Инженер Петра Великого – 6

Глава 15

В главном зале усадьбы, за длинным дубовым столом вершилось рождение финансового хребта России. Воцарилась деловая, почти торжественная атмосфера, и эту тишину нарушал скрип пера.

Во главе стола, уже по обыкновения (растет ученик), сидел царевич Алексей. Он изо всех сил старался соответствовать новой роли председателя правления «Общей Компанейской Казны». Получалось, откровенно говоря, так себе. Я даже поймал себя на дежавю.

— Господа, — Алексей привлек к себе внимание. — Предлагаю перейти к первому вопросу: о распределении капитала нашей Компанейской Казны.

Сделав паузу, он заглянул в лежащие перед ним бумаги и продолжил уже увереннее, чеканя слова:

— Господа Морозовы, как учредители, внесли в капитал сто тысяч рублей золотом. Со своей стороны, с высочайшего соизволения Государя Императора, я вношу пятьдесят тысяч рублей из средств, оставленных мне покойной матушкой, коими отец мой позволил мне распорядиться на сие богоугодное дело.

В зале стало тихо. Сильный ход. Петр поставил сына во главе, позволил ему использовать капитал Лопухиных, превратив его из вечно просящего наследника в полноценного инвестора.

— Бригадир Смирнов, — Алексей перевел на меня взгляд, — вносит свою долю «привилегиями» на все свои изобретения. По оценке счетных людей, стоимость сих «привилегий» также приравнена к ста тысячам рублей.

— И наконец, господин Демидов, — царевич повернулся к хмурому приказчику, — вносит свою долю ресурсами. Он гарантирует бесперебойную поставку уральского металла для всех нужд Казны по твердой цене на три года вперед. Сие обязательство также оценено в сто тысяч. Таким образом, начальный капитал нашей Казны составляет триста пятьдесят тысяч рублей.

Первые статьи расходов были очевидны: тридцать тысяч рублей уходило на расширение опытного производства фузеи «Шквал» и доработку «Бурлака». Еще двадцать тысяч — колоссальную, почти вызывающую сумму — я затребовал на свой, казалось бы, самый скромный проект.

— Проект «Стандарт», — напомнил я. — Массовое производство герметичных коробов из луженой жести. Первоочередная нужда армии: сухой порох, сохранный провиант, медикаменты. Этот проект я беру под личный контроль.

Никто и не возражал — мой авторитет был непререкаем. Однако про себя я усмехнулся. Армия, конечно. Но я-то смотрел дальше, видя в этих невзрачных жестянках будущее консервной промышленности, а значит — свой личный, не зависящий от государевой казны, источник дохода. Нужно думать и о себе, ведь, как показывает опыт, фавориты приходят и уходят, а хорошо отлаженное дело кормит всегда.

Остаток в триста тысяч рублей я предложил заморозить и тут же наткнулся на первое сопротивление.

— Позвольте, ваше высочество, — подал голос приказчик Демидова. — Хозяин мой велел передать: без немедленного вложения в мосты все наше уральское железо так и останется на Урале. Рельсы катать мы научимся, а класть их куда? В болото?

Его тут же поддержал Борис Морозов:

— Истинно так. А покуда мостов нет, надобно хотя бы перевалочные амбары по всему тракту ставить, иначе половина продовольственных грузов сгниет, не доехав. Прошу выделить средства на обустройство складского дела.

Они вцепились в бюджет, как волки в добычу. Я ожидал, что Алексей растеряется, однако он выдержал паузу и ответил:

— Господа, ваши нужды мне понятны. Но пока бригадир Смирнов не представит нам надежный и просчитанный способ строения мостов, мы не вложим в это дело ни копейки. Что до амбаров — мы вернемся к этому вопросу. А пока — деньги остаются в Казне. Решено.

Он легонько стукнул ладонью по столу. Негромко. Приказчик Демидова и Морозов переглянулись. Мальчишка показал зубы.

Вечером, покончив с делами, я позволил себе немного пройтись. Промозглый зимний воздух приятно холодил лицо после душного кабинета. Игнатовское жило своей жизнью: из труб литейки валил густой дым, от мастерских доносился мерный стук молотов. Моя маленькая промышленная империя работала как отлаженный механизм.

