Грёзы Агонии

Глава 21 Грех

Я в ужасе всматривалась в безумство стихии и не понимала, что происходит, но вот мелькнуло движение. Сначала показалось, что это очередной пузырь, но они не машут руками.

Чьё-то обгоревшее тело выскакивало из раскалённой лавы и тут же погружалось обратно. Бьющаяся в агонии фигура явно просила о помощи, но до неё было слишком далеко.

«Верёвка не горит», — вспомнила я слова Вардена, быстро сматывая из неё подобие лассо.

Краем глаза было видно, как фигура тянет руки, и поднявшись в полный рост, я прокричала.

— Хватайся!

Петля полетела в лаву, но упала гораздо ближе своей цели. Проклиная свою криворукость, я смотала верёвку и бросила снова, а затем снова и снова. Видя это, фигура замолотила руками. Ей явно очень тяжело, но она смогла приблизиться на пару решающих метров.

Очередной бросок, и обожжённая кисть схватилась за упавшую петлю.

— Молодец! — тут же крикнула я и потянула изо всех сил. — Сейчас вытащу!

Это оказалось легче сказать, чем сделать. Лава не вода, и тянуть утопающее в ней тело оказалось сложнее, чем вытаскивать автомобиль из болота.

Я полностью выбилась из сил, но сумела поднять на условный берег практически не шевелящегося человека. Полностью покрытый страшными ожогами, он протянул в мою сторону руки, и я нашла в себе силы подойти. Израненная голова легла на колени, порождая настоящее чудо. Ткани регенерировали с огромной скоростью, и буквально через минуту я прижала к себе сестру.

— Мишель! — из моих глаз потоком хлынули слёзы, а капая на землю, они шипели и испарялись образуя самый настоящий туман.

— Я думала, здесь будет отец, но ты. Как такое возможно?

Она молча протянула свои руки и обняла меня так крепко, как никогда в жизни. Наши слёзы слились в один поток, а голоса в один хор.

— Агония.

— Мишель.

Мы просидели так очень долго, но вот сестра подняла на меня зелёные глаза, а в них отразилась боль, которую невозможно даже вообразить. Казалось, она сейчас начнёт причитать о тяжёлой судьбе забросившей её сюда, но внезапно Мишель отвела взгляд, и раздалось совсем тихое.

— Прости.

— Что? — переспросила я, не совсем понимая, о чём она говорит.

— Прости меня, — чуть громче сказала сестра и очень сильно зажмурилась.

Из её глаз пошёл дым, а крик сорвался чуть ли не до ультразвука.

— Прости! Прости! Я не понимала! Прости! Пожалуйста прости! — билась она в ужасной истерике, и с каждым её криком меня охватывал животный страх.

— За что? — сглотнув, спросила я, и в этот момент Мишель обернулась.

— За это! — раздался истошный вопль, а вырвавшееся из её глаз зелёное пламя устремилось ко мне, как лавина.

Я закричала, ожидая боли, но оно просто окутало тёплым покрывалом, а затем пришли видения.

Одна из многочисленных комнат поместья рядом с банкетным залом. Мишель стоит за шторой, а по другую сторону Клаус.

— Ты всё сделал? — спросила она.

— Да, нанёс вещество, что вы мне дали, на бокалы всего семейства Медиссон, пусть горят в аду.

Судя по этим словам, он понятия не имел, с кем разговаривает, и следующие слова девушки его удивили.

— Всего? Уговор был только Николая и Сергея!

— А зачем жалеть всех остальных? Такие же твари, как и их папаша, пусть подыхают.

— Ладно, — вздохнула Мишель. — Постарайся исчезнуть из страны как можно скорее.

Клаус кивнул и быстро скрылся, а девушка подошла к двери и взглянула на расставленные столы. Зал полный гостей, а отец готовится сказать тост.

«Если сейчас попытаться забрать у Агонии бокал или его опрокинуть, то это вызовет подозрение, да и как объяснить, что не пью из своего? После случившегося их обязательно возьмут на анализ, и такое поведение вызовет подозрение. Второй попытки уже не будет, всё или ничего. Я не собиралась идти, а Агония… Она беременная и, наверное, не будет пить».

От увиденного я упала на колени, а из горла вырвался рёв. Руки ударили по раскалённой земле и били так долго, насколько хватило сил. Мишель всё спланировала, когда отец отправил её на другой край страны. Ей дали свободу, и она воспользовалась ей по своему. Разврат и кутёж, этому сестра предавалась в своём поместье, пока к ней не пробрался Клаус. Жаждущий мести парень хотел убить её, но его схватили охранники. Все они были любовниками сестры и скрыли это от отца. Через них Мишель манипулировала Клаусом, он даже не понял, кто ему помогает. Она дала парню денег на яд и пронесла его в поместье. Никто другой просто не смог бы это сделать, только моя любимая Мишель.

