Инженер Петра Великого – 6

Глава 5

В воздухе мастерской еще не успел осесть дым от сальных свечей, однако рокот ревущего механизма, вибрировал до сих пор. Осунувшийся, но с горящими глазами, Андрей Нартов уже что-то прикидывал на листе бумаги, бормоча под нос расчеты. Я же наблюдал за третьим участником нашего тайного действа. Прислонившись к стене, царевич Алексей смотрел на остывающий прототип. Маска скучающего безразличия треснула и под ней проступило чистое, детское изумление.

Что же изменилось? В голове на полной скорости прокручивались записи наших предыдущих бесед: его отторжение, глухая ненависть ко всему, что связано с отцом и его «немецкими хитростями». Раньше для него любая машина была «бесовской», символом насилия над старым, богоугодным укладом. Однако сейчас в этой схеме явно перегорел какой-то предохранитель.

Кажется, до меня дошло. Он не механизм увидел.

Это всего лишь предположение, но… Всю жизнь бывший лишь объектом воли своего отца, он впервые столкнулся с властью иного рода — властью разума над косной материей. Слово власть у него всегда ассоциировалась с отцом, а тут — иное. Алексей увидел, как человек силой своего ума, а не кнута и дыбы, заставил мертвое железо ожить. Для него это было не «бесовщиной», а альтернативой отцовской тирании. Возможность влиять на мир не через приказ и насилие, а через знание и созидание. Откровение, которое ломало его привычную картину мира.

Когда мы остались одни, он подошел ко мне.

— Барон… — запнувшись, он продолжил, глядя, а на машину. — Отец… он всегда строит. Корабли, крепости, города… Он ломает людей, ломает страну, чтобы строить. Я всегда это… ненавидел. А сейчас… ты из ничего, из кусков железа, создал… силу. Я хочу понять как ты заставил ее появиться.

Вот оно. Ключ. Его интерес был в самом акте творения. Нужно оседлать волну и перенаправить его интерес так, чтобы не потерять его задор.

— Ваше высочество, — ответил я, стараясь не упустить ценнейший момент. — Сила бесполезна, если она заперта в этой мастерской. Прямо сейчас от другой, куда более простой вещи — от обычных телег — зависит исход битвы за Азов. Первая партия из ста комплектов готова и мертвым грузом лежит на складах Адмиралтейства.

Подведя его к столу, я разложил перед ним донесения.

— Здесь хаос. Приказчики ленивые, мастера не все толковые, поставщики срывают сроки. Твой отец всегда готов рубить головы, что, тем не менее, проблему не решит. Нужен хозяин, а не палач. Нужен тот, кто придет и заставит этот механизм работать.

— Ты хочешь, чтобы я… — начал он, и в его голосе прозвучало недоверие.

— Я хочу, чтобы ты доказал своему отцу и самому себе, что тоже способен создавать порядок из хаоса. Строить процесс, именно это важно Государю. Тебе дается власть и полномочия. У тебя есть время, чтобы первая сотня «Степных таранов» была полностью укомплектована, проверена и готова к отправке на юг. Тебе подчиняются и мастера, и приказчики, и интенданты. Доверши порученное тебе дело и получишь власть сына, которого ценит отец. Ты видел что можно и металлом управлять, и паром. Поверь, и интересом отца можно управлять, покажи ему себя.

Он долго молчал. Перед ним было прямое испытание его воли и способностей к управлению. Я, конечно, рисковал, ставя на него такую карту, но другого пути не было. Разумеется, пускать все на самотек я не собирался. В ту же ночь в моей каморке появился капитан Глебов.

— Отбираешь десяток самых толковых преображенцев, — тихо сказал я ему. — С завтрашнего дня вы — простые рабочие в адмиралтейских мастерских. Задача — быть моими глазами и ушами. Наблюдать за царевичем. Не вмешиваться, не помогать, если только не случится прямой угрозы. Докладывать мне обо всем. И еще… если увидишь, что дело совсем идет к провалу, что он не справляется и мы рискуем сорвать поставку, — ты, твои люди, должны быть готовы за одну ночь исправить все его ошибки. Тайно. Чтобы к утру все было готово. Докладывай мне, если будут сложности. И да, он об этом знать не должен. Понял?