Неведомо какая сила заставила меня свернуть к жилым корпусам мастеров, и там, в неверном свете фонаря, мне на глаза попалась любопытная сцена. У крыльца одного из домов стояли двое моих самых первых учеников. Федька, новоиспеченный начальник КБ «Бурлак», воодушевленно размахивал руками, горячо что-то рассказывая, — лицо его сияло счастьем человека, нашедшего дело своей жизни. Рядом, понуро сунув руки в карманы тулупа, застыл Гришка. Он, казалось, и не слушал, лишь безразлично ковырял носком сапога слежавшийся снег, изредка поддакивая другу.

Остановившись, я наблюдал. Старая как мир история: двое друзей, выросших вместе, вдруг оказываются по разные стороны невидимой черты. Федька, с его организаторской жилкой, взлетел. А Гришка, конечно, был рад за друга. Но эта радость горчила. Он смотрел на сияющего Федьку и видел свое собственное топтание на месте. И мне кажется даже Федьке было неловко. Он пытался делиться планами, втянуть друга в разговор, но натыкался на стену отчуждения. Наступил тот самый момент, когда один выбился в люди, а второй остался позади, и оба не знают, как с этим жить.

На следующий день я вызвал Гришку к себе в кабинет. Он вошел с видом человека, готового к любому, самому нудному поручению.

— Садись, Григорий, — сказал я, пододвигая ему стул. — Поговорить надо. Что с тобой стряслось? Ходишь чернее тучи. В чем дело?

Сначала он отмалчивался, буравя взглядом пол, но потом его прорвало.

— Да что, Петр Алексеич… — он поднял на меня глаза, полные детской обиды. — Рад я за Федьку, правда рад. Он молодец, заслужил. Только вот… по-людски-то обидно. Мы ведь вместе у тебя начинали. Трое было. Ванька — и тот уже на Охтинском большой начальник, свои порядки наводит, письма мне шлет, хвалится. Федька теперь — целое конструкторское бюро возглавляет. А я что? Куда ни пошлют, там и работаю. Подмастерье… вечный подмастерье.

Ваня в начальники выбился? Я ведь совсем упустил его из виду — моя промашка.

— Послушай меня, — я вздохнул и посмотрел на парня. — Ты не Федька. И не Ванька. Они — устроители, которым дай артель, и они ее в полк превратят. Ты же — творец. Штучник. Тебе претит порядок, тебе скучно делать то, что уже придумано. Хотя раньше же наоборот было, ты больше был исполнителем, не созидателем. А в какой-то момент у тебя проснулось желание творить. Думаю, тогда когда ты стал докой в своем ремесле. Сам такой был. Прав я?

Он молча кивнул, удивленный, что я так точно описал то, что его гложет. Я развернул на столе чертеж — простую, но изящную схему механизма с рукояткой, системой шестерен и ребристым ротором в раструбе.

— Это, Гриша, ручная сирена. Будет выть так, что у врага душа в пятки уйдет. Для сигналов в бою, для предупреждения о набегах — незаменимая вещь.

В его глазах загорелся огонек любопытства.

— Федьке — армия, Ваньке — заводы. А тебе, Гриша, — народ. Я хочу, чтобы ты собрал рабочий прототип. Один. Сам. Найди материалы, договорись с мастерами, сделай так, чтобы эта штука работала. Это твое испытание.

Он молча взял чертеж. Его пальцы осторожно провели по линиям.

— А если… если получится?

— А если получится, — усмехнулся я, — то ты возглавишь новое конструкторское бюро. Назовем его «КБ бытовых приборов». И забудешь про пушки и лафеты. Будешь делать вещи для людей: мясорубки, чтобы хозяйкам пальцы не рубить; маслобойни, чтобы в каждом доме было свежее масло; чугунные утюги, которые не надо углем набивать. Это, Гриша, не менее важно, чем фузеи. Это та самая мирная жизнь, за которую мы воюем. Может стать твоей вотчиной, где ты будешь сам себе голова.

Он поднял на меня глаза. Схватив чертеж, он, не проронив больше ни слова, почти выбежал из кабинета, оставив меня одного.

На моем лице расползлась улыбка.

На следующий день, на экстренном совете «Казны», созванном по моей инициативе, тон снова задал царевич Алексей.

— Господа, сегодня мы должны утвердить смету на первый участок железной дороги «Игнатовское — Петербург». Однако, как доложил мне бригадир Смирнов, все расчеты по рельсам и шпалам бессмысленны, пока мы не решим вопрос с пересечением рек и оврагов. Бригадир, вам слово.

