Инженер Петра Великого – 6

Глава 2

Восемь утра. Большой зал Адмиралтейства пах сырым деревом, который не могли перебить ни жарко натопленная голландская печь, ни аромат дорогого табака. По полу тянуло сквозняком, от которого зябко становилось даже в толстом камзоле. За длинным дубовым столом, заваленным картами южных рубежей и донесениями, сидели те, от кого зависела судьба вчера объявленной Империи. Я быстро оценил расстановку сил.

Пожилой генерал Шереметев, командующий южной армией, сидел ссутулившись; на его изрезанном морщинами лице была написана одна лишь усталость. Адмирал Апраксин после недавнего разжалования держался подчеркнуто прямо, однако его пальцы, нервно постукивающие эфес кортика, выдавали напряжение. Единственным спокойным человеком в этом зале выглядел Никита Демидов, которого я настоятельно попросил прибыть. Его хозяйский взгляд оценивал качество дубовых балок на потолке. Этот здесь не из-за патриотизма, он уже прикидывает, во сколько его железо обойдется казне. И правильно делает. В самом конце стола понуро сидел царевич Алексей, откровенно скучая и всем своим видом демонстрируя, что эта суета его не касается. Витает в облаках. Ему бы сейчас о спасении души рассуждать, а не о спасении Азова.

И над всеми ними, во главе стола, возвышался Государь. Не говоря, не крича, он молча водил острием ножа по поверхности стола, вырезая на полированном дереве бессмысленные царапины — в этом отсутствующем движении чувствовалась сжатая до предела пружина.

Тишину нарушил Шереметев. Вчера он тоже получил донесение с юга, более полное. Поэтому и тяжко было старику. Тяжело опершись на стол, он поднялся.

— Государь, господа… Положение на юге — гибельное. Армия, что стоит под Таганрогом, полностью увязла. Осенние дожди превратили степь в непролазное болото, дороги развезло так, что по ним ни пройти, ни проехать. Телеги с артиллерией и припасами тонут в черноземе по самые оси. Мои полки обездвижены. В шестидесяти верстах от Азова, Государь, мы застряли. Наступление невозможно. Если ничего не предпринять в ближайшие дни — Азов падет.

Он сел. Сказано было все. Генералы и адмиралы молча потупили взоры. Демидов неодобрительно покачал головой — не его поставка, хотя он как промышленник понимал суть проблемы. Предложить было нечего. Ждать заморозков означало смириться с потерей ключевой крепости на юге.

Тут пружина разжалась. С силой вонзив нож в столешницу, Петр скомкал в кулаке одно из донесений и швырнул его на стол. Удар был такой силы, что подпрыгнули чернильницы.

— Ждать⁈ — от низкого, скрежещущего тембра его голоса, казалось, задрожали стекла в окнах. — Пока мы тут сидим, турки возьмут Азов! Мои полки увязли в русской грязи! Я собрал вас не для того, чтобы вы мне жалобы свои сказывали! Мне нужны решения! Немедленно!

Обведя всех тяжелым, испепеляющим взглядом, он замолчал. Никто не смел поднять глаз. А ведь вчера Петр выделил меня, чтобы я был здесь. Но что я могу сделать? Я же не полководец!

Я задумчиво уставился на большую карту, где за кляксами донесений мой привыкший к анализу мозг уже видел конкретные цифры: средняя нагрузка на ось, тип древесины, предел прочности… Шереметев говорил о стихии, а передо мной был каскадный отказ системы из-за одного слабого элемента.

Стоит ли лезть на рожон? Генералы молчат, адмиралы потупили взоры. Сейчас любое слово прозвучит как вызов. Но если промолчать, они утопят всю кампанию в этом болоте.

Поднявшись со своего места, я заставил все взгляды, включая горящий взгляд Императора, обратиться ко мне.

— Государь, проблема не в грязи. Проблема в том, что едет по ней, — произнес я дернув подбородком, заметив недовольные взгляды.

