Игры Предвечных

Эпилог

— … отец велел передать тебе, что получил письмо от императора. В разных концах земель Рома все еще неспокойно. Хотя ничего такого, с чем не могла бы справиться местная стража. Легиону нигде работы не нашлось. И скорее всего, не найдется.

Седрик помолчал, с надеждой вглядываясь в лицо супруги. После того памятного вечера, когда Лей вернул принцу его жену, Марика еще не произнесла ни слова. Сперва принцессу-героиню, которая чудом выжила после заклятья маннского кудесника, почти не тревожили, полагая причиной ее нездоровья с трудом побежденное злое колдовство. Но когда спустя даже полных семь дней Марика по-прежнему хранила упорное молчание, встревожился не только Седрик, но и прочие домашние прекрасной романки.

Марика действительно отрешилась от всего. Она больше не принимала никакого участия в делах провинции, никуда не выходила и ни с кем не общалась. После возвращения в замок принцесса едва взглянула на приветствовавших ее детей. Она затворилась в комнате и, словно на заре замужества, тут же слегла.

В этот раз Седрику уже не требовалось советов отца, чтобы сообразить на какое-то время оставить жену в покое. Отстраненное состояние супруги оставалось неизменным день ото дня. Но несмотря на это он добросовестно приносил ей новости и пищу, едва не насильно заставляя слушать и есть. Марика не гнала, но не смотрела в его сторону и, казалось, вовсе не замечала присутствия рядом с собой. По всем признакам казалось, будто она словно заново пережила некий удар судьбы, настолько же тяжелый, как и ее раннее замужество.

Однако, как ни ломал голову Седрик, он так и не смог понять, что же именно сделалось причиной такого душевного нездоровья жены. Поцелуй Марики положил конец его страшной муке заключенного в камень живого мертвеца. С этого момента и до самой битвы, где они были разлучены, Марика привычно не баловала мужа проявлениями любви и ласки. Но и не смотрела волком. Так, словно Седрик своей горячей молитвой не спас ей жизнь, а сделал что-то вовсе противоположное.

Впрочем, сегодняшний день подарил надежду на то, что затянувшиеся вялость и равнодушие принцессы случились не навсегда. С самого утра Марика пребывала не в отрешении, а задумчивости, что было расценено обрадованным Седриком, как очень хороший признак. Вернувшись под вечер в свои покои и застав Марику жующей высушенные фрукты с широкого блюда у кровати, про-принц повеселел окончательно. До сей поры его беспокойная и непонятная жена не принимала пищи по доброй воле.

— А еще Тит Максимус поручает моему отцу встретить посольство царицы Клементы, которое возглавляет ее дочь Алекаста, — сложив бумаги на стол, Седрик стянул куртку, потом тунику и нырнул в постель к полулежавшей прямо на покрывале жене. — И с почетом перепроводить в порт. Там они сядут на корабль, который уже и доставит посланниц в столицу.

Он кашлянул.

— Царство Клементы — огромно, — Седрик придвинулся ближе, сминая одеяло. — Если сравнивать, это почти треть от территории самого Рома. И вся власть сосредоточена только у одной царицы. А значит… В письме об этом не говорится, но отец предполагает, что для союза с такими соседями его величество император задумал женить своего сына на дочери царицы.

Брови Марики чуть заметно дрогнули.

— Вот-вот, — обрадованно подтвердил Седрик. Он коснулся ее живота и, помедлив, приложился к нему губами. — Если это произойдет, а царевна Алекаста хотя бы в малой доле похожа на женщин из ее народа, едва ли у Тита Клавдия будет возможность тревожить нас снова. Он будет… слишком занят своей собственной супругой, чтобы лезть к чужим.

Марика усмехнулась. Седрик окончательно уверился в том, что семидневная гроза миновала. Даже будучи в хорошем расположении духа, жена не любила, когда он трогал ее отягощенный младенцем живот. То, что теперь она отнеслась к этому почти благосклонно и отвечала, пусть молча, на его слова, подстегнуло принца скорее закрепить успех.

— Еще я должен тебе покаяться, — Седрик поднял голову, пытаясь поймать ее взор. Он ступал на опасную тропу. То, о чем он собирался говорить, могло окончательно развеселить его романку. А могло и привести ее в ярость. Не исключая второго, Дагеддид все же сильно надеялся на первое. — Это насчет твоего центуриона… Ну, того, белобрысого, из веллов. Которого ты… пригрела возле себя в Прорве.

Встретившись, наконец, глазами с женой, он поспешил исправиться.

— Ну, не пригрела, а… я хочу сказать… Короче, ты не поверишь. Этот охламон подошел ко мне, после того, как я выполнил твою работу — сделал смотр тому, что осталось от стоящих в Веллии двух имперских центурий.

Седрик вновь помедлил. Он не ошибся в своих расчетах. Марика была явно заинтригована. Ему удалось заставить ее слушать — и слушать с интересом.

