Игры с огнем (СИ)

Глава 6 Линия защиты

К зданию Промышленной академии я подошел в восемь утра. Серое четырехэтажное строение с колоннами у входа выглядело внушительно, но не броско. Типичная московская архитектура прошлого столетия, соединявшая классические элементы с практичностью казенных учреждений.

Неприметная табличка на входной двери указывала: «Химическая лаборатория, корпус № 3». Я взглянул на часы. Приехал на полчаса раньше назначенного времени. Так даже лучше, меньше шансов привлечь внимание.

Вахтер с седыми усами и цепким взглядом проверил пропуск, который успел добыть для меня Головачев.

— К кому направляетесь, товарищ? — спросил он, возвращая документ.

— К профессору Ипатьеву, по предварительной договоренности.

— Третий этаж, лаборатория двадцать шесть. Не заблудитесь?

Я уверенно кивнул и направился к лестнице, ощущая тяжесть портфеля с образцами нефти и документами. Каждый шаг гулко отдавался в пустом коридоре.

Учебный корпус просыпался медленно. Занятия начинались только в девять.

На площадке второго этажа мне встретилась молодая женщина в белом лабораторном халате. Она торопливо поправила выбившуюся из-под косынки русую прядь и с любопытством взглянула на меня.

— Вы к профессору? — внезапно спросила она.

— Да, к Ипатьеву.

— Владимир Николаевич уже на месте, — кивнула она. — Он приходит раньше всех. С пяти утра в лаборатории.

Поблагодарив, я продолжил подъем. Третий этаж встретил меня запахами лаборатории, смесью химических реактивов, горячего стекла и кипящих жидкостей. Я нашел нужную дверь, на которой висела потемневшая от времени табличка: «Лаборатория каталитических процессов».

Постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.

Просторное помещение с высокими потолками напоминало алхимическую мастерскую средневекового волшебника. Десятки стеклянных колб и реторт на штативах, змеевики перегонных аппаратов, мерцающие спиртовки под пробирками. В воздухе висел легкий голубоватый дымок.

У дальнего стола, склонившись над микроскопом, сидел невысокий седой человек. Его аккуратная бородка и золотое пенсне придавали сходство с земским врачом дореволюционной эпохи.

— Владимир Николаевич, — негромко позвал я.

Профессор Ипатьев поднял голову. Его проницательные глаза за стеклами пенсне мгновенно оценили мой облик.

— Леонид Иванович! — он поднялся, отряхивая халат. — Наконец-то вы в Москве. Наслышан о вашем нефтепроводе, поздравляю с успехом.

Мы обменялись крепким рукопожатием. Несмотря на возраст, а профессору перевалило за шестьдесят, его ладонь оказалась сухой и крепкой.

— Спасибо, что согласились встретиться, Владимир Николаевич, — сказал я, оглядываясь по сторонам. — Обстановка в столице непростая.

— Да-да, — профессор понимающе кивнул и указал на дверь в глубине лаборатории. — Пройдемте в мой кабинет. Там безопаснее для разговоров.

Крохотная комнатка за лабораторией едва вмещала письменный стол, заваленный бумагами, два стула и узкий книжный шкаф. На стене старая схема периодической системы Менделеева и портрет самого Дмитрия Ивановича в простой деревянной рамке.

Профессор прикрыл дверь и запер ее на ключ.

— Предосторожность не помешает, — пояснил он. — Мой ассистент, конечно, вне подозрений, но времена такие. Итак, рассказывайте, с чем пожаловали.

Я раскрыл портфель и достал запечатанный ящичек с образцами нефти.

— Привез вам последние результаты с промысла. Островский усовершенствовал процесс удаления серы.

Глаза Ипатьева загорелись профессиональным интересом. Он осторожно открыл ящичек, достал пробирку с темной жидкостью, поднес к свету настольной лампы.

— Заметно чище, чем два месяца назад, — заметил он, покачивая пробирку. — Цвет более равномерный, без характерной мути. Как достигли?

