной в принципе. Ведь то, что случилось в долине, вполне могло произойти и здесь. И причем, с гораздо большей долей вероятностью, мне вряд ли бы удалось здесь вот так вот спастись. Увы, но дед не был моим дядей, способным двигаться со скоростью ветра (хотя...), а вокруг не было ничего, что могло бы отвлечь потенциальных врагов от меня. Лучше уж двигаться вперед, искать свой путь, изучать окружающий мир и попытаться найти в нем свое место, шаткость которого не будет определяться желанием кого-то завладеть моей жизнью одним единственным ножом.

Такехиро, несмотря на кажущуюся бедность, оказался человеком запасливым. И помощь, оказанная им мне, была неоценима. Комплект одежды, видавшая гораздо более лучшие времена, плащ (такой же старый и поношенный), заплечный мешок из грубой серой ткани, небольшой сверток грубо обработанной шкуры, которую предполагалось использовать как одеяло или же средство для защиты от дождя - всем этим старик поделился со мной не раздумывая. Обувь осталась прежней, оставшейся еще с моей 'прошлой жизни' в долине. Представлявшие собой этакие носки с твердой подошвой, изготовленной из кожи, эти сапоги неплохо сохранились после пережитых испытаний и после долгого вычищения и вымывания от грязи, снова идеально подошли к ногам, окружив их привычным комфортом. Уж не знаю, кто их изготавливал, но мастером он был явно замечательным.

Заплечный мешок был набит максимально допустимым объемом провизии - достаточной, чтобы мне хватило на неделю при очень экономном расходовании и вполне приемлемой по массе - еще раз напоминаю про свои физические данные. В тот же мешок я спрятал и очищенный от грязи кунай - инструментом он был весьма полезным, и мог пригодиться в пути. Да и оставлять его не хотелось, если честно.

Мы попрощались друг с другом весьма тепло. Такехиро проводил меня до границы своих 'угодий' - места, за которые он обычно не заходил, после чего, пожелав мне удачи, отправился назад. Я же, собравшись с духом и уняв некоторое волнение, двинулся вперед. На восток. Туда, куда кутила свои воды эта река, вдоль которой собственно и пролегал мой маршрут. Меня не интересовали ближайшие города, заселенные дайме и их солдатами, а также притаившейся в них всевозможными криминальными элементами. Я собирался дойти до моря. И уже там решать, в какую сторону мне стоит двигаться. И что искать.

Путешествие было для меня испытанием. Слабость все же давала о себе знать, по вечерам, когда я останавливался на ночлег, как правило, меня банально говоря, вырубало. Да и днем приходилось часто останавливаться, делать большие перерывы, чтобы собраться с силами, да и просто поискать себе прикорма. Запасы еды были не вечны, их следовало беречь, поэтому мои передвижения часто оборачивались в попытки найти что-то съестное, которое можно поглотить без угрозы испортить себе что-то внутри. Не сказать, что это все проходило гладко. Пару раз я едва не стал жертвой каких-то быстрых хищных зверей, отдаленно напоминающих рысей, на которых я наткнулся, собирая ягоды. В первый раз я отделался царапиной на ноге, которую зверь чуть не цапнул 'по-настоящему'. Если бы не чистая случайность в виде падения и скатывания с крутого берега в реку, ставшее следствием реакции моего тела на страх, то моя песенка была бы в тот день спета. К счастью, тогда я остался в живых и даже здоров, правда, потерял из-за вынужденного купания часть своих продуктов, которые от попадания воды не стали лучше. Во второй же раз удалось избежать подобных рисков, правда, лишь за счет более раннего обнаружения хищника. Тогда я вскарабкался на дерево и просидел там весь день, пока не убедился, что кошка ушла (потом долго думал, как же мне удалось собственно это сделать и как оттуда слезать).

