Игры с огнем (СИ)

Глава 21 Многоходовка

Квартира на Солянке встретила Криворукова полумраком и запахом застоявшегося воздуха. Невысокий худощавый человек с глубоко запавшими глазами, нервно теребивший пуговицу на пиджаке, он выглядел осунувшимся и изможденным.

— Присаживайтесь, Петр Дмитриевич, — Мышкин указал на кресло возле окна. — Чай будете?

— Нет, спасибо, — Криворуков остался стоять, подозрительно оглядывая комнату. — Григорьев сказал, вы хотите поговорить о «Южнефти».

— Не совсем, — Мышкин закрыл шторы. — Точнее, не только о тресте. О Студенцове.

При упоминании этой фамилии Криворуков вздрогнул:

— Я не хочу говорить о нем. Хватит с меня неприятностей.

— А если я скажу, что Студенцов скоро получит то, что заслужил? И что вы можете помочь этому процессу?

Криворуков прищурился:

— Кто вы? Из органов?

— Скажем так, я представляю людей, заинтересованных в том, чтобы справедливость восторжествовала, — уклончиво ответил Мышкин. — Студенцов многим перешел дорогу.

— Мне в том числе, — горько усмехнулся Криворуков. — Уничтожил карьеру из-за того, что я осмелился указать на ошибки в расчетах по нефтепроводу.

Мышкин внимательно наблюдал за бывшим заместителем Студенцова, отмечая гримасы ненависти, искажающие его лицо при каждом упоминании имени шефа.

— У вас есть шанс вернуться, — тихо сказал Мышкин. — И не просто вернуться, а занять его место.

Криворуков рассмеялся:

— Смешно. У Студенцова покровители на самом верху. Он непотопляем.

— Ничто не вечно в этом мире, — Мышкин достал из портфеля тонкую папку. — Особенно, если есть убедительные доказательства его преступной деятельности.

Он раскрыл папку и выложил на стол несколько документов. Криворуков нерешительно подошел, взглянул на бумаги и побледнел.

— Откуда у вас… Это же секретная документация треста! — он схватил один из листов. — «Южнокавказский проект»! Но ведь мы уничтожили все копии! Только у меня остались документы. И то не все.

— Не все, как видите, — Мышкин указал на другие документы. — А вот финансовые отчеты. Обратите внимание на расхождения в цифрах. И на подписи под фиктивными актами приемки. Давайте сопоставим с теми, что имеются у вас.

Криворуков опустился в кресло, лихорадочно перебирая документы.

— Если это станет известно… — прошептал он. — Студенцову конец. Здесь как раз то, что не хватает у меня.

— Именно, — Мышкин сел напротив. — Вопрос только в том, кто предъявит эти документы. Анонимный доносчик или официальный свидетель?

— Вы хотите, чтобы я дал показания? — Криворуков поднял взгляд.

— Если бы бывший заместитель Студенцова, человек, знавший всю кухню треста изнутри, обратился в соответствующие органы… — Мышкин сделал выразительную паузу. — Это был бы не просто гвоздь, а целый кол в крышку гроба вашего бывшего шефа.

Криворуков молчал, нервно постукивая пальцами по столу.

— А гарантии? — наконец спросил он. — Студенцов не из тех, кто прощает.

— Полная защита, — твердо сказал Мышкин. — И должность, как минимум не ниже прежней. Возможно, даже кресло самого Студенцова.

Это был блеф, но Мышкин знал психологию таких людей, как Криворуков. Амбициозных, обиженных, мечтающих о реванше.

— Хорошо, — после долгой паузы произнес Криворуков. — Что я должен сделать?

Мышкин достал из портфеля еще одну папку:

— Здесь готовое заявление в Партийный контроль и ОГПУ. Перепишите его от руки, добавьте известные вам факты. Завтра в десять утра отнесете лично в приемную наркомата Рабкрина. Спросите товарища Бирюкова. Он уже будет предупрежден.

Криворуков взял папку:

— А эти документы? — он указал на разложенные на столе бумаги.

— Оригиналы останутся у меня, — Мышкин начал собирать их. — Вы получите копии вместе с заявлением. И помните: ни слова никому о нашей встрече.

Криворуков кивнул:

— Я все понимаю. Не первый год в системе.