Не дожидаясь приглашения, я развернул на столе большой лист ватмана. На нем — эскиз легкой, ажурной, почти невесомой конструкции из сотен перекрещивающихся балок.

— Вот решение, господа. Ферменный мост. Секрет в геометрии, а не в массе. Эта стальная паутина, скрепленная заклепками, будет втрое легче и впятеро прочнее любой каменной или чугунной громадины. Она работает на растяжение и сжатие, а не на губительный изгиб. Это — будущее.

Вместо ожидавшихся мною вопросов я наткнулся на глухую стену сопротивления со стороны двух главных людей моей команды. К моему удивлению, первым выступил Нартов.

— Петр Алексеевич, идея, как всегда, гениальна, — мне кажется, говорил он без привычного энтузиазма. — Но позвольте спросить: как сие собирать? Не здесь, в теплом цеху, а там, на Урале, в грязи и на морозе. Мы можем изготовить по эталонам тысячи одинаковых заклепок и балок, тут спору нет. Однако как заставить простых мужиков соединить сотни этих деталей с точностью до полушки? Здесь ведь малейший перекос, одна неверно просверленная дыра — и вся эта паутина сложится, похоронив под собой и первый поезд, и нашу с вами репутацию. Я не уверен в надежности сборки.

Нартов, практик до мозга костей, увидел чудовищную сложность воплощения. Окончательно же пригвоздил меня к месту Магницкий. Сняв очки и протерев их, старик посмотрел на мой чертеж с выражением глубочайшей скорби.

— А я, Петр Алексеевич, со своей стороны не могу одобрить сию авантюру с точки зрения науки, — произнес он своим тихим, профессорским тоном. — Все мои знания бессильны перед этой… конструкцией. Я могу рассчитать прочность одной балки, но как распределяется нагрузка в этой сотне переплетений — неведомо. Вкладывать в это сотни тысяч денег — все равно что ставить их на кон в кости.

Неожиданно. Мой проект торпедировали с двух флангов, и молчавшие до этого приказчик Демидова и Борис Морозов теперь смотрели на меня с явным недоверием. Их деньги могли оказаться «закопанными в овраге», и это им категорически не нравилось.

Впервые моего авторитета не хватило, чтобы продавить решение. Тупик. Но почему вдруг? Может я чего-то не знаю? Или их смущает огромная сумма проекта? Ну да, это тебе не за хлебушком сходить, вложение на века ведь.

— Ваше высочество, господа, — обратился я к окружающим, понимая, что остался лишь один путь. — Раз теория бессильна, пусть говорит практика. Прошу выделить из бюджета малую толику — тысячу рублей — на постройку и испытание опытного образца. Если он выдержит — мы утверждаем всю смету. Если нет — я признаю свою ошибку, и мы ищем другое решение.

Все взгляды обратились к Алексею. Он оказался между моим рискованным предложением и прагматичным скепсисом остальных. Для него это стало первым по-настоящему самостоятельным и тяжелым решением.

— Хорошо, — после долгой паузы произнес он. — Расходы на испытания я утверждаю. Я верю в своего наставника.

В отличие от некоторых — словно бы не договорил царевич.

А ведь хорош мой ученик. А вот дуэт недоверия Магницкий-Нартов меня удивил, нужно будет потом уделить этому время. Или я дую на холодну. Воду?

На следующий же день по моему приказу за литейным цехом развернулась работа. Я организовал нечто, что про себя окрестил «лабораторией разрушений», — мы перешли от чистой математики к физическому эксперименту. Нартов и Федька, отложив все дела, с азартом включились в новую игру. Используя деревянные планки, они собирали масштабные модели различных ферменных конструкций. Затем мы ставили эти хлипкие на вид мостики на опоры и начинали их нагружать — чугунными чушками, мешками с песком, всем, что попадалось под руку.

Магницкий поначалу относился к этой «детской забаве» с иронией, однако постепенно втянулся. На его глазах математика впервые обретала плоть. С блокнотом и грифелем в руках он скрупулезно записывал: «Ферма типа „А“, угол 45 градусов. Разрушающая нагрузка — восемь пудов, четыре фунта. Разрушение узла в точке Б…» В этом хаосе он начал различать закономерность. Так чистый математик превращался в первого в России инженера-испытателя.

