Игры Предвечных

Глава 34

Мигом позже его дернуло, и стремительно повлекло прочь — куда более стремительно, чем во время похищения крюкоклювом. Миры и реальность пронеслись перед взором кудесника единым смазанным пятном.

А потом зрение вернулось.

Кудесник покрутил головой — вокруг него облачными завихрениями клубилась пустота. Эта пустота была полна слепящего солнечного света — куда более яркого, чем в мире смертных. Сам мир к удивлению был виден тоже, где-то под ногами, далеко внизу. Там продолжали сражаться и умирать, убивая друг друга сотни женщин и мужчин. Романы уже вовсю теснили незваных гостей, однако их враг еще не был сломлен. Кудесник знал островитян как умелых и отчаянных воинов. Выучке легионеров они смогли противопоставить бесстрашие и ярость обреченных.

И — сверху это виделось еще лучше, чем из гущи сражения — манны еще могли победить. Кудесник догадывался, куда его забросило подлой магией сородича-велла. Знал он и то, что должен вернуться, чтобы помочь тем, кого привел сюда на смерть. Или все жертвы, которые он принес ради своей земли и людей окажутся напрасны…

— А ну, обернись, мерзавец.

Голос — спокойный, чуть насмешливый, но хорошо знакомый ему голос, говоривший по-велльски гораздо лучше, чем в последний раз, когда доводилось его слышать, заставил испуганно вздрогнуть. Кудесник дернулся, сжимая кулаки. Несмотря на то, что с мига их встречи прошло много лет, он узнал этот голос сразу. Как и знал, кого увидит, когда заставит себя повернуться к этому давнему, проклятому врагу.

Но это казалось невозможным. Не это было обещано ему тем, кому он поклялся служить — ради своей родины, и только ради нее…

Кудесник сглотнул и с силой прикрыл глаза. Его неспешность была вызвана не страхом — а лишь едва приглушенной яростью. Медленно, преодолевая сопротивление пронизанного гневом духа, он обернулся.

И действительно увидел того, кого никогда более не собирался увидеть в представшем ему облике.

Перед кудесником, на расстоянии не более полутора десятков локтей, стоял высокий, широкоплечий роман. Одетый в броню старшего легионера, с ненавистным гребнистым шлемом на голове, этот ублюдок поигрывал удлиненным романским мечом. Его оружие, казалось, состояло из одного только света, еще более яркого, чем тот, что лился вокруг. Другая рука — обнаженная, мускулистая рука воина, пока свободно и без особого труда удерживала круглый темный щит.

Роман выглядел так же, как и восемь лет назад, когда он со своими головорезами явился в дом кудесника, чтобы забрать на костер его сестру. Тогда единственный сын кузнеца Бертолф, что долгое время поклонялся, как он думал, жрице Темной Лии, сделал окончательный выбор. И принял служение силе, куда большей, чем даже свет Лея и тьма Лии, когда они еще не были разделены. Он предался хаосу — сперва ради спасения своей сестры, а после — и всех, кто населял веллийские земли.

Но на его пути раз за разом вставал этот роман. Ублюдочный отпрыск проклятого народа умудрился расстроить планы еще наставницы кудесника, когда немыслимым образом заманил ее в ловушку. И тем самым надолго отсрочил получение нужного могущества самим Бертолфом.

Сегодня же он вновь заступал дорогу справедливости. И в его руке, как извечный аргумент любого легионера в спорах с другими народами, подрагивал ненавистный символ имперской власти — меч.

Некоторое время кудесник смотрел на этот меч. Потом поднял глаза выше, в лицо романа. Роман посмотрел в ответ, и его жесткий лик на короткий миг исказило мгновенное удивление.

— Ты??

Кудесник мотнул головой, отбрасывая назад отросшие неопрятные волосы. Руки против воли вновь сжались в кулаки. Однако он заставил себя усмехнуться.

— Я, романская шлюха. Помнишь, я говорил, что выбью вас всех с земли моих предков? Время пришло! Скоро в Веллии не останется ни одного живого имперца!

Собеседник поднял бровь и бросил короткий взгляд себе под ноги. Невольно, Бертолф тоже посмотрел туда.