— Так точно, ваше благородие, — без лишних вопросов ответил Глебов.

Моя страховка. Для успокоения собственной совести и для объективной оценки его способностей. Он должен был справиться сам, хотя я не мог позволить его возможной неудаче погубить целую армию.

На следующий день Алексей принял вызов.

— Хорошо, барон. Я сделаю это.

И царевич принялся за дело. Началась неделя ада. Алексей с ходу увяз в глухом сопротивлении всей адмиралтейской системы. Моих технических знаний у него не было, зато обнаружилось то, чего я никак не ожидал, — болезненная педантичность и въедливость. Он часами просиживал в архивах, сверяя накладные на поставку угля с реальными остатками на складе, и ловил интендантов на приписках (к слову, эдакий учет все же ввело удачно, переняли опыт Игнатовского).

Каждый вечер Глебов докладывал мне. Его донесения были сухими. «Царевич провел четыре часа, сверяя ведомости. Выявил недостачу. Устроил разнос приказчику». «Вступил в перепалку с мастером кузнечного цеха из-за качества закалки. Мастер пытался его обмануть, но царевич сослался на инструкцию, которую ты ему дал. Мастер отступил». Организация перевозки осей имела множество нюансов, начиная от инспектирования судов, которые перевезут их, заканчивая назначением ответственных на местах при волоке. Слушая Глебова, я все больше убеждался, что моя страховка, скорее всего, не понадобится. Алексей заставлял ее работать по ее же собственным, давно забытым правилам.

На исходе седьмого дня он пришел ко мне в кабинет. Молча положил на стол итоговую ведомость, подписанную им лично, и отчет от начальника артиллерийского парка.

— Сто комплектов «Степного тарана» полностью укомплектованы, проверены и приняты войсковой комиссией. Обоз готов к отправке, ждет лишь приказа твоего и Государя.

Я посмотрел на него. Он даже схуднул, под глазами залегли тени, однако стоял прямо, и уверенно. Он впервые в жизни довел до конца большое, сложное дело и нес за него полную ответственность.

— Хорошая работа, ваше высочество.

Это была не лесть.

Задача была выполнена. Оси и колеса были готовы отправиться на юг. Глядя на наследника, я думал, что мой самый рискованный проект получил шанс на успех. Позже тем же вечером я вызвал Глебова.

— Ну что, капитан? Пришлось твоим орлам поработать?

— Никак нет, ваше благородие, — ответил он. — Метлой махали да бревна таскали для вида. Царевич сам управился. Жестко, но толково.

На следующий день после отправки обоза в Адмиралтействе появился Государь. Его приезд был внезапен, без свиты и помпы, просто возник на пороге конторы, где окруженный кипами бумаг Алексей заканчивал составлять итоговый отчет. При виде отца царевич вскочил, вытянувшись в струну. Пальцы нервно сжались.

Петр не обратил на него никакого внимания. Молча взяв со стола составленные сыном ведомости, он пробежал их тяжелым, въедливым взглядом. Затем, не говоря ни слова, прошел на погрузочную площадку, где еще оставались резервные «тараны». Мы пошли следом. Он подошел к одной из телег (которые должны были довезти оси до судов), с силой подергал крепления, провел мозолистым пальцем по ободу колеса, оценивая качество ковки. Алексей застыл в нескольких шагах, боясь дышать.

Закончив осмотр, Петр повернулся к подошедшему Шереметеву.

— Груз дойдет, — глухо бросил он старому полководцу. — Армию готовь к походу.

Он уже собирался уходить, однако на мгновение остановился. Повернувшись, он подошел к Алексею вплотную. Тот инстинктивно вжал голову в плечи. Петр хмыкнул. Он молча положил свою огромную, тяжелую ладонь на плечо сына. Сжал на мгновение и посмотрел ему прямо в глаза — долгим, изучающим, непроницаемым взглядом.

— Продолжай, — вот и все, что он сказал.

