Игры с огнем (СИ)

Глава 5 Московские тревоги

Утро выдалось морозным и ясным. Я стоял у окна кабинета, наблюдая, как рабочие спешат на утреннюю смену.

Столбы дыма из труб нефтеперегонной установки поднимались прямо вверх. Ни малейшего ветерка. Промысел, детище нелегких месяцев работы, функционировал как отлаженный механизм.

Телефонный аппарат разразился трескучей трелью, нарушив утреннюю тишину. Я неторопливо подошел к столу, снял тяжелую эбонитовую трубку.

— Краснов слушает.

— Леонид Иванович? — голос звучал приглушенно, с характерными потрескиваниями междугородней линии. — Это Мышкин. Говорить придется быстро и по существу.

Я мгновенно подобрался. Алексей Григорьевич никогда не звонил без веских причин. Тем более в такую рань.

— Слушаю внимательно.

— В Главнефти на следующей неделе созывается экстренное совещание, — Мышкин говорил торопливо, словно боялся, что кто-то может подслушать. — Будут зачитывать обширный доклад о якобы нерациональном использовании ресурсов на вашем промысле. С рекомендациями полностью сменить руководство. У докладчиков серьезная поддержка в ВСНХ и немалое лобби.

Я крепче сжал трубку. Явно постарался Студенцов. Он с самого начала пытался задушить наш проект в административных тисках.

— Есть конкретика? На что именно они давят?

— Упирают на нецелевое расходование средств, на ваши прямые договоры с предприятиями в обход централизованной системы, особенно на связи с иностранными фирмами.

— А более детально не удалось прояснить?

— Пока выясняю. Леонид Иванович, дело серьезное. Они готовят решение о передаче промысла под прямое управление «Южнефти».

Передача промысла означала бы крах всех наших планов. Конкуренты первым делом избавятся от передовых методов работы, от экспериментальных установок, от всего, что мы с таким трудом создавали.

— Значит, времени в обрез, — проговорил я, машинально потирая щетину. — Срочно выезжаю в Москву. Телеграфируй Котову, пусть подготовит всю документацию по экономическим показателям за последний квартал. Особенно данные по рентабельности и сравнительные таблицы с другими промыслами.

— Сделаю, но… — Мышкин замялся. — Сейчас в наркомате непростая обстановка. Все перестраховываются, никто не хочет брать на себя ответственность за нестандартные решения.

— Тем более нужно действовать быстро. Лучше встретить удар, чем ждать его, сидя в глуши. Организуй мне встречу с Орджоникидзе.

В трубке послышался шорох, потом Мышкин заговорил еще тише:

— Сделаю все, что могу.

Связь прервалась. Я медленно положил трубку и задумчиво посмотрел в окно.

Там, за стеклом, жил и развивался промысел, с каждым днем наращивавший добычу ценнейшей нефти. Недавно запущенная мини-ТЭЦ работала на полную мощность, снабжая электричеством не только производственные объекты, но и жилой поселок. Нефтепровод, несмотря на суровую зиму, уже построен. Должен заработать в полную силу к середине весны.

И все это теперь под угрозой из-за бюрократических интриг в Москве.

Я срочно вызвал Рихтера, Лапина и доктора Зорину. Через полчаса мои ближайшие соратники собрались в кабинете.

Антон Карлович Рихтер, главный инженер, с аккуратно подстриженной бородкой, выглядел обеспокоенным. Слишком неожиданным был вызов с трассы нефтепровода, где он проводил все дни напролет.

Петр Николаевич Лапин, начальник снабжения, в вечно помятом костюме и с неизменным карандашом за ухом, сосредоточенно перебирал какие-то бумаги, вероятно, отчеты о текущих поставках.

Зорина, наш главный врач, казалась спокойной, но я заметил тревогу в ее глазах. За прошедшие месяцы мы стали больше чем коллегами, хотя тщательно скрывали это от посторонних.

— Товарищи, ситуация серьезная, — начал я без предисловий. — Только что получил информацию из Москвы. Там готовят переворот. Хотят забрать наш промысел под свой контроль.

— Опять эти интриги! — Лапин со злостью захлопнул папку с бумагами. — Никак не успокоятся после того, как мы перехватили оборонный заказ.

— Теперь у них козыри сильнее, — я обвел взглядом присутствующих. — Они подготовили доклад о нерациональном использовании ресурсов, нецелевом расходовании средств. Мои люди в столице выясняют детали.

— Что вы планируете делать, Леонид Иванович? — спросила Зорина, внимательно глядя на меня.

— Еду в Москву. Сегодня же. Нужно разобраться на месте, предоставить наркомату реальные данные о работе промысла. Показать, что наши методы дают результат, несмотря на всю «нестандартность».

