Игры Предвечных

Глава 6

… Положив ноги на табурет с мягким сидением, король Хэвейд задумчиво водил пальцем по твердому переплету архивного чехла. В чехле хранились хроники о нападениях маннов стопятидесятилетней давности. Часть этих документов была разложена у него на столе. Вокруг во множестве горели свечи. Два подсвечника удерживали от сворачивания старинную карту велльских земель с множественными пометками на ней.

Негромко стукнула дверь. Поднявший голову король увидел принцессу Марику. Некоторое время потоптавшись на пороге его кабинета, невестка стащила охотничьи перчатки и, сунув их за пояс, проследовала к столу.

— Здравствуй, дочка.

Марика взглянула исподлобья. Прошествовав к настенному шкафу, она вытащила из него первую попавшуюся бутыль и кубок. Не выпуская это из рук, принцесса упала в кресло напротив короля.

— Дочка, — ворчливо и невнятно повторила она, вытаскивая пробку зубами. Крепкие белые зубы юной женщины так цепко и сильно дергали за тело затычки, что старый король поневоле засмотрелся на эту картину.

— Что-то не так, дочка? — с нажимом повторил последнее слово Хэвейд, осторожно перекладывая затекшие ноги. Принцесса, которая так и не смогла вытащить пробку, взяла со стола нож и принялась колупаться в бутылке живее.

— Все не так, — не глядя на собеседника, проронила Марика. Поддев ножом край пробки, она медленно потянула ее наружу. — Пришлось нянчиться с этими… гостями весь день почти в одиночку. Седрик занимался своим псом. Черный вот-вот издохнет. Генрих… охотился. А этот вождь… Вальгард Собачий Хвост или как его там… Caenum! Он даже не дает себе труда скрывать те взгляды, которые бросает на это вот тело, — принцесса брюзгливо передернулась от плеч почти до колен. — При том то ли действительно такой asino (осел), что не видит, будто все это видят. То ли ему на всех плевать.

Пробка, наконец, выскочила из бутылки, обдав принцессу винными брызгами. Не придав этому значения, довольная своей победой Марика набулькала королевскую выпивку в кубок и с удовольствием сделал долгий глоток.

— Седрик, скотина, запрещает мне пить, — юная романка вытянула ноги, чуть откидываясь в кресле. — Трудно терпеть его выходки без выпивки. Твое здоровье, король.

Она снова припала к кубку. Хэвейд досадливо дернул бровью.

— Что думаешь о наших гостях? — воспользовавшись тем, что Марика отняла вино от губ, подчеркнуто ровно поинтересовался он.

Принцесса отпила еще. Она не торопилась с ответом.

— Не думаю ничего хорошего, — наконец, медленно проговорила юная женщина. — Следуя твоему указанию, мне пришлось провести с ними всю эту неделю. Сии суровые мужи все стремятся показать свою суровость везде, где получается. Заодно ловкость, силу и доблесть. Ведут себя достаточно сдержанно. Но при том… Ты знаешь, король, в бытность моей службы в Легионе мне приходилось иметь дело с геттами во время одного из их бунтов. Перед нападением в нашу крепость явились их посланники. Вели они себя — один в один, как манны сейчас. Почему-то дикари всегда воображают себя настолько умными, что никто никогда не разгадает их плутни. Но они совершают одни и те же ошибки и выдают себя. Я… не могу сказать с уверенностью, что манны затевают что-то против нас. Но одно знаю точно. Они что-то скрывают. И это что-то… может быть враждебным.

Хэвейд кивнул. Он не выглядел удивленным. Не было похоже, чтобы принцесса сказала что-то, о чем не думал он сам.

— Они, несомненно, что-то скрывают, — он указал взглядом на разложенные перед ним документы. — Сколько мне довелось читать о маннах и об их набегах на мою родину… Это дикое племя. Они хорошо знают металлы, умеют обрабатывать землю и держат скот. Их женщины ткут тонкое полотно, а кузнецы — умеют делать не только оружие и броню. Но все равно они дикари. Несмотря на их занятия, манны всегда жили… за счет грабежа и насилия. Чем больше соседей убил манн, и больше награбленного привез в свое селение — тем почетнее этот муж в глазах соплеменников. До их изгнания романами они были лютыми врагами веллов. Манны не чтят… во всяком случае, ранее никогда не чтили никаких договоренностей. Не знаю, соблюдали ли они заветы Светлого, но… больше всего эти беспокойные соседи любили убивать.