Я указал на тонкие нити дорог, превратившихся в непреодолимую преграду.

— Мы не можем изменить погоду, зато можем изменить транспорт. Ключ к победе — в создании повозок, способных выдержать эту дорогу. Я предлагаю немедленно начать на верфях Адмиралтейства производство усиленных телег. С коваными железными осями, которые не сломаются под весом пушек, и с широкими, окованными железом ободами на колесах, чтобы увеличить площадь опоры и не дать им тонуть.

Выдержав паузу, я повернулся к Петру и добавил ход, который должен был сработать.

— Ваше величество давно говорили о нужде в быстрой артиллерии, способной поспевать за пехотой. Я позволил себе лишь развить вашу мысль и нашел способ сделать ее реальностью даже в этих условиях.

Внутри все сжималось от досады. Это был инженерный костыль, заплатка, пожарное решение. А хотелось чего-то большего. Тем не менее сейчас важна была не красота идеи, а скорость ее воплощения.

Лицо Петра преобразилось. Ярость и бессилие на нем сменились азартным блеском в глазах — он увидел простой, понятный, осуществимый выход.

— Никита! — он повернулся к Демидову. — Твое слово! Сдюжишь ли ты дать столько железа в такие сроки?

— Надо бно знать сколько нужно… — Демидов покосился на полководцев, потом глянул на меня и хмыкнул. — Железо будет, Государь. Были бы руки да уголь. А за цену не беспокойся, для дела ратного — не поскупимся.

— Быть по сему! — прогремел Петр. — Я сам поведу эту армию! Сам! Покажу этим басурманам, как русские по грязи воюют!

Из угла раздался елейный голос Меншикова, который до этого молчал, выжидая.

— Затея воистину спасительная, Государь. Одно лишь тревожит душу мою, — он говорил с фальшивой заботой, обмениваясь быстрым взглядом с Апраксиным. — Хватит ли у барона нашего и казны государевой сил на такую спешку? Не пришлось бы нам, спасая Азов, оголить арсеналы в самой столице. А то ведь, чаю, припасы не бесконечны.

Я проигнорировал его выпад, обращаясь напрямую к Государю.

— Светлейший князь прав в одном — промедление смерти подобно. Новый, более мощный состав «Дыхания Дьявола», который мы подготовили, оказался менее стабилен. Мы не можем позволить себе долгую доставку, снаряды могут стать опасны. Турки уверены, что мы застрянем до зимы, они укрепляются, не ожидая удара. Наш единственный шанс — нанести его быстро. Каждая ось, каждая телега — это выигранные дни. И спасенные жизни.

Эх, а была бы железная дорога, мы бы за несколько суток доставили бы все необходимое и отбили Азов, даже не напрягаясь. Надо думать в этом направлении, надо.

Мои слова о нестабильности снарядов окончательно убедили Государя — авральный режим был объявлен. Когда основные решения были приняты, Петр, окинув стол тяжелым взглядом, остановился на фигуре сына. Алексей все это время просидел так, словно его и не было в зале. Мне кажется, что это демонстративное безразличие, раздражало отца больше, чем возражения генералов.

— А ты что молчишь, наследник? — голос Петра прозвучал явно без тени отцовской теплоты. — Или судьба Азова тебя не заботит? Каков твой совет будет? Говори!

Алексей вздрогнул. Вынужденный выйти из своего оцепенения, он поднялся, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и найти слова, которые не вызовут очередного взрыва отцовского гнева.

— Я… я полагаю, ваше величество, — начал он робко, — что раз сухопутный путь затруднен… быть может, стоит помыслить об атаке с моря? На легких галерах, под покровом ночи… высадить полки в тыл туркам…

Он не успел договорить. Петр раздраженно махнул рукой, прервав его на полуслове.

— С моря? Ты Азов-то видел, сын? Куда там с моря атаковать в осеннюю непогоду? — презрительно хмыкнул он. — Чтобы всех утопить еще на подходе? Оставь свои мальчишеские забавы для потешных боев, царевич! Здесь война настоящая.

