Игры Предвечных

Глава 25

— Посмотри на него, брат. Он… Ведь он не изменился. Совсем!

— Да, — грохочущий, точно раскаты чудовищного грома голос раздался в ответ на певучую женскую речь, в которой слышалась безнадежная печаль. — Мы. Надеялись. Зря.

Все еще ошарашенный, сбитый с толку Марк Альвах порывисто обернулся.

Ослепительное мерцание начало слабеть. Понемногу из него стали проступать очертания, в которых угадывались фигуры, сходные с человеческими, если бы не их размер. Каждый из огромных людей был не менее чем на голову выше самого рослого бемегота. На глазах у изумленного гостя лучи яркого, белого света окончательно сложились в крепкого светлобородого мужчину и величественную, несоизмеримо прекрасную женщину.

Мгновение Альвах соображал, кого видит перед собой. Его разум еще додумывал невероятную, ошеломительную, как вспышка ярчайшего света, догадку, в то время как тело уже бросилось на колени, зарывая лицо в рассыпчатое мерцание.

Голос, что больше походил на гром и на рокот многих вод, что падают с огромной высоты, тем временем, продолжил. Застывший, давивший дрожь Альвах не смел поднять головы, однако, тот, кто был вне самого времени, обращался и не к нему.

— Зря. Я. Потратил много. Сил. На то. Чтобы дать знак. Смертным. В твоем мире. Ослабил. Нашу защиту. Он. Не оправдал. Ожиданий.

— Мы не могли этого знать, любимый. По меркам смертных прошли годы. Он должен был измениться…

— Ты. Видишь. Сама! — перст грозного мужчины, чьи кудри и борода отливали золотом, ткнул в человека, который как раз в это время на миг осмелился приподнять лицо. — Его сущность. Осталась. Прежней. Он не сможет. Нам. Помочь.

— Мы придумаем что-нибудь еще.

— Времени. Уже. Не осталось! — золотобородый махнул рукой, и Альваха едва не сдуло с его места. — Я чувствую! Это. Случится. В ближайшие. Дни! И тогда. Конец. Конец всему. Наши низменные. Чувства. Гордыня. Недальновидность. Уже погубили. Этот мир. Мир. Который был. Вверен нам… Самим…

Золотобородый умолк, не договорив. Его собеседница молчала тоже. Альвах, который после первой попытки не поднимал головы, в конце концов, осмелился во второй раз осторожно приоткрыть глаза.

Он узнал тех, кто стоял перед ним, как узнал бы их любой смертный. Это узнавание было выше понимания. Глубинная, древняя память, исходившие от фигур благословенная благодать и благоговейное почитание делали осознание Предвечных ясным, словно день. Это было невероятно и необъяснимо, но сомнений не возникало — перед съежившимся смертным стояли Светлый Лей и Темная Лия, брат и сестра, чье благое единение в супружестве дало начало миру и долгое время хранило его от всевозможных бед.

Беды обрушились на мир смертных уже после разрыва двух Предвечных. Об этом знали люди на обеих половинах разделенной земли. И пусть причины разделения назывались разные, сходным было одно — Светлый и Темная расстались во гневе. И вражда их надолго отравляла существование разделенного мира.

Однако те, кто заставлял теперь трепетать давно уже бестрепетного Альваха, не выглядели врагами. Более того, бывшему Инквизитору отчего-то казалось — Предвечные, во всем их величии и недостижимости пребывали в томлении. Он не мог понять причины, но в одном был уверен — томление это происходило не от вражды.

Все это озарило разум Альваха вспышкой понимания, после чего он с ужасом услышал собственный голос. Слова сами сложились в речи раньше, чем он успел остановить свою ошеломительную дерзость.

— П… прошу простить меня. Я… должен был предстать перед Светлым. Так… мне… сказали.

Предвечные, должно быть, уже успели забыть о том, кто нарушил их несомненную недосягаемость. Так, во всяком случае, казалось Альваху, который в любой миг ждал неминуемого наказания за свою неслыханную дерзость. Однако, мгновения шли, а он по-прежнему оставался на коленях, не испепеленным и не брошенным в пучину вечного холода и тьмы. Предвечные Лей и Лия смотрели на явившегося к ним человека, но последний не мог что-либо прочесть в их лицах и взглядах, даже если бы осмелился.

— Да, — наконец, пророкотал Светлый Лей, видимо, все же решивший, что человек достоин его ответа. — Я. Вызвал. Тебя. Но ты. Оказался. Бесполезен. Потому. Забери. Свое тело. И. Иди!