Когда он ушел, Мышкин еще некоторое время сидел в тишине, размышляя. Криворуков казался искренним в своей ненависти к Студенцову, но всегда оставался риск двойной игры. Впрочем, другого пути не было. Операции такого масштаба всегда требовали союзников.

Оставалось надеяться, что страх и жажда мести окажутся сильнее, чем любые другие соображения.

Мартовский парк на окраине Москвы пуст в этот ранний час. Лишь редкие любители свежего воздуха прогуливались по дорожкам среди яблонь с еще голыми ветками.

Мышкин медленно шел по извилистой тропинке, ведущей к небольшому пруду. Он знал, что его уже заметили и ведут наблюдение. Не случайно дворник так старательно подметал дорожку у входа, а пожилая женщина на скамейке слишком пристально разглядывала страницы книги.

У пруда на скамейке сидел крепкий мужчина в военной гимнастерке без знаков различия. При приближении Мышкина он даже не повернул головы, продолжая бросать хлебные крошки уткам.

— Хорошая погода, Николай Петрович, — произнес Мышкин, присаживаясь рядом.

— Для марта прохладно, — ответил военный. — Но для наших дел в самый раз.

Майор Соломин, сотрудник военной контрразведки, считался одним из лучших аналитиков в отделе. Их знакомство с Мышкиным началось еще в Гражданскую, когда оба работали в особом отделе Южного фронта.

— Как Марья Степановна? — поддерживая будничный разговор, спросил Мышкин.

— Болеет, — коротко ответил Соломин. — Врачи говорят, нужно лечение в Крыму. Но с путевками сложно.

— Могу помочь, — Мышкин достал из кармана конверт. — Здесь направление в санаторий НКВД под Ялтой. Забронировано на май-июнь.

Соломин принял конверт, заглянул внутрь, удостоверившись, что там действительно путевки, а не только документы по делу.

— Благодарю, — он спрятал конверт во внутренний карман гимнастерки. — Чем обязан такому вниманию?

— У нас появилась интересная информация, — Мышкин перешел к делу. — Касается возможной утечки секретных сведений по нефтяным месторождениям.

Соломин напрягся:

— Через кого?

— Игорь Платонович Студенцов. Руководитель «Южнефти». Фактический руководитель.

— Знаю такого, — Соломин нахмурился. — Он проходил по нашим сводкам в связи с зарубежными контактами. Но конкретики не было.

— Теперь есть, — Мышкин достал из другого кармана плоский пакет. — Здесь копии документов, подтверждающих его связь с английской разведкой. Он передавал данные о стратегических запасах нефти через своего человека в торгпредстве.

Соломин взял пакет, не раскрывая:

— Насколько надежны источники?

— Абсолютно. Личные записи самого Студенцова. Плюс свидетельские показания его бывшего заместителя. Есть еще финансовые документы, подтверждающие получение средств из-за рубежа.

Соломин задумчиво смотрел на уток, плавающих в пруду:

— Студенцов фигура влиятельная. Связан с высокими чинами в ВСНХ и Наркомвнешторге. Голыми руками его не возьмешь.

— Поэтому мы и обращаемся к вам, — Мышкин слегка понизил голос. — Обычные каналы могут не сработать. Но военная контрразведка… Особенно если речь идет о стратегических ресурсах и национальной безопасности.

Соломин кивнул:

— Разумно. Особенно сейчас, когда отношения с англичанами обостряются. — Он похлопал по карману с документами. — Изучу материалы. Если все подтвердится, запустим проверку по линии стратегических объектов. А там уже и другие подключатся.

— Только необходимо действовать быстро, — подчеркнул Мышкин. — У Студенцова везде уши. Если он почувствует опасность, может замести следы или скрыться.

— Завтра же доложу руководству, — заверил Соломин. — Если факты подтвердятся, к концу недели Студенцов будет под колпаком. А там и до ареста недалеко.

Они еще некоторое время обсуждали детали предстоящей операции, затем Соломин поднялся:

— Буду держать связь через обычный канал. Если возникнут вопросы или понадобятся дополнительные материалы, ты знаешь, где найти.

Мышкин тоже встал:

— Удачи, Николай Петрович. И привет Марье Степановне.

Они разошлись в разные стороны, как незнакомые люди. Мышкин направился к выходу из парка, где его ждал неприметный «Форд» с водителем.

Третья линия атаки на Студенцова была запущена.