Случались и другие неприятности. Наступил на яму, прикрытую листвой, споткнулся о корень и упал в колючий кустарник, едва не был укушен змеей, подвергся даже самому, что ни на есть экзотичному нападению со стороны громадного хищного растения, которое привлекло мое внимание исходящим приятным сладким ароматом странной жидкости наподобие меда на зеленоватом листе блюдце. Тогда я чуть не оказался в смертельных объятиях того монстра и с тех пор стал обходить такие 'вкусности' стороной. Места были дикие, сплошной лес, передвигаться по которому было одним сплошным испытанием. Собственно из-за этого скорость передвижения была чрезвычайно мала.

Однако я никуда и не торопился. В данном случае принцип 'вся жизнь впереди' был самым действенным. Мне не требовалось никуда спешить, смыслом моей жизни было именно преодоление этого препятствия. Вот и все. Потому, не беспокоился. Хотя и хотелось поскорее оказаться в цивилизованных местах, пройтись по твердой дороге и выспаться в теплой постели под крышей.

Свой лесной переход я запомнил довольно хорошо. Несмотря на кажущуюся однообразность всего этого окружающего обособленного мирка, все мои шаги, которые я делал здесь, мало когда были неоригинальны. Перечень задач регулярно менялся по мере продвижения вперед. Каждый преодоленный метр являлся частью чьей-то территории, который эту самую территорию защищал и на которой имел право охотиться. Приходилось изловчаться, чтобы не стать жертвой местного гостеприимства и обойти хозяев стороной и при этом не остаться голодным. Запасы еды довольно быстро иссякли, так что пришлось переходить на 'подножный корм'. Благо, перед началом похода Такехиро помог мне вспомнить уроки ботаники, которую ранее преподал мне мой дядя и я мог с девяносто процентной долей вероятностью остаться в живых после поглощения того или иного дикого корнеплода, ягод или же другой 'живности', потому как даже растения здесь иной раз было сложно назвать растением. Кунай, ранее благополучно лежавший на дне мешка, довольно быстро занял свое положенное место в моих руках и служил мне чем-то вроде мачете для прорыва через местную густую растительность. Да и по своей первоначальной функции успел порядком поработать. То гигантского муравья прибить, или скажем, стремительно передвигающуюся ящерицу, размером почти в человека. Насекомых, уродившихся в лучших традициях Чернобыля, было более чем достаточно, и малейшая ошибка в обращении с ними могла стоить не только здоровья, но и жизни.

В общем, лес этот стал для меня неисчерпаемым источником впечатлений. Огромные деревья, налетающие с высоты их крон обезьяны, всевозможные плотоядные хищники и их жертвы, масса насекомых и много чего прочего и прочего. Наверное, это место можно было бы назвать раем для охотника - экстремала. Для меня же это была полоса препятствий, в которой нельзя повернуть назад, а можно лишь двигаться вперед.

Улучшение моего самочувствия было несколько обманчивым. Несколько раз я ощущал в себе большую слабость и был вынужден проторчать на одном месте больше суток, пережидая эти моменты, собираясь с силами, после чего снова продолжал свое движение. Такие моменты слабости обычно характеризовались тяжелой болью в голове, учащенным дыханием и то и дело возникавшими головокружениями, в результате которых держать равновесие было просто нереальным. Приходилось наспех создавать некое подобие укрепленных схронов, в которых пережидал эти приступы. Как правило, срабатывало неплохо, во всяком случае меня никто за это время не съел.

За все время путешествия по лесу я ни разу не натыкался на людей, оставаясь наедине с матушкой природой и ее творениями. И не сказать, что отсутствие общения с людьми меня столь уж сильно напрягало, хотя в глубине души и хотелось прекратить это отчуждение и одиночество, обрести хотя бы одного собеседника, который был бы готов не только выслушать, но и помочь советом. Да и пресловутый режим 'самообеспечения' тоже порядком надоел. Хотелось отведать хорошо приготовленной пищи, ощутить аромат хорошего чая, побаловать себя хорошей книгой.... Ммм.... Блаженство. К сожалению, недоступное.

