Игры Предвечных

Глава 26

— Люди почитают нас, как Творцов мира и всего сущего. Но это заблуждение. Жизнь сотворена не нами. Мы — только исполнители Его воли. Воли настоящего Творца. Того, Кто создал — смертных, чтобы вы заселили мир. И бессмертных — защищать Его творения…

Голос Темной Лии был тих и журчал, подобно ручью. Альвах, который уже давно сидел, скрестив ноги так, чтобы прикрыть все то, что у людей считалось достойным сокрытия, исподтишка наблюдал за ее прекрасным лицом, которое было много совершеннее того, что он каждодневно видел в собственном зеркале. Хотя многие, кому посчастливилось увидеть принцессу Марику воочию, могли бы искренне поклясться, что женщины прекраснее отыскать было попросту невозможно. Однако теперь роман мог убедиться, насколько неверной была бы такая клятва.

— Бессмертных, подобных нам, меньше, чем людей, — продолжала, тем временем, Предвечная, и лик ее был темен от печали. — Мы служим Творцу, но немногие удостаиваются чести стать Предвечными. Творец был добр ко мне и Лею. Нам был вверен этот молодой мир и смертные в нем с тем, чтобы мы оберегали их и способствовали соблюдению Его заветов…

Альвах слушал. Услышанное сильно изменяло его представление о самом мироздании. По словам Предвечной Лии выходило, что брат и сестра были не создателями, а всего лишь стражами мира, в котором ему довелось появиться на свет. Его мир, как и множество других, был создан неким Творцом, сотворившим также Предвечных и людей. И одновременно он мог догадаться — каковы бы ни были цели неведомого Творца, в мире, вверенном Лею и Лии, что-то пошло не так. Впрочем, что именно — он отчасти разумел и сам.

Одновременно роман чувствовал, что все, что было и будет сказано здесь, каким-то образом напрямую касается и его, Марка из рода Альва, бывшего Инквизитора его Святейшества, что волей судьбы без малого десять лет вынужден был примерять на себя женскую плоть и женскую судьбу. Не зря двое божественных высших снисходили до него, простого смертного, пусть и созданного по образу и подобию неведомого Творца. В том, что ему уже поведали, был какой-то смысл, но понять его Альвах пока не мог.

— Мы не оправдали доверия… Хотя поначалу очень старались. Оберегали этот хрупкий мир. Было непросто вести смертных по правильному пути. Ведь вы, люди, так своевольны. Нам… нелегко было находить… правильные решения. Приходилось учиться вместе с вами, смертными созданиями. Но мы справлялись. Долгое время мы несли волю Творца, доводя ее до людей, и сами при этом оставались в тени. Но затем…

Лия помедлила. Лей опустил златокудрую голову. Поневоле взгляд Альваха скользнул к тому, кого он знал, как Отца мужей. Лик Светлого был суров и печален. Казалось, Предвечный терзался какой-то внутренней мукой, не получая облегчения уже много веков.

— Суть нашего мира в единении двух начал, — Темная Лия улыбнулась своему высокому супругу, который в этот миг встретился с ней глазами. — И мы… увлеклись. Наше единение… должно быть, пропуская через наши сущности дела смертного мира, мы сами слишком приблизили себя к смертным. К вашим желаниям, вашим страстям… вашему несовершенству…

— Не стоит. Искать. Оправданий! В том. Что случилось. Наша. Вина. А. Не. Смертных!

— Мы стали меньше думать о заветах Творца и больше — о собственной важности, — Лия продолжила, еще раз коротко взглянув в сторону Светлого. Однако на этот раз он не ответил на ее взгляд. — Мы… слишком возгордились, хотя причин для гордости у нас не было. Мы понимаем это теперь, но тогда… Мы оставались верными нашей природе, но изменили сущности. Перестали помнить о предназначении. Перестали видеть единый путь для наших устремлений. Стали искать ссор друг с другом. Стали походить… на простых смертных мужа и жену, которые… Которые уязвимы в своих слабостях…

— Этим. Воспользовался. ОН!

Последнее из уст Светлого вновь прозвучало, подобно удару грома. Лия и Альвах вздрогнули одновременно.