Развернувшись, он так же стремительно удалился, как и появился. Воцарилась тишина. Наблюдавший за сценой Меншиков мягко улыбнулся, Шереметев удивленно поднял брови. Все вокруг понимали, что на их глазах произошло нечто большее, чем приемка обоза. Неподвижно глядя вслед отцу, Алексей так и стоял. Его плечи медленно расправились.

Вечером того же дня он нашел меня в нашей мастерской. Я как раз заканчивал последние приготовления к главному событию — первому ходовому испытанию «Бурлака». Вымотанный до предела, Андрей Нартов еще раз проверял давление в котле и натяжение приводных цепей. Надо будет провести испытания и возвращаться в Игнатовское.

Алексей вошел тихо. Он был спокоен и серьезен, как никогда прежде.

— Барон, — позвал он, без привычных требовательных ноток. — Я пришел… Я должен был сказать это раньше. Я был неправ. Все это время я считал твои дела… чуждыми. Бесовскими. Потому что я боялся их. Боялся, что никогда не смогу сделать ничего, что отец счел бы… достойным.

Вот так да! Удивил! В шестнадцать, или сколько ему там лет, признать ошибки? Все же сын Петра, Алексей, удивил.

Он помолчал, подбирая слова.

— Сегодня он… он признал мою работу. И я понимаю, что этим шансом я обязан тебе. Ты поверил в меня, когда я сам в себя не верил.

Это было было признание, которое стоило дороже любых извинений.

— Теперь, — продолжил он, переводя взгляд на дышащий жаром прототип, — я хочу понять до конца. Я понимаю, что это будущее, которое ты строишь, и которое мне, быть может, когда-нибудь придется защищать. Я не прошусь за рычаги. Я прошу позволения быть рядом. Учиться. Как твой младший подмастерье. Я должен заслужить это право.

Я не могу описать свою реакцию, не используя экспрессивные слова. Мальчишка осознал самое главное — ответственность за результат и первую похвалу от отца. Да еще какого отца — самого Петра Великого.

Я посмотрел на него. Передо мной стоял человек, сделавший первый шаг от осознания своей никчемности к поиску своего места в мире. Оттолкнуть его сейчас — значит, навсегда закрыть для него этот путь, вернуть в пучину апатии и ненависти. Риск был огромен, однако риск бездействия, как вдруг прояснилось, был еще больше.

— Ваше высочество, — сказал я, принимая решение. — Права не просят. Их берут на себя вместе с ответственностью.

Я протянул ему толстый журнал учета.

— Не будешь ты подмастерьем. Ты будешь инспектором по безопасности. Вот схема шасси. Вот перечень всех крепежных узлов, от главного вала до последней заклепки. Твоя задача — лично проверить каждый из них. Сверить с чертежом. И поставить свою подпись напротив каждого пункта. Ничего архисложного. Если во время испытаний что-то откажет из-за недосмотра по этой части — ответственность будет полностью на тебе. Не передо мной. Перед твоим отцом.

Он без колебаний взял журнал. Его рука даже не дрогнула.

— Я понимаю, барон.

В его глазах была холодная, сосредоточенная серьезность человека, которому только что доверили жизни людей и судьбу проекта.

По ходу работы над «Бурлаком» меня не покидала мысль о том, что создается целая отрасль промышленности, поменяется стиль ведения войны. Появится новый род войск. И где-то на краю сознания забрезжила маленькая мысль, которая была очень сложна для реализации — дирижабли. Вкупе с термоборическим боеприпасом — это просто читерское оружие будет. Но я гнал эту идею. Рано еще, рано.

Наступил день испытаний. Брюс, конечно же был в курсе этого проекта и захотел присутствовать, еще и Государя со свитой позвал. А это напрягало.

Закрытый внутренний двор Адмиралтейства, оцепленный гвардейцами, превратился в наш импровизированный полигон. В стороне, под навесом, застыл узкий круг зрителей: мрачный, как туча, Государь, непроницаемый Яков Брюс и несколько высших офицеров. Алексей стоял рядом со мной, сжимая в руках свой журнал с отметками. Свою задачу он выполнил: каждый болт, каждый шплинт был им лично проверен и завизирован.