Если еще несколько минут назад соотношение сил было примерно равным, то теперь расклад явно изменился. Тому виной оказался новый и свежий отряд конников с гербами Веллии на щитах. Должно быть, чувствуя близкий перелом, армия принцессы Марики — той самой Марики, в которую некогда был проклят Инквизитор Марк Альвах — ввела в бой последние резервы.

Кудесник сплюнул.

— Это ничего не меняет, — бросив последний взгляд на гибнущих маннов, он вновь посмотрел на своего врага. — Чтобы вас изгнать мне не нужны эти дикари. Я говорил…

— А я говорил вернуться к свету, дурак, — роман шагнул ближе, прокрутив в руке меч. — Вот к чему привело мое милосердие. Caenum, я мог тебя остановить!

Несмотря на все сопутствующее, что уже случилось между ними, Бертолф подавился словами.

— Милосердие? — он снова умолк, пережидая мешавшую ему говорить лютую злобу. — Ты называешь то, что ты и твои… люди принесли в наш дом милосердием??

Как и вечность назад роман и велл стояли один напротив другого, прожигая друг друга взглядами. Потом кудесник пересилил себя, усмехнувшись вновь.

— Скажи, имперец, кто надоумил тебя привести меня сюда? Чего ты добивался — просто отвлечь от того, что происходит там, внизу? Или, может, кто-то тебя обманул, уверив, что здесь моя магия бессильна?

Лицо Инквизитора Альваха оставалось спокойным и бесстрастным. Но, похоже, Бертолфу и не нужны были ответы. Он знал их сам.

— Смешно слушать какие-то обвинительные речи от ублюдка, который виновен в мучительной смерти множества беззащитных женщин. Романской шлюхи, которая каждую ночь визжит под своим велльским хозяином. Ничтожества, недостойного называться мужчиной, — убедившись, что все-таки сумел уязвить давнего врага, кудесник издевательски рассмеялся. — Я же не ошибся, имперец. Тебе нравится такая жизнь, иначе ты давно бы упал на меч. Вы, романы, все такие. Тупая жестокость снаружи, а внутри — разврат и грязная похоть. Ты сейчас — на своем месте, роман. Никто из вас не заслуживает лучшего. И никто не получит пощады! Вы жгли наших жен — и за это ваши жены будут гореть вместе с их погаными отродьями — гореть, пока не выгорят дотла!

Последнее велл почти прокричал. Он больше не смеялся. По его напором Альвах невольно сделал шаг назад, поднимая щит.

— То, что было сделано с тобой силами хаоса — несравнимо с тем, что испытает каждый из вас. Вы ответите за мерзость, что несли землям других народов! А ты — ты будешь смотреть за тем, как разлагается твой великий, — Бертолф выделил голосом это слово, — романский мир. Не знаю, как тебе удалось загнать наши души сюда, но едва мы вернемся — а мы вернемся немедленно, ты вновь окажешься в плоти той самой шлюхи. Я отдам тебя в руки дикарей, — кудесник мотнул головой куда-то вниз. — Ты узнаешь, что испытанное тобой до сих пор — ничто по сравнению с тем, что заставлю испытать тебя я. До конца твоей поганой жизни! Клянусь, ты станешь последним романом, который покинет этот мир. Но к тому времени, когда это произойдет, успеешь увидеть все, что я уготовил твоему ублюдочному народу!

— Тебе бы волноваться, что случится, когда ты покинешь мир, — выделив слово «ты», Марк Альвах вновь шагнул вперед. Лицо его, ранее отстраненное, сделалось жестким. — И каким будет наказание хозяина за твой провал.

Он поднял меч. Однако видевший это Бертолф только усмехнулся.

— Значит, Лей все-таки выбрался из клетки, — заговорил он, и его голос странным образом преображался, с каждым новым словом. — Он снова решил помериться силой. Вижу, выбрал смертного себе по духу. Но даже это не поможет ему…

Последнее прозвучало совсем низко и гулко. На глазах промедлившего изумленного Альваха тело мага утратило его человеческую форму. Оно мгновенно вытянулось, увеличиваясь в размерах. Всего лишь миг спустя перед романом шлепнулись толстые кольца огромного змея. Роман успел заметить перепончатое окаймление вокруг головы чудовища. И вскинул щит до того, как полыхнувшие выпуклые желтые глаза обратили его в камень.