— Кто — он? — забывшись, переспросил роман, поскольку Лия замолчала.

— Ты. Зовешь. Его. Хаосом.

— У него много имен, — Темная Лия тронула один из «прутьев» своей клетки. — Мы так полагаем. Но… не знаем точно. С тех пор, как нас направили сюда, мы занимаемся только этим миром и мало ведаем о других. Другие миры и то, что происходит в мироздании — не наше дело. Такова была воля Творца. Раньше, на заре веков… Творец говорил с нами. Направлял нас. Но потом… чем больше смертного становилось в нас, тем больше мы отдалялись от Того, Кто нас создал. И однажды… мы вдруг поняли, что мы давно не слышали Его. Но не Он покинул нас. Разорвать эту связь — был наш выбор… Выбор, который мы сделали своим небрежением.

Лия замолчала вновь. Смертный гость молчал тоже, размышляя об услышанном.

— Вы не можете воззвать к Творцу снова?

— Раньше. Мы. Не. Смели, — Лей стиснул пальцы на грязноватом свечении своей клетки. — А теперь. Не можем. Отсюда. Не. Получается. Мы. Слишком. Слабы.

— Вы здесь по воле хаоса?

Светлый и Темная переглянулись вновь.

— Нет, герой, — Лия качнула головой, и ее облик вновь заволокло туманом скорби. — Мы пришли сюда по собственной воле.

Альвах поднял брови. Несмотря на все его положение, удивляться больше он был попросту не в силах. Предвечная Лия грустно улыбнулась.

— Когда наша связь с Творцом была нарушена, мы пребывали в растерянности, — она в который раз посмотрела на Лея. Ее брат невидящим взором глядел на едва различимую за сиянием горгону, что никак не хотела уходить от распростертого в недосягаемости для нее женского тела Марка Альваха. — Мы не знали, что нам следует делать. Стыдно признаться. Мы стали винить друг друга и нашу взаимную привязанность в случившемся. Ведь это супружеское сближение способствовало тому, чтобы больше помнить о смертной сути, и меньше — о нашем назначении.

— Он. Хорошо. Выбрал. Время. Для. Появления.

— Да, это так. Хаос пришел вовремя. Он выбрал наилучший миг. Мы были растеряны и смущены. Он… он обманул нас. Сказал, что его послал сам Творец, чтобы помочь нам… помочь вернуться на истинный путь.

Бывший Инквизитор сузил глаза.

— Ты правильно думаешь, герой. Но мы не сразу смогли распознать его клевету. Ведь он явился, как вестник… света. Мы не могли усомниться в его правдивости. Он — один из нас. Предвечный. Из тех, кто были созданы Творцом.

— Может быть так, чтобы этот Предвечный действительно пришел по воле… Творца?

— Он. Пришел. К нам. Не. По воле. Творца! Он! Предал! Творца!

Лия коротко взглянула на своего гневливого брата, и покачала головой.

— Увы, нет. Даже если забыть про все, что он сделал — на нем не было печати Творца. Нам тогда казалось, что мы настолько изменили природе, что попросту не в силах ее разглядеть. И потому мы не стали требовать от него подтверждения его… полномочий. Нам мешали стыд и раскаяние…

Альвах запустил пальцы в волосы давним, почти забытым движением, когда его волосы были достаточно коротки, чтобы не путаться в них. От услышанного голова шла у него кругом.

— Что же этот… лже-посланник сделал с вами? — негромко спросил он, уже освоившись, что говорит не с равными себе, а с наивысшими, что по-прежнему оставались Отцом и Матерью сущего. — И зачем ему это?

— Мы не знаем — зачем. Но предполагаем… Он из тех, кто был недоволен каким-то из решений Творца. Или почувствовал себя обделенным, не получив в ведение мир… либо мир был у него отобран… Как он должен быть отторгнут у меня и Лея. Ведь мы не справились.

— Такое возможно для Предвечного? Подвергать сомнению волю Творца?

Лия мягко усмехнулась.

— Разве смертные редко подвергают сомнению волю высших?

Альвах не мог не признать ее правоту.

— Смертные — несовершенны, — только и смог ответить он.

— В. Природе. Предвечных. Несовершенства. Еще. Больше.