— Двухступенчатый процесс, — ответил я, разворачивая схему на столе. — Сначала обычная очистка щелочью для удаления основных сернистых соединений. А затем Островский предложил дополнительную обработку раствором хлористого алюминия в присутствии активированного угля. По вашей рекомендации, помните?

Ипатьев наклонился над схемой, изучая ее с жадным интересом истинного ученого.

— Интересно, весьма интересно, — пробормотал он. — А катализаторы?

— Вот здесь самое важное, — я достал еще одну схему. — Мы используем никель-молибденовый катализатор на алюминиевой подложке. Островский обнаружил, что при определенной температуре активность катализатора повышается в разы.

Следующие полчаса прошли в погружении в технические детали. Профессор задавал точные, иногда неожиданные вопросы, делал пометки в блокноте, временами восхищенно качал головой.

— А фракционный состав? — спросил он наконец.

Я протянул ему таблицу с результатами лабораторных испытаний.

— Вот, смотрите. После переработки получаем до тридцати процентов бензиновых фракций, около сорока процентов керосиновых и дизельных, остальное — мазут и тяжелые остатки.

Ипатьев надолго погрузился в изучение цифр, иногда тихо присвистывая от удивления.

— Феноменально, — произнес он наконец. — Для высокосернистой нефти это выдающийся результат. Не уступает бакинской по выходу легких фракций. А по некоторым параметрам даже превосходит.

— Именно об этом я и хотел с вами поговорить, Владимир Николаевич, — я понизил голос. — В Москве формируется комиссия по проверке эффективности нашего промысла. За этим стоит Студенцов и «Южнефть». Они хотят доказать, что разработка нашего месторождения нерентабельна и экономически необоснованна.

Профессор нахмурился.

— Неудивительно. Ваши успехи многим не дают покоя. Особенно тем, кто привык к монополии на нефтедобычу.

— Мне нужна научная аргументация, — продолжил я. — Доказательства, что наша технология переработки высокосернистой нефти имеет не только текущую, но и долгосрочную перспективу. Что это направление стратегически важно для страны.

Ипатьев встал и прошелся по крохотному кабинету, задумчиво поглаживая бородку.

— Сейчас все проверяют на соответствие генеральной линии, — пробормотал он. — Ищут не рациональность и эффективность, а соответствие политическим установкам. Нам нужно связать ваши достижения с индустриализацией и оборонным потенциалом.

Он вернулся к столу и быстро набросал план на листе бумаги.

— Смотрите. Первый аргумент — географический. Ваше месторождение находится в центральной части страны, защищено от возможных военных действий на границах. Это стратегическое преимущество.

Я кивнул, делая пометки в блокноте. Такой аргумент я уже использовал, когда обосновывал необходимость разведки нового месторождения. Ничего, скажу его снова. Повторение мать учения.

— Второй аргумент — технологический, — продолжал профессор. — Разработанные вами методы очистки высокосернистой нефти — это новое слово в нефтепереработке. Страна получает собственную передовую технологию, независимую от иностранных патентов.

— А третий?

— Экономический и оборонный одновременно, — Ипатьев понизил голос почти до шепота. — Высокое содержание серы в нефти — это не недостаток, а преимущество. Сера — ценное химическое сырье, особенно для производства серной кислоты, без которой невозможна химическая промышленность. И что крайне важно — производство взрывчатых веществ.

Он быстро нарисовал на листе химическую формулу.

— Видите? Нитрация органических соединений, ключевая реакция для производства взрывчатки, невозможна без серной кислоты.

Я внимательно слушал, понимая ценность этого аргумента. В текущей международной обстановке все, что связано с оборонной промышленностью, получало безоговорочный приоритет.

— Но этого мало, — продолжил профессор. — Нужно подкрепить аргументы практическими доказательствами. Я предлагаю провести прямо сейчас несколько экспериментов с вашими образцами. Покажем реальные преимущества вашей нефти для производства специальных топлив.