Уничижительно отвернувшись, он дал понять, что разговор окончен. Алексей нахмурился, на его скулах выступили красные пятна. Он сел, опустив голову, полностью раздавленный этим публичным унижением.

Честно говоря я не понял в чем проблема идеи, предложенной царевичем, но да ладно. Обидно было смотреть на Алексея. Я все-таки его наставник, воспитатель. Передо мной был просто несчастный, затравленный мальчишка, который отчаянно хочет заслужить одобрение отца, но не знает как. И я решил использовать эту ситуацию. Рискованно, но оправданно.

— Государь, — обратился я к Петру, когда тот уже собирался закончить совет. — Для такого срочного и важного дела, как постройка телег, нужен личный, неусыпный контроль и железная воля. Нужен глаз, который уследит за всем.

Петр вопросительно посмотрел на меня.

— Я полагаю, — продолжил я, намеренно повысив голос, чтобы слышали все, — что никто не справится с надзором за этим производством лучше, чем наследник. Он молод, полон сил, его слово будет законом для любого мастера. Поручите это дело ему. Пусть он лично отвечает перед вами за каждую ось и колесо. Это будет для его высочества лучшая школа управления.

В зале стало тихо. Меншиков с нескрываемым изумлением смотрел на меня, пытаясь понять, что за игру я затеял. Алексей поднял растерянный взгляд, видимо, ожидал от меня очередного «немецкого» коварства.

Петр долго молчал, хмуро разглядывая то меня, то сына. Он тоже пытался разгадать мой маневр, однако логика моего предложения была безупречна.

— Что ж… мысль дельная, — наконец произнес он. Повернувшись к Алексею, он сурово посмотрел на него. — Слышал, царевич? Отныне ты — главный надзиратель над «тележным делом». Будешь дневать и ночевать в мастерских Адмиралтейства. Если хоть одна телега развалится по твоей вине — пеняй на себя. Спрос будет как с большого.

Алексей мрачно кивнул. Радости от оказанного доверия на его лице не было — лишь унижение от того, что ему, наследнику, поручили грязное «кузнечное дело» вместо командования полком.

После совета я отвел его в сторону от шума и суеты.

— Ваше высочество, это не наказание, а возможность проявить себя, — говорил я. — Отец дал вам ключ к снабжению всей армии. От вас сейчас зависит исход кампании. Начните с малого — изучите чертежи, поймите процесс. Власть — это ответственность за результат, а не приказы.

Он хмуро меня слушал, все еще не доверяя.

— Хорошо, барон, — наконец произнес Алексей, поднимая на меня тяжелый взгляд. — Научите меня.

Разговор с царевичем оставил после себя странное послевкусие. Зерно я бросил, но прорастет ли оно в этой каменистой, выжженной обидами почве — одному Богу известно. После разговора с царевичем, я направился по коридору Адмиралтейства, мысленно уже составляя планы. Голова гудела от навалившихся задач. Еще и Меньшиков чем-то недоволен. Хотя мне казалось, что мы с ним нашли общий язык. Меншиков — не Карл XII, его пушкой не возьмешь; он — гидра, у которой на месте одной отрубленной головы тут же вырастают две.

Именно в этот момент из боковой ниши, где в полумраке тускло горела свеча перед иконой, мне навстречу шагнула женская фигура. Я не удивился, скорее, ожидал этого, понимая, что такой игрок не упустит возможности сделать свой ход.

Анна Морозова.

— Бригадир, — ее нежный голос прозвучал без тени суеты, словно мы продолжали прерванный на балу разговор. — Дела государственные, вижу, не дают вам и минуты покоя.

На ней было простое и дорогое дорожное платье темного сукна, без лишних кружев и украшений. Она выглядела как человек, приехавший по делу.

— Дела не ждут, Анна Борисовна, — ответил я, останавливаясь. — Особенно сейчас.