— Лей! — Темная супруга Светлого стража мира, забывшись, прижалась к прутьям ее клетки, но тут же отшатнулась. — Не нужно.

— Ты. Перебил, — Светный Лей обратил свой лик к Альваху, который был вынужден вновь подавить дрожь. — Ты. Спрашивал. Как. И. Зачем. Зачем — не знаем. Он. Ведет. Какую-то. Свою игру. Игру против Творца. Я. Мыслю так. Мы. Для него — пешки. На доске. Ступени. К возвышению. Если. У него. Выйдет. Завладеть. Нашим. Миром. Нашим. И вашим, смертный. А заманил нас сюда он. Используя обман. И. нашу. Слабость.

— Когда он пришел к нам, мы совсем погрязли в сомнениях и недоверии друг к другу, — Лия заговорила поспешно, словно опасаясь, что ее брат вновь даст излишнюю волю гневу в присутствии смертного. — Он понял это. А может — почувствовал раньше, потому и пришел. И он… усугубил. Стал подговаривать нас друг против друга. Но делал это так искусно… Никогда не заявлял ничего прямо, а словно подталкивал нас обоих к тому, чтобы отвратиться друг от друга. Но с каждым он говорил отдельно, и мы не подозревали об этих разговорах. Он… воистину повелитель лжи.

— Это он убедил вас разделить мир?

Лия вздрогнула — совсем как бы на ее месте простая смертная женщина.

— Он… подвел к этому. Так, что мы были уверены — это наше решение, как единственно верный выход из случившейся ссоры. Не знаю, как мы могли быть так слепы, — Лия качнула головой. Лицо ее Светлого брата словно прочертило судорогой. — И мы решились. На это страшное… То, что оторвало нас друг от друга. То, что принесло столько горя вам, смертным. То, что могло омрачить лик самого Творца…

Альвах промолчал, играя желваками. Откровения Предвечных подавляли его. Он не знал, что тут можно было сказать.

— Наш гость… хаос. Он якобы не имел отношения к нашему разрыву. После того, как все произошло и мир оказался разделен, он притворился подавленным и огорченным. Ведь он лгал, что был послан Творцом помочь нам справиться с тем, во что мы ввергли себя. И он снова принялся убеждать. Словно желал помирить нас. Он убедил… убедил отринуть, как он сказал, все лишнее, что могло помешать нам понять и заново принять друг друга. И просто поговорить. Без всего лишнего, что могло нам помешать. Как это принято у столь любимых нами людей. Ведь к тому времени мы даже не разговаривали друг с другом.

Смертный гость все понял. Тем не менее, Лия продолжила.

— В каждом из миров — свои законы. Наш стоит на единении двух начал. Нельзя отделить мужчину от женщины и ждать, чтобы из этого вышло что-то путное. Лишь вместе мы сильны. И только пока мы не отделимы друг от друга, мы способны защитить мир целиком и противостоять любой силе извне… кроме той, что исходит от Творца. До сих пор не могу представить, как мы могли об этом забыть.

— Забыли. Разделили мир. В ярости. Я. Погасил. Солнце…

— Это случилось из-за того, что я покрыла свою половину мира облаками, чтобы не допустить его мужскую магию в свое естество. И… из-за того, что насылала проклятия на тех смертных, которые остались на половине Лея. Влияние проклятого хаоса словно ввергло нас в безумие. И, как я уже поведала тебе, когда я и мой брат были на грани войны — он выступил посредником в нашей ссоре. Побудил нас встретиться друг с другом здесь, в центре мира, где сила… смертные зовут ее магией… Силы двух начал нивелируют друг друга. Здесь мы оба наиболее уязвимы. Но тогда нам казалось, что это-то и хорошо…Что это защитит нас друг от друга.

— Он. Посоветовал. Каждому из нас. Оградить. Себя. Оградить — защитой собственного естества. Через которую. Не пройти. Противоположному. Якобы. На. Всякий. Случай. Если. Во. Время. Разговора. Будет. Новая. Ссора.