Приемная Студенцова в здании управления «Южнефти» гудела как потревоженный улей. Секретарши носились с бумагами, телефоны звонили не переставая, а из-за закрытых дверей кабинета доносился громкий раздраженный голос хозяина.

Виновниками переполоха стали трое угрюмых мужчин в строгих костюмах, прибывших с утра с предписанием из Наркомтяжпрома. Комиссия по проверке финансовой дисциплины, без предварительного уведомления, требовала доступа ко всей документации треста.

— Товарищ Студенцов, вы не можете отказать нам в предоставлении документов, — настойчиво повторял руководитель комиссии, немолодой сухопарый человек с цепким взглядом из-под кустистых бровей. — У нас официальное предписание, подписанное лично товарищем Орджоникидзе.

Студенцов, плотный мужчина лет сорока с залысинами на высоком лбу, нервно ходил по кабинету:

— Разумеется, товарищ Носов, никто не отказывает. Но нельзя же вот так, без предупреждения! У нас отчетный период, документы в работе, часть в филиалах…

— Тем лучше, — невозмутимо ответил Носов. — Увидим реальное положение дел, а не подготовленные специально к проверке отчеты.

Студенцов бросил быстрый взгляд на финансового директора Сизова, который стоял у окна с каменным лицом.

— Хорошо, — наконец сдался Студенцов. — Дмитрий Иванович, распорядитесь предоставить комиссии все необходимые документы. И выделите им кабинет для работы.

Сизов кивнул и вышел. Студенцов повернулся к проверяющим:

— Я все же хотел бы знать, что именно вызвало такую срочную проверку? Может быть, какие-то конкретные сигналы?

Носов пожал плечами:

— Обычная плановая проверка финансовой дисциплины. Проводим по всем трестам Наркомтяжпрома.

Это ложь, и Студенцов это понимал. Такие внезапные проверки не проводились без серьезных оснований. Кто-то явно копал под него.

— Надолго к нам? — спросил он, пытаясь сохранить деловой тон.

— Как получится, — уклончиво ответил Носов. — Неделя, может быть, две. Зависит от состояния документации.

Когда проверяющие удалились, Студенцов вызвал секретаршу:

— Анна, соедините меня с Лаврентьевым. Скажите, срочно. И пусть зайдет Сизов, как освободится.

Телефон зазвонил через пять минут:

— Игорь Платонович? Лаврентьев на проводе.

— Александр Сергеевич, у меня тут комиссия из Наркомтяжпрома нарисовалась, — без предисловий начал Студенцов. — Не в курсе, с чем связано?

На другом конце провода помедлили:

— Официально ничего не могу сказать. Но, возможно, это связано с анонимным сигналом, поступившим в несколько инстанций одновременно.

Студенцов похолодел:

— Что за сигнал?

— Не по телефону, — в голосе Лаврентьева слышалась осторожность. — Встретимся вечером в обычном месте. В восемь.

Студенцов положил трубку и задумчиво постучал пальцами по столу. Ситуация складывалась тревожная. Неожиданная проверка, какой-то анонимный сигнал.

В дверь постучали, и вошел Сизов, финансовый директор. Худощавый, с вечно озабоченным лицом и толстыми очками в металлической оправе.

— Разместил комиссию в малом конференц-зале, — доложил он. — Они запросили всю документацию по южнокавказскому проекту и контрактам с зарубежными компаниями.

Студенцов резко поднял голову:

— Именно эти документы? Напрямую запросили?

— Да, — Сизов нервно поправил очки. — Причем с конкретными датами и номерами договоров. Похоже, у них есть наводка.

— Или доносчик, — мрачно добавил Студенцов. — Что там по нашей безопасности?

— Проблема, — Сизов понизил голос. — Криворуков.

— Что с ним?

— Исчез. Со вчерашнего дня не появлялся дома. Телефон не отвечает.

Студенцов выругался:

— Он знал о южнокавказском проекте. И о реальных цифрах.

— Думаете, это он?

— Уверен, — Студенцов сжал кулаки. — Мстит за увольнение. Найдите его, Дмитрий Иванович. Срочно. И подготовьте документы по второй отчетности. Официальную версию.

Сизов кивнул и вышел. Студенцов подошел к окну, глядя на московские крыши. Кто бы мог подумать, что тихий занудный Криворуков окажется такой змеей.