Он достал из шкафа крошечный стеклянный аппарат, напоминающий миниатюрную ректификационную колонну.

— Это мое последнее изобретение. Лабораторная установка для каталитического крекинга. Она позволяет моделировать промышленный процесс переработки в миниатюре.

Следующий час мы провели в основном помещении лаборатории, проводя серию экспериментов. Профессор работал с удивительной точностью и скоростью. Его руки, иссеченные морщинами и пятнами от химических реактивов, двигались с уверенностью опытного хирурга.

На одной из колб я заметил свежую этикетку с грифом «СОВ. СЕКРЕТНО».

— Что это? — тихо спросил я.

Ипатьев бросил быстрый взгляд по сторонам.

— Работа для авиационной промышленности, — шепнул он. — Высокооктановый бензин для новых двигателей. Ваша нефть, кстати, идеально подходит для этой цели после соответствующей обработки.

К концу экспериментов мы получили несколько пробирок с различными фракциями, полученными из нашей нефти. Профессор аккуратно запечатал их и подписал.

— Вот, — он протянул мне коробочку с образцами. — Здесь документальное доказательство ценности вашей технологии. В первой пробирке — авиационный бензин с октановым числом девяносто, во второй — специальное дизельное топливо для танковых двигателей, в третьей — пиролизная смола, исходное сырье для синтетического каучука.

Я аккуратно убрал пробирки в портфель.

— Спасибо, Владимир Николаевич. Это неоценимая помощь.

Профессор снял пенсне и устало протер глаза.

— Ваше дело правое, Леонид Иванович. Мы открываем новую страницу в отечественной нефтехимии. Иногда мне кажется, что настоящая промышленная химия в нашей стране только начинается.

Он помолчал, затем тихо добавил:

— Однако будьте крайне осторожны. Времена изменились. Наука все больше политизируется. Многих из моих коллег уже… нет с нами.

— Я слышал, что и у вас были неприятности, — осторожно заметил я.

Тень пробежала по лицу профессора.

— Были беседы, да, — он нервно поправил манжету. — Интересовались моими связями с германскими коллегами. И странные вопросы задавали. Мол, почему мои исследования каталитического крекинга так похожи на работы компании Standard Oil. Намекали на шпионаж.

Я понимающе кивнул. В нынешней атмосфере любой международный научный контакт мог стать поводом для подозрений.

— Что вы планируете дальше? — спросил профессор, меняя тему.

— Завтра встречаюсь с представителем военного ведомства. Нужно заручиться поддержкой оборонщиков. Затем попытаюсь добиться аудиенции у Орджоникидзе.

Ипатьев задумчиво покачал головой.

— С Серго непросто встретиться в нынешней обстановке. Но если удастся, то у вас хороший шанс. Он ценит практические результаты и технический прогресс.

Профессор посмотрел на часы и вздохнул:

— Мне пора на лекцию. А вам, Леонид Иванович, я бы рекомендовал не задерживаться в академии. Здесь многие двери имеют глаза и уши.

Мы попрощались у выхода из лаборатории. Профессор выглядел усталым, но в его глазах по-прежнему светился живой огонь научного поиска.

— Держитесь, Владимир Николаевич, — сказал я на прощание.

— И вы держитесь, — он крепко пожал мою руку. — Наше дело правое. Наука в конечном счете побеждает любую политику. Пришлите мне телеграмму о результатах заседания комиссии.

— Обязательно.

Я вышел из здания академии, щурясь от яркого мартовского солнца. Портфель с бесценными доказательствами и аргументами оттягивал руку. Впереди ждала встреча с военными, и я должен тщательно подготовиться к ней.

Только поворачивая за угол, я заметил невысокого человека в сером пальто, который слишком внимательно изучал витрину книжного магазина напротив академии. Наши взгляды на мгновение встретились, и он поспешно отвернулся.

За мной следили. Игра началась.