— И мы поверили даже этому! — забывшись, Лия на несколько мгновений спрятала лицо в ладонях. Однако, тут же отняла их, вновь явив спокойное и совершенное достоинство Предвечной. — Нам это тогда показалось разумным. Мы приняли наипростейшую форму — форму смертных. Ту, что ты видишь теперь. Я окутала себя защитой женского начала — ко мне сюда может войти только женщина. Так же поступил Лей — ни я, ни любая другая не может пробраться сквозь его свет. Он пропустит только мужское естество. Мы защитились… друг от друга. Очень хорошо. Но едва только мы спустились сюда…

— Ловушка захлопнулась.

— Верно, — на глазах у изумленного Альваха, Светлый Лей, с лица которого за все время разговора не сходило нечеловеческое напряжение, внезапно расслабил черты. Припав на одно колено, Отец всех мужей с силой протер ладонями глаза, после чего заговорил спокойно, без прежней отрывистости. — Он использовал всю силу притяжения этого мира, чтобы поймать нас. Мы сами отдали ему власть над этими силами — как тритейскому судье. И едва я и моя сестра приблизились друг к другу, вокруг нас вспыхнули эти клетки. Мы оказались в двойном заточении — в силе притяжения земли, и в… коконах, которые соткали сами для защиты друг от друга.

Альвах открыл рот и, помедлив, закрыл его.

— Ты хочешь знать, отчего супруг мой Лей заговорил теперь без усилий, а не так, как раньше? — видя его недоумение, пояснила Темная Лия. — Когда-то моему слову небо заволокло тучами. Теперь Лею приходится тратить вдвое больше сил, чтобы свет его солнца хоть немного проникал сквозь заслон. Это требует большего сосредоточения. Но теперь солнце ушло за горизонт, и брат…

Лей невесело улыбнулся сквозь золотистые завитки волос его бороды.

— Мне не нужно надрываться, освещая мою половину мира.

Это вызвало наибольшее изумление Альваха из всего услышанного ранее.

— Светлый… освещает обе половины? Солнце из мира женщин не ушло?

Темная Лия едва заметно качнула головой.

— Без солнца не было бы жизни.

— Когда мы были пойманы и обездвижены, хаос явился перед нами, — Лей поднялся на ноги, вновь взглянув Альваху в глаза. — Смеялся нам в лицо. Нашей глупости. Нашему беспечию. Называл наш мир своим. Должно быть, наши разделение и заточение заставили его поверить в то, что мы беспомощны. Он совершил эту единственную ошибку, и…

— Лей воспользовался ею!

Впервые в голосе Темной печаль уступила место гордости. Сейчас Мать всех жен как никогда более походила на смертную женщину, которая по праву гордилась своим мужчиной. Но Альвах не нашел в себе сил даже на внутреннюю усмешку.

— Я показал этому лже-посланнику, что свет был вверен мне самим Творцом. И на короткий миг зажег здесь малую часть настоящего солнца. Чудом ему удалось удрать. После я укрепил защиту мира. На это ушли последние силы. Ведь отсюда, и без помощи Лии я лишен и тысячной доли того, что дано Предвечному. И все же, мой заслон еще стоит. Из-за него хаос не может вернуться в этот мир, хотя его более мелкие прислужники иногда… находят лазейки. Я выжигаю тех, кого вижу в моей части земель, но у Лии я бессилен — того, что могу, хватает только, чтобы не дать ее части мира погрузиться во тьму.

Его Предвечная супруга приложила ко лбу тыльную сторону ладони.

— Сейчас все хуже, чем на заре нашего заточения. Он вернулся… и снова желает попасть в наш мир. В прошлый раз мы сами впустили эту мерзость. Теперь его останавливает защита Лея. Но он все настойчивее изыскивает способы проникнуть к нам. Мы стараемся препятствовать ему, но отсюда… можем очень мало.

— Ему нужны смертные, — угрюмо подсказал роман. То, что он услышал здесь, впервые за много лет поразило его разум тягостнее превращения в женщину. — Семь лет назад он тоже пытался… через свою ведьму…

Светлый и Темная переглянулись.