— Сперва я не понимал, что ему от меня нужно, — исподтишка наблюдая за реакцией жены и с облегчением не замечая ничего тревожного, продолжил наследный принц Веллии. — Он что-то говорил про то время, которое провел подле тебя в Прорве и за которое якобы стал тебе близким другом. Дескать, поскольку волей Лея от Прорвы не осталось и следа, то укрепленная дорога через нее больше не нужна. А, следовательно, принцессе Марике не требуется все время торчать в том жутком тумане. И его, единственного друга принцессы, не будет рядом, дабы и дальше ободрять, и поддерживать ее высочество во всем…

Глаза Марики округлились. Миг или два она взирала на Седрика с настоящим изумлением. Потом с усилием вернула лицу ровное выражение.

— К тому моменту, как он начал пусть иносказательно, но резко пенять мне на твою горькую судьбу, я уже обо всем догадался, — Дагеддид бросил на Марику еще один испытывающий взгляд и, так ничего не добившись, вздохнул. — Видимо, он был… очень влюблен в тебя все то время, пока служил в Прорве. Проклятие, если бы я точно не был уверен, что ты не можешь любить мужей и взревновал хоть немного, я бы… Да я бы казнил засранца на месте! Нет, не за любовь. Вознамерься я казнить всех, кто в тебя влюблен, я лишился бы половины двора… и всей армии. Но этот… твой центурион заслужил свою смерть. За дерзость и… и ну просто невероятную глупость!

Марика воздела очи горе. Подумав, она утвердительно кивнула и сунула в рот сразу горсть засушенных в меду орехов.

— Должно быть, осознание того, что он больше не увидит тебя… рядом помутило его рассудок, — Седрик вздохнул снова и, придвинувшись ближе, сквозь ткань поцеловал руку жены чуть ниже плеча. Потом подарил еще два поцелуя под хруст поедаемых ею орехов. — Как со мной в день после битвы. Когда ты… когда я тоже решил, будто потерял тебя навсегда.

Марика перестала жевать. Они вновь встретились глазами. Седрик вздохнул — в который раз за свою одностороннюю беседу.

— Я — твой супруг перед Леем, а он — неизвестно что вообразивший себе глупец. Однако разум не делает различий, кого покинуть — принца или солдата. По-человечески это понятно. В конце концов, обличая мое плохое, по его мнению, обращение с тобой, он все же заботился именно о тебе. Но нельзя было и безнаказанно спустить ему его дерзость. В общем я…

Он помедлил. Марика взяла стоявшую подле блюда большую кружку с молоком и вновь вопросительно подняла бровь.

— Оборвал поток его костноречия, — Седрик дождался, пока жена напьется и отставит кружку. После чего снова приложился губами к ее плечу. — И предложил передать то, что он вменял мне в вину, на суд Лея. В случае его победы пообещал… глупо, конечно, но я был очень зол. Пообещал ему должность начальника твоей охраны. Ну и, в общем…

Он кашлянул.

— В общем, мы ушли на задний двор. Ну, там, за конюшнями. Чтоб нам не сумели помешать. И скрестили мечи.

Принцесса опустила поднесенный было ко рту очередной большой засахаренный фрукт.

— Я, конечно, победил. Хотя дрался он отчаянно. После того, как я выбил его клинок, мне показалось — он кинется на меня с кулаками. Настолько был зол. Но, проклятье, я тоже был в ярости! И потому я… Мне хотелось его достойно наказать. В общем, скрутил твоего центуриона, и…

Марика вытаращилась на мужа.

— … отшлепал его же мечом, — закончил, наконец, Седрик. — А отчего у тебя такое лицо? О чем ты подумала?

Жена моргнула. Потом, выронив фрукт на колени, запрокинула голову и расхохоталась.

Ее смех, раскатистый, но серебристый и нежный, на несколько мгновений заставил Седрика опешить. Однако, уразумев причину, он присоединился к ее веселью.

— Ну, ты даешь, жена, — отсмеявшись, про-принц вытер выступившие слезы. — Ты… в самом деле! Хорошего же ты обо мне мнения!

Марика подняла с покрывала оброненный фрукт, и принялась стряхивать сахарную крошку. По всему было видно, что ее душевная хворь, чем бы она ни была, постепенно отступала. Некоторое время Седрик наблюдал за своей супругой. Потом снова придвинулся ближе и рискнул положить голову ей на колени.

— Вчера была Ночь Голубой Луны, — раздумчивее, чем все прочее, проговорил он. После некоторой заминки Марика коснулась волос мужа и принялась перебирать их своими изящными тонкими пальцами. Некоторое время разомлевший Седрик, который окончательно уразумел, что гроза миновала, просто наслаждался редким расположением своей неласковой супруги. Потом спохватился, вспомнив, что не сказал того, о чем ему думалось с самого утра. — Так вот, Луна-то… Она же не взошла! Все только и говорят об этом, Марика! Она была большой — и белой, как обычно. Так… Быть может, правы жрецы, которые послали весть, что грядет великое единение Светлого и Темной? И Темная уже сняла свое проклятие с нашего мира?

