Имперский детектив КРАЙОНОВ. ТОМ II

Глава 14

Соня посмотрела на Женю и вдруг пискнула, почти по-детски:

— Мне тоже с вами идти?

Он на секунду задумался. Совсем на короткую, но заметную паузу — будто внутри себя решал что-то важное.

— А ты хочешь быть моим другом? — спросил он и как-то грустно усмехнулся, словно сам не верил, что этот вопрос вообще уместен.

— Ну… — она чуть замялась. — В принципе, у меня не так много друзей.

Почему-то, глядя на её лицо, я вдруг ясно понял: у неё их вообще нет.

Это нормально. Когда человек постоянно учится и всё время отдаёт учёбе, он довольно быстро перестаёт воспринимать окружающих людей как возможных друзей. Почти каждый начинает пытаться использовать тебя — если не как мозги, то как ресурс. А с её фигурой я бы даже предположил, что не только мозгами. И любой, кто хотя бы чуть умнее пробки от бутылки вина, в такой ситуации это быстро понимает.

С учётом её должности и того, что она вообще попала в канцелярию, можно было с уверенностью сказать — она умнее этой самой пробки. А значит, и разочароваться в людях успела быстро. Особенно теперь, когда она стала, возможно, одним из самых молодых представителей канцелярии в Серпухове. Зависть и злоба очень хорошо умеют отталкивать людей от таких девушек. А её достижения способствовали рождению таких чувств в окружающих.

И почему-то я был уверен, что она всё это прекрасно понимает.

— Да… — ответила она после паузы. — В принципе, хочу. А ты будешь со мной дружить?

У меня в голове пронеслось:

«Боже ты мой, что за детский сад „Ромашка“, куда я вообще попал?»

Нет, я, конечно, понимал, что всем здесь около двадцати. Но не до такой же степени.

Я решил закончить этот цирк с конями самым простым и рабочим способом:

— Ну, если мы будем стоять тут дальше и не подойдём к родителям, — сказал я, — мы вообще ни с кем не познакомимся.

— Да, — кивнула Соня. — Идёмте.

— Да, пошли, — поддержал Женя, будто был рад, что кто-то взял инициативу на себя.

Он повернулся и пошёл к своим родителям. Остановившись рядом с ними, выдавил:

— Мам, пап… это мои друзья.

К тому времени мы уже стояли рядом с ним.

Я мысленно стукнул себя по лбу.

Вот вроде адекватный, умный парень. А в такой ситуации — посыпался. Было видно, что ему это неприятно, неудобно, и где-то он даже стесняется собственного статуса. Хотя странно, конечно, стесняться статуса — но люди вообще странные существа.

Я понял, что если ничего не сделать, этот момент так и повиснет в воздухе. А у меня, во-первых, реально начинало ухудшаться самочувствие, а во-вторых, я действительно хотел есть. Работа с мыслями на предметах даётся мне тяжело, и откаты я чувствую довольно быстро.

Я шагнул вперёд.

— Давайте я нас нормально представлю, — сказал спокойно.

Я посмотрел сначала на отца, потом на мать.

— Меня зовут Роман Аристархович Крайонов. Барон. Частный детектив. Пару недель назад открыл агентство в Серпухове.

Кивнул в сторону Ксюши.

— Это Ксюша. Моя помощница и, если честно, то ли правая, то ли левая рука — мы сами ещё не определились.

Потом — на Женю.

— С Евгением вы знакомы. Он тоже часть моей команды. Правая или левая — вопрос всё тот же.

И наконец посмотрел на Соню.

— А это Соня. Мы познакомились сегодня. Представительница канцелярии. Отдел по вопросам аристократии.

Отец Жени внимательно посмотрел на меня. Взгляд у него был цепкий, оценивающий, но без открытой враждебности.

— Очень приятно, — сказал он уважительно. — Тогда и мы представимся.

Он чуть выпрямился, словно подчёркивая момент.

— Александр Фёдорович Решетников. Глава рода.

Женщина рядом с ним мягко улыбнулась.

— Любовь Васильевна Решетникова. Его жена.

Глава кивнул на Женю, уже без пафоса, почти по-домашнему:

— Евгений. Вы с ним тоже знакомы, но позвольте представить его полностью. Евгений Александрович Решетников. Единственный сын. И будущий глава рода.

Будь я чуть менее воспитанным и чуть более простым — я бы присвистнул.