— Мы знаем твою историю, Марк Альвах, — Лей шагнул вперед, сливая свое сияние с грязноватым свечением клетки. — Твой отказ служить делу хаоса и казнь главной жрицы отсрочили его приход. Но не остановили. У ведьмы, что извратила твою плоть, был ученик. Смертный ученик, рожденный от людей в этом мире. Это очень плохо. Ученик этот теперь одержим и продолжает служить делу хаоса. По велению своего господина он отправился на острова, где проживал отверженный народ, и убедил их поклоняться хаосу, как Предвечному. Моления и жертвы многих людей укрепили силу этой мерзости в нашем мире.

Альвах мрачно кивнул. Последнее не было для него новостью. Он знал, о каком отверженном народе ему говорили.

— Король Хэвейд был прав, когда подметил, что наши гости манны не заходят в твои храмы, Светлый, — негромко проговорил он. — Нечестивцы поклоняются хаосу. Их кудесник — тот жрец, о котором ты говоришь. Он наслал каменную чуму.

Предвечный Лей ответил утвердительным кивком.

— Молитвы целого народа дали… хаосу большую власть здесь, — повторил он, и смертный гость почти физически ощутил волну нечеловеческой муки, что исходила от Отца всех мужей. Ошибки, которые были совершены Предвечными когда-то, причинили много горя людям в вверенном им мире. Но наихудшие терзания испытывал сам Светлый Лей, что вынужден был из века в век наблюдать последствия своих деяний и не иметь возможности их исправить. — И он наделил своего слугу силой, которая помогла ему устроить то, что ты называешь каменой чумой. Ты так же можешь догадываться, что в скором времени жрец хаоса бросит своих воинов на оставшихся беззащитными женщин. Земли Веллии первыми лежат на их пути. Но одной только Веллии им будет мало. Они не остановятся, пока не захватят весь мир.

— Лей полагает, и я с ним согласна, что по велению жреца эти дикие люди будут насаждать новую веру насилием, — Темная Лия совсем по-человечески обняла себя за плечи. — Их жестокость и бесчинства… кровавые жертвы, которые они уже приносили на своих островах, увеличат силу хаоса, а с ним — и его жреца. Настанет день, когда их сила будет настолько велика, что зашита Лея падет и… великое зло хлынет в наш мир…

Альвах, которые долгое время слушал с опущенной головой, поднял глаза, поочередно взглянув сперва на Мать, потом на Отца всех людей.

— Это можно остановить?

Светлый и Темная вновь посмотрели друг на друга.

— Если вернуть миру его суть и объединить нас. Но это недостижимо.

Лия грустно улыбнулась.

— Лей хочет сказать — мы сможем преодолеть силу притяжения земли, что удерживает клетки, только если вновь сольемся в единое целое. Но из-за нашей давней неосторожности… и недоверия каждого удерживает защита естества. Только женщина способна коснуться меня в моем заточении, и только мужчина способен взять за руку моего супруга. Множество веков стоим мы здесь, на расстоянии вытянутой руки — так близко, и так далеко…

Альвах вскочил.

— Все верно, — Лия вновь подняла руку, словно желая коснуться прутьев своей клетки, и вновь удержала ладонь от прикосновения к грязноватому мерцанию. — Мы ждали помощи от тебя. Через твои молитвы, обращенные к Лею, и девочку Бьенку, рожденную с моим даром, мы узнали о делах хаоса и его попытке проникнуть в мир через твое дитя. Еще до того, как ты разрушил его замыслы, мы увидели в тебе… ключ к нашему освобождению. Никто до тебя не мог испытать судьбу мужа и жены за одну человеческую жизнь…

— Так это… не случайность?? — забывшись, с кем говорит, смертный смог удержался от того, чтобы возвысить голос, лишь в последний миг. — Мое единение с Седриком… было освящено умышленно? Но разве… Я полагал… — едва ли не в первый раз в жизни Альвах с трудом подыскивал слова. — Можно исказить тело, но разве можно то же сделать с естеством? Тем, что было дано от рождения?

— Возможно ли это, нам не ведомо. Некоторые законы мироздания открыты только Творцу, — Лей смотрел прямо на Альваха, и гнев и обида последнего утихли так же быстро, как и поднялись. — Но мы должны были попытаться. Если бы время, что ты провел в женском облике, хотя бы немного изменило тебя, ты бы освободил нас из заточения, и тогда… Никакие прислужники хаоса не могли бы творить их темные дела в нашем мире!