Но еще после встречи с Ипатьевым я направился прямиком в здание ВСНХ на Варварской площади. Массивное строение из серого камня, бывший доходный дом, теперь приютило множество отделов и управлений, ведающих судьбой всей промышленности огромной страны.

Головачев ждал меня у бокового входа, нервно поглядывая на часы. Увидев меня, он заметно оживился.

— Наконец-то! Документы подготовлены, они в канцелярии топливного отдела. Нужно успеть ознакомиться с ними до начала предварительного совещания.

Мы поднялись по широкой мраморной лестнице на третий этаж, где вереницы одинаковых дверей с табличками уходили в обе стороны длинного коридора. Кипела обычная канцелярская жизнь: курьеры с папками сновали между кабинетами, машинистки выносили бумаги на подпись, инженеры в потертых пиджаках сосредоточенно изучали чертежи, прислонившись к подоконникам.

— Сначала зайдем к Комарову, — тихо инструктировал меня Головачев. — Он секретарь топливной секции, но тайно симпатизирует нашему делу. Покажет предварительное заключение комиссии.

Мы свернули в боковой коридор, менее людный и освещенный тусклыми электрическими лампами в жестяных абажурах. Воздух здесь отдавал канцелярской пылью и табачным дымом.

Внезапно дверь одного из кабинетов распахнулась, и в коридор вышли двое. Я инстинктивно замедлил шаг. Впереди, в каких-то десяти шагах от нас, стоял Игорь Платонович Студенцов.

В безупречном костюме-тройке английского сукна, с белоснежным платком, выглядывающим из нагрудного кармана, он что-то негромко объяснял сопровождающему его мужчине, указывая на бумаги в раскрытой папке.

Головачев резко втянул воздух сквозь зубы, но было поздно отступать. Студенцов, словно почувствовав наше приближение, поднял голову. На мгновение в его необычных серо-зеленых глазах промелькнуло удивление, быстро сменившееся расчетливым интересом.

— Какая неожиданная встреча, — произнес он с легким оканьем, закрывая папку и передавая ее своему спутнику. — Сам товарищ Краснов пожаловал в нашу скромную обитель.

Он сделал едва заметный жест рукой, и его сопровождающий, коротко кивнув, исчез за ближайшей дверью, оставив нас наедине в полутемном коридоре.

— Добрый день, Игорь Платонович, — я старался говорить спокойно, протягивая руку для приветствия. — Действительно, неожиданная встреча.

Его ладонь оказалась сухой и неожиданно горячей. Он слегка задержал рукопожатие. Ровно настолько, чтобы это стало заметно.

— Семен Артурович, оставьте нас, пожалуйста, — обратился Студенцов к моему спутнику, не сводя с меня внимательного взгляда. — Думаю, у нас с Леонидом Ивановичем найдется пара минут для приватной беседы.

Головачев вопросительно глянул на меня, и я едва заметно кивнул. Он неохотно удалился, бросив на прощание предостерегающий взгляд.

Студенцов извлек из кармана платок тончайшего льна и аккуратно промокнул губы. Странная привычка, о которой меня предупреждал Мышкин.

— Вы, должно быть, прибыли в Москву из-за предстоящего заседания комиссии? — спросил он с деланной непринужденностью, указывая на дверь ближайшего пустого кабинета. — Позвольте пригласить вас. В коридорах не слишком удобно беседовать.

В маленьком кабинете пахло чернилами и свежеотпечатанными бумагами. Студенцов прикрыл дверь и жестом предложил мне сесть в потертое кожаное кресло для посетителей.

Сам он встал у окна, сложив руки за спиной. За мутноватым оконным стеклом виднелась оживленная Варварская площадь с конками и автомобилями.

— Наслышан о ваших успехах, Леонид Иванович, — начал он, рассматривая меня с едва уловимой улыбкой. — Нефтепровод в такие сжатые сроки — впечатляющее достижение. И в таких суровых условиях.