Марика не ответила. Седрик повернул голову так, чтобы видеть лицо супруги и прилег на ее колени другим ухом.

— Я упомянул Луну не случайно. Хочу посоветоваться с тобой, жена, — про-принц помолчал. — Точнее, рассказать о… кое о чем.

Он пропустил между пальцев край ее атласной рубашки.

— Прошлой ночью мне снился сон. Можно было бы подумать, что он навеян Луной, но… ведь Голубая Луна больше не восходит. И поэтому я не понимаю, почему мне это привиделось. Может быть, ты поймешь?

Пальцы жены продолжили перебирать его волосы. Седрик глубоко вдохнул. Он не был уверен в нужности того, о чем собирался говорить. Но увиденные образы казались настолько яркими, что не поделиться ими он не мог.

— Мне приснилась наша комната, — он мотнул головой куда-то на лежащий на полу ковер.

Марика невольно подняла глаза, обводя взглядом по-вечернему темный покой. В одном его конце тлел очаг. В другом, подле ложа, ровно горели несколько свечей. На самом ковре лежал дряхлый пес Черный. Верная собака держала тяжелую голову между передних лап и лишь изредка поводила полуслепыми глазами.

— Комнату словно пронизывал свет, — продолжал тем временем Седрик. — Он лился со всех сторон — как если бы мы находились в самом центре светила благого Лея. Но кроме света, прочее происходило в точности, как множество раз до этого наяву. Я играл с детьми на ковре, а ты разбирала за столом свои извечные бумажки.

Он помедлил.

— Только я был словно не я, а ты — не ты, — Седрик помедлил еще, желая поточнее облечь в словесную форму увиденное в странном сне. — Отчего-то я явился самому себе… Ты не подумай дурного, это всего лишь сон… Я оказался… Вот проклятие! Оказался… женщиной!

Седрик почесал затылок, что оказалось не очень удобно делать, лежа головой на коленях жены.

— Мне было плохо видно себя со стороны. Но женщина — высокая, темноволосая и… красивая, но какая-то нескладная в моей грезе — это все же был я сам. Знаешь, как это часто бывает во сне? Ты точно знаешь про себя какую-то ерунду, которая наяву покажется сущим бредом! Но во сне этот бред воспринимается словно несомненная истина. Смешно, правда? Я — и вдруг какая-то там женщина! Можешь себе представить подобную нелепицу? Должно быть, Луна еще играет со мной.

В подтверждение своих слов, про-принц смущенно рассмеялся. Однако, жена не поддержала его смех.

— Но это еще не все, — подавив стесненность, вновь заговорил Седрик, ловя зеленый взгляд своей супруги. — Ты тоже оказалась другой. Ты сидела за вот этим вот столом и… Мы будто поменялись местами. Ты, Марика — послушай только, явилась мне мужем! Да еще таким высоким… мыслю, лишь ненамного ниже меня самого. К тому же крепким. Словно воин, чье мастерство и опыт измеряется больше, чем десятком лет. И… ко всему прочему, у тебя были шрамы. Вот здесь…

Он коснулся ее лица. Марика продолжала молчать. Но смотрела на него таким взглядом, как никогда раньше. Седрик не понимал значения этого взгляда. Однако пока и не силился понять. Он еще не досказал свой необычный сон, который запомнился ему так же ясно, как будто все происходило наяву.

— Некоторое время мы продолжали заниматься своими делами. Я играл с детьми, а ты — работала за столом. Но свет вдруг усилился. Ты подняла голову… словно услышала чей-то зов. То есть, услышал тот муж, которого я видел вместо тебя. Ты… он… поднялся и пошел… куда-то в свет. Раньше, чем я смог тебя остановить!

Ненадолго прервав свое путаное объяснение, про-принц привычно вздохнул.

— Когда он… когда ты растворилась в этом… свете, я испытал такую щемящую тоску… Это было сродни тому, что творилось со мной в день, когда я уверовал в твою смерть. Я вдруг откуда-то понял, что ты ушла насовсем — и никогда к нам не вернешься, — Седрик приобнял жену за талию, вжимаясь крепче в ее теплые бедра. — И дети тоже поняли это. Они боялись отойти от меня — это наши-то дети! Жались ко мне… ну, не смотри на меня так! Да, я многословен. Но иначе не могу! Они жались, как новорожденные щенки, и звали тебя, Марика. Я тоже звал тебя, жена. Мы не могли двинуться с места, но наши души словно рвало на части — от невозможности идти за тобой. И страха, что ты ушла. Покинула нас с легким сердцем! И никогда — никогда больше не вернешься…

— Но ведь вернулась.

Седрик вскинулся. За долгое время он уже успел отвыкнуть от голоса жены. Марика продолжала смотреть зелеными глазами рослого романа из недавнего сна, а ее пальцы по-прежнему перебирали волосы смятенного супруга.

