Игры с огнем (СИ)

Глава 20 Паутина возмездия

Утро выдалось зябким, несмотря на март. Московская весна никогда не спешила.

Холодные ветры с севера гуляли по улицам, заставляя прохожих кутаться в пальто. Я допил кофе, просматривая последние сводки с предприятий. Мартеновский цех в Магнитогорске работал на полную мощность, а первые образцы брони для Т-30 показали отличные результаты при испытаниях.

Стрелки часов на стене показывали семь утра, когда зазвонил телефон. Тревожные нотки в голосе Мышкина заставили напрячься.

— Леонид Иванович, Ученик вчера вечером был у самого Твери. Мой человек в секретариате сообщил, что они говорили о вас. Долго говорили.

Я отложил папку с отчетами. «Ученик» это Студенцов по нашей шифровке. «Тверь» это Ягода.

— Спасибо. Надо обсудить. Встречаемся через два часа в «скворечнике».

«Скворечником» мы называли конспиративную квартиру на Чистых прудах. Маленькую двухкомнатную, с окнами на бульвар, оформленную на дальнего родственника моего шофера.

В ОГПУ о ней не знали. Я уверен в этом почти на сто процентов.

Прежде чем выйти, я проверил содержимое сейфа, закрытого особым образом. Тонкий волос, наклеенный между дверцей и рамой, остался нетронутым.

Никто не проверял его содержимое в мое отсутствие. Я извлек папку с красной полосой. Досье на Студенцова, которое Мышкин собирал для меня последние полгода. Тонкая, но смертоносная подборка документов. Настоящее оружие в умелых руках.

Студенцов умный противник, но слишком самоуверенный. Он считал меня выскочкой, временным явлением в системе сталинской индустриализации.

Это стало его первой ошибкой. Моя поездка на Лубянку должна была стать для него триумфом, а обернулась поражением.

Теперь предстояло сделать это поражение окончательным.

До «скворечника» я добирался окольными путями, несколько раз меняя маршрут, чтобы сбросить возможную слежку. Теперь, после освобождения с Лубянки и личного разговора со Сталиным, мои передвижения контролировались особенно тщательно.

Два «телохранителя» из ОГПУ неотступно следовали за мной, но сегодня утром мне удалось улизнуть от них, воспользовавшись старым трюком с двойником. Помощником Мышкина, похожим на меня телосложением.

На Покровке я зашел в булочную, а вышел через заднюю дверь во двор. Через проходные дворы и переулки вышел к Чистым прудам. Прогулялся вдоль бульвара, убедился в отсутствии «хвоста» и только тогда направился к нужному дому.

Квартира встретила меня запахом свежемолотого кофе и папиросным дымом. Мышкин уже ждал, сгорбившись над столом, заваленным папками и газетными вырезками.

— Доброе утро, Алексей Григорьевич, — я скинул пальто. — Что у нас получается с нашим другом Студенцовым?

Мышкин поднял голову. Его невзрачное лицо, которое в толпе забылось бы через минуту, сейчас выражало нетипичное для него возбуждение.

— Материал собран, Леонид Иванович. И материал убийственный.

Он раскрыл потрепанную папку с грифом «Совершенно секретно»:

— Начнем с контрабанды валюты. Студенцов через подставных лиц вывез в Ригу около трех миллионов рублей. Документально подтверждено. Далее — хищения в особо крупных размерах. При строительстве нефтеперерабатывающего завода в Баку подрядчики, связанные с его племянником, завысили сметы на тридцать процентов. Разница в миллион двести тысяч.

Я кивнул, изучая документы.

— Хорошо. Но этого мало. Экономические преступления сейчас в моде, половина наркомата в них погрязла. Нужно что-то более серьезное.

Мышкин усмехнулся, доставая следующую папку:

— А вот и серьезное. Его связи с иностранной разведкой. Точнее, с английскими нефтяными компаниями. Документы, подтверждающие передачу конфиденциальной информации о советских нефтяных месторождениях представителям «Ройял Датч Шелл».

— Вот это уже опаснее. Но доказательства надежны?

— Абсолютно. Письма, расписки, фотографии встреч. Перехваченная шифрованная телеграмма из Лондона, где упоминается его кодовое имя.

Я взял папку и прочитал содержимое. Документы выглядели безупречно. Настолько безупречно, что вызывали подозрение.

— Откуда все это, Алексей Григорьевич?