Кульминацией наших опытов стало главное испытание. По чертежам собрали одну полноразмерную, но короткую, всего в шесть метров, секцию будущего моста из настоящей стали. Ее установили над оврагом на территории завода. На это зрелище я созвал всех: Алексея, Морозовых, приказчика Демидова. Акционеры должны были видеть, на что потрачена их тысяча рублей.

На стальную ферму, медленно, с помощью лебедки, начали закатывать платформу с пушками. Конструкция чуть прогнулась. Одна пушка. Две. Три. Когда на мосту стояли четыре трехфунтовые пушки общим весом под двести пудов, приказчик Демидова не выдержал и перекрестился. Нагрузка уже многократно превышала ту, что выдержала бы сплошная чугунная балка того же веса.

— Хватит! — скомандовал я.

Ферма выдержала. В наступившей тишине Магницкий, не отрывая взгляда от моста, тихо произнес:

— Теперь… теперь я, кажется, понимаю.

То-то же, Фома неверующая. Я спрятал ухмылку.

Этот триумф переломил все. Вооруженный реальными данными, Магницкий заперся в кабинете и через три дня выдал первую в России эмпирическую формулу расчета прочности. Он все еще не мог объяснить, почему это работает, но теперь мог с высокой точностью предсказать, сколько выдержит конструкция. Я, усмехнувшись, назвал это «коэффициентом запаса прочности», а в разговоре с Нартовым — «поправкой на русского дурака». Мы решили, что реальные мосты должны строиться с трехкратным запасом от расчетной нагрузки.

На основе этих расчетов и опыта Нартова я продиктовал Алексею первый в истории России документ, который в будущем наверняка назовут строительным стандартом: «Устав о строении железных мостов и правилах их приемки». В нем было прописано все: вид стали, диаметр и шаг заклепок, а главное — технология сборки в полевых условиях с использованием временных деревянных шаблонов и лекал, решавшая ту самую проблему точности, о которой говорил Нартов.

Технологический тупик был пройден. На следующем совете «Казны» Алексей, уже без тени сомнения, поставил на голосование вопрос о выделении полной сметы на строительство мостов. Возражений не последовало. Путь для проекта был открыт.

Триумф после успешного испытания моста бодрил. За успехом, как водится, пришла рутина. Каждый день мой кабинет напоминал приемную: Федька прибегал согласовывать допуск на заклепки, Алексей приносил на визу кипы счетов от Морозовых, даже Нартов, мой гений, являлся с вопросами о марке стали (а мы пришли уже к тому, что стали маркировать сталь) для нового резца.

Механически решая их проблемы, ставя подписи и отдавая указания, я ловил себя на страшной мысли о том, что я превращался в самого эффективного в Империи бюрократа — того, кто не создает новое, а лишь администрирует созданное. Эта мысль разъедала изнутри. С другой стороны, я ведь именно этого добивался — создать систему и встать над ней.

Мозг, привыкший штурмовать невозможное, задыхался в тисках повседневности. День за днем повторялось одно и то же. Я входил в какой-то «день сурка».

И вот, в один из промозглых февральских вечеров, глядя, как рабочие волокут по глубокому снегу тяжелую балку на широких деревянных полозьях, я решил. Кажется я понял причину своей хандры.

На следующий день я собрал свой «внутренний круг». Они ждали новых задач, но мои слова упали в тишину, а затем грянул шторм.

— Господа, — начал я без предисловий, — созданная нами система работает. И теперь ей предстоит сдать главный экзамен — на прочность. Я на время отхожу от дел.

Лица моих товарищей надо было видеть.

Первым взорвался Нартов.

— Петр Алексеич, как же так⁈ — он вскочил, едва не опрокинув чернильницу. — У нас «Шквал» еще сырой! «Бурлак» требует переделки! Без тебя мы увязнем! Это… это побег!

— Твой уход в разгар войны будет воспринят как раскол в верхах, — холодно вторил ему де ла Серда, который всегда молчал, а здесь встрепенулся. — Меншиков и его свора тут же воспользуются этим, чтобы сожрать «Казну» с потрохами.

Даже Алексей, в глазах которого на миг вспыхнул азарт от предвкушения власти, тут же испуганно его потушил.