Про Решетниковых я слышал.

Их основной контур — Москва, но влияние тянется по всей Московской области. И «по всей» — это не фигура речи. В одном регионе у них заводы, в другом — строительный бизнес, в третьем — логистика и ресурсы. Это уже не просто род. Это корпорация, завёрнутая в аристократическую форму.

С такими не просто считаются. Таких уважают, боятся, любят и подлизываются — в зависимости от ситуации.

И от этого мне стало ещё непонятнее поведение Жени.

Я мог предположить давление. Мог предположить конфликт ожиданий. Но даже сейчас, по первым впечатлениям, было ясно: эти люди не выглядели теми, кто ломает собственного сына. Им это просто не нужно. При их возможностях он мог бы вообще никуда не выходить и жить и он и ещё два-три поколения после него на автоматизме, ничем не занимаясь.

И именно поэтому вопрос «почему?» становился только острее.

— Саша, посмотри, как он исхудал, — первой не выдержала мама Жени.

Любовь Васильевна смотрела на сына с искренним беспокойством, словно он только что вернулся не из съёмной квартиры, а из долгой командировки на край света.

— Да не исхудал он, — отмахнулся Александр Фёдорович. — Что ты драматизируешь, Люба?

— Да нет, Саша, посмотри, — она шагнула ближе. — У него щёки впали. Ты что, не кушаешь, сынок?

— Да кушаю я, мам, — буркнул Женя. — Всё хорошо.

Ответил он так, как отвечают подростки: быстро, с лёгким раздражением и желанием, чтобы тему уже закрыли. И мне вдруг показалось, что рядом с родителями он и вправду становится младше — не по возрасту, а по состоянию.

И в этот момент я чётко понял: здесь нет злости, нет обиды, нет холодного конфликта. Это не ненависть и не разрыв. Это, скорее всего, порыв юношеского максимализма, который со временем превратился в принципиальную позицию.

По Жене было видно, что он относится к ним хорошо. Даже больше — тепло. Просто когда-то были сказаны слова. А слова, сказанные мужчиной, хочется держать. Даже если тяжело. Даже если со временем начинаешь сомневаться.

— Кстати, молодёжь, — вмешалась Любовь Васильевна, — а вы голодные?

Женя ответил резко, почти автоматически:

— Нет, мы поели.

— Нет, — тут же сказала Ксюша, даже не задумываясь. — Мы не поели.

— А я поела, — спокойно добавила Соня.

После этого все синхронно посмотрели на меня.

С таким видом, будто именно я сейчас должен вынести окончательное решение и определить судьбу вечера.

— Вообще-то, — сказал я, — я голодный. Но не хотел бы вас напрягать. Мы собирались поехать в одно отличное место и поесть плова.

— Какой плов?.. — удивилась Любовь Васильевна. — Давайте поедим нормально.

Александр Фёдорович кивнул, словно решение уже было принято без обсуждений.

— Мы, в принципе, тоже заехали сюда больше посмотреть на место, — сказал он. — Думали приобрести этот ресторан. Но, наверное, не будем. Здесь проблемы с безопасностью.

Моё внутреннее быдло снова едва не присвистнуло, но вслух я сказал спокойно:

— На самом деле, с безопасностью здесь всё неплохо. Скорее сыграл фактор планирования. Нужно немного расширить зону камер, а в целом уровень высокий.

— То есть вы здесь были по делу, а не поужинать? — уточнил он.

— Сначала поужинать, — ответил я. — А потом это превратилось в дело. К сожалению, подробности рассказать не могу, но с безопасностью здесь всё в порядке.

— Клятва? — понял он сразу.

— Клятва, — подтвердил я, отзеркалив его короткий кивок.

— Ладно, — махнул он рукой. — Тогда чего стоим? Пойдёмте поедим.

— Пройдёмте поедим, — поддержала Любовь Васильевна.

Соня, явно не до конца понимая происходящее, осторожно спросила:

— А как у вас здесь столик забронирован? Тут же постоянная очередь…

И тут все дружно рассмеялись.

Даже Александр Фёдорович — глава огромного рода — рассмеялся искренне, без пафоса.

Я повернулся к Соне:

— Соня, ты точно по делам аристократов работаешь? Может, в другом отделе?

— Точно, — смутилась она.

Это вызвало новую волну улыбок, и напряжение окончательно ушло.