— Ты…

— Я тоже видела этот сон, — принцесса пожала плечом, вновь отпивая из кружки, и ставя ее на место. — Но не пойму твоих страхов. Вы — моя семья. Дети — мои дети, твои и мои. Мы с тобой вместе. В вечности. Куда я могу деться, неумная ты моя жена?

Марика открыто ухмыльнулась. Ошарашенный Седрик нахмурился, забыв обрадоваться тому, что долгая молчанка его подруги, наконец, была нарушена.

— Я… не понимаю, — спустя несколько мгновений раздумья, проговорил он, игнорируя даже ее шутку. — Ты тоже видела мой сон? Но как??

Прекрасная романка перестала теребить его волосы и заложила руки за голову.

— Сон был не твой, а мой, — соизволила пояснить она. — Предвечные не могут говорить со смертными наяву. Слишком несоизмеримы наши сущности. Но могут через сны. Так прошлой ночью они воззвали ко мне. А ты… Тебя, должно быть, задело отмахом. Ты не должен был видеть того, что увидел.

Настал черед Седрика удивленно поднимать брови. Супруга, впрочем, и так не собиралась прерывать свое объяснение.

— Я был… а очень зла на тебя, Дагеддид, — Марика повела печами, умащиваясь поудобнее. — Ведь когда ты своими воплями заставил меня вернуться, я как раз… стояла между Леем и Лией. Принимая из их рук награду за изгнание хаоса из нашего мира.

Седрик, который до сих пор и так взирал на жену в настоящем изумлении, уразумел, что изумляться больше он не способен. Хотя отчаянно попытался.

— Предвечные снизошли до тебя? — он по-прежнему смотрел в ее глаза и не замечал в них даже привычной насмешки. Марика говорила правду. — А тебе… не померещилось?

— До битвы, — напомнила супруга. — Лия одарила мое дыхание способностью разрушать магию хаоса.

Седрик не знал, что ему сказать. Впрочем, Марика пребывала в одном из тех своих редких настроений, когда слова из нее не требовалось вытягивать клещами.

— Предвечные сочли, что заслуга перед миром велика. В день после битвы ты помешал мне получить награду. Оттого они еще раз вызвали меня. Чтобы ее передать.

Седрик поднялся и сел. То, о чем говорила супруга, казалось удивительным. Но у него не было причин не верить ей.

— Так ты уходила в свет, просто чтобы получить награду?

Марика приопустила ресницы в знак согласия.

— И… получила?

Принцесса усмехнулась.

— Даже больше, чем рассчитывала.

Она посерьезнела.

— До самого… сна мне хотелось просить Предвечного, чтобы избавил меня от тебя, — прямо и без улыбки проговорила прекрасная романка, предвосхищая следующий вопрос и в который раз за этот вечер заставляя супруга оторопеть. — Моя клятва. Ее можешь отменить только ты. Или сам Лей. Без этого мне не обрести свободы.

— Тебе ее и так не обрести, — несмотря на то, что ему было известно об ее отношении, слова Марики жестоко ранили супруга. Знакомое бешенство поднялось в единый миг. — Ты… женщина, я правильно понял? Ты попросила Светлого об отмене клятвы? И разрыве нашей супружеской связи? Марика! Лей даровал тебе все это? Оттого ты… ты теперь такая веселая?

Седрик вскочил. Его ноздри свирепо раздулись.

— Ну, так знай, что… мне плевать на все клятвы и обряды! Плевать! Ты все равно никуда отсюда не уйдешь! Никогда! Ты — моя, и всегда останешься только моей! И после смерти я пойду за тобой хоть в царство Лии, хоть к этому… хаосу, хоть куда угодно! И никогда и никуда тебя не отпущу! Никогда! А до того — ты моя! Отныне и в вечности! Ненавидишь меня? Пусть! Я привык! Но ты останешься здесь! Потому что я так сказал! Потому что мы — семья! И даже самому Предвечному…

— Сядь.

Голос Марики подействовал отрезвляюще — как всегда. Не прекословя, Седрик без сил вновь опустился на покрывало рядом с женой. Его плечи ссутулились. Казалось, сама огромная фигура велльского великана уменьшилась в размерах.

— Ты мучаешь меня, женщина, — с беспомощной яростью пробормотал он, давя в себе боль и бесконечное отчаяние. — Ты мстишь мне. Пусть я заслужил. Но я все равно никуда тебя не отпущу. Даже если мне прикажет сам Светлый Лей!

К его изумлению полулежавшая Марика выпрямилась. Качнувшись вперед, она стиснула его плечо.

— Не истери, Дагеддид, — с грубоватой нежностью приказала прекрасная романка, неловко убирая волосы от лица супруга. — Сказано тебе — я не уйду. Я получила другую… награду.

Седрик неверяще вскинул набрякшие глаза.

— Что же ты попросила? — сдавленно проговорил он. Марика улыбнулась и убрала руку, вновь откидываясь на подушки.

— Лия оставила моему дыханию способность развеивать магию хаоса. Любую магию.

— И все?