Впрочем, сейчас не время для эмоций. Нужно срочно зачищать следы и готовиться к обороне. За тридцать лет в системе он пережил немало интриг и покушений на свое положение. Переживет и это.

Студенцов открыл сейф и достал маленькую записную книжку в сафьяновом переплете. Перелистал страницы, нашел нужный номер и снял трубку телефона:

— Анна, соедините меня с Москва-центральная, номер 3–47–82. Это срочно.

Через минуту в трубке раздался уклончивый голос:

— Слушаю.

— Карп Сизович? Нужна ваша помощь. Ситуация два. Встречаемся через час у Покровских.

— Принято.

Студенцов повесил трубку и тяжело опустился в кресло. Круги защиты активированы. Теперь оставалось выяснить, кто именно открыл на него охоту.

Без сомнения, это кто-то серьезный. И очень опасный.

Кабинет заместителя наркома Рабкрина тонул в табачном дыму. Четверо мужчин, расположившись вокруг овального стола, внимательно изучали разложенные перед ними документы.

Шостак, заместитель наркома, плотный, с редеющими седыми волосами и глубокими морщинами на лбу, методично постукивал карандашом по столу, просматривая копии финансовых отчетов «Южнефти».

— Интересная картина получается, товарищи, — произнес он наконец. — Взгляните на эти цифры. Официальный отчет показывает расход в три миллиона четыреста тысяч на оборудование для южнокавказского проекта. А вот внутренняя документация треста, — он поднял другую бумагу, — фиксирует реальный расход всего в два миллиона сто. Разница — миллион триста тысяч рублей. Куда они делись?

Носов, недавно вернувшийся с первой проверки в «Южнефти», покачал головой:

— Это только верхушка айсберга, товарищ Шостак. Мы обнаружили аналогичные расхождения по всем крупным проектам треста за последние два года. Разница составляет почти семь миллионов рублей.

— Семь миллионов! — Шостак поднял брови. — В условиях жесточайшей экономии средств на индустриализацию! Это уже не просто хищение, это вредительство.

— Более того, — вмешался Огарев, молчавший до этого представитель ОГПУ, худощавый человек с цепким взглядом, — есть основания полагать, что часть этих средств переправлялась за границу. Мы перехватили несколько переводов через латвийские банки.

Четвертый участник совещания, Лямин из Партийного контроля, постучал пальцем по другому документу:

— А вот заявление товарища Криворукова, бывшего заместителя Студенцова. Он утверждает, что лично видел, как Студенцов отдавал распоряжения о фальсификации отчетности. И более того, поддерживал контакты с представителями английских нефтяных компаний.

— Налицо все признаки организованной вредительской группы, — подытожил Шостак. — Студенцов, его финансовый директор Сизов, несколько людей в наркомате… Действовали согласованно, методично расхищали государственные средства.

— Возможно, есть и политическая составляющая, — осторожно заметил Огарев. — Студенцов всегда был близок к правым в партии. Поддерживал Рыкова и Бухарина.

Шостак нахмурился:

— Давайте не будем сразу переводить это в политическую плоскость. Сначала нужно разобраться с экономической стороной дела. Собрать неопровержимые доказательства, привлечь свидетелей.

— Криворуков уже дал подробные показания, — напомнил Лямин. — И готов выступить официально.

— Одного свидетеля мало, — возразил Шостак. — Нужны еще. Желательно из ближнего круга Студенцова.

— У нас есть зацепки, — кивнул Огарев. — Финансовый директор Сизов явно нервничает. При первой же проверке начал путаться в показаниях. Возможно, если прижать его как следует…

— Действуйте, — распорядился Шостак. — Носов, завтра же возвращайтесь в «Южнефть» с расширенной комиссией. Изымайте всю документацию, особенно по зарубежным контрактам. Лямин, подготовьте докладную записку в ЦК о предварительных результатах проверки. Огарев, вашим людям поручаю Сизова и других приближенных Студенцова. Нужны дополнительные свидетельские показания.

— А сам Студенцов? — спросил Носов.

Шостак помедлил, выпуская струю дыма к потолку:

— Пока не трогать. Пусть не догадывается о масштабах проверки. Ограничимся наблюдением и сбором доказательств. Арест только с санкции наркома, и лишь когда будет собран исчерпывающий материал.