— Идёмте, — сказал Александр Фёдорович, разворачиваясь к входу. — Для нас здесь всегда найдётся место.

И мы пошли внутрь.

Савелий Юрьевич приехал в поместье уже ближе к ночи. Не в основной дом, где его ждали бы лишние взгляды и привычные лица, а в тот участок владений, который держали «под другие задачи». Там не принимали гостей. Там решали то, что нельзя решать на людях.

Он прошёл внутрь спокойно, без спешки, будто возвращался в обычный кабинет. Охрана была позади него ровно на шаг и не задавала вопросов. Здесь вопросы задавал только он.

Комната для таких ситуаций находилась ниже жилых помещений. До неё вели ступени, каменная прохлада и короткий коридор, в котором звук шагов не разлетался, а вяз в стенах. Савелий знал это место на ощупь. Он не любил его. Он привык к нему.

Здесь были камеры для провинившихся людей, с которыми ещё имело смысл разговаривать. Камеры не для показательных наказаний и не для официальных процедур. Для личных разговоров. Для тех, после которых в документах остаётся пустота, а в жизни человека остаётся только то, что решит Савелий.

И в одной из этих камер, к его собственному удивлению, сидела его первая жена.

Первая любовь.

Та самая женщина, которую он когда-то любил по-настоящему. Ещё молодым, ещё до того, как слова «род», «статус» и «обязанность» стали тяжелее любого чувства. Они были тогда двумя молодыми аристократами, учились в одном университете, спорили, смеялись, строили планы, и ему казалось, что он сможет прожить жизнь иначе. Что он не повторит путь предков. Что не станет заводить себе больше жён. Что остановится на ней.

Потом прошло время, и Савелий понял простую вещь.

Это никогда не делалось ради любви. Это даже не делалось ради новых связей и красивых цепочек между семьями. Это делалось потому, что так надо. Потому что статус. Потому что так делал каждый его предок.

Когда у тебя много денег и возможностей, когда ты становишься главой рода, мир начинает требовать от тебя не выборов, а соответствия.

Он стал главой рода быстро. Слишком быстро.

Отец погиб в «случайном» ДТП, и Савелий занял место, которое давно считал своим. Историю оформили так, чтобы она выглядела простым несчастным случаем. А за то, что было на самом деле, ответил обычный простолюдин. И не только он. Его родственникам обеспечили жизнь на одно поколение вперёд. Деньги дают свободу ровно до того момента, пока люди не начинают вести себя так, будто они аристократы. Тогда свобода превращается в яму. Савелий это понимал. Он всегда понимал цену. Поймут ли эти люди эту цену. И воспользуются ли правильно этой возможностью.

Дальше всё пошло так, как «положено».

Вторая жена появилась не по капризу и не от большой страсти. Помоложе, посимпатичнее, из герцогского рода. Ему тогда было тридцать. Ей восемнадцать. Возраст бракосочетания. Герцог был счастлив отдать дочь. Вассальной клятвы он не давал, но часть акций своих предприятий отдал за небольшие деньги, чтобы новый зять расширял влияние и чувствовал себя увереннее. Савелий взял это спокойно, как берут нужный инструмент.

Прошло три года, и она тоже перестала быть интересной. Нет, он мог прийти к первой жене в комнату. Он иногда приходил. Редко. Зачем ему тридцатилетняя женщина, когда рядом ходит двадцатиоднолетняя? В этой логике не было чувств. В ней было только сравнение и привычка брать то, что проще.

Потом появилась новая фаворитка. Дочь графа. Здесь уже сыграл не расчёт и не родовая выгода. Сработал тот самый животный инстинкт, который приходит к мужчине вместе с дозволенностью. Савелий поймал себя на мысли, что та первая любовь была юношеской дуростью. Тогда он ещё не понимал, как устроен мир. Тогда он ещё хотел быть «не как все».

У его отца было шесть жён. У него пока три.

Он продолжал спускаться, а охрана осталась ждать наверху. Они знали, что господину не нужно мешать.

Вместе со ступенями менялось дыхание пространства. Сверху оставались свет, ткани, посуда, разговоры. Ниже появлялись камень, сырость, железо и тишина. Здесь часто появлялись те, кто пытался перейти ему дорогу. Недоброжелатели, конкуренты, люди, решившие, что Савелий должен уступить. Некоторые из них умирали здесь, не выходя из подвалов.

Это легко списать, когда у тебя есть связи с криминальным миром.