Он помолчал.

— Я с рождения живу под владычеством твоего народа, дочка, — король покачал головой и положил локти на стол. — Романы давно завоевали всю большую землю. И, конечно, романы жестоки. Но жестокость твоих сородичей — это всегда средство достижения ими цели, а не… способ получить удовольствие. Романы никогда не бывали суровы с веллами. Они не воюют с побежденными. Благодарение Светлому, у всех романских императоров до сей поры хватало мудрости, дабы крепко держать империю в кулаке, но при том не усердствовать в демонстрации силы сверх меры. Романы деловиты и рациональны, но жестоки… не больше, чем того требуют обстоятельства. И романы чтят порядок. Вот почему я всегда поддерживал, и буду поддерживать Вечный Ром.

Старый король помолчал снова. Его невестка допила вино и уверенным движением опрокинула бутылку над своим кубком во второй раз.

— Я понимаю, что ты меня вызвал, дабы рассказать о дикарях и привести в порядок мысли, — поставив бутыль рядом со своим креслом, предположила принцесса. Хэвейд проследил взглядом за ёмкостью с хмельным и медленно кивнул.

— Я приставил к ним тебя, а не кого-то из мужей, потому что твоя прелесть мутит мужские головы и не дает им мыслить здраво…

— Знаю, — поморщилась Марика. Король бросил на нее укоризненный взгляд.

— Не перебивай. Рядом с тобой мужи утрачивают осторожность. Говоришь, тебе не удалось вызнать ничего определенного, но у тебя подозрения…

— Скорее — предчувствие, — не выдержала принцесса. Перегнувшись, она захватила из вазы на королевском столе горсть мелких печений и отправила в рот. — Надо жаешьть… Мачь его Шедрик шкуру ш меня шпуштит, ешли унюхает жапах хмельного…

— Вот и у меня предчувствие, — пододвигая вазу ближе к невестке, согласился Хэвейд. — Манны ведут себя, как и положено послам. Разговор у них почтительный, и наши велльские обычаи не вызывают удивления. Ты ведь… наглядно постаралась их продемонстрировать?

Женщина состроила утвердительную гримасу.

— Но ведь они долгие поколения жили за морем. Манны — дикий народ. Если им верить, они не были на большой земле больше столетия. Кто же научил их правилам нашего имперского вежества?

На некоторое время принцесса Марика прекратила жевать. Очевидно, король сформулировал то, что долгое время вертелось в ее голове, и только теперь сложилось в ясную картину.

— Что меня беспокоит еще, — король провел пальцами по разложенной перед ним карте. — Помимо тебя за ними денно и нощно следят… мои соглядатаи. С тех пор, как они высадились у нас на берегу, манны ни разу… Куда, по-твоему, должны первым делом направиться путешественники после такого длительного и опасного пути?

Юная романка пожала плечами.

— В купальню. Но дикари, у которых чем гуще муж смердит, тем в большем он почете… Разве что — в храм. Или в часовню Светлого. Стоило бы вознести хвалу за то, что вообще добрались через Зеленое море в том утлом корыте, которое они гордо именуют драккаром.

Король понимающе кивнул.

— За все время они ни разу не были ни в одном храме.

Его невестка подняла бровь.

— Да, ни разу, — поймав ее недоверчивый взгляд, подтвердил Хэвейд. Взявшись за перстень, он задумчиво прокрутил его на пальце. — Они не приближаются к храмам, не носят знаков Светлого на груди и даже не делают охранных жестов. Однако тот странный волхв, что прибыл с ними… Мои соглядатаи так же, как и ты, ни в чем не уверены. Но все они убеждены — он маг. И не просто маг. Он у них вроде духовного отца. Только служит он не Лею.

— И не Лии, — Марика мрачно посмотрела в свой кубок. — Мне доводилось видеть служительниц Лии… с той стороны. Они… другие.