Роман помолчал. Ему требовалось время, чтобы обдумать все, что довелось услышать теперь. Но времени у него не было.

— Может быть, я все-таки смогу вам помочь, — отведя, наконец, взгляд от Предвечного, негромко предложил он. — Что для этого нужно?

Предвечные переглянулись в третий раз.

— Нам нужно коснуться друг друга, — Лия все же положила обе ладони на прутья, и на миг ее прекрасное лицо поморщилось, как от боли. — Мы не можем выйти из клеток. Но даже если бы дотянулись…

Она не договорила. Идущее отовсюду сияние сферы померкло. Спустя несколько мгновений перед взором Альваха куда более четко вспыхнули грязноватые решетки обоих клеток и — свечения вокруг самих Предвечных. Льющийся со стороны Лея свет ослеплял чистой белизной. Лия же была окутана темным облаком. Однако каким-то необъяснимым образом смертный чувствовал, что ее тьма была не чернее света ее брата.

— Возьми меня за руку, — голос Лея утратил человечность и теперь вновь громыхал, подобно грому. — А потом попробуй коснуться Лии.

Несмотря на все прошлые настроения внезапно Альваха охватила редко свойственная ему робость. Преодолевая ее, он приблизился к ожидавшим его Предвечным вплотную. Расстояние между клетками на самом деле было немногим больше длины вытянутой человеческой руки.

Роман сделал еще шаг и оказался в пространстве между клеток. Помедлив, с трудом протиснул руку сквозь прутья решетки, что оказались слишком узкими даже для размеров смертного. И с внутренним трепетом коснулся благостного свечения Светлого Лея.

Та часть его руки, что погрузилась в свет, начала испытывать легкие покалывания. Словно малые мошки облепили кожу и впились, причиняя не боль, но неудобство. Альвах ощутил некую неправильность, но подумать о ней, а тем более, рассказать не успел. Пронизанные светом, сильные пальцы Светлого Лея стиснули его ладонь.

На миг роман потерял зрение и слух. Перед его глазами словно взорвались тысячи солнц. Казалось, будто испепеляющий, жидкий огонь в мгновение пробежал по жилам, осветил, выжигая каждую частицу его замершего существа… И тут же утих. Смертный моргнул, возвращая зрение. И, едва владея собой, сжал пальцы Предвечного в ответ.

— Получилось, — стараясь не морщиться от укусов невидимых мошек, которые вернулись после вспышки, проговорил Альвах. Сокрытие дрожи в голосе дорого ему стоило, но смертный уже укрепился. Лей кивнул в ответ — молча и спокойно.

— Защита пропустила мужа, — только счел нужным молвить он. — Надежда на то, что тебя пропустит защита естества Лии, ничтожно мала.

Темная Лия приникла к решетке. Несмотря на то, что рука Предвечной казалась хрупкой, она была гораздо больше руки простой смертной женщины. Грязноватое свечение прутьев пропускало только тонкие женские пальцы.

— Коснись меня, герой, — слышавшему ее взволнованный шепот Альваху внезапно пришло на ум, что еще ни одна женщина не желала так страстно и искренне ощутить на себе его руки. — Хватит и одного только прикосновения…

Ни один мужчина не мог бы противиться такому призыву. Не мешкая и не разрывая пожатия с Отцом всех мужей, Альвах протянул другую руку к клетке Предвечной.

Ему отчетливо увиделось, что тьма, мерцавшая вокруг Темной Лии, стала еще гуще. Альваха вновь посетило ощущение неправильности, как когда он коснулся сияния Лея. Но если в первый раз это было едва заметным, теперь роман готов был поклясться, что чувствовал явную угрозу.

— Действуй, — пожатие Лея сделалось крепче. Голос Предвечного рокотал ровно, но волнения его сущности было не скрыть. — Если твоя помощь невозможна, мы должны узнать об этом сейчас.

Альвах задержал дыхание. И — коснулся темного свечения, что на толщину ладони отгораживало от подрагивавших пальцев Темной Лии.