— Нет, — романка забрала с блюда оставшийся там последний фрукт. Очевидно, уже подраставшее дитя требовало от ее тела больше пищи. — Но главную награду принес мне случай, а не Предвечные. Твоя женская сущность, Дагеддид. Мне бы удалось бы избежать многих… Очень многих душевных волнений, доведись увидеть ее до нашей женитьбы.

Седрик озадаченно почесал затылок.

— Моя сущность? — до него медленно, но дошло. — Ты хочешь сказать — в этом сне? Но это бессмыслица, нелепица! Женщина, ты сошла с ума! Мне стоило догадаться!

Марика снова дернула плечом, но промолчала, запивая съеденное из кружки. Седрик поднялся и в волнении прошелся по комнате. Едва не споткнувшись о Черного, он резко вернулся к ложу и вновь с маху уселся перед отодвинувшейся супругой.

— Опять истеришь, как баба, — Марика знакомо поморщилась, отставляя кружку. — Но теперь хоть понятно — почему.

— И почему же? — Седрик, который едва сумел справиться с очередной порцией гнева, вызванного супругой, решил не заедаться с ней. В конце концов, идея обсуждать дурацкий сон изначально принадлежала ему. — По-твоему, я — женщина? Я? — он хмыкнул и, не выдержав, неожиданно сам для себя нервно рассмеялся. — Ну, вот как ты это себе представляешь? А? Ведь это глупость! Марика, признай! Ты шутишь надо мной. Вечно это они, твои шутки…

Прекрасная романка пожала плечами.

— Знаешь, почему гибнут младенцы, рожденные при Солнцестоянии Лея? В этот день тела новорожденных притягивают только мужские сущности. А женская плоть недостаточно сильна, чтобы удержать мужскую душу. Кроме очень редких случаев.

Седрик открыл рот, но так ничего и не сказал.

— В Ночь Голубой Луны наоборот, — тем временем продолжала Марика. Она была спокойна и явно верила в то, о чем говорила. — Это — женская ночь. Но плоть мужчин способна удержать притянутую женскую душу. Оттого до прошедшей ночи появлялись пленники Голубой Луны. Подобные тебе, Дагеддид. Женские души калечат жизни мужей. Как женская плоть калечит мою.

Про-принц покачал головой.

— Все это — бредовые россказни, жена. Пусть я родился в ночь Луны, но… Неужели я так похож на женщину?

Он снова рассмеялся. Но супруга оставалась невозмутимой.

— Твой отец немало постарался, чтобы воспитать тебя достойным мужем. Но воспитание не меняет сути. Вспомни сон.

Седрик вспылил.

— Да кто вообще вложил в твою голову такие бредни? Неужели тоже Предвечные? Марика! Проклятие… всего лишь один сон… Я… я безумно рад, что ты уже не больна и… не сердишься на меня. Но то, что ты говоришь — это… самое глупое, что я когда-либо от тебя слышал! Если только ты не шутишь. Ты… ты ведь это не серьезно? Признай — ты любишь шутить надо мной! Это — все-таки шутка?

Марика ухмыльнулась. Потом бросила взгляд на пустое блюдо и помрачнела.

— Вели принести еще. Я не наелась.

— Марика! — Седрик почувствовал, что его вот-вот хватит удар — в который раз за время женитьбы на этой женщине. — Марика, чтоб тебя! Марика!

Последнее звучало уже не грозно, а жалобно. Но, как и всегда в таких случаях прекрасная романка оставалась привычно спокойной.

— Ты глупец, Дагеддид, — ее насмешливые глаза сводили с ума — как и девять лет назад. — Мне никогда не надоест шутить над тобой. Если всякий раз ты будешь так кричать.

Седрик моргнул. Потом потер лоб. Потом снова моргнул.

— П-погоди, — он провел рукой по волосам, потирая голову, дабы та яснее мыслила. — Постой. Не видела ты никакого сна! Я рассказал тебе все сам, а ты… Ты просто домыслила, что этот… мужик в моей грезе не ушел насовсем и вернулся… Я тебе не возразил, и ты… Дальше ты все придумала сама. И про сущности. И про Предвечных. И про Луну… Проклятье, это действительно шутка! Это шутка! Да?

Марика заглянула в кружку и в огорчении прицыкнула щекой. Седрик вспылил в полном изнеможении.

— Жена, чтоб тебя! Я задал вопрос! Ты должна ответить! Ну? Или скажи еще, что Лей все-таки освободил тебя от клятвы…?

Он умолк, поперхнувшись словами и собственной страшной догадкой. Жена напротив искренне рассмеялась. Не будь он так взбешен и взволнован, Седрик порадовался бы вместе с ней. Никогда за все время супружества ему не доводилось видеть Марику в настолько хорошем расположении духа.

— Ты злишься, — только и обронила романка в лицо тяжело дышащему над ней мужу, который по-прежнему ждал от нее ответа — на все сразу и на каждое в отдельности. — Значит, ты не прав.

Миг-другой Дагеддид еще метал молнии подле своей невозмутимой супруги. Потом его ярость и крайнее возбуждение все-таки достигли пика — и хлынули через край.