— Отец не поймет… — растерянно пробормотал он. — Нас обвинят в бездействии, если что-то пойдет не так без тебя.

Их доводы я отражал с улыбкой, каждому по отдельности.

— Андрей, — я посмотрел на Нартова, — пока я здесь, ты всегда будешь моим лучшим исполнителем, но никогда не станешь главным конструктором. Ты должен научиться принимать решения сам, а не бегать ко мне за одобрением. — Затем я повернулся к Алексею: — А вы, ваше высочество, должны стать настоящим главой этого дела, а не моим адъютантом быть. Учитесь отражать удары Меншикова сами. — Я обвел их всех взглядом. — Пора перерезать эту пуповину. Я хочу, чтобы вы научились нести полную ответственность.

Они замолчали. Моя логика им была понятна, хотя и не принималась.

— И куда же вы намерены отправиться, бригадир? — сухо спросил де ла Серда.

— Проветрить голову. А заодно проведать Государя. Отвезу ему последние чертежи и отчеты «Казны». Думаю, ему будет интересно узнать, как его сын управляется с делами.

Все покосились на растерявшегося Алексея.

Для своего «отпуска» я забрал то, что стало причиной стольких бед и одновременно — нашего с Алексеем союза: прототип «Бурлака». Только это был уже не тот неуклюжий тягач. За последнюю неделю, запершись с Нартовым в мастерской, мы его переродили. Глядя на рабочих с их полозьями, у меня родилась интересная идея. Вместо колес мы дали ему «бесконечный полоз». Из самой вязкой стали выковали десятки траков — широких металлических пластин с мощными грунтозацепами, — соединив их выточенными вручную закаленными пальцами в две гусеничные ленты. Настоящим произведением искусства Нартова стали ведущие колеса-звездочки и хитроумная система натяжения с винтовым механизмом, не дававшая гусенице соскочить на поворотах. «Бурлак» стал чуть длиннее. Мы превратили неуклюжий тягач в первого в мире зверя, способного идти туда, где отступала любая конница. Мой козырь, который я собирался лично предъявить Императору.

Это решение спровоцировало контратаку де ла Серды.

— Одиночное путешествие? Через сотни верст заснеженных лесов? Безумие! — гремел он. — Я настаиваю на эскорте. Сотня моих лучших драгун из «Охранного полка».

— Капитан, какой же это отпуск в окружении целого полка? — отрезал я. — Я еду отдохнуть. И потом, на этом, — я кивнул на стоявшего во дворе монстра, — меня вряд ли кто догонит.

Тупик, в который зашел наш спор, разрешила Изабелла. Поздно вечером она скользнула в мой кабинет.

— Петр Алексеевич, простите… Я проанализировала донесения наших людей. В лесах по вашему маршруту действуют разбойники. Отец принял меры, но я считаю, что этого недостаточно. Вот, — она развернула карту, — я отметила наиболее опасные участки и возможные пути обхода.

Она действовала как мой начальник штаба. Неплохо.

— Благодарю, Изабелла, — искренне сказал я. — Но твой отец все равно что-то удумал, я прав?

Она опустила глаза.

— Он отправит сотню всадников вперед. За два дня до вашего отъезда. Их задача — пройти по всему маршруту и зачистить его от «неприятностей». А в хвосте, на расстоянии дневного перехода, пойдет еще десяток драгун как вспомогательный отряд. Прошу, не гневайтесь на него. Он отвечает за вашу безопасность своей головой.

Гнева не было. Скорее, упрямая отеческая забота старого вояки меня тронула. Он нашел идеальный компромисс.

— Что ж, — сказал я Изабелле. — Передайте капитану мою благодарность. По крайней мере, его люди не будут мельтешить у меня перед глазами, и иллюзия одиночного путешествия будет сохранена.

В морозное и ясное утро отъезда скупое солнце слепило глаза, отражаясь от бескрайнего снежного покрова. Тяжело дыша паром, посреди заводского двора стоял мой гусеничный монстр, которого мы с Нартовым в шутку окрестили «Лешим» за его способность идти там, где нет дорог. Провожать меня к нему вышел весь мой негласный совет.

Прощались как-то скомканно. Первыми подошли Нартов и Магницкий.

— Вот, Петр Алексеевич, — Андрей протянул мне тяжелый ящик с инструментами и самыми ходовыми запчастями. — Прокладки, клапаны, несколько звеньев для гусеницы. На всякий случай. Да хранит вас Господь.