Подножный корм, откровенно говоря, вызывал отвращение. И хотя теперь меня не рвало, как в случае с болотом, а даже наоборот, оно усваивалось очень хорошо, повышению настроения такая еда способствовала мало. Особенно если учесть то, что мною был где-то просеян кремень и огниво, в результате чего я остался без возможности разводить костры. Что на порядок снизило возможность с комфортом проводить время и готовить себе относительно нормальную пищу.

Я сидел и с восхищением наблюдал за тем, как громадная стена воды падала с высоты многоэтажного дома и непрерывно с грохотом сталкивалась с землей где-то там, внизу. Поднимавшийся над этим местом туман из сплошной водной пыли скрывал то место, куда она попадала. Грандиозное место. Кто бы мог подумать, что эта маленькая вроде бы река способна породить такое чудо природы. Водопад невероятной высоты, окруженная столь дивными зелеными берегами.... И постоянно висящее на высоте над пропастью радугой. Прелесть.

Недоедание последних дней все же не помешало мне получить мощный заряд впечатлений от такого зрелища. Прекрасная картина завораживала, и на некоторое время просто вырвало меня из реальности, погрузив в состояние, близкое к трансу. Это было невероятно. Здешний воздух, пронизанный водной пылью, обладал каким-то особым свойством, гул свежей воды порождал удивительное спокойствие.

Водопад словно завладел мной. Мой разум, очарованный этим местом, не хотел никуда дальше уходить. А тело требовало отдыха. В этот момент, когда мое тело и разум слились в одном общем желании, я решил не поступать наперекор этой воле, а провести здесь пару дней, перевести дух, расслабиться, в конце концов, в этом уголке. Хотя расслабиться получалось не так уж хорошо, тем не менее, времяпровождение в этой местности давало какое-то душевное спокойствие, которого как-то не хватало в лесу, кишащего всевозможными существами, только и ждущими, чтобы откусить от тебя кусок пожирнее. Хотя в моем случае слово 'пожирнее' вряд ли годилось. Глядя порою на свое отражение, у меня просыпалась своеобразная жалость по отношению к самому себе. Страшная худоба, выпирающие кости, хилые руки и ноги мало кого могли бы оставить равнодушным. Там.... Здесь, не знаю.

В этих краях я провел больше недели. Спустившись к самому основанию водопада, я некоторое время просидел у самой воды, с интересом наблюдая за проплывающими поблизости рыбками. Что называется, голодными глазами. Потом, когда решил, что сидеть так и смотреть на эти вкусные блюда в перспективе смысла нет, принялся рыскать в округе, ища себе что-нибудь на закуску, и наткнулся на узкую щель между каменистой стеной берега и падающими каскадами воды. И легким свечением внутри. И недолго думая протиснулся туда, сразу оказавшись в очередном удивительном месте, которое запомнилось мне надолго. Потрясающее зрелище - внушительная пещера, расположенная прямо под горой и прикрытая водопадом. Легкий свет, проникающий через стену воды и испускавшие бледное свечение стены, создавали здесь какую-то свою, уникальную атмосферу. Настолько притягательную, что собственно и стало причиной моей задержки в этом месте больше чем на неделю.

Я успокоился. Устроился в этой пещере поудобнее, некоторое время побродил внутри, подобрал пару камешков, осмотрел стены, потом посидел, прилег и, в конце концов, уснул. А проснувшись, почувствовал себя частью этого места, этого уголка природы, мира. И все пошло как по накатанной. Нашлась и еда, и огонь, и подобралась превосходная возможность восстановиться после длительного перехода через лес, не думая о зверях, опасных растениях и насекомых. Все как-то просто и спокойно, словно даже не я все это делал, если честно. Посидел, подумал, побродил вокруг, натаскал вовнутрь сухой травы, хвороста, опять посидел, опять подумал, поиграл с камешками, которыми была усеяна пещера, попробовал ударить их друг о друга, увидел, как высекаются искры. После долгого и кропотливого труда, после которого я стер кожу с правой руки, удалось разжечь подобранный неподалеку клочок шерсти какого-то животного. И получился костер. То, чего мне не хватало. Стало тепло и уютно, а потом и сытно. Стоило только перестать глазеть на рыбки и обратить внимание на бродящих в изобилии ракообразных.