— Ну, подожди, — вспрыгнув обратно на ложе, он оказался над Марикой сверху. И с треском рванул рубашку с ее груди, почти до колен обнажая прекрасное женское тело. — Подожди, сущность твоя, рожденная в День Лея! Сейчас… сейчас я тебе докажу, кто тут у нас мужчина!…

Свечи в покое Дагеддидов почти догорели. В раскрытые двери, что вели на балкон, ярко светила полная луна — большая и белая, как в любую из обычных ночей. Очаг догорел, и едва дымился остывающим пеплом. Пес Черный переполз ближе, и теперь, высунув язык, часто и тяжко дышал перед самым ложем.

Всего этого Седрик не видел. Прижавшись щекой к своей прекрасной жене, он нежно целовал ее шею, плечо и округлую плотную грудь. Временами он откидывал волосы, что липли к мокрому лбу, поднимал голову и пытался заглянуть в глаза супруги.

Марика не отвечала ему всегдашним насмешливым взглядом. Как и многие разы ранее, она разглядывала растворявшийся в темноте лепной потолок их спальни. Руки она держала заложенными за голову. Седрику мучительно хотелось целовать эти руки, упиваясь щенячьим восторгом, как в свое время любил приветствовать хозяина пес Черный, когда был еще молод. Но лицо жены было слишком непонятным, и счастливый супруг не хотел портить случившееся совсем недавно, чем-то нечаянно вызвав ее недовольство.

— Марика, — наконец, не выдержал принц. Он так и не поймал взгляда жены. Зато по ее зевку сообразил, что прекрасная романка сейчас уснет, так и не выслушав всех его восторгов. — Марика, я… Ты какая-то другая сегодня. Я не знаю… и не хочу спрашивать, что случилось с тобой. Ведь ты никогда не ответишь серьезно. Я… я просто хочу, чтобы так, как сегодня, было всегда. Ты слышишь, женщина? Я… проклятие, я люблю тебя! Что, что мне сделать, чтобы ты ответила мне тем же?? Что??

Супруга подавила еще один зевок. Соизволив обратить на него взор, она некоторое время разглядывала ждущее в волнении лицо супруга. Потом не выдержала, и все же зевнула вновь.

— Опять ты завелся, как баба, — она пошевелилась, пытаясь выкрутиться из-под тяжелого тела мужа, но от Седрика было так просто не избавиться. — Никак без этого не можешь. Проклятие, Дагеддид. Пусти, говорю! Я уже хочу спать.

Седрик приподнялся на локте. Протянув руку, он стиснул плечо жены, встряхивая ее и вжимая в себя.

— После поспишь! — он приблизил лицо, не давая романке отодвинуться и уйти от ответа. — Марика! Эта… сегодня ты… мы… Это — очередная твоя шутка? Опять? Или… ты… наконец, приняла меня? Я… не приказываю. Я прошу тебя, жена. Скажи мне правду… без шуток… Хотя бы раз! Я… могу надеяться? Я должен знать!

Взгляд Марики вынуждено посерьезнел. Некоторое время она испытывающе глядела в ответ. Потом повела плечами. Высвободившись из рук супруга, прекрасная романка подтянулась и облокотилась на подушку.

— Я не знаю, что тебе ответить, Дагеддид, — помолчав некоторое время, спокойно и без шуток проговорила она. — Как бы тебе объяснить. Представь, что ты болен. Погоди, не так. Вспомни о проклятии Луны. Которое подарило душевную болезнь, что извращает саму человеческую суть.

Она помолчала снова.

— Со мной было хуже, Дагеддид. Меня тоже прокляли. И это едва не лишило рассудка. Превратило мою жизнь в один… мерзкий, душный кошмар. Иногда мне казалось, что нутро забито грязью по самое горло, и я вот-вот задохнусь. А шкура — липкая, будто жижа гидровых болот…

Марика отодвинула блюдо от морды Черного, которому отчего-то в этот миг захотелось сунуться носом в одно из оставленных принцессой пустых блюд. Седрик в волнении приподнялся, вновь берясь за ее плечо.

— О чем ты говоришь? О Светлый, Марика, почему ты не сказала раньше? Мы бы нашли способ излечить тебя, если ты больна! Я… я помню, ты разбирала книги по магии и ведьмовству! Это проклятие — оно до сих пор на тебе?? Тебе плохо? Почему ты молчала столько лет?

Прекрасная романка качнула головой.

— Дай досказать. Долгое время мне казалось, что надо мною властвует болезнь. Эта гнусная, мерзкая болезнь изувечила меня телесно и день ото дня изламывала разум, заставляя силой претерпевать то, что всегда было противно моей природе. Как это было бы противно природе любого здорового человека. Я не могла надеяться на выздоровление. А наше единение еще больше усугубило ее… Не смотри так, Дагеддид. В этом нет твоей вины. Это — особенность моего проклятия.

Седрик несколько раз поддерживающе огладил ее плечо.