— За что? — еле слышно прошептала я и, поднимаясь, посмотрела на сидящую рядом сестру. — Почему ты так поступила со мной?

Мишель рыдала так, как никогда в жизни. Она упала на землю и стала целовать мне ноги, а её слова лились нескончаемым потоком.

— Прости! Прости! Прости!

Эти слова бились о мои барабанные перепонки, но отскакивали как мяч брошенный о бетонную стену. Самоё черное и тёмное, что было во мне пробудилось с немыслимой яростью, и на её голову обрушился удар.

— Как ты могла! — удар, удар. — Моя любимая сестра! — удар, удар, удар. — Тварь!

Я молотила изо всех сил, а она лишь рыдала и обнимала мои ноги. Её постоянное «прости», выбешивало ещё сильнее, и мне удалось остановиться, лишь когда Мишель замолчала.

Из её разбитого рта вырывался лишь стон, но тело уже начало регенерировать, и вскоре она смогла восстановиться.

— Прости, — вновь произнесла она. — После той аварии я потеряла смысл жизни. Отец любил только тебя, а меня презирал за то, что я не могла подарить ему внуков. Я ненавидела его всем сердцем. Злоба переполняла меня, а после первого покушения со мной стали обращаться ещё хуже. Отец хотел отдать тебе всё! Агония всегда первая, а главное — идеальная. Лучшая дочь, жена и будущая ма…

Мишель не успела договорить, как кулак вновь настиг её.

— Жена! Мать! Из-за тебя я так и не узнала, каково это стать матерью! Ты убила моего мужа, ребёнка, приковала меня к инвалидному креслу!

— Прости! — закричала Мишель, прижимаясь к моей ноге. — Пожалуйста, прости! Я не хотела причинить тебе вреда, это всё Клаус. Он хотел отомстить за смерть Дианы, а ты не должна была пострадать. Только отец!

— Не хотела?! Ты знала, что в бокале яд, но не остановила меня!

— Ты была беременна, и я понадеялась, что не станешь пить.

— Там был сок! — завопила я, и кулаки обрушились на неё.

Удар, удар, удар.

Мишель валялась на земле, а из её разбитых губ вырывался шёпот.

— Только не оставляй меня здесь. Я всё поняла. Только не оставляй.

— Здесь?! — я посмотрела по сторонам, и наклонилась к сестре, заглянув ей в глаза. — А для кого тогда создан ад если не для таких как ты? Гори вечно!

Мои руки опустились вниз, хватая её за волосы. Я ожидала сопротивления, но она лишь умоляла о прощении и даже когда её тело зависло над лавой из её рта вырвалось очередное «прости».

— Никогда! — закричала я.

Последовал мощный удар, и Мишель скрылась в огненной пучине.

Я обессиленно упала на землю. Всё произошедшее навалилось невероятным грузом, и мой крик эхом разлетелся над адским озером.

— За что! Как ты могла! — кулаки разбивались в кровь о валяющиеся камни, а переполняющие эмоции заставляли кричать ещё громче.

Наконец, я затихла и ещё долго лежала, просто наблюдая за раскалённой лавой, в которую бросила родную сестру. Жалости нет, скорее наоборот, хотелось проделать это снова и снова.

Тяжело выдохнув, я повернулась спиной к огненной бездне и не оборачиваясь пошла к скале. Казалось, подъем будет тяжёлым, но пальцы сами находили опору, а бурлящая злость придавала сил. Шаг за шагом, рывок за рывком, и меня подхватили сильные руки. Я вжалась в явно не ожидающего такого Вардена, который чуть меня приобнял и тихо произнёс.

— Одна, значит…

— Она, — я подняла на него заплаканное лицо и с трудом выдохнула, — просто монстр, гореть ей в аду!

— Как скажешь, — печально сказал Варден, а его рука резко метнулась, сжав мне горло.

Секунда, я зависла над пропастью, и с меня слетела вся одежда.

Слабо трепыхаясь, я пыталась освободиться, но это было невозможно, и мне оставалось лишь с ужасом представлять свою дальнейшую судьбу.

— Да будет так, — грозно произнёс Варден, а его глаза загорелись зелёным светом. — Я, надсмотрщик царства мёртвых, отправляю тебя туда, где тебе место!