Из пещеры я ушел в тот момент, когда понял, что здесь мне больше делать нечего. Забавное было чувство. Вроде бы сидишь - сидишь, все устраивает, ложишься спать, спишь, а проснувшись понимаешь, что все - пора. Больше тут нельзя оставаться. Уж не знаю, в чем заключалась причина такого внезапного порыва, но я повиновался. В конце концов, бесконечном проводить здесь время было невозможно, особенно, если уже это тебе в тягость, а впереди еще довольно долгий путь.

Я продолжил путь, держась течения реки, стараясь не отходить от берега, и углубляться в окружающий меня лес. Время, проведенное в изоляции в пещере, повлияло успокаивающе. А снова погружаться в среду бесконечных рисков и угроз леса после этого не хотелось. К тому же, особых причин отходить от реки также не было. Река вела к морю, к первоочередной цели моего путешествия, а основные необходимые пищевые ресурсы преимущественно мной могли быть добыты у воды.

Сдается мне, что причина моего столь внезапного пленения тем водопадом и столь же резким охлаждением к нему заключалась в том, что я получил то, что мне было необходимо. Дело тут не было в чем-то физическом. Хотя я мог бы пожаловаться на утомление от долгого передвижения по опасному лесу, и отсутствие надлежащего отдыха без комфорта, это вряд ли могло иметь хоть какое-то сравнение с ощущениями моральными. Да, в первую очередь устала моя голова, погруженная в совершенно новые условия, устало сознание, переполненное ощущением постоянной угрозы. И водопад вместе с пещерой, в которой мне удалось самостоятельно добыть огонь, стал прекрасным местом для разрядки от негатива и зарядки свежей энергией. Стоило мне восполнить свои запасы сил, так сразу же отпала сама необходимость дальнейшего времяпровождения в комфортном укрытии и снова стали четко вырисовываться горизонты, которые предстояло достичь.

Вообще, после водопада чувствовать себя я стал несколько лучше. Стало как-то легче дышаться, местность перестала казаться сплошной полосой препятствия. Шаги давались легко, окружающая растительность не выглядела как страшная пассивная система сопротивления. Просто лес, хоть и огромный, невероятно опасный и так далее и тому подобное. А ты часть этого леса. Просто потому, что ничего другого у тебя нет. И если ты до сих пор жив, значит, лес, вероятно, считает также. Даже если порой и оспаривает этот вывод.

Мое относительно спокойное продвижение по лесу вдоль реки до моря омрачилось одним фактом. И звался этот факт болотом. Да, увы, та страшная напасть снова оказалась предо мной. Хоть и не столь страшной форме и не в столь страшных условиях, как в первый раз, но, тем не менее, во всех своих прелестях. Часть берега оказалась заболочена, причем заболочена достаточно сильно, чтобы я начал искать способ обойти это внезапно возникшее препятствие. И каким-то непонятным образом, тем не менее, оказаться посреди топи, на узкой звериной тропе, отступиться от которой не представлялось возможным по соображениям безопасности. Да и что греха таить, по соображениям гигиены. Снова ползать по трясине, глотая воду желания не было, так что я предпочел ограничиться промокшими сапогами, мокрыми штанами по колено, и, разумеется, огромными тучами кровососущих насекомых, с жадным удовольствием набрасывающихся на мое лицо и руки - единственные открытые части моего тела.

Из болота я вылез аккурат на следующий день, и кажется, бледнее обычного, с круглыми глазами и трясущимися руками. Постоянно оборачиваясь по сторонам, и вздрагивая от любого шороха. И сжимая рукой кунай, готовый попытаться отогнать им кого или что угодно. Хотя болото занимало довольно внушительные размеры, мне удалось преодолеть его всего за два дня и это благодаря бессонной ночи, проведенной на ногах, за которую и прошел большую часть расстояния между границами твердой земли и болота.