— Благодарю, — я слегка наклонил голову. — Коллектив промысла работал с полной отдачей.

— Да-да, коллектив, — он снова извлек платок и промокнул губы. — Замечательное слово. За ним так удобно скрываться, не правда ли?

В его тихом, вкрадчивом голосе появились стальные нотки.

— Я не совсем понимаю, о чем вы, — произнес я, внутренне напрягаясь.

Студенцов оторвался от созерцания площади и повернулся ко мне. В серо-зеленых глазах мелькнул холодный огонек.

— Тогда позвольте уточнить. Промысел, безусловно, показывает выдающиеся результаты. Но методы… методы вызывают определенные вопросы.

Он сделал мягкий, почти кошачий шаг к столу и опустил на него ладони.

— Ваша система договоров с поставщиками в обход централизованного снабжения, частные соглашения с иностранными фирмами, особые премиальные для работников… все это создает опасный прецедент, товарищ Краснов. Очень опасный.

Я выпрямился в кресле, встречая его взгляд.

— Все наши методы абсолютно законны и соответствуют постановлениям правительства о хозрасчете. Более того, они доказали свою эффективность на практике. Промысел не только самоокупается, но и приносит существенную прибыль государству.

Студенцов издал тихий смешок и снова промокнул губы платком.

— Эффективность, прибыль… О, Леонид Иванович, неужели вы думаете, что в нынешних условиях это главные критерии? — Он покачал головой с выражением почти отеческой снисходительности. — Политическая линия, идеологическая чистота методов гораздо важнее сиюминутных экономических показателей.

Он отошел от стола и присел на край, оказавшись почти вплотную ко мне.

— Сегодня поступили весьма любопытные материалы, — понизив голос до доверительного шепота, произнес он. — О вашем прошлом. О некоторых… нетипичных обстоятельствах вашего появления на промысле.

Мой пульс участился, но я сохранил невозмутимое выражение лица.

— Не понимаю, о чем речь.

— О многих странностях, — Студенцов наклонился еще ближе, и я уловил запах дорогого одеколона. — Например, о вашей необычайной эрудиции в области технических решений, которые еще даже не опубликованы. О вашем поразительном предвидении конъюнктуры рынка.

Он говорил с особым нажимом, не сводя с меня испытующих глаз. Я понимал, что он намекает на мою сверхъестественную проницательность, но также осознавал, что он вряд ли знает всю правду обо мне.

— Многие люди обнаруживают в себе скрытые таланты, — спокойно ответил я. — Это известный факт.

— Несомненно, — согласился Студенцов с тонкой улыбкой. — Но в некоторых случаях масштаб этих… талантов вызывает определенные подозрения. Особенно когда речь идет о стратегически важных отраслях промышленности.

Он снова выпрямился и отошел к окну, давая мне возможность перевести дыхание.

— Знаете, Леонид Иванович, — продолжил он, глядя на площадь, — у меня на столе лежит папка с очень интересными документами. Вот, например, — он обернулся, — сравнительный анализ ваших технических решений и некоторых разработок американской компании Standard Oil. Поразительное сходство, вы не находите?

Ого. Как раз то же, что недавно говорил мне Ипатьев. Это совпадение? Вряд ли.

— Ничего удивительного, — парировал я. — Научно-техническая мысль часто движется параллельными путями. Вспомните историю с телефоном Белла и Грея.

— О, я понимаю, — кивнул Студенцов, снова промокая губы. — Просто иногда возникают не совсем приятные вопросы. О возможном доступе к закрытой зарубежной информации. О каналах ее получения. О людях, которые могли бы такие каналы обеспечить.

Он сделал паузу, позволяя мне в полной мере осознать смысл сказанного. Намек был более чем прозрачен. Обвинение в шпионаже, в получении секретной информации от иностранных агентов.

— Это абсурдные инсинуации, — твердо сказал я. — Все наши технические решения основаны на отечественных разработках. Профессор Ипатьев может это подтвердить.