— А промысел? — Рихтер выпрямился в кресле. — Кто будет руководить в ваше отсутствие?

— Вы, Антон Карлович. Временно передаю вам все полномочия, — я достал из ящика стола заранее подготовленный документ. — Главное сейчас нефтепровод. Он должен быть полностью закончен к моему возвращению. Это наш решающий аргумент.

Рихтер кивнул, принимая доверенность:

— Сделаем все возможное, Леонид Иванович. Но что, если в Москве успеют протолкнуть решение до вашего прибытия?

— Не успеют, — я позволил себе улыбку. — У меня есть определенное влияние в наркомате. К тому же, наши экономические показатели лучшее доказательство правильности выбранного пути. Петр Николаевич, — обратился я к Лапину, — подготовьте полный отчет о поставках и закупках за последний квартал. Мне нужны точные цифры, показывающие экономию средств.

— Уже работаю над этим, — Лапин постучал карандашом по папке. — Особенно впечатляюще выглядят данные по снижению себестоимости после запуска мини-ТЭЦ. И экономия на транспортных расходах благодаря узкоколейке.

— Отлично. Мне понадобятся последние результаты анализов нефти. От Островского. Особенно данные о содержании ценных фракций после переработки.

— Берите все. Нам нужны веские доказательства превосходства нашей технологии.

Я встал из-за стола, давая понять, что основная часть совещания окончена:

— У нас мало времени. Поезд отходит через четыре часа. До отъезда проверю все ключевые объекты.

— Я распоряжусь насчет автомобиля, — Лапин поднялся. — И подготовлю все необходимые документы к вашему возвращению с обхода.

Когда Лапин и Рихтер вышли, мы остались наедине с Зориной. Она подошла ближе, понизив голос:

— Леонид, я беспокоюсь. Там не остановятся перед самыми грязными методами.

— Знаю, — я взял ее руку. — Но другого выхода нет. Если не поеду сейчас, через неделю здесь будут чужаки, и все наши достижения пойдут прахом.

— Сколько тебя не будет?

— Трудно сказать. Неделя, может больше. Все зависит от ситуации в наркомате.

Мария сжала мою ладонь:

— Береги себя.

— Обещаю, — я улыбнулся. — Готовь промысел к весне. К моему возвращению буран должен утихнуть. И в Москве, и здесь.

Мы вышли из кабинета вместе, но уже официально начальник промысла и главный врач, сохраняя необходимую дистанцию на людях. За оставшиеся до отъезда часы я успел проверить ключевые объекты промысла.

Нефтеперерабатывающая установка работала стабильно, выдавая продукцию высокого качества. На строительстве нефтепровода Рихтер организовал усиленные смены. Бригады трудились с удвоенной энергией, понимая важность момента.

Лапин подготовил внушительную папку документов. Экономические отчеты, сравнительные таблицы себестоимости, графики добычи.

Особое место занимали расчеты, доказывающие рентабельность наших экспериментальных методов. Глядя на цифры, даже самый придирчивый ревизор должен признать успешность промысла.

Островский передал запечатанный ящичек с образцами нефти и продуктов переработки, а также подробные химические анализы. Наша высокосернистая нефть, которую многие считали непригодной, после обработки по методу химика давала великолепные результаты.

Прощание вышло коротким. Рихтер, пожимая руку, негромко произнес:

— Держитесь там, Леонид Иванович. Мы все сделаем, как договорились.

— Верю, Антон Карлович. Держите промысел, что бы ни случилось, — ответил я, глядя в его усталые, но решительные глаза.

С Зориной мы простились почти официально, лишь короткий взгляд выдавал наши чувства.

Черный ГАЗ-А ждал у крыльца штаба. Мой верный Роман за рулем, Глушков рядом с ним. Для охраны и на всякий непредвиденный случай.

Зимняя дорога до станции заняла почти три часа. Снег скрипел под колесами, тусклое солнце скупо освещало заснеженные просторы.

На маленькой станции унылый перрон припорошил свежий снег. Поезд Казань-Москва опаздывал на сорок минут из-за метели на перегоне.

Я коротал время в промерзшем зале ожидания, перебирая документы и мысленно репетируя предстоящие разговоры в наркомате.

Наконец, паровоз подал протяжный гудок, возвестив о прибытии. Пассажиров оказалось немного.

Зимой мало кто решался на дальние поездки. Глушков помог занести чемодан с документами и сумку с личными вещами в купе, проверил надежность замков.

— Будьте осторожны, Леонид Иванович, — произнес он на прощание. — В Москве сейчас… непросто.

— Знаю. Телеграфируйте, если что-то серьезное на промысле.

Поезд тронулся, медленно набирая скорость. Я остался один в купе, рассчитанном на четверых пассажиров. Проводник, суровый мужчина в форменной шинели, принес кипяток для чая и свежую «Правду».