Альвах совладал с лицом, хотя слова Предвечного ввергли его в недоумение и острое беспокойство. Особенный страх вызвало последнее — едва получивший свое естество назад смертный муж испугался, что дарованное отнимут снова. Но, проследив за невольным жестом собеседника, Альвах вдруг увидел с несомненной ясностью — отнимать у него было нечего.

Перст Лея указывал на край сферы — за которой по-прежнему, едва различимая, в бессильной ярости ползала горгона и перетаптывались ее прислужники. Там же, у самой кромки мерцания, лежало бессознательное тело прекрасной смертной женщины. Женщина эта была уже не так юна, но еще не достигла средних лет. Ее тело казалось истинным воплощением красоты и изящества, а лицо было лишь немного менее прекрасным благословенного лика Темной Лии. Длинные темные волосы выбивались из-под кожаной перевязи. Грудь и еще плоский живот прикрывали нашитые на одежду кожаные пластины. В одной из маленьких крепких ладоней лежал посеребренный меч с рунической вязью по всей длине клинка. Тот самый меч, который вместе с одеждой исчез после того, как Альвах оказался внутри сферы.

Альвах смотрел на собственное женское тело, что продолжало лежать под защитой сияния, и в нем мешались чувства настолько противоречивые и разные, что, казалось, суть сферы вокруг него пошла рябью. Должно быть, сила страстей человека была такой, что обратила на себя внимание самих Предвечных. Зазвучавший женский голос обращался снова к нему.

— Ты, должно быть, смущен, — судя по тону, Темная Лия ободряюще улыбнулась. Однако так ли это было, Альвах не увидел. Взгляд смертного был по-прежнему прикован к не изменившемуся телу, и даже настолько высшее внимание оказалось бессильным отвратить его от этого зрелища. — Сюда, к нам проникнуть может только дух. Но не бойся. Едва ступишь за грань — вновь очнешься во плоти. Жизнь твоя будет продолжена.

Отчего-то последнее вывело Альваха из состояния недомыслия и оцепенения.

— Прислужники хаоса, которые толкутся в двух десятках шагов, оборвут мою жизнь, едва я отойду от… отсюда, — он говорил медленно, стараясь скрыть горечь разочарования от несбывшегося. — И если так… да свершится ваша воля надо мной. Но… простите мою дерзость… я проделал долгий путь сюда. Можно… хотя бы узнать… зачем я был нужен… отцу и матери всего сущего?

Горькая тоска пересилила страх и благоговение. Он поднял взгляд.

Оба Предвечных продолжали смотреть на него. Лица их были едва различимы в сиянии, нестерпимом для смертных глаз.

— Справедливо, — наконец, проронил Лей.

— Ты не должен преклонять колени, — лицо благой и прекрасной сестры самого Светлого было таким, каким представляли его в своих проповедях священники темной половины мира. Лия излучала доброту, участие и покровительство — то, что люди приписывали женскому началу до разрыва Предвечных. — По твоим речам, ты принимаешь нас за Творцов. Но мы — не Творцы. Мы — только Предвечные…

— Недостойные. Быть. Даже. Брошенными в прах!

Альвах послушно поднялся. Уловив в обращенных к нему речах то, что могло сойти за приказ, он повиновался по старой воинской привычке, что намертво въелась ему под шкуру. Хотя кроме пожелания не преклонять коленей больше не понял ничего.

— У нас. Есть. Время. Рассказать ему.

— Ты прав, мой брат, — сам голос Темной Лии, в котором слышалась материнская забота, словно помалу лил целебный бальзам в источенное многолетней мукой существо смертного романа. — Мы можем рассказать. Ведь долгое время мы надеялись на избавление… только с его помощью.

По-прежнему непонимающий, Альвах не выдержал и вновь поклонился прекраснейшей из всех виденных им женщин, чей облик, в противоположность имени, был словно пронизан светом.

— Я всегда был предан Светлому… и тебе, благая Лия. Да простят мою дерзость Предвечные мира сего… Дозволено мне будет узнать… какой помощи вы ждали от меня..?

Он умолк на полуслове, потому что Предвечная Лия сделала шаг в его сторону. На глазах у Альваха вокруг силуэта праматери мгновенно проступила тонкая сеть из нечистого серого цвета. Сеть эта была сплошной, будто Темная стояла внутри скорлупы большого грязного яйца. Краем глаза гость увидел Светлого Лея, который поднял руку, едва не касаясь пальцами поднятой руки такой же скорлупы — но вокруг себя самого.

— Мы заперты здесь, смертный Марк, — голос Лии, добрый, величественный и спокойный, едва заметно дрогнул. — Очень, очень давно. Наши силы… почти на исходе. И нет никакой надежды на избавление… без участия извне.