— Именно об этом я и хотела с вами поговорить. — Сделав шаг ближе, она приблизилась, и я уловил терпкий аромат можжевельника, исходивший от ее одежды. — Весть о турецкой угрозе и о трудностях со снабжением уже дошла до бояр. Отцы наши купеческие весьма обеспокоены. Простой в торговле из-за войны бьет по их карману куда сильнее любого набега.

Анна говорила от лица «московского купечества», хотя за этими словами я прекрасно различал мощь и влияние ее собственного клана. Передо мной разыгрывался спектакль, в котором мне отводилась роль благодарного зрителя.

— Обеспокоенность — дело хорошее, — заметил я, — но армии нужны дубовые брусья для колес и добрый уголь для кузниц. И нужны они были еще вчера.

— Они будут у вас, бригадир. — На ее губах мелькнула тень улыбки. — Москва готова помочь. В течение недели мы можем направить сюда первый обоз: лучший карельский дуб, который мы держали для голландских контрактов, и уголь с наших тульских копей. Все, что потребуется.

Даже так? Не спрашивая в каких объемах мне все это нужно? Или уже прикинули? Предложение было более чем щедрым — оно было спасительным. Однако я не был наивным юношей и понимал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Я да ей возможность продолжить.

— Разумеется, — продолжила она, уловив мое молчание, — мы понимаем, что снабжение армии через одного, пусть и весьма деятельного, вельможу — дело рискованное и не всегда выгодное для казны. Конкуренция, как говорят голландцы, — мать процветания. Если появятся новые, надежные поставщики, готовые работать за меньшую цену, но с лучшим качеством, от этого выиграет и Император, и армия. Мы готовы стать такими поставщиками. Нужно лишь, чтобы нас услышали. А ваш голос там, я слышала, звучит весьма весомо.

Она предлагала «создать здоровую конкуренцию на благо государства», а ведь могла просить «отнять у Меншикова», с учетом его последнего конфуза. Формулировка была безупречной. И ядовитой. Она предлагала мне влезть в самое логово Меншикова. С одной стороны — ресурсы для армии и шанс на победу. С другой — верный билет на плаху, если мы проиграем эту подковерную грызню. А как отнесется Петр к союзу его «бригадира» со старой московской аристократией, которую он так презирает и, как мне кажется, немного побаивается?

Глядя на эту молодую женщину, я восхищался ее деловой хваткой и политической смелостью. Она предлагала сделку, четко очерчивая интересы обеих сторон.

— Вы ввязываетесь в опасную игру, Анна Борисовна, — заметил я. — Идти против светлейшего — все равно что дразнить медведя в его берлоге.

— Медведь уже не молод, да и зажирел, бригадир, — парировала она. — Он уже не видит дальше своего носа. А в России появляются новые охотники.

Решение было принято. Отступать поздно: Империя требовала ресурсов, которые были только у Москвы. Играть на поле Меншикова, бросая ему вызов, — опасно, но необходимо.

— Хорошо, — сказал я. — Ваше предложение меня заинтересовало. Я готов обсудить детали.

— Отец мой будет рад принять вас у себя. Мы остановились в его петербургском доме. Будем ждать.

Сделав легкий поклон, она, не дожидаясь ответа, развернулась, чтобы уйти, но в дверях на мгновение задержалась и обернулась.

— Кстати, бригадир, — ее голос стал тише. — Когда будете у нас, отец хотел бы показать вам одну любопытную вещь, привезенную из Персии. Думаю, вам, как инженеру, это будет интересно.

С этими словами она исчезла в коридоре. Я остался один, пытаясь осознать масштаб только что заключенного союза и разгадать ее последнюю загадку. Что это? Древний механизм? Новый материал?

Через пару дней навещу, как разберусь с текущими проблемами — потом и узнаю все.

Мастерские Адмиралтейства, жившие в размеренном, почти сонном ритме постройки кораблей, превратились в растревоженный муравейник, работающий на износ. Наш проект, получивший официальное название «Степной таран», стал единственным смыслом существования для сотен людей. Император поставил жесточайшие сроки, и права на ошибку не было.