За окном расстилалась белая равнина, изредка прерываемая линиями лесопосадок и редкими деревеньками. Зимняя, суровая, бескрайняя земля.

На второй день пути в моем купе появился попутчик. Невысокий мужчина лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной седеющей бородкой. Он представился инженером Варшавским, командированным из Грозного в Москву для участия в технической комиссии.

— А вы, позвольте спросить, тоже по нефтяным делам? — поинтересовался он, заметив мою сумку с наклейкой промысла.

Я не видел смысла скрывать очевидное:

— Да, руководитель Татарского опытного промысла. Еду с отчетом в наркомат.

Глаза Варшавского оживились:

— Так это вы тот самый Краснов? Наслышан, наслышан! Говорят, вы творите настоящие чудеса с высокосернистой нефтью.

Разговор потек сам собой. Варшавский оказался опытным нефтяником старой школы, знавшим производство до мельчайших деталей. Он с интересом расспрашивал о наших методах, особенно о системе очистки нефти от серы.

— В Грозном таких результатов и не снились, — признался он. — А что в наркомате говорят?

— Еду выяснять, — уклончиво ответил я.

Варшавский понимающе кивнул:

— Тяжелые времена, товарищ Краснов. В Москве сейчас напряженная атмосфера. Особенно в технических кругах. Все перестраховываются, боятся брать ответственность.

— Конкретней можете сказать? — поинтересовался я.

Инженер понизил голос:

— Ходят слухи, что готовится большая чистка в управленческих структурах наркоматов. Все ищут вредителей где только можно.

Эта информация заставила меня задуматься. Похоже, ситуация в столице сложнее, чем я предполагал. Не просто аппаратные интриги, а что-то более серьезное.

Постукивание колес убаюкивало, но сон не шел. Я готовился к битве, не зная еще, насколько серьезным окажется противник.

Утром третьего дня поезд прибыл на Ленинградский вокзал.

Из приоткрытого окна купе морозный московский воздух принес запахи паровозного дыма, угольной гари и странный, новый для меня аромат — свежей типографской краски. Перрон пестрел красными плакатами и лозунгами, которых стало заметно больше с моего последнего визита в столицу.

Я собрал документы в потертый кожаный портфель, застегнул сумку с образцами нефти и первым вышел из вагона.

Головачев стоял у газетного киоска, делая вид, что изучает свежий номер «Известий». Мышкин курил чуть поодаль, прислонившись к колонне.

Они заметили меня одновременно, но не бросились навстречу, как бывало раньше. Головачев неторопливо сложил газету, Мышкин затушил папиросу о подошву ботинка.

Что-то в их поведении насторожило меня сразу.

— Леонид Иванович, с прибытием, — негромко произнес Семен Артурович, пожимая мне руку. Его круглое лицо, обычно приветливое, сейчас выглядело осунувшимся. — Машина ждет на площади.

Мышкин ограничился коротким кивком, молча забрал у меня сумку и повел к выходу. Только когда мы проходили под гулкими сводами вокзала, он произнес, почти не разжимая губ:

— Не оглядывайтесь. За нами наблюдают.

Я машинально ускорил шаг.

На привокзальной площади нас ожидал потрепанный «Форд», а обычная служебная машина.

— Где ваш ГАЗ? — спросил я, пока Мышкин устраивал багаж на заднем сиденье.

— Пришлось продать, — сухо ответил Головачев, занимая место водителя. — Слишком заметная машина для нынешних времен.

Только когда автомобиль тронулся, петляя по узким московским переулкам, мои спутники немного расслабились.

— Обстановка в столице… изменилась с вашего последнего визита, Леонид Иванович, — начал Головачев. — Москва стала… внимательнее к своим гражданам.

Я взглянул в окно. Действительно, город заметно изменился.

Вдоль улиц тянулись строительные леса, на перекрестках дежурили милиционеры, а на стенах домов появились огромные портреты Сталина. И еще одна деталь — люди. Они шли по тротуарам быстрым шагом, не останавливаясь для разговора, не образуя привычных прежде групп.

— А конкретнее? — спросил я, поворачиваясь к Мышкину.

Тот нервно оглянулся через плечо:

— Вы три месяца не были в столице, верно? За это время многое произошло. Началась серьезная… перестройка во всех наркоматах. Проверки, комиссии, комитеты. Десятки людей исчезли из своих кабинетов.

— Исчезли?

— Арестованы, — пояснил Головачев, сворачивая в узкий переулок. — ОГПУ работает день и ночь. Особенно плотно взялись за инженерно-техническую интеллигенцию. Тех, кого называют «спецами».

Я невольно провел рукой по портфелю с документами.

— И наши дела тоже попали под удар?