Мышкин слегка поморщился:

— Часть из архивов ОГПУ. У меня остались надежные связи. Часть подготовили специально для этого случая. Не стоит знать подробности, Леонид Иванович.

Я отложил папку и задумался. Подделка документов могла обернуться катастрофой, если кто-то сумеет доказать их фальшивость.

— Понимаю. Но для такого серьезного обвинения нужны неопровержимые доказательства. Иначе бумеранг вернется к нам.

— Есть и неопровержимые, — Мышкин достал из внутреннего кармана пиджака конверт. — Личные записи Студенцова. Настоящие. Его дневник за последние три года. Скопированы секретарем Лаврентьева, заместителя начальника экономического отдела ОГПУ.

— Того самого, кто помогал готовить мое дело? — я взял конверт.

— Именно. Секретарь затаил обиду на Лаврентьева за личные причины. А когда узнал о его сотрудничестве со Студенцовым, решил отомстить.

Я просмотрел записи. Почерк узнаваемый. Твердый, с характерным наклоном, такой же, как на документах, которые я видел у следователя ОГПУ.

Сомнений не возникало. Это действительно личные записи Студенцова. И содержание их было убийственным.

Детальные отчеты о встречах с иностранцами, суммы и даты переводов, кодовые обозначения контактов, список сотрудников ОГПУ, получавших от него взятки… Целая сеть коррупции и предательства, раскинутая по высшим эшелонам власти.

— Это сокровище, Алексей Григорьевич, — я закрыл тетрадь. — Но нужно действовать крайне осторожно. Студенцов слишком влиятелен, у него связи на самом верху. Один неверный шаг, и мы сами окажемся на Лубянке.

Мышкин кивнул, затягиваясь папиросой:

— Поэтому предлагаю действовать через третьих лиц. Никакой прямой связи с нами.

— Разумно. Какие каналы возможны?

— Три варианта, — Мышкин загибал пальцы. — Первый. Анонимный донос в Партийный контроль с приложением части документов. Второй. Использовать военную контрразведку. У меня есть контакт, который ненавидит Студенцова за историю с братом. Третий. Действовать через Орджоникидзе. Он давно подозревает Студенцова в махинациях, но не имел доказательств.

Я прошелся по комнате, обдумывая варианты. Каждый имел свои преимущества и риски.

— Давайте так. Начинаем с анонимного доноса. Но только с экономической частью, без упоминаний о связях с иностранцами. Пусть начнут копать в финансовых делах «Южнефти». Параллельно готовим почву через вашего человека в военной контрразведке. А выход на Орджоникидзе оставим как козырь в рукаве. Только когда дело уже будет раскручено.

— Мудрое решение, — Мышкин сделал пометки в блокноте. — Необходимо найти свидетеля, который подтвердит махинации. Лучше всего кого-то из его ближнего круга.

— У меня есть кандидатура, — я достал из папки фотографию молодого человека с залысинами и напряженным взглядом. — Криворуков Петр Дмитриевич, заместитель Студенцова. Три месяца назад Студенцов отстранил его от работы после конфликта. Унизил публично на совещании, обвинил в некомпетентности. Человек затаил обиду.

— Подходит идеально, — согласился Мышкин. — Оскорбленное самолюбие — мощный мотив. Как с ним связаться?

— Через профсоюз. Григорьев знает его лично. Организуйте встречу в нейтральном месте, где вас не свяжут вместе.

Мышкин кивнул и сделал еще одну запись в блокноте.

— Что с временными рамками?

Я взглянул на календарь, висевший на стене. Конец марта. До запланированной поездки в Ригу оставалось чуть больше двух месяцев.

— Начинаем немедленно. Студенцов уже что-то подозревает, раз пошел к Ягоде. Нужно опередить его. Даю неделю на разворачивание операции. К концу месяца Студенцов должен быть нейтрализован.

— Будет исполнено, — Мышкин затушил папиросу в пепельнице.

Я собрал бумаги в портфель:

— Отлично. Но помните: никаких прямых контактов. Все через посредников. И нужна легенда для меня на ближайший месяц. Чтобы объяснить мою активность и перемещения. Хотя, впрочем, я и так скоро уезжаю. Искать нефть в Поволжье.

— Все верно. Легенда уже подготовлена, — Мышкин протянул мне тонкую папку. — Согласно этим документам, вы проводите проверку предприятий в рамках особого поручения товарища Сталина. Официальное предписание.