— Но кому-то манны все же поклоняются, — король с едва слышным стоном поднялся на ноги и, обойдя стол, отобрал у невестки бутыль, из которой она вознамерилась плеснуть себе в третий раз. — Тебе уже хватит. Седрик поделился желанием о новом ребенке. Если так, не стоит пить слишком много.

Принцессу передернуло. Но она без лишних слов отдала бутылку.

— Я понимаю, что твоего желания на это он не спросил.

— Он спросил, — Марика с силой провела ладонью по лицу, стирая застывшее на нем выражение бессильной ярости. — А что толку? Твой сын видит в беременности единственный повод на законных основаниях отказать до-кайзеру Титу Клавдию в моем визите. Ты… поговори с ним, король! То, чего он хочет… я… этого… не желаю.

Хэвейд вернулся к себе за стол и вновь уложил больные ноги на мягкий табурет.

— Прошло восемь лет, — он переменил положение в кресле, изыскивая для себя возможность усесться и не чувствовать ломоты в костях. — Ты все еще не можешь смириться?

Марика мрачно посмотрела в пустой кубок и поставила его на стол.

— Не в том дело, — она вновь провела ладонью по лицу. — Я… просто… это паршиво — чувствовать себя эдаким бурдюком на хилых ножках. Таскать в себе… отдуваться и… эти боли. А потом… когда оно созреет… — юная романка непроизвольно содрогнулась. — Проклятье, король! У Дагеддидов есть три наследника рода. Какой тьмы вам понадобился четвертый?

Хэвейд неопределенно пожал плечами. Принцесса едва слышно втянула воздух сквозь стиснутые зубы. В ее взгляде появилась горечь.

— Ты правильно говоришь — идет уже девятый год, — тише предыдущего проговорила она, опуская голову и закусывая красиво очерченную губу. — Восемь лет в женском теле, король. Это… действительно долго. Да, я смирился. Мое дело безнадежно. Ведьма мертва и мне никогда не вернуть… того облика, который был получен мной от рождения. Я не смогу получить освобождение и я… это принял. Но привыкнуть… не могу.

Хэвейд неслышно вздохнул. Прошло восемь лет с тех пор, как он узнал, что в теле его юной и прекрасной младшей невестки томится сущность воина-романа, который отчасти был проклят по его, Хэвейда, вине. Потому разговоры время от времени случались. То, что принцесса вновь дала увлечь себя такой беседой, говорило о необходимости для нее выплеснуть скопившееся на душе. По велению судьбы единственным, кто был посвящен в тайну несчастного романа, был сам король. И ради сохранения мира в собственном семействе и удерживания этой тайны, ему приходилось время от времени отрезвлять впадавшую в отчаяние принцессу, которая, вопреки разуму и проходящим годам, все не желала мириться со своей безнадежной участью.

— Кстати говоря, никогда не слышал истории, как тебя вообще угораздило попасться в такую ловушку, — меж тем раздумчиво проговорил король. Марика досадливо поморщилась.

— Основное ты знаешь. Я и мои люди охотились на эту ведьму. Она убила всех моих воинов, а меня… обратила вот в это… — романка забрала со стола кубок, посмотрела в него и поставила обратно. — Потом ведьма вынудила… твоего сына… потерять голову и… жениться на мне, чтобы досадить тебе за то, что ты пренебрёг ею. А потом ты сам заставил меня остаться при Седрике его… рабом… рабыней… проклятие, даже не знаю, как себя теперь называть! Другими словами, ты предал меня, когда я тебе доверился в надежде на помощь. Это все. К чему подробности?

— Ты намеренно упустила, что ведьме нужен был ребенок от тебя и моего сына, чтобы принести его в жертву хаосу. Ведь это было условием твоего обратного превращения, — Хэвейд опустил взгляд. Теперь он смотрел на перстень, который по-прежнему вертел на пальце. — Скажи… дочка. Ты не жалеешь о… сделанном тогда выборе?

Марика сузила глаза.

— Желаешь… поковыряться в… моей… душе?

Старый король качнул головой.

— Ответь на вопрос, — не поднимая взгляда, попросил он. Принцесса шумно вздохнула.

— Будь у меня выбор, я бы еще раз прищучил эту гадину. Все. Теперь я могу идти?

— Значит, твой выбор был сделан в ту ночь, когда мы убили ведьму, — король будто не слышал последних обращенных к нему слов. — Так сколько же времени тебе понадобится, чтобы его принять?