— Я ничего не сделала! — с трудом выкрикнула я, но он лишь сурово сдвинул брови.

— Посмотри на меня!

Огонь из его глаз метнулся ко мне, и рука разжалась. С криком я полетела в бездну, а зелёное пламя захлестнуло меня, пробуждая память, заставившую закричать от ужаса.

Боль, боль, боль. В аду нет ничего, кроме боли, и моё вечно страдающее тело было тому подтверждением. Отчаянно трепыхаясь в раскалённой лаве, я сгорала и восстанавливалась тысячу лет, а впереди маячила целая вечность.

Однажды, высоко вверху загорелся белый свет. Совсем крохотный лучик упал на меня, и боль отступила. Всего на секунду, но этого оказалось достаточно, чтобы я воспрянула духом.

Возможно, надежда есть. Возможно, остался шанс на спасение.

Время шло, белый свет то появлялся, то исчезал, но каждую секунду своего существования я мечтала о нём и молила о прощении. Постепенно его длительность увеличилась. Теперь это были не секунды, а целые минуты блаженства без боли. Свет проливал на меня умиротворение и покой. Под его лучами я забывала обо всём и даже начинала радоваться жизни. Его источник вскоре приблизился и стал самым большим шоком.

Свет шёл из круга, в котором сидела Агония. Инвалидное кресло, замершие глаза и губы, шептавшие молитву. Я слышала лишь обрывки, но от них у меня подступил комок к горлу и хлынули слёзы.

— Пусть душа Мишель упокоится с миром. Да простит её Господь, как прощаю её я, да обретёт она спасение.

Сестра без перерыва произносила эти слова, а иногда крестилась рукой-протезом. Было видно, что это стоит ей невероятных усилий, но она продолжала молиться, а я лишь наблюдала и проклинала себя.

Прошло время. Нельзя понять сколько точно, но, судя по изменившемуся лицу Агонии — десятки лет у неё и многие сотни у меня. Она постарела и осунулась, а в голосе появилась еле заметная хрипца. Но всё ещё оставалась той соломинкой, на которой я держалась. И когда сестра исчезала, я впадала в отчаяние, что это навсегда.

Без Агонии бьюсь в агонии. Какой жестокий каламбур, и я с надеждой ждала её возвращения.

Но свет не появлялся очень долго, гораздо дольше, чем раньше. Я совсем отчаялась, как внезапно лава вокруг стала затвердевать, превращаясь в подобие острова. Вскоре мне удалось встать в полный рост и ощутить первую секунду свободы за тысячелетия ада. Такая сладкая и такая неосязаемая. Мне захотелось закричать так сильно, как никогда в жизни. И я не стала сдерживаться. Ужасный крик эхом пролетел над кипящей лавой и, отразившись от скал, вернулся ко мне.

Свобода! Наконец, свободна! Или это передышка перед очередными страданиями?

Я огляделась и увидела вдали свет с фигурой сгорбившейся в нём. Мне не нужно было объяснять, кто это. Я бросилась вперёд.

— Агония! Сестра! Я иду к тебе! Прости меня!

Я бежала, перепрыгивая с одного застывшего участка на другой, а иногда оступалась и уходила с головой в адскую лаву. Но каждый раз находила в себе силы и вновь продолжала свой путь, путь к свету. Когда до Агонии оставалось всего несколько метров, она повернула ко мне голову.

Улыбка, несмотря ни на что, сестра улыбалась. Всё то, что я заставила её пережить, не сломило её, и она всё также оставалась полна жизни. Её губы зашевелились. В последнюю секунду прежде, чем исчезнуть, раздалось короткое.

— Я тебя прощаю.

Грянул гром, и её не стало. Я упала на колени и, сдирая в кровь кожу, заелозила по месту, на котором она стояла ещё секунду назад. Слёзы лились ручьём, а руки нащупали платок. Единственное, что осталось в этом мире от моей сестры. Прижав его к груди, я села и стала раскачиваться из стороны в сторону, а моему вою вторил ветер.

Прошёл час или целая вечность, мне было всё равно, но слёзы высохли. Я посмотрела вверх, где в быстро летящих тучах мелькали молнии, и никаких намёков на свет.

Свет, который освободил меня от боли.

Свет, который дал мне надежду.

— Спасибо, сестра, за второй шанс.

Закутавшись в платок, я пошла к скалам и стала взбираться. Подъём стал страшным испытанием. Два раза я падала и, воя от боли, лежала на дне в ожидании, пока тело восстановится.