— Может быть, все-таки можно как-то…

— Сами Предвечные не смогли даровать мне освобождения, — Марика невесело усмехнулась и уже сильнее отпихнула морду Черного от тарелок. — Я могу исцелиться только если получу другое тело. Так сказал сам Светлый Лей.

Седрик похолодел.

— Это… и есть твоя награда? — сдавленно пробормотал он. Жена отодвинула тарелки к самой стенке, после чего туда же переставила кружку и кувшин.

— Нет, — она взглянула в лицо мужа и, оценив степень его взволнованности, для убедительности несколько раз мотнула головой. — Но Предвечные даровали мне знание, которое ослабило проклятую болезнь. Из непереносимой она сделалась… хотя бы сносной.

Седрик подождал некоторое время. Не дождавшись продолжения, помедлил и отпустил ее плечо, а потом коснулся его губами.

— Я не понимаю толком, о чем ты говоришь, — признался он. — Я бы мог понять, но… Ты ведь не расскажешь больше, чем теперь.

По выражению ее лица он понял, что был прав.

— Но твоя болезнь. Она… она ведь душевного, а не телесного свойства? И… позволит тебе жить… долго?

Принцесса усмехнулась.

— До глубокой старости, Дагеддид.

Седрик облегченно кивнул.

— Мне того достаточно. Но если я смогу тебе помочь… хоть чем-нибудь… Ты только скажи, хорошо? Я… я не враг тебе, жена! Я сделаю все…

Марика приподнялась. Взявшись за волосы Седрика, она неожиданно властно притянула его голову к себе и коснулась губ своими.

— Я знаю, — принцесса не отпустила руки, чувствуя, как в свою очередь руки мужа обнимают ее талию, стискивая едва не до боли. — Я тоже не враг тебе, Седрик. Больше такого не скажу. Потому слушай теперь. У каждого человека — своя судьба. И жизнь, которую нужно прожить. Так, чтобы в смерти не было стыдно оглядываться назад. Как оказалось, мои судьба и жизнь — рядом с тобой.

Она отстранилась.

— Это — не то, чего мне всегда хотелось от жизни. Но может быть, мне хотелось не того и не так, как должно быть правильно. Если бы ты не принудил меня, я бы едва ли когда-то имела семью или детей. И таскалась бы теперь…

— По лесам?

Марика улыбнулась. Седрик с каким-то невероятным облегчением уловил, что страшное закончилось. Его жена дала волю тому, что на душе — быть может, в первый и в последний раз за все их время вдвоем. Про-принц был уверен, что дальше пойдет по-старому. Она снова будет демонстрировать неудовольствие или станет шутить над ним. И все же Марика, пусть иносказательно и в своей всегдашней манере, но созналась в том, о чем Седрик перестал мечтать.

Она приняла его.

И это было самым важным. Для Седрика важнее не было ничего на свете.

— Для меня дороже тебя нет никого на свете, — проговорил он то, о чем думалось в этот момент. — Тебя и детей. Но первее всего — тебя. Мыслю, ты и так об этом знаешь.

Теперь уже он качнулся вперед, обнимая жену и приникая к ее губам. Марика ответила на его поцелуй. Они целовались долго, и Седрик с радостью замечал отсутствие напряженности в фигуре жены. Эта ночь сделалась первой, когда Марика не чувствовала брезгливости, даря ему себя. Даже наоборот — на какой-то миг изумленному Дагеддиду показалось, что не она, а он, Седрик, дарит себя властной супруге, подчиняясь ее губам. Про-принц так и не понял, что послужило толчком к тому, чтобы Марика изменила взор на свое замужество. Но в глазах Седрика это и не было важным. Важным теперь было только женское тело в его руках. И это тело принадлежало любимой женщине, которая больше не ненавидела его…

В обнаженное бедро Марики ткнулся холодный мокрый нос. Разорвав поцелуй романка с неудовольствием взглянула на тяжелую собачью голову, которая теперь лежала на постели, поблескивая полуслепыми глазами. Отчего-то Черному сегодня особенно хотелось хозяйского внимания.

— Не иначе, как от тебя заразился, Дагеддид, — прекрасная романка поморщилась, вытирая облизанную руку о постель. Черный поднатужился и закинул обе лапы на простыню, с трудом шевеля вялым хвостом.

— Он чего-то хочет, — Седрик почесал за собачьим ухом, потом погладил верного друга по тяжелой голове. — Но, вроде, не голодный…

— Если б твой пес не был так стар и заслужен, его стоило бы выставить за дверь, — Марика приопустилась на локоть, оказавшись на одном уровне с собачьей мордой. — Ну, чего тебе надо, зверюга? Иди на место! Иди!

Она для пущей убедительности дунула в мокрый песий нос.

К тому, что произошло дальше, не был готов никто.

Голова Черного резко убралась. Словно какая-то сила отбросила пса от ложа Дагеддидов. Черный встряхнул мордой раз, другой — словно в полуслепые глаза набилось песку, о которого он никак не мог избавиться. Потом вздрогнул всем телом и — распрямился перед изумленными принцем и его женой уже человеком.

