Исход

33

— Что случилось⁈ Ты ранен⁈ — с нескрываемой тревогой воскликнул выскочивший навстречу Федор.

Алексей, чуть нахмурившись, покосился на своего помощника. В последнее время он его стал напрягать. Еще тогда, получив первое ранение от стрелы, Федор вот так же излишне эмоционально отреагировал на рану Алексея-Елисея, но тогда парень на это особо не обратил внимание. Эта рана его несколько самого выбила из колеи так что не до странностей в поведении окружающих. А тут драка, дело то в общем обычное для нормальных пацанов (если не учитывать, что данный махач — суд богов и объявлен до смерти), так что эмоционально в себя пришел довольно быстро, тем более что победил.

Вспомнился случай с походом в баню. Как раз, сразу после разгрома опричников, поставили небольшую полуземлянку со срубом. Но Федор на предложение Алексея сходить попариться отказался, при этом сильно смутившись. Алексей тогда только пожал плечами, так как и сам не особо любил мыться в присутствии других людей, но тут вроде как напарник.

«Может он по мальчикам больше? — подумалось Алексею. — И в баню тогда тоже не пошел заопасавшись своей не самой правильной реакции на меня?»

Алексей решил, что от напарника надо аккуратно избавиться. Не в том смысле что прибить и прикопать, а просто поручить ему какое-то другое направление, чтобы поменьше контактировать. Держать при себе в лучшем случае латентного пидорка не хотелось.

«Да и слащавый он какой-то сильно… однозначно из заднеприводных», — снова подумал он и ответил:

— Нормально все… Объяви общий сход… мне нужно сделать заявление.

Федор, заметив, что десяток человек из боевого отряда идут связанными и несут при этом тело своего командира, закусив губу помчался по лагерю созывая народ.

Алексей предстал перед людьми в грязи и кровище, специально не стал мыться, чтобы получить нужный психологический эффект, ну и задвинул речугу с объяснением того, что случилось.

—…А посему объявляю этих людей, нарушивших слово и волю Великого Велеса, а также их семьи, изгоями!

— Пощади пресветлый! — заголосила женщина в годах, упав на колени.

К ней присоединились прочие семьи кои приговаривались к изгнанию.

— На смерть обрекаешь нас, милостивец!

Алексей поджал губы.

«И правда…» — подумал он.

Изгнанники действительно долго вне общества которое могло их защитить совместно долго не протянут, тем более что вокруг снова заметили разъезды помещиков.

Но и сдавать назад тоже было явно ошибкой. Могут принять за слабость, ведь где одно прощение, там и второе. Но и отказываться от десятка крепких парней и их отцов, тоже не хотелось.

«От семьи Игната, как и от него самого точно нужно избавиться, эта крыса точно при первой же возможности ударит в спину, — подумал он. — Ну и наказание тогда должно быть такое, чтобы лидеры, как и их прихлебатели, десять раз подумали, прежде чем сделать что-то вразрез с моими словами. Осталось придумать само наказание…»

Бабский вой и рыдание детей сильно мешал размышлениям.

— Тихо! — рявкнул он и поднял посох, требуя тишины, а когда она установилась, сказал: — Что ж, каждый может оступиться в жизни… в отличие от богов мы несовершенны… боги это знают и потому милосердны… и из милосердия могут дать виновным второй шанс с искуплением своих грехов в будущем… Но милосердны они лишь к тем, кто оступился ненароком, обманом или просто оказались слишком слабы, чтобы воспротивиться давлению лидера, а не пошел на преступление сознательно! Так, как это сделал Игнат. Он сознательно пошел на преступление и потянул за собой тех, кого привлек к себе… а значит он возьмет всю тяжесть вины тех, кого толкнул своими действиями на нарушения слова и ответит за этот своей жизнью! Семья его, что произвела сей порченый плод, так же объявляется порченой и должна быть изгнана.

Снова завыла баба — мать Игната, но ее быстро заткнул ее же муж. Под тяжелым взглядом Алексея в котором видимо прочел, что все может быть еще хуже, например принесут в жертву…

— Приговор приведут в исполнение помилованные. Они плетьми забьют Игната у позорного столба! Но проступок есть проступок… каждый из них так же отведает плетей… друг от друга… бить станут до тех пор, пока общество не решит, что довольно.