В голосе старого Хэвейда слышалось едва заметное раздражение. Та, которую звали принцессой Марикой, зло хмыкнула в ответ.

— Ты ведь не поймешь, король. Никто не поймет. Этому нет места в человеческом языке, — романка повозилась в кресле, опираясь на подлокотник. — До встречи с твоей паскудной ведьмой я знал, кто я. После… мне пришлось мириться с обликом этой женщины и принимать многое из того, что должно женщинам. Но это не сделало меня женщиной.

Марика запнулась. Король не торопил, проворачивая свой перстень.

— С тех пор, как Лей соединил меня с твоим Седриком перед своим алтарем, я все пытаюсь… покориться его воле и быть ему женой, — юная женщина поочередно подобрала и вытянула каждую из своих ног. — Выходит так хорошо, как если бы каменщика посадили тачать сапоги. Из меня паршивая жена, король. Но я стараюсь. Женские соки, которые текут во мне… Они меняют. Порой мне кажется — я и вправду никогда не знал другой жизни. Всю мою семью унесла красная лихорадка, когда я был еще совсем молод. Вы, Дагеддиды, давно стали моей второй семьей. В такие минуты я забываю себя. Чувствую себя… частью вашего рода. Принцессой, мать ее, Марикой. Женщиной. Caenum! Но ведь я — не женщина! Мне кажется — я схожу с ума. Или уже сошел. Кто я? Или что я? Как я теперь должен называться? А, король?

— Твое имя — Марика, — Хэвейд поднял глаза. Тон его снова сделался жестким. — Ты — жена моего сына и мать его детей. Так уже случилось. И так будет впредь. До самой твоей гибели никто не должен узнать этой постыдной тайны. Помни о нашем уговоре!

— Я не могу измениться, — принцесса бормотала уже больше для себя, нежели для собеседника. Взгляд ее сделался отсутствующим и усталым. — Я — это я, король. Я… не понимаю себя. Мне тошно… и в то же время я испытываю вину перед детьми, которым я нужен, как… мать. Перед Ираикой, которая все терпит мое пренебрежение… Даже перед Седриком. Я до сих пор готов удавить твоего сына, когда он ложится со мной… но этому бабьему телу нравятся его прикосновения! Король, я… мне иногда кажется, что разум мой раздваивается. Я не понимаю, что я. Я пытаюсь смириться. Пытаюсь просто жить. Но временами меня гложет такая тоска, что…

Романка запнулась.

— Уже не знаю, чего хочу, — едва слышно закончила она. — Я не желаю того, что со мной происходит теперь, но и… Не хочу лишаться того, что уже есть. Благодаря тебе моя власть… Пусть в бабьем положении, но воины твоей армии… даже романские инструкторы уважают меня. Непросто было достичь этого хотя и с твоей помощью. Дети… в возрасте, когда требуется мое влияние. И Прорва… Что будет с этим всем, если вдруг я исчезну? — принцесса по-женски помотала головой, точно прогоняя какие-то мысли. — Разум мой словно приближается к какой-то… точке невозврата. Если в ближайшем будущем проклятие не падет, я…

Хэвейд выпрямился в кресле, снимая ноги с подушки.

— Я знаю, как тебе помочь, — разом завершая разговор, спокойно проговорил он. Марика подняла на него затуманенный взор.

— Посоветую Седрику заиметь не одного, а еще нескольких детей, — правитель Веллии усмехнулся, глядя в побледневшее ошарашенное лицо принцессы. — Во время тягости в твоем теле появится вдвое больше женских соков. Потом еще и еще. В конце концов, они одержат верх. Я уже вижу, что они побеждают в тебе прежнюю натуру. Когда Седрик только ввел тебя в мою семью, ты не был таким нытиком. А теперь только делаешь, что стонешь и жалуешься. Женские соки побеждают тебя. Тоска, которая появляется и пропадает без причины — это не следствие несчастий. Это свойство женской натуры. Если же этих соков станет больше… Не пройдет и нескольких лет, когда ты окончательно оставишь надежду о прошлом, которая только мешает тебе жить сегодняшним днем. И, наконец, займешься заботами, которые приличествуют доброй жене.