Человек этот оказался неожиданно молод — едва ли ему исполнилось больше двадцати пяти зим. Темноволосый, высокий и широкоплечий, как все гетты, но очень худощавый, он выглядел страшно, до крайности изможденным. Но его заостренные, подергивающиеся черты хранили отпечаток благородства, и какой-то внутренней, несломленной силы. Молодой оборотень был одет в какие-то полуистлевшие шкурные тряпки, в которых даже с великим трудом едва ли можно было признать одежду.

Какое-то время тишину в комнате прерывало лишь пение насекомых за окном и едва слышное бряцание оружия и брони ходивших под стеной караульных. Тот, которого долго считали псом, неосознанно и словно неверяще ощупал тело, голову, лицо, несколько раз с силой сжал и разжал пальцы. Потом поднял глаза на ошарашенных Дагеддидов, один из которых уже медленно тянулся к припрятанному под кроватью мечу и упреждающе вскинул непослушные руки.

— М… г… гл… глуб… бокопрррошупрростить… меня. Я… услышал о даррре благой Лии… что наделила уста прринцессы снимать заклятия хаоса. И рррешил попррробовать. Я… бесконечно благодарррен тебе, моя пррекррасная госпожа!

Он упал на колени. Седрик, что уже сжимал меч в руках, то краснел, то покрывался мертвенной бледностью. Его жена едва ли выглядела лучше. Очевидно, оборотень понял их состояние.

— Меня… мое имя — Радим, — сглотнув и некоторое время понапрягав лицо, он с усилием избавился от собачьих порыкиваний в голосе. — Радим из рода Гаско-яу. Я был сыном Ракавары, славного вождя западных геттов.

Седрик моргнул. Тот, кто называл себя Радимом, сглотнул еще раз.

— Много десятилетий назад злая ведьма… обратила меня… в собаку. И заставила служить себе… выполнять ее волю… Я пытался противиться ей. Но она подчинила не только мое тело… а и разум. Она смотрела моими глазами и… направляла туда, куда было нужно ей. Долгое время я исполнял ее… поручения. Пока однажды она не приказала бежать к тебе, принц, и поступить на службу. Чтобы она… могла знать обо всем, что происходит в доме твоего отца.

Радим закашлялся.

— Я так долго был собакой, что позабыл, каково это — жить человеком, — он закашлялся вновь. Голос его, тем не менее, становился все более уверенным и твердым, переставая дрожать. — Долгие десятилетия я… не старился и не умирал, хотя пережил не только собачий, но и человечьи сроки… множество раз. Для меня же все было, как в тумане. Мыслю, что душа моя… нужна была ведьме, чтобы только поддерживать… песье тело. Иначе она… давно бы выгнала ее прочь.

Он тяжело вздохнул и обратил взор на принцессу Марику, которая слушала его с по-прежнему вытаращенными глазами и полуоткрытым ртом.

— Все переменилось в тот благословенный вечер, когда ты, прекрасная госпожа, вытащила из моей головы и сожгла… Я не знаю, что это было. Но как только та темная горошина покинула меня, разум мой… очистился. Я снова стал владеть собой, своими желаниями и мыслями. Песье же мое тело стало стареть. Я по-прежнему жил среди людей и жестоко терзался, разумея, что никогда мне не обрести исцеления. В последние годы мне казалось, что конец близок. И я уже смирился, что… перейду черту жизни в облике пса, и мои предки не узнают меня… в посмертии. Когда вдруг, сегодня, прислушиваясь к вашему разговору… я услышал о подарке благой Лии, которым она одарила тебя, моя госпожа.

Радим вновь глубоко поклонился Марике, коснувшись пола лбом.

— Я не знал, как дать понять, что мне нужна твоя помощь, — он тронул ладонью губы. — Но, должно быть, Предвечные сжалились надо мной. Твое дыхание освободило меня. И теперь я… твой слуга — отныне и навеки…

Бывший пес поперхнулся словами, потому что Седрик, до этого внимавший с широко открытыми глазами, с шумом захлопнул рот и резко поднялся. Меч в его руке взблеснул в свете догоравшей последней свечи. Про-принц Веллии рванул с пола сброшенное покрывало и набросил на обнаженное тело прекрасной романки, которая за всю горькую и торопливую исповедь несчастного гетта не сумела даже моргнуть.

— Ты, — он шагнул в сторону Радима, поднимая меч. Лицо его исказилось, а голос вывел из состояния оцепенения даже его романскую жену. Которая, как и Радим, не сразу уразумели причину его внезапно вспыхнувшей ярости. — Паршивый пес! Ты… все время был здесь! Когда я… она… мы… И ты смотрел? На мою жену? Все время был здесь — и смотрел??

20.12.2015.

Уважаемый читатель! Если вам настолько понравилась книга, что возникло желание отблагодарить её автора, это можно сделать на яндекс-кошелёк 4100111987379934

Спасибо!