Совещание завершилось через полчаса. Участники разошлись с четким пониманием своих задач. Машина государственного аппарата начала медленно, но неумолимо сжимать свои жернова вокруг руководителя «Южнефти».

Криворуков вошел в кабинет следователя ОГПУ с бледным лицом, но решительным взглядом. Его заявление, поданное два дня назад в Рабкрин, немедленно передали в соответствующие органы.

— Присаживайтесь, товарищ Криворуков, — следователь Громов указал на стул перед своим столом. — Чай, кофе?

— Нет, спасибо, — Криворуков сел, нервно поправляя галстук. — Я готов дать показания.

Громов взял карандаш:

— Для протокола. Допрос свидетеля Криворукова Петра Дмитриевича по делу о финансовых махинациях в тресте «Южнефть».

Он откинулся на спинку стула, внимательно глядя на Криворукова:

— Расскажите подробнее о деятельности Студенцова. Когда вы заметили первые нарушения?

Криворуков глубоко вздохнул:

— Это началось еще в 1929 году. Первый крупный проект, где я обнаружил расхождения — строительство нефтехранилища в Баку. По официальным документам стоимость составила два миллиона рублей. Фактически потратили не более полутора. Остальное исчезло.

— Куда именно?

— Часть пошла на личные счета Студенцова через подставные фирмы. Другая часть на взятки чиновникам в наркоматах и ВСНХ. Еще часть конвертировалась в валюту и переводилась за границу.

Громов кивнул, делая пометки:

— Можете назвать конкретные имена чиновников, получавших взятки?

Криворуков на мгновение заколебался, затем решительно кивнул:

— Могу. Корженко из планового отдела Наркомтяжпрома. Дидковский из управления кадров ВСНХ. Лаврентьев из ОГПУ.

При упоминании последнего имени брови Громова слегка поднялись, но он сохранил невозмутимое выражение лица:

— Продолжайте. Как именно происходили хищения?

— Схема была сложной, — Криворуков достал из портфеля несколько листов бумаги. — Вот здесь я набросал диаграмму. Создавались фиктивные подрядные организации, через которые проводились работы. На бумаге стоимость завышалась в полтора-два раза. Разница изымалась и распределялась среди участников схемы.

Громов изучил диаграмму:

— Впечатляет. А как насчет связей с иностранными компаниями?

— Это отдельная история, — Криворуков понизил голос. — Студенцов регулярно встречался с представителями «Ройял Датч Шелл». Обычно в Риге, иногда в Берлине. Передавал им сведения о советских нефтяных месторождениях, получая взамен валюту и поддержку в продвижении торговых интересов треста.

— У вас есть доказательства?

— Есть, — Криворуков извлек из портфеля еще несколько документов. — Копии телеграмм, записей в личном дневнике Студенцова, которые я тайно сфотографировал, расписания его зарубежных поездок.

Громов просмотрел бумаги и удовлетворенно кивнул:

— Очень ценный материал, товарищ Криворуков. Но меня интересует, почему вы решили выступить с этими показаниями именно сейчас? Вы работали со Студенцовым несколько лет, были его заместителем.

Криворуков напрягся:

— Я пытался противостоять его махинациям. Несколько раз указывал на нарушения, предлагал вернуться к честной работе. В результате он публично унизил меня на совещании и добился моего увольнения. Испортил репутацию, перекрыл все возможности для работы в отрасли.

— То есть, личная обида? — Громов внимательно изучал лицо Криворукова.

— Не только, — твердо ответил тот. — Я член партии с 1920 года. Участник Гражданской войны. Мне небезразлична судьба нашей страны. Студенцов и его сообщники наносят огромный ущерб индустриализации, обкрадывают государство в тяжелейшее для него время.

Громов кивнул, казалось, удовлетворенный ответом:

— Хорошо, товарищ Криворуков. Мы записали ваши показания. В ближайшие дни вас могут вызвать для дополнительных уточнений. А пока рекомендую никуда не выезжать из Москвы и быть готовым явиться по первому требованию.

Когда Криворуков ушел, Громов немедленно связался со своим начальством:

— Товарищ Огарев? Допросил Криворукова. Показания исключительно ценные. Особенно в части, касающейся Лаврентьева… Да, именно так. Подтвердил получение взяток… Материалы будут у вас через час.