Я просмотрел бумаги. Опять блестящая работа Мышкина.

— Превосходно. Мои «телохранители» не заподозрят ничего необычного. А теперь проработаем детали операции.

Следующие два часа мы с Мышкиным детально планировали каждый шаг предстоящей кампании против Студенцова. Тщательно продумывали все варианты развития событий, просчитывали риски, готовили запасные планы.

Мышкин, с его многолетним опытом тайных операций, предложил использовать метод «павлиньего хвоста». Когда противника ослепляют ярким, привлекающим внимание ложным следом, а настоящий удар наносят с неожиданной стороны.

— Пусть Студенцов думает, что атака идет через Партийный контроль, — объяснял он, чертя схему на листе бумаги. — Он бросит все силы на защиту с этого направления. А мы тем временем подведем под него мину через военную контрразведку.

План выглядел убедительно. Студенцов был опытным аппаратчиком, но даже он не смог бы противостоять одновременной атаке с нескольких направлений, особенно если одно из них будет неожиданным.

— Я организую утечку информации через своего человека, — продолжал Мышкин. — Намек, что к Студенцову проявляют интерес в Партийном контроле. Он начнет суетиться, искать защиты у покровителей, возможно, даже попытается уничтожить компрометирующие документы. И в этот момент мы ударим через военную контрразведку.

— А что с Лаврентьевым? — спросил я. — Он тоже опасен для нас.

— Лаврентьев сейчас уязвим, — Мышкин усмехнулся. — В экономическом отделе ОГПУ началась внутренняя чистка после дела Промпартии. Его положение шаткое. Если на Студенцова откроется охота, Лаврентьев будет первым, кто постарается откреститься от бывшего покровителя.

К полудню план был готов. Многоходовая комбинация, в которой каждый шаг логически вытекал из предыдущего, а запасные варианты предусматривали любой поворот событий.

— Что ж, приступаем, — я захлопнул папку. — Первый ход за вами, Алексей Григорьевич.

Мышкин кивнул, собрав бумаги:

— Я уйду первым. Через полчаса за вами придет машина. Выйдете через черный ход, там переулок выходит на Мясницкую.

Оставшись один, я подошел к окну. Сквозь тонкий тюль просматривался бульвар с гуляющими парами и спешащими по делам горожанами.

Обычная московская весна. Никто из этих людей не подозревал, что совсем рядом, за неприметными окнами, плетутся нити заговора, способного изменить расстановку сил в промышленных верхах страны.

Студенцов должен заплатить за свою попытку уничтожить меня. Но не только ради мести я затеял эту опасную игру.

Устранив его, я получил бы контроль над «Южнефтью». Ключевым элементом в моих планах создания единой нефтяной империи.

А еще это стало бы сигналом для других потенциальных противников. Краснова нельзя атаковать безнаказанно.

Через полчаса, как и обещал Мышкин, у черного хода появился неприметный «Форд» с затемненными стеклами. Шофер молча кивнул, открывая дверь.

Я сел в машину, и мы тронулись в сторону Наркомтяжпрома, где меня ждало совещание по внедрению новых технологий в металлургии.

Паутина возмездия начинала плестись.

Полночь. Пустующий типографский цех Политехнического института. Тишину нарушал лишь монотонный стук дождевых капель по крыше да приглушенное гудение единственной работающей машины в дальнем углу помещения.

Мышкин, сутулясь над малым типографским станком, аккуратно набирал текст. Рядом тускло горела керосиновая лампа. Электрический свет мог привлечь внимание сторожа.

В цех Мышкина провел Зайчиков, бывший наборщик «Правды», а ныне руководитель типографии института. А еще старый друг по Гражданской войне, обязанный Мышкину жизнью.

— Не торопись, Алексей Григорьевич, — шепнул Зайчиков, поглядывая на дверь. — До утра никто не появится. Я отправил сторожа проверять библиотечный корпус.

Мышкин кивнул, не отрываясь от работы. Каждая буква ложилась на свое место в наборной кассе. Старый шрифт, истертый от многолетнего использования, идеально подходил для анонимного доноса. Невозможно определить, на каком именно станке напечатан текст.

— Почерк работы ГПУ, — тихо проговорил Зайчиков, глядя через плечо Мышкина. — Доносы с таким оформлением сейчас в моде.

— В том и смысл, — Мышкин закончил набор и проверил текст. — Должно выглядеть как внутренние разборки в органах.