Василиск зашипел — и бросился вперед. Альвах, который за миг до того успел предугадать бросок чудовищной змеи, увернулся от жамкнувших рядом зубов, отпрыгивая в сторону. Потом — опять и опять. Змей не давал ему ни секунды передышки. Он гонял уворачивавшегося человека, норовя ухватить его клыками, каждый из которых был длиной в локоть, плюнуть ядом или сбить хвостом. Бертолф — если это все еще был он, а не воплощение самого хаоса, угадал. Альвах в действительности был уверен, что проклятый кудесник не сможет воспользоваться магией там, где у него не было тела. И теперь не понимал, как ему победить настолько исполинскую гадину, которая казалась огромнее самой Праматери Гидры. Положение его затруднялось тем, что он не смел взглянуть на охотящегося за ним змея прямо, опасаясь расплатиться за это жизнью.

Дважды Альваху удавалось ударить мечом. И всякий раз его удары достигали цели. Меч из света, вверенный самим Леем, всякий раз без усилий входил в тело змея. Однако не причинял тому существенного вреда. Альвах знал, что бить нужно в голову. Но для того, чтобы добраться до головы, требовалось обернуться к гадине лицом, не попасть под магию его чудовищных глаз — и не оказаться в мерзкой пасти…

Происходящее не могло продолжаться долго. В какой-то миг не успевшего вовремя отпрыгнуть романа сбило с ног. Выронив меч, который отнесло куда-то в сторону, Альвах попытался вскочить и броситься за ним. Но в следующий миг почувствовал, как кольца змея обвиваются вокруг его тела, прижимая руки к бокам.

Грудь стиснуло, будто между двух наковален. Благородный стоик сдержал давление чудовищных колец, но Альваха все равно резануло свирепой болью в прижатых к туловищу, раздавленных руках. Дернувшись, он отчетливо услышал хруст собственных ломавшихся костей.

Василиск приподнял его к самой оскаленной морде. Альвах зажмурился, не желая уходить из жизни через обращение в камень. Отчего-то он всегда считал подобную смерть унизительнее и гаже прочих. Роман ждал, чтобы ему попросту откусили голову, но не дождался. Вместо этого чудовищное кольцо сдвинулось плотнее, и Альвахом встряхнули — словно детской игрушкой.

— Ну же, — не услышал, а будто осознал бывший Инквизитор обращенное к нему. — Это твой шанс, имперец. Посмотри в лицо своей судьбе. Пока я не передумал. Ты можешь выбрать жизнь. Живи как женщина, самая падшая и жалкая из жен… Или прими смерть с открытым лицом, как подобает мужчине. Лей в тебе сейчас, я чувствую его никчемное присутствие. Призови его, имперец. Призови — и открой глаза…

Не в силах терпеть давящую муку, осознавая, что обе его руки превратились в раздавленные куски мяса и жил, с осколками из костей, которыми уже не поднять меча, Альвах мотнул головой, с силой вдыхая сквозь стиснутые зубы.

— Хорошо, — простонал он, выгибаясь в душивших его кольцах. — Я… будет так, как ты хочешь. Только… не дави…

Несколько ударов сердца ничего не происходило. Потом тулово змея слегка сдвинулось — ровно настолько, чтобы дать жертве глотнуть воздуха для новых, пусть коротких, речей.

Альвах вдохнул со свистом — и открыл глаза.

— Лей! Отец всех мужей, я призываю тебя!

Прямо перед ним покачивалась широкая змеиная морда с оскаленными зубами, с которых капал яд. И за мгновение до того, как полыхнувшая колдовская вспышка змеиных зениц превратила человека — и связанного с ним Предвечного в камень, Альвах дернул головой, вложив в это движение все остававшиеся у него силы. От резкого рывка шлем Инквизитора сдвинулся на лоб, и в до блеска отполированной поверхности на миг — только на миг отразилась морда василиска и его выцветшие магией хаоса глаза…