— Ах, Ипатьев, — Студенцов покачал головой с притворным сожалением. — Талантливый химик, несомненно. Но его частые контакты с зарубежными коллегами… Сейчас это рассматривается не слишком благосклонно, знаете ли.

Он опустился в кресло за столом и сложил руки домиком, внимательно изучая меня.

— Кстати, о вашем сегодняшнем визите к профессору. Весьма… продуктивная встреча, я полагаю?

У меня похолодело внутри. Он знал о моем визите в лабораторию Ипатьева. Значит, за мной следили с самого приезда в Москву.

— Обычная консультация по техническим вопросам, — ответил я, стараясь говорить спокойно.

— Разумеется, — согласился Студенцов с едва заметной усмешкой. — Хотя некоторые секретные военные разработки, которые вы там обсуждали… Впрочем, это уже не моя компетенция.

Он открыл ящик стола и извлек тонкую папку темно-синего цвета.

— Знаете, что здесь? — спросил он, поглаживая обложку. — Некоторые документы о ваших похождениях. О некоторых… нестандартных методах финансирования вашего промысла. О связях с частными торговцами. О валютных операциях через рижские банки.

Я понимал, что прямого опровержения от меня не ждут. Это была часть игры — намеки, полутона, недосказанности.

— На заседании комиссии я представлю полную документацию по всем финансовым операциям промысла, — твердо заявил я. — Все они проведены в строгом соответствии с действующим законодательством.

— О, я не сомневаюсь в вашей… юридической осмотрительности, — Студенцов снова промокнул платком уголки губ. — Но иногда даже безупречные с формальной точки зрения действия могут в определенном контексте приобретать совершенно иной оттенок.

Он произнес последнюю фразу небрежно, словно вскользь, но я уловил в его глазах внимательное наблюдение за моей реакцией.

— Игорь Платонович, — я медленно поднялся, — думаю, бессмысленно продолжать этот разговор. Все ваши намеки и инсинуации рассыплются при первом соприкосновении с фактами. Наш промысел образец эффективного хозяйствования, и комиссия это подтвердит.

Студенцов тоже встал, сохраняя на лице выражение доброжелательного внимания.

— Не сомневаюсь, что вы подготовитесь к заседанию самым тщательным образом, — сказал он, делая акцент на слове «подготовитесь». — Хотя не знаю, поможет ли это вам.

Он снова улыбнулся. Улыбкой, не затрагивающей холодные глаза.

— Леонид Иванович, позвольте дать вам дружеский совет, — произнес он, направляясь к двери. — Промышленность страны стремительно меняется. Происходит централизация управления, усиление плановых начал. Такие полусамостоятельные образования, как ваш промысел, постепенно уходят в прошлое. Не стоит сопротивляться неизбежному. Это бесполезно и небезопасно.

Он открыл дверь, пропуская меня вперед.

— До встречи на заседании комиссии, товарищ Краснов. Оно обещает быть весьма познавательным для всех участников.

Я вышел в коридор, чувствуя, как холодная ярость поднимается внутри. Студенцов явно уверен в своей победе. Он располагал какими-то материалами, которые считал своим козырем.

Но я не собирался сдаваться. Посмотрим, кто кого.

Головачев ждал меня в конце коридора, нервно перебирая бумаги.

— Что он хотел? — тихо спросил он, когда мы отошли на безопасное расстояние.

— Припугнуть, — коротко ответил я. — И кажется, у него действительно есть какой-то козырь. Нужно срочно встретиться с Мышкиным. Узнать, что именно задумал Студенцов.

Мы быстрым шагом направились к выходу из здания. Я ощущал на себе чей-то пристальный взгляд, но не обернулся.

Время открытого противостояния еще не пришло. Сейчас нужно тщательно подготовиться к решающей схватке, собрать все возможные ресурсы и союзников.

А еще выяснить, какие именно «компрометирующие материалы» Студенцов собирался использовать против меня и промысла.