Всему виной было увиденное мной в глубине болота зрелище, заставившее меня ощутить безымянный ужас. Попробуйте представить себе клочок твердой земли посреди болот, покрытую сажей и торчащий в самом сердце этого островка деревянный кол, черный от копоти, с острым концом на верху, где торчал человеческий череп. И это все на фоне сгустившегося тумана и материализующейся прямо из него призрачной фигуры женщины в белом саване, с распущенными окровавленными черными волосами и пустыми глазницами, которая начинает приближаться к вам и шипит, махая окостенелыми руками, требуя убраться отсюда. Не буду скрывать, я не просто испугался. Словно ледяная рука схватила внутри меня что-то и сжала, а страшные глаза поймали мой взгляд и впились прямо в мой разум. Даже не знаю как я умудрился тогда найти себе дорогу посреди топей, не могу понять, каким образом тогда просто напросто не утонул, бросившись со всех ног не разбирая дорогу, и вообще, как смог найти в себе сил начать движение. Я падал, поднимался, бежал, снова падал, чувствуя за своей спиной надвигающийся холод и отчаянный беззвучный крик.

Успокоился я лишь после выхода из болота, когда вырвавшись снова в лес, первым делом бросился в воду, стараясь оказаться как можно дальше от этого страшного берега. И уже тогда, когда мне удалось оказаться в небольшой, но залитой солнечными лучами поляне, смог взять себя в руки и постирать штаны. Увы, как бы стыдно не было признавать, но, к сожалению увиденное плохо повлияло на кое-какие части моего тела, вызвав непроизвольную реакцию. Пришлось заняться этим, попутно пытаясь забыть об этом как о страшном сне. Не получилось. Позже тот ужасный образ неоднократно преследовал меня во снах, заставляя цепенеть от ужаса и просыпаться с криком, в ледяном поту....

Когда мне наконец-то удалось выйти к морю, вокруг уже серьезно 'попахивало' похолоданием. Иными словами, наступала осень. Температура воздуха начала постепенно снижаться, неоднократно прокатились холодные дожди, местами деревья поменяли цвета своих листьев на желтые. Честно говоря, проводить в лесу такие дни было значительно тяжелее, чем в теплые летние, когда сон на земле, укрывшись плащом был идеальным вариантом хорошо отдохнуть и набраться сил. Сейчас же, когда по ночам температура постепенно снижалась, а с неба моросил холодный дождь, такое времяпровождение уже не было хорошей идеей. Плащ продувало, моя легкая одежда не представляла хорошую защиту от дождя, ветра и холода. Да и к сожалению, мои сапоги после устроенных для них 'тест - драйва' обзавелись несколькими внушительными дырами, которые совершенно не способствовали удобству.

Выход к морю стал причиной высвобождения многих вопросов, доселе не обсуждаемых мной по причине отсутствия каких бы то идей на этот счет. Я имею в виду понятный всем традиционный вопрос: 'что делать?'. Двигаясь вперед, все это время я мало задумывался над тем, что делать потом, в каком направлении двигаться. И честно говоря, совершенно полностью вычеркнул из своих планов возможность изменения времен года, погоды, ну и еще многого другого. Передо мной стояла цель - идти. Вот я и шел. И дойдя до первого планируемого перевалочного пункта, тут же застопорился на выборе дальнейшего направления. Вот оно море, перед тобой, а вот что с ним делать, неясно.

Я задумался, побродил по берегу, и, в конце концов, был вынужден очень скоро забиться под одно свалившееся неподалеку от границы леса и морского побережья дерева и, укрывшись всем, что у меня было (плащом и шкурой), пережидать разразившуюся бурю. В результате я промок от хлынувшего ливня, продрог до костей, оказался в самой настоящей луже грязной воды, которая образовалась после того, как волна, размерами в приличный холм, накрыла мое дерево с головой. А спустя несколько часов, пережить очередную волну, после чего уже ощутить себя стремительно движущимся на куске дерева отступавшей в море водой.