Я практически поселился здесь. Ночи напролет мы с Нартовым проводили не за чертежами — на них уже не оставалось времени, — а прямо в цехах, на ходу отлаживал производственный процесс. Используя свой новый сверхточный станок, привезенный из Игнатовского, Андрей лично вытачивал первые эталонные калибры для осей и втулок. Эти невзрачные куски металла стали законом и мерилом для всей работы. Производство было разбито на безжалостные, непрерывные поточные линии, работавшие в три смены: одна кузница, надрываясь от жара, круглые сутки ковала только оси; вторая, под оглушительный грохот, катала только обода; столярный цех, заваленный стружкой по колено, вытачивал только ступицы и спицы для колес.

Однако этот идеально выстроенный на бумаге механизм в реальности постоянно давал сбои. Привыкшие годами вырезать штучные шпангоуты для фрегатов, старые адмиралтейские мастера отчаянно сопротивлялись «поточной» работе. «Что ж мы, на мануфактуре, что ли, болванки точить? Я резчик по дереву, а не дровосек!» — возмущался седой столяр, когда я требовал от скорости. Приходилось ломать их психологию. Я мог бы и в Игнатовском все это сделать, но мне тупо не хватало места — там все лесах, стройке. А ждать было некогда. Здесь же был простор. Я даже Нартова перетащил сюда, оставив в Игнатовском за старшего Федьку, Магницкий в последнее время увяз в делах Канцелярии.

Моей главной задачей стал тотальный, почти параноидальный контроль. Я лично внедрял систему приемки, безжалостно отбраковывая каждую деталь, не соответствующую эталону. А ведь мне докладывали, что система контрола Игнатовского внедряется успешно — да ни хрена! Судя по тому, что я вижу, у меня очень плохо с получением реальных сведений, а это обещало перерасти в огромную проблему.

Однажды, устроив публичный разнос начальнику кузнечного цеха, я разбил на его глазах об наковальню бракованную ось.

— Это не придирка, Матвеич, — объяснял я ему. — Это жизнь солдата. Твоя ось не доедет до Азова — пушка не выстрелит. Враг захватит юг. Все просто.

Старик хмуро кивал. Люди понимали. Они видели меня рядом, чумазого от сажи, проверяющего зазоры тем же кронциркулем, что и они, и это действовало лучше любых приказов. Мы были в одной лодке.

А Алексей был в легком шоке. Таким он меня еще не видел. Привык, чот у меня в Игнатовском все отлажено и мне надо только самыми важными вещами заниматься. А тут такой диссонанс.

Работа кипела. Тем не менее, меня не покидало гнетущее чувство неудовлетворенности. Я видел, как мы, напрягая все силы, создаем, по сути, лишь улучшенную версию технологии, известной со времен египетских фараонов. Мы делали лучшие в мире телеги, но это все еще были телеги.

Озарение, как это часто бывает, пришло посреди хаоса. В один из дней, выйдя во двор проконтролировать подвоз угля, я замер. Десяток рабочих, надрываясь и хрипя от натуги, пытались перетащить по раскисшей земле массивную чугунную станину для нового пресса. Лошади, которых они пытались припрячь, вязли в грязи по брюхо, беспомощно взбивая копытами черное месиво. Деревянные катки, подложенные под станину, мгновенно тонули. Работа стояла. Моя первая мысль была чисто менеджерской: нужно больше людей! Или построить временные лебедки… Нет, все не то. Мы тратим энергию впустую. Взгляд зацепился за дымящую трубу кузницы. Вот она, энергия, улетает в небо. А что, если эту энергию, энергию пара, поставить на колеса?

Вечером, когда вымотанный до предела Нартов принес мне на утверждение финальные чертежи колесной ступицы, я отодвинул их в сторону.