Алексею самому понравилось то, что он только что придумал. Круговая порука она может быть разной, в том числе и такой…

«Вряд ли они и дальше станут держаться друг за друга после того, как отхлещут друг дружку да так что кожа сходить пластами станет», — подумал он.

За исполнением приговора дело не встало. Быстро вкопали столб в центре площади, привязали руки Игната к нему, а его прихлебатели принялись стегать своего бывшего вожака.

Алексей в этот момент украдкой поглядывал на других «стихийных» лидеров. Те выглядели не очень довольными, мягко говоря и сами нет-нет да стрельнут глазами с еще более хмурым видом на собственных сподручных, не иначе примеряя судьбу Игната на себя и представляя, как их самих в случае чего будут стегать те, кто сейчас преданно по-собачьи заглядывает им в глаза.

После того как Игната забили хлыстами до смерти, провели второй этап наказания. Хлестали сподручные Игната друг друга поначалу не слишком активно.

— Если не начнете бить всерьез, то отправитесь в изгнание вместе со своими семьями, — пригрозил им Алексей.

В изгнание никто не хотел, особенно семьи так что своих сынков стали поддзуживать семьи.

— Бей сильнее! Что ты его ласкаешь, как кобылку⁈ Жену крепче бьют!

Ну и начали бить, так что быстро вошли в раж. Каждый пытался стеганут другого в ответ сильнее чем получил сам. Оставалось только время от времени менять партнеров этого массового и публичного «садо-мазо».

— Пресветлый… — с мольбой обратилась к нему одна из матерей.

— Что?

— Останови… смилуйся…

— Причем тут я? Сказано де было, что пока люди не остановят наказание, будут друг друга истязать.

Та поняла все правильно и стала причитать на всю площадь:

— Люди, смилуйтесь! Остановите наказание! Изувечат же друг друга!

Народ неуверенно попереглядывался между собой, веселить их эта «забава» быстро перестала, все-таки жалостливый у нас народ. Посмотрели на Кормчего, грязного и в засохшей крови еще раз посмотрели на наказываемых, что уже находились в полуобморочном состоянии, но продолжали стегать хлыстами товарища по отряду. И вот послышались первые выкрики:

— Довольно люди! Хватит с них!

— И правда, хватит!

Вскоре уже все скандировали за отмену истязания.

— Так и быть! По воле народной, прекращаю наказание! — подняв посох, провозгласил Алексей.

После того как все закончилось, Матрена снова зашила рану на лице.

Одна из девушек занесла поднос с едой в полуземлянку в которой обитал Алексей, стрельнув глазами и в притворном смущении потупившись.

— Ну⁈ Чего стоишь⁈ Поставь да и иди себе! — недовольно заворчал Федор на девицу. — Встала тут… корова… крутит тут своим выменем да жопой…

«Вот блин… он так всех девок от меня отпугнет, — недовольно подумал Алексей, хмуро взглянув на Федора. — Да и обо мне что станут думать⁈ Хорошо еще один в землянке обитаю…»

Что уж скрывать, естество требовало свое и Алексей был бы совсем не прочь завязать кое с кем более тесное знакомство. Тем более что за прошедшее с момента исхода из Новгорода время они немного отъелись и перестали выглядеть как жертвы Бухенвальда. А то реально кожа да кости. Это кстати еще одна, можно даже сказать, что основная причина, почему не удалось уйти достаточно далеко. Ну да, истощение. Далеко ли уйдут едва живые люди? А еще груз тянуть…

Но вот, на жирной рыбе, мясе да награбленном зерне начали отъедаться, теперь стало на что посмотреть без наворачивающихся на глазах слез жалости… и тут этот… словно цербер какой-то.

«Точно, надо его от себя куда-нибудь убрать. А то сам не ам и другим не дам… хотя сам может и даст, но мне такое совсем не ам…» — снова подумал Алексей, скривившись от отвращения.