Единственное преимущество ада, мёртвые не умирают.

Лишь с третьей попытки моя рука схватилась за верхний край и, подтянувшись, я взобралась. Вой ветра не умолкал, а сверкающие молнии освещали дорогу, петляющую между отвесных скал.

Что ждёт меня на той стороне?

Неуверенные шаги, и вот я иду, с опаской озираясь по сторонам. Здесь темно, а во тьме явно что-то прячется. Нечто настолько ужасное и страшное, что хочется бежать и даже вернуться.

В адскую жаровню? Ни за что! Я смогу выбраться! Спасибо, сестра, ты спасла меня.

Эти мысли придавали сил. Наконец, скалы начали расступаться, но в тот же миг появились фигуры.

Чёрные тени стояли на краю, а их глаза горели зелёным огнём. Одна из них выставила вперёд копьё и с жутким криком бросилась вниз. Она не падает, а в прямом смысле слова скользит по воздуху.

Удар.

Пронзённая насквозь, я схватилась за древко, пытаясь оказать хоть какое-то сопротивление, но фигура подняла меня, словно пушинку. Её шаги эхом разнеслись по каньону, и я с ужасом поняла, что она идёт к адской жаровне.

— Нет! — мой крик заставил фигуру остановиться, и в меня упёрлись два зелёных глаза. — Я не вернусь туда!

— Только получив настоящее прощение, душа может покинуть это место. — раздался шепчущий голос, а череп существа приблизился к моему лицу. — Ты достойна прощения?

— Да! — превозмогая боль, закричала я. — Любой имеет право на второй шанс! Сестра простила меня…

Существо резко дёрнуло рукой, и моё тело покатилось по земле, пока не ударилось о торчащий камень. Накатившиеся волны боли вызвали вопль эхом пронёсшийся среди скал. Не успела я подняться, как костлявая рука схватила за шею. Зелёные огни глаз на секунду замерли, и вновь раздался голос.

— Не удивительно, она чиста душой. А ты? Заказать собственного отца, каким бы он не был, лишить жизни нерождённое дитя…

— Я не убивала! Это Клаус!

Удар, и моя щека загорелась адским огнём.

— Молчи. Знать, спокойно стоять и смотреть на агонию собственной беременной сестры ещё более страшный грех, чем убийство. Даже Клаус меньший грешник, чем ты. Как это забыть? Ты смогла бы простить сестру, сделай она такое с тобой?

— Да! — вновь закричала я. — Простить можно всё!

Рука разжалась, и моё тело упало, словно мешок картошки. Существо стало ходить вокруг, а его копьё противно скрежетало по камню, но вот звук оборвался.

— Да будет так! — закричало оно, а в небе засверкали молнии. — Молитвы Агонии услышаны, и тебе дан шанс получить прощение! Отныне Мишель просто смертная! Ты забудешь всё, останется только душа, и то, насколько она чиста, станет спасением либо погибелью! Ступай - Посланник Жизни, пройди свой путь к свету!

Моментально завыл ветер, а вместо жары обрушился мороз. Холод сковал моё обнажённое тело, и я в ужасе огляделась.

«Кто я? Где я?»

В темноте мелькнул огонёк, и, превозмогая боль, мои ноги понесли меня к нему.

Всё это пронеслось перед глазами буквально за секунду и одновременно вечностью. Вот Варден сбросил меня вниз, а вот я уже проламываю тонкий наст застывшей лавы.

Остатки памяти Агонии всё ещё бились во мне, её мечты о муже, детях. Всём том, чего я её лишила, но несмотря на это она простила всех — чистая душа достойная счастья, которого я её лишила.

«Истинное прощение может дать лишь тот, кто никогда бы сам так не поступил».

Осознание этого вызвало улыбку. Не страшно, я сама разрушила свою жизнь и обрекла душу на вечные муки. Наверное, прощение ещё возможно, но уж точно не в ближайшие тысячи лет.

Раскалённая лава поглощала меня, а из горла не вырвалось ни звука. До последнего момента, пока она не сомкнулась над головой, я смотрела в небо. Там среди туч и молний светилось маленькое пятно. Слишком далеко, чтобы разглядеть, но я знала, что это Агония. Она молилась, и луч её доброты коснулся моего лица. В последний раз я услышала её голос, а затем провалилась в бездну.

— Прости меня, — сквозь боль прошептала я. — Я упустила свой шанс, и все твои молитвы и пожелания — несбыточные мечты. Они всего лишь грёзы Агонии.