— Под удар попало все, — Мышкин говорил тихо, почти шепотом. — Ваши недоброжелатели воспользовались моментом. Представили ваш промысел как рассадник «экономически вредных тенденций».

— У меня все договоры в полном порядке, — возразил я. — И результаты экономической деятельности говорят сами за себя. Трест приносит прибыль, превышающую плановые показатели в полтора раза.

Головачев горько усмехнулся:

— Теперь не в этом дело, Леонид Иванович. В наркомате сейчас боятся не убытков, а политических обвинений.

«Форд» резко затормозил, пропуская колонну грузовиков с красными транспарантами. Через приоткрытое окно донеслись звуки марша и обрывки речевки: «Враги народа не пройдут!»

— Кто сейчас на нашей стороне? — спросил я, когда машина тронулась дальше.

— Орджоникидзе по-прежнему ценит эффективность, — ответил Мышкин. — Но и на него давят. Из десяти членов комиссии, которая будет рассматривать ваш вопрос, шестеро — прямые ставленники ваших недругов. Еще трое занимают выжидательную позицию.

— А десятый?

— Представитель военного ведомства. По некоторым сведениям, они заинтересованы в продолжении поставок вашей высококачественной стали для оборонной промышленности.

Я потер переносицу. Ситуация складывалась хуже, чем я предполагал. Возможно, это уже не просто бюрократическая интрига.

— Что еще?

— Точно неизвестно, — осторожно произнес Мышкин. — Но, судя по всему, у них есть… нечто существенное. Они держат это в тайне до заседания комиссии.

Машина снова затормозила, на этот раз у небольшого неприметного здания недалеко от Чистых прудов.

— Мы приехали, — объявил Мышкин. — Моя новая квартира. Там безопаснее говорить.

Поднявшись на третий этаж по темной лестнице, мы оказались в тесной двухкомнатной квартире. Спартанская обстановка, стопки бумаг на столе, несколько технических книг на полке — жилище одинокого инженера.

Головачев запер дверь на два замка, задернул шторы и только после этого включил свет.

— Теперь можно говорить свободнее, — сказал он, указывая на стулья вокруг обеденного стола. — Чай будете? Недавно заварил.

Я кивнул, доставая из портфеля папки с документами.

— Итак, каков наш план? Заседание комиссии когда?

— Через три дня, — ответил Мышкин, принимая от Головачева стакан в металлическом подстаканнике. — Времени в обрез.

— Значит, действуем быстро, — я разложил на столе бумаги. — Во-первых, нужна встреча с Орджоникидзе до заседания. Во-вторых, встреча с военными. Они наш потенциальный союзник.

— Я работаю над организацией встречи с Серго, — кивнул Головачев. — Но он сейчас почти недоступен. Все время на совещаниях в ЦК.

— А я могу организовать разговор с представителем военного ведомства, — добавил Мышкин. — Мы еще можем работать через Полуэктова.

— Отлично, — я потер ладони. — Тогда приступим к подготовке материалов. Головачев, у вас сохранились копии всех экономических отчетов?

— Разумеется, — Семен Артурович указал на шкаф. — Полный комплект документации.

— А что с нашими научными разработками? Профессор Ипатьев в Москве?

— Да, работает в лаборатории Промакадемии, — подтвердил Мышкин. — Продолжает исследования каталитической переработки высокосернистой нефти. Но… он сейчас под наблюдением. У него уже было несколько «бесед» в органах. Да и здоровье у него сильно пошатнулось.

Я нахмурился. Ситуация становилась все сложнее.

— Что ж, — решительно произнес я, — действуем по обстоятельствам. Подготовим все материалы для комиссии. Особенно подчеркнем стратегическое значение промысла для оборонной промышленности. К тому же, придется импровизировать. Мы не знаем, что у них на руках, но должны быть готовы ко всему.

За окном стемнело. Тусклый свет единственной лампочки под самодельным абажуром бросал причудливые тени на стены. Мы погрузились в работу, изучая документы, составляя графики и таблицы, готовя убедительные аргументы для предстоящего боя.

В какой-то момент я отложил бумаги и подошел к окну, осторожно отодвинув край шторы.

Москва расстилалась передо мной — огромная, холодная, настороженная. Редкие огоньки в окнах домов напротив, темные улицы, патрульная машина, медленно проезжающая вдоль тротуара.

Город изменился. И дело было не только в новых постройках или плакатах. Изменилась сама атмосфера. Стала густой от подозрений, тяжелой от недосказанности, звенящей от напряжения.

Пока я строил нефтепровод и налаживал добычу в далекой глуши, здесь, в сердце страны, происходили глубинные перемены. Политический маятник качнулся, и теперь моя судьба и судьба промысла зависели от того, сумею ли я приспособиться к этим новым, опасным правилам игры.