Шутка ли, или просто такая у меня судьба, но меня снова спас рыбак. И хотя у этого рыбака лодка оказалась побольше, я был в состоянии получше (в смысле, не выглядел как леший или водяной из болота), но в принципе, все остальное вполне соответствовало первому разу. Опять же старик, опять же один, нашел меня почти что случайно, посреди бушующего моря, когда он возвращался с рыбалки. Уж не знаю, почему он тоже попал в этот шторм, но мне явно повезло, что он оказался рядом. Иначе меня без вариантов унесло бы куда подальше от берега и скорее, быть бы очередным погибшим в море от переохлаждения.

Старик смог меня выловить, откачать, и доставить обратно на берег, где мы довольно скоро оказались в его скромной хижине. А спустя некоторое время, мне удалось завязать с ним разговор. В конечном счете, нам удалось найти общий язык, и через некоторое время мне впервые с момента покидания жилища Такехиро было предложено горячее.

Рыбак был человеком более раскованным, при этом резким, обладателем твердого взгляда и глухого голоса. А также как выяснилось позже, неплохим рассказчиком и любителем послушать чужие истории.

Свою историю мне пришлось рассказать в тот же вечер, причем, почти во всех подробностях, включая историю про 'приведение', которое впрочем, произвело на него сильное впечатление. А если еще и учесть тот факт, что мне не удалось от него утаить свой кунай, который он долгое время осматривал и потом, слегка подозрительно прищурившись, изучал уже меня, то можно сказать, заинтересовать его я заинтересовал. И очень сильно.

Горо, как звали старика, в первое время относился ко мне с подозрением. И, несмотря на все мои попытки убедить его в том, что я не отношусь к какой-то там касте солдат - убийц в ночи, он, кажется, не собирался отказываться от своего мнения. Впрочем, возможно, тот факт, что он именно так считал, являлся причиной согласия на мое времяпровождение в его доме. Будь я на его месте, наверное, тоже не стал бы рисковать, если бы знал, что на моем месте может быть убийца с навыками, далеко выходящими за грань моего собственного понимания.... А потом, некоторое время спустя, после уже долгих разговоров между нами, он стал относиться ко мне с меньшим подозрением, и вправду начав считать меня скорее обычным человеком, нежели кем-то другим. Но выдворять не стал. А спустя некоторое время и вовсе предложил задержаться у него на еще больший срок, и помочь ему с его работой. На что я согласился без колебаний. Делать мне было нечего, идти некуда. Вот и решил пока подождать, пока снова не проснется дух путешествий. А в голове прибавиться объем знаний об этом мире.

Горо отличался от Такехиро не только характером и местом жительства, но и тем, как и для чего он рыбачил. Если для моего старого знакомого рыболовство было способом выживания для отшельника, то для моего нового 'хозяина' это было способом заработка. Он ходил на рыбалку на своем судне ежедневно, собирая улов, который доставлял в ближайший порт, где продавал, получая за это звонкую монету, являвшуюся источником свежих овощей, фруктов, хлеба, одежды, инструментов, прочих предметов домашнего обихода и хозяйских нужд. Для того, чтобы удовлетворять потребности своих постоянных клиентов, он работал очень усердно, за сутки умудряясь вылавливать довольно внушительную партию различных морских существ, относящихся и к рыбам, и к ракообразным, а также моллюскам. Разумеется, для такого усердия требовались соответствующие физические данные, на которые он никогда не жаловался. Средний рост, мускулистая фигура, крепкие и ловкие руки и самое главное, сильная воля, без которой любая физика была бесполезна. И это в его шестьдесят! Очень круто!

Он хотел получить помощника для облегчения своей работы, и был рад найти во мне того человека, кто мог эту помощь оказать. Я же был рад поучиться у него его занятию и приобрести жизненный опыт. Находясь рядом со стариком, у меня открывалась вполне себе неплохая перспектива вникнуть в суть местного общества, побывать в здешних селениях, найти точки соприкосновения с новой реальностью. С ее человеческой частью. Дабы после, когда у меня уже накопилось бы достаточно знаний, опыта и навыков для полноценной стабильной социальной жизни в местном обществе, можно было бы уже двигаться дальше, к возможным перспективам.