Савелий держал эти связи аккуратно, не выставляя их напоказ. Он лично знал, что за этим миром стоит Учитель. Так называл себя человек, которого никто в глаза не видел. Говорить, что кто-то был знаком с ним лично, было сложно. Лица нет, встреч нет, есть только решения, которые приходят как приказ.

Относительно недавно у Учителя появился новый ученик. Прошлый умер, и это тоже было характерно. Это произошло от руки самого же Учителя. В этом мире слабость не лечат. Слабость убирают.

Новый ученик был жив. Пока.

С ним Савелий был знаком лично. Маленький засранец. Просил всех называть себя боссом. Даже аристократов. Дерзость в нём была не подростковая, а холодная. Та, что не играет в храбрость и не пытается понравиться. Савелий не был дураком и понимал, что однажды этот гадёныш может стать не то что заменой Учителя. Он может стать больше. Лучше. Опаснее. Савелий не удивится, если со временем этот человек станет императором тёмной части Империи.

Сейчас эта мысль всплыла не случайно. Если придётся избавиться от первой жены, то к Учителю уже не обратишься. Он всех отправляет с такими вопросами к новому боссу. Значит, если что, нужно будет связываться с ним. Он создаст правильную легенду и скроет все следы. Так будет легче объяснить, куда пропала женщина, которую многие знают слишком давно, чтобы поверить в простую историю.

Крайонов об этом распространяться не будет. Савелий видел это в нём ещё там, в ресторане. Парню было важно другое. Работа. Своя траектория. Ему было плевать на чужие семейные развалы, пока они не мешают делу.

Савелий это понял окончательно, когда Роман никак не отреагировал на смерть Дмитрия. \

Парень в своём возрасте смотрел на смерть спокойно. Без паузы, без дрожи, без попытки сделать вид, что ему тяжело. Савелий не делал выводов вслух. Он просто отметил. Такое спокойствие не появляется из воздуха.

Это означало одно.

В нём уже что-то сломано.

Как и во всех, кто в этом мире действительно чего-то добивается.

— Дорогой это ты…

Раздалось в глубине подземелья.

«Да дорогая это я.» Хищно улыбнулся глава рода Змеевских. «Сейчас будет кайф…»

Я лежал на матрасе и смотрел в потолок.

Рядом Ксюша что-то бубнила себе под нос — злое, невнятное, совершенно бессмысленное. Скорее даже не слова, а обрывки эмоций, которые вываливались наружу без всякой системы.

Ужин прошёл замечательно. Даже слишком. К концу вечера Женя, кажется, всё-таки договорился со своими родителями, что будет их навещать. Не завтра, не сразу, но хотя бы иногда.

Первый шаг сделан, и это уже неплохо.

После этого, немного разгорячённые алкоголем и действительно отличной едой, мы разъехались по домам.

Мы с Ксюшей — ко мне.

Женя — к себе, в свою квартиру.

А куда поехала Соня — я не знал. Да и, если честно, мне было тогда не до этого.

Ксюша перебрала.

Сильно.

Она пошатывалась, висла на мне, путалась в шагах, признавалась в любви с таким напором, будто завтра наступит конец света. И вот уже в четвёртый раз за последние полчаса я буквально выгонял её обратно на кровать.

И в голове крутилась одна простая мысль: я сегодня вообще посплю или так и буду отбиваться от голодной самки богомола?

Потому что почему-то у меня было стойкое ощущение, что если я оставлю её рядом, то останусь без головы. В прямом или переносном смысле — вопрос открытый.

Больше всех от этого нервничал кот.

Он привык спать у меня на груди, считал это своим законным местом и своим законным временем. А из-за того, что Ксюша постоянно приползала обратно, вся эта схема рушилась. Мне приходилось вставать, аккуратно, но настойчиво отправлять её обратно на кровать, а кот в это время смотрел на меня с таким выражением, будто я лично испортил ему жизнь.

Нет, у меня была идея уложить её так, чтобы она уснула, а потом самому перебраться на кровать. Но она же начинала шалить руками там, где не надо. А там, где не надо, становилось очень надо, потому что всё-таки я мужской организм, которому надо там, где не надо.

Ну вроде бы она засопела. Вроде бы ночь настала.

Ну и слава Богу.

Я закрыл глаза и начал засыпать.

— Крайонов, ну почему ты такой козёл?

«Да когда ты уже угомонишься, неугомонная?»