Зайчиков помог установить бумагу. Через пятнадцать минут первый экземпляр доноса был готов. Мышкин внимательно проверил его, отложил в сторону и приступил ко второму.

К двум часам ночи пять идентичных копий лежали на столе. Мышкин аккуратно разобрал наборную кассу, уничтожив следы работы.

— Конверты у тебя? — спросил Зайчиков.

Мышкин достал из внутреннего кармана пять плотных пакетов без каких-либо пометок или адресов.

— Отправку беру на себя, — произнес он, бережно вкладывая документы в конверты и запечатывая их. — Спасибо за помощь, Иван. Считай старый должок закрытым.

Зайчиков улыбнулся:

— Какой должок? Не помню никакого должка. Просто встретил старого друга, помог с личным делом.

Они покинули типографию через черный ход. Мышкин с конвертами направился к стоянке извозчиков на Тверской, а Зайчиков вернулся к сторожке, где оставил бутылку самогона для окончательного усыпления бдительности вахтера.

К утру пять конвертов с аккуратно напечатанными доносами легли на столы влиятельных лиц. Председателя Партийного контроля, заместителя председателя ОГПУ, начальника особого отдела Наркомвоенмора, заместителя наркома Рабкрина и личного секретаря Орджоникидзе.

Все они содержали одинаковый текст, начинающийся словами: «Считаю своим партийным долгом сообщить о фактах вредительской и антисоветской деятельности в руководстве треста „Южнефть“» Далее следовало подробное, с цифрами и фактами, описание махинаций Студенцова с финансами треста.

Механизм начал работу.

Рабочая столовая при заводском клубе «Пролетарий» в обеденный перерыв гудела от разговоров. Дым от дешевых папирос стоял в воздухе плотной пеленой, смешиваясь с запахами щей и каши.

Мышкин сидел в дальнем углу, рядом с приоткрытым окном. Непримечательный человек в потертом пиджаке среди рабочих, он не привлекал внимания. Неторопливо ел суп, время от времени поглядывая на дверь.

Ровно в тринадцать двадцать в столовую вошел грузный мужчина лет сорока пяти с круглым лицом и окладистой бородой. Григорьев, заместитель председателя профкома, не изменился с их последней встречи. Те же настороженные глаза, та же манера оглядываться при каждом шаге.

Получив порцию в раздаточной, Григорьев как бы случайно направился к столику Мышкина.

— Не занято? — буднично спросил он, ставя поднос.

— Пожалуйста, — Мышкин отодвинулся, освобождая место.

Григорьев сел, пододвинул миску с супом и, оглядевшись, тихо проговорил:

— Последний раз мы виделись на похоронах Коровина. Что теперь?

— Помнишь Криворукова? Из «Южнефти»? — Мышкин говорил, не поворачиваясь к собеседнику, словно они не знакомы.

— Петра? Конечно. Сейчас в опале. Студенцов его выжил с должности.

— Нужна встреча с ним. Неофициальная. И чтобы никто не знал.

Григорьев хмыкнул:

— Он сейчас замкнулся. Никого не принимает. Боится, что Студенцов окончательно раздавит.

— А ты скажи, что есть возможность восстановить справедливость, — Мышкин отломил кусок хлеба. — И что с ним хочет встретиться человек, знающий о махинациях в тресте.

Григорьев помолчал, размешивая ложкой остывающий суп.

— Рискованно. Если Студенцов узнает…

— Он не узнает, — Мышкин впервые за разговор взглянул Григорьеву в глаза. — Встреча пройдет анонимно. Никаких следов. На конспиративной квартире. Она сейчас пустует, — пояснил Мышкин. — Номер восемнадцатый в доме на Солянке. Знаешь этот дом?

— Найду, — кивнул Григорьев. — Когда?

— Завтра. В восемь вечера. Скажи Криворукову, чтобы шел через черный ход. И чтобы не пил перед встречей.

Григорьев усмехнулся:

— Он давно не пьет. После случая на совещании в ВСНХ.

Мышкин поднялся, собираясь уходить:

— И еще. Пусть возьмет с собой все документы по «южнокавказскому проекту». Он поймет, о чем речь.

Григорьев удивленно посмотрел на Мышкина:

— Откуда ты знаешь…

— Мое дело знать, — сухо ответил Мышкин. — Завтра в восемь. Не опаздывайте.

Узоры паутины расходились все дальше и дальше, грозя опутать ничего не подозревающего Студенцова.