— Андрей, садись.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Петр Алексеич, нам до утра еще двадцать комплектов сдать надо…

— Сядись-садись, — повторил я.

Нартов сел и я указал ему на окно, за которым в свете факелов продолжалась изнурительная возня со станиной. Я указал на рабочих.

— Смотри. Мы создаем идеальные костыли. Мы улучшаем телегу, когда нужно отказаться от лошади вовсе. Это все — полумеры. Мы лечим симптомы, а не болезнь. Каждый раз, когда пойдет дождь, вся Империя будет вставать на колени и молиться, чтобы ее пушки не утонули в грязи. Это не инженерия. Это унижение. Да, решением было бы проложить железную дрогу, но это не одного года дело. Но у меня есть отличный выход.

Я взял чистый лист бумаги и грифель. На глазах у Нартова на бумаге начал рождаться эскиз утилитарного, грубого, почти первобытного монстра: массивная железная рама на четырех огромных, широченных колесах с мощными шипами-грунтозацепами, а в центре — площадка под паровую машину. Цель этой конструкции была в тяге.

— Мы назовем его «Бурлак», — хмыкнув сказал я, не отрываясь от чертежа. — Машина, предназначенная тащить, не ехать. Она сама потащит за собой и пушку, и зарядный ящик.

Нартов сначала загорелся.

— Мысль благая, Петр Алексеич! Мы можем… — он схватил свой грифель, начал прикидывать на бумаге. Но по мере расчетов его лицо мрачнело. Энтузиазм угасал.

— Постойте-ка… — пробормотал он. — Вес котла нашей компаунд-машины… плюс рама… плюс вода и уголь… Да она сама себя не сдвинет! Мы упираемся в предел. Чтобы сдвинуть такую массу, нам нужна машина вдвое мощнее. А это — котел вдвое больше. Замкнутый круг.

Он отложил грифель.

— Петр Алексеич, это не сработает. Наша лучшая компаунд-машина — как якорь. Она весит слишком много и не потащит за собой даже пустой зарядный ящик, не говоря уже о шестидюймовой пушке по грязи. Котел слишком тяжелый, а отдача мощности — слишком мала. Он сам себя не сможет сдвинуть.

Я не стал с ним спорить — он был абсолютно прав. За что я его ценю, так это за то, что он сходу и идеально формулирует технические задачи.

— Ты прав, — согласился я. — Значит, на данном этапе наша главная цель — не постройка «Бурлака». Наша главная, самая секретная задача — создать для него сердце. Нам нужен движитель принципиально нового типа: легкий, компактный и вдвое мощнее всего, что мы делали. «Степные тараны» решат проблему этой осени. А мы должны решить проблему всех будущих осеней. Итак, как получить больше мощности, не увеличивая вес котла?

Посреди гудящих цехов, в наступившей тишине, мы набрасывали на бумаге контуры будущего — долгосрочную, фундаментальную программу исследований. К утру на столе лежали три листа, на каждом из которых была сформулирована ключевая задача, определившая нашу работу на ближайшие месяцы.

Первое — высокотемпературный котел. Нам нужно было научиться работать с более высоким давлением пара, что давало бы больше мощности на единицу веса. Это немедленно упиралось в качество нашей лучшей сварной стали и в технологию клепки, способную выдержать такое давление.

Второе — многоцилиндровая машина. Нужно было уходить от двухцилиндровой компаунд-схемы к более сложной, но и более сбалансированной четырехцилиндровой машине, которая давала бы ровную, мощную тягу без рывков.

И третье, самое сложное — система передачи. Необходимо было спроектировать прочный редуктор, чтобы понизить обороты двигателя, и примитивный дифференциал, чтобы эффективно передавать чудовищный крутящий момент на ведущие колеса, не ломая оси при поворотах.

Если смотреть совсем оптимистично, то после зимы, к весенней распутице, вполне реально сделать. Мелькнула мысль сделать раньше и на санях-вездеходах ворваться в Азов. Фантастика, конечно, но кто знает?