Его вновь пронзило вспышкой — но теперь это была вспышка чудовищной, невыносимой боли. Ополоумевшему Альваху показалось, что его раскладывает на мириады мелких частиц, и достаточно малейшего движения воздуха рядом, чтобы их разнесло в разные стороны. Пальцы Лея сильнее стиснули ладонь. Предвечный что-то сказал ему, но Альвах не услышал. Он был вне себя от поразившей разум дикой муки, что имела под собой ту же природу, что и болезненные уколы защиты Лея, но отличалась по величине, словно лужа от бушующего океана. Роман не был в силах пошевелиться, ни даже опустить руку, которую продолжал удерживать у тускло мерцавшей темноты. Темная Лия изо всех сил тянулась к нему из-за своей решетки, а вместе с ней тянулась и тьма. Предвечная тоже о чем-то пыталась сказать ему, но не владевший собой, умиравший, разлагавшийся на малые частицы Альвах сквозь пелену на глазах видел только шевеление ее губ.

— …май о женс… Ты был жен…. хть немного! Хоть что-то женское — мол… те… я, вспомни, герой!

Смертный скорее почувствовал, чем услышал обращенные к нему слова. Хватка Лея сделалась совсем жесткой, и неожиданно это придало сил, выдергивая разум Альваха из небытия безумия. Роман понял, что от него хотят. Но не был уверен в том, что способен вспомнить хоть что-то, что могло разбудить в нем ту малую женственность, которую подарили девять лет женской жизни.

— … май!

Обездвиженный разрывавшими его дух двумя началами Альвах сделал слабую попытку подумать о том, что от него требовали. Для романа, который приучил себя жить только настоящим и не вспоминать того, что было, это оказалось непросто. Издерганный болевыми корчами рассудок хватило лишь на картину давнего прошлого, первой ночи, в которую де-принц Седрик сделал пойманную им в лесу прекрасную романскую юницу женщиной. Эта ночь навсегда осталась в сознании Альваха переломом, который отобрал у него право называться мужчиной. Он не знал, насколько годным была эта часть его бытия, и отчаянно пытался, но ничего другого более подходящего припомнить не мог.

Между тем, его рука, которой он пытался дотянуться до Лии, продолжала натыкаться скрюченными пальцами словно на невидимую стену. Боль, до того невыносимая, усилилась многократно.

— Не получается!

В голосе Лея, который вновь становился все более человеческим, слышалось ожидаемое разочарование. Его хватка начала слабеть — получив подтверждение своим опасениям, Предвечный не видел смысла более мучить смертного гостя. Но Лия, которая по-прежнему пыталась дотянуться до дрожащих пальцев Альваха, еще не сдалась.

— Лей! Не смей его отпускать! — она обернулась к роману, который, не в силах удержаться от лютой муки, мотал головой с зажмуренными глазами. — Герой! То, о чем ты думаешь — не подходит! Оно напротив, вызывает противление, ненависть и злобу… Ярость — мужское чувство, Марк! Прошу тебя, вспомни что-то, что тебе бы понравилось в женском бытие! Что могло бы заставить тебя… хоть отчасти… примириться… Ведь было же что-то! Хоть что-нибудь…

Слова Предвечной долетали, словно через вату. Сознание Альваха вновь начало мутиться. Из последних сил выдернув себя из небытия, в которое соскальзывал разум, он отогнал видение перекошенной жестокой похотью морды Седрика Дагеддида. Однако на смену этому полезли другие — еще омерзительнее и гаже. Альвах пытался отторгать от себя воспоминания об унижениях, которые приходилось претерпевать в женской плоти, и которые никогда не могли случиться с мужчиной, неистовом желании вырваться из самого себя, насилии, чинимом над его волей и телом, и раз за разом не находил хоть чего-то, что могло бы послужить в его естестве ключом к темнице Лии…

Хватка Лея совсем ослабела. Предвечный опустил голову. Лия, что долгое время вглядывалась в лицо смертного с неослабевавшей надеждой, сникла. Ее прекрасное лицо исказило отчаяние.