— И не полагайтесь на машину больше, чем на разум, — добавил Магницкий, вручая мне толстую тетрадь с баллистическими таблицами для «Шквала». — Помните, что даже самый точный механизм бессилен перед человеческой глупостью.

Следом подошла молодежь — Федька с Гришкой.

— КБ «Бурлак» готово к самостоятельной работе, — отрапортовал Федька. — План работ до весны составлен. Не подведем.

Гришка же, смущаясь, протянул мне небольшой, грубо собранный механизм из шестеренок и медной пластины.

— Еще не воет, Петр Алексеич, но уже жужжит, — виновато пробормотал он. — Я тут понял, как зубья подогнать, чтобы звук чистый шел. Через неделю выть заставлю.

— Главное — начало положено, — я ободряюще хлопнул его по плечу. — Возвращайся в свою вотчину, творец. И знай: жду к весне остальные прототипы, возьмешь чертежи у Андрея.

Нартов кивнул.

Подошли Де ла Серда с дочерью. Старый испанец молча приобнял и постучал по плечу, а Изабелла протянула запечатанный пакет.

— Здесь последние донесения от наших людей с юга. Возможно, пригодятся. Будьте осторожны.

Последней ко мне подошла Анна Морозова. Одетая в дорожную шубку, отороченную соболем, она выглядела так, словно сама собралась в дальний путь.

— Берегите себя, Петр Алексеевич, — тихо сказала она. — Вы нужны не только Империи, но и… вашим партнерам.

С этими словами она шагнула ближе, словно для того, чтобы поправить воротник моего тулупа, и быстро, почти невесомо коснулась губами моей щеки.

— Чтобы дорога была удачной, — прошептала она и, не давая мне опомниться, резко развернулась и пошла прочь, оставив меня в полном недоумении, с легким ароматом дорогих духов на морозном воздухе.

Официальная версия моего отъезда — срочная доставка Государю чертежей и секретных депеш — была безупречна, однако истинная цель путешествия крылась в другом. В тяжелом, обитом железом ящике, надежно притороченном к платформе «Лешего», я вез опытный образец СМ-2 «Шквал» и три ящика кассет к нему. Я собирался доложить Петру о новом оружии и продемонстрировать его в деле.

Команду для этого рискованного предприятия я подобрал под стать задаче. Она состояла из одного человека.

— Василий, — обратился я к Орлову, который уже устраивался на платформе. — Ты в этой поездке — мои глаза, уши и, если понадобится, кулаки.

— Не извольте беспокоиться, Петр Алексеевич! — гаркнул он, его лицо расплылось в счастливой мальчишеской улыбке. — Прорвемся!

Его оптимизм подкреплялся внушительным походным рюкзаком, подозрительно тяжело и мелодично звякнувшим при каждом движении.

— Что там у тебя, сокровища? — хмыкнул я.

— Почти, ваше благородие, почти, — подмигнул он. — Душевное спокойствие в жидком виде. Для долгих зимних вечеров.

Перед самым отъездом подошел Алексей. Молча протянул мне тяжелый, запечатанный сургучом пакет.

— Здесь полный отчет по делам «Казны» для отца, — сказал он. — И… вот.

Затем он сунул мне в руку небольшой увесистый кожаный кошель.

— Это из моих личных. На непредвиденные расходы. Мало ли что.

Я хотел было отказаться, но, встретив его серьезный, взрослый взгляд, понял, что этот жест не про деньги. А мальчишка растет. Меня даже гордость берет за него.

— Спасибо, — коротко сказал я. — Справитесь же тут без меня?

— Справимся, — твердо ответил он. — Не изволь беспокоиться, наставник.

Я забрался на свое место, сел за рычаги. Мощные паровые двигатели взревели, гусеницы с лязгом вгрызлись в наст. Орлов, уже вскочив на платформу, победно вскинул руку, прощаясь с оставшимися. «Леший», оставляя за собой две глубокие, невиданные доселе колеи, двинулся к воротам.

Середина февраля 1707 года. Впереди — сотни километров заснеженных просторов, путь к армии, к Императору. Мой первый отпуск в этом мире.

От автора: ставьте ❤️ если есть желание читать продолжение этой истории в 7 томе. Автору нужно понимать, надо ли это Читателям)))