Я сел за рычаги. Сердце колотилось от волнения, однако руки действовали четко. Проведя «Бурлака» по двору, я сделал несколько плавных разворотов, демонстрируя и тягу, и управляемость. Машина работала. На лице Петра напряженная маска сменилась азартным интересом. Я буквально коже чувствовал как ему не терпится согнать меня и самому сесть за рычаги.

Остановив механизм, я спрыгнул на землю. И тут Алексей, нервный от волнения, вышел вперед и, обращаясь не ко мне, а напрямую к отцу, произнес:

— Государь, позвольте мне. Под присмотром бригадира.

Я напрягся. Сейчас был очень важный момент. Решение Царя могло дать надежду на то, что у меня получается то, ради чего я наверное и попал в этот мир. Перед мысленным взором пронеслось все: заводы, винтовки, пушки… все это было лишь инструментами. А настоящей, главной целью, смыслом всего моего пребывания здесь, как мне кажется (по крайне мере, я себя в этом убедил), было создание стабильного будущего для страны. Предотвратить дворцовые перевороты, смуту, череду бездарных правителей, которые, как я знал из своей истории, пустят все труды Петра по ветру. И этот слабый мальчишка, единственный был моим главным, самым рискованным проектом. Отказать ему сейчас, после того как он сделал первый шаг, — значит, сломать его, признать полный провал. Риск был безумен, однако риск бездействия — еще страшнее. Я едва заметно кивнул Государю.

— Попробуй, — глухо разрешил Петр. — Но смотри, не сломай.

Алексей взобрался на платформу. Я встал у него за спиной, мои руки висели в нескольких дюймах от его рук, готовые в любой момент перехватить управление. Он действовал аккуратно, повторяя мои движения. Все шло идеально. На лице Петра появлялась гордость. И Алексей это видел. Впервые Сын увидел признание Отца — вот так, явно.

Именно в этот момент он совершил ошибку. Окрыленный успехом, желая показать отцу больше, чем требовалось, он решил совершить более резкий, эффектный разворот. Он слишком круто вывернул рычаг.

Произошло то, чего предвидеть было нельзя. Наша импровизированная рулевая тяга, не рассчитанная на такое боковое усилие при чудовищном крутящем моменте ведущих колес, не выдержала. С оглушительным треском металл лопнул.

Машина стала неуправляемой.

Она продолжала ехать, уже не слушаясь руля, медленно, но неотвратимо уклоняясь в сторону, прямо на стену склада, возле императора и его свиты.

— Прыгай! Алексей, прыгай! — заорал я, пытаясь дотянуться до клапана.

Он замер. Оцепенев от ужаса и осознания своей фатальной ошибки, он впал в ступор, вцепившись в бесполезные рычаги и глядя на приближающуюся стену. До столкновения оставались секунды.

Времени на раздумья не было. Действуя на чистых инстинктах, я сделал единственное, что мог. Сгруппировавшись, я с силой толкнул его всем телом с платформы, увидел, как он летит в сторону, как неуклюже падает, ударяясь головой о брусчатку.

Сам я выпрыгнуть уже не успевал.

Машина врезалась в стену. Удар. Оглушительный треск, хруст ломающегося металла и собственных костей. Меня швырнуло вперед, на раскаленный котел. Боль была адской, но сознание цеплялось за жизнь. Лежа в искореженном железе, сквозь пелену боли, я повернул голову туда, где упал Алексей.

Он лежал на земле. Неподвижно. Голова неестественно вывернута, а из-под темных волос на серые камни брусчатки медленно натекала темная, почти черная лужа. Он не двигался. Кажется, он не дышал. Неужели умер?

Провал. Полный. Окончательный.

Все мои заводы, битвы, интриги — все превратилось в прах. Главная цель моей жизни, единственная надежда на то, что эта Империя переживет своего создателя, только что умерла у меня на глазах. По моей вине.

Россия обречена.

Эта мысль стала последней. Мир, состоявший из боли, криков и запаха пара, качнулся и провалился в темноту.