Альвах ощутил это отчаяние даже сквозь двойную защиту ее заточения. Несмотря на туманившую, терзавшую разум дикую муку, он по-прежнему помнил все, что было сказано. И понимал, что держит в руках надежду целого мира — своего мира. Он никогда не мыслил себя вершителем судеб стольких людей, хотя в далеких, забытых юношеских мечтах грезил о том, чтобы сделать что-то великое и полезное для всех. И теперь, когда появилась в этом необходимость…

Разум Альваха отрешился. Внезапно он вновь явственно увидел себя в женском теле, прекрасном теле прекрасной принцессы Марики. Марика сидела на мягким тюфяке супружеского ложа в полутемной комнате, которую освещал только горевший очаг. Возле очага в своем излюбленном кресле была Ираика, которая держала на коленях тяжелый том геттских сказок. Подле нее устроились дети — двое близнецов, продолжателей рода Дагеддидов. Их старший брат, темноволосый Хэвейд, сидел подле матери, прижавшись к ее теплому боку. Рука принцессы Марики обнимала его за плечо.

Ираика подняла голову. Взгляд ее синих лучистых глаз выражал заботу и тепло.

— Ты, должно быть, устала, сестра, — слышала Марика сквозь множество минувших дней. — Ты бледна. Отдохни…

Теплое тело под ее рукой вздрогнуло. Сын тоже смотрел на принцессу, и в его глазах была тревога — тревога за мать.

За мать…

Альвах еще не отошел от этого воспоминания, а перед его взором уже мелькали другие — беззащитные, розовые тельца детей в неумелых руках матери, их бестолковые младенческие улыбки, первые неуклюжие шаги и — радостное лицо Седрика, что часами возился со своим выстраданным потомством в их королевских покоях, мешая жене заниматься с книгами. Потом — сосредоточенное, полное отчаянной решимости лицо маленького Хэвейда, впервые в жизни под присмотром отца и присутствовавшей здесь же матери взявшего в руки меч, конные прогулки молодых принцев в сопровождении родителей, семейные вечера с участием Генриха, Ираики и старого короля, забота старшей принцессы о своей извечно угрюмой «сестре», оружейные забавы с де-принцем Генрихом, искренне изумлявшимся искусности Марики и ее владению мечом и щитом, и даже неуемная, раздражавшая забота Седрика, что укрывал плечи теплолюбивой жены снятым с себя плащом или без нужды, но с искренним желанием помочь подсаживал ее в седло. Чем больше таких воспоминаний проносилось сквозь память романа, тем сильнее в его разум стучалась неприятная, но справедливая мысль — принцессу Марику любили. Ее любили искренно и сильно — ее королевская семья, дети, обожавшие мать, супруг, терявший голову рядом с ней и все велльские подданные. Инквизитора Альваха любила только едва знавшая его девочка Бьенка, любила чисто, но недолго. Альвах всегда был один — и среди легионеров, и с охотниками за нечистью, и даже в служении Храму он по-прежнему был один. Извечное одиночество не уходило на чужих пирах, куда его приглашали волей случая, ни при исполнении страшной и неприятной работы, ни в объятиях хотя бы одной из его многочисленных женщин…

Осознание того, что теперь он — снова один, а все прошлое — семья принцессы Марики, ее дети, королевский покой, где при непротивлении Седрика было устроено все по вкусу его жены, вечера в обществе доброй, заботливой Ираики, охота в компании принца Генриха, неспешные беседы с Хэвейдом, весь привычный уклад жизни, остались в прошлом, внезапно вызвал в существе Альваха приступ острой тоски. Ему страстно захотелось обратно — туда, где были живы его дети, где можно было чувствовать заботу и любовь, тепло и нужность. Где принцесса Марика была нужна ее семье, а в жизни было больше смысла, чем просто гоняться за нечистью в велльских лесах, а после спускать с таким трудом доставшееся жалование разгульным девкам… Все существо Инквизитора рванулось назад — в прошлое, которого уже было не вернуть, и которое он преступно не ценил…

Покалывания на коже со стороны Лея сделались нестерпимыми. И одновременно с тем рука Альваха, которой он продолжал упираться в тьму, что окутывала Лию, внезапно провалилась в нее по самую ладонь. Уже ничего не видя и не понимая, роман в бессознательности крепко ухватился за почти выпустившего его Светлого Лея. И — ощутил, как с другой стороны его руку стиснули тонкие, оказавшиеся нежданно горячими женские пальцы…