Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило

Серая крепость. Двадцать восьмой день месяца Восьминога.

Мэтр Адам придирчиво следил за приготовлениями. Поджав губы, он грозовой молчаливой тучей следовал по пятам передвигающих лавки, кресла и письменные столы стражников. Самолично поправлял чернильницы, проверял, как заточены перья, добавлял магического припаса в тускло горящие волшебные фонари. Поморщившись, велел добавить свечей - не смотря на все прикладываемые магом усилия, зал, в котором должно было состояться выездное заседание Королевского Суда, оставался сумрачным и полутемным.

Мэтр Адам расправил складки мантии – по случаю его участия в официальном мероприятии, мантия была строго предписанного, изумрудно-зеленого цвета, - уселся в кресло, чинно сложил руки и закрыл глаза, сосредотачиваясь. Ментальную концентрацию пришлось прервать буквально минуту спустя – рядом с собой маг почувствовал рисунок ауры большого, одомашненного, хорошо выученного животного. Открыл глаза – и увидел господина коменданта. Как его…

- Буше, - с судорожным поклоном представился господин. – Комендант. Чего изволите?

- Ничего, - невежливо проворчал мэтр Адам.

Буше, судя по всему, не был приучен к такому ответу. Он, стрекоча коленками, подбежал с другой стороны. И исхитрился снизу вверх заглянуть магу в глаза - это при том, что комендант возвышался над сидящим мэтром Адамом минимум на полтора локтя.

- Чем могу служить?

- Сгинь, демон! – вышел из себя маг.

Комендант отскочил. На его круглом лице читалась растерянность – он, судя по всему, знал, что демоны исчезают, оставляя после себя клубы воняющего серой дыма и разбразгивая искры непонятной демонической этиологии. Но совершенно не представлял, как это изобразить, располагая техническими средствами и физиологическими возможностями обычного человека.

Мэтр Адам, не в силах выдерживать поток хаотичных обрывков образов, которые заменяли господину Буше высшую рассудочную деятельность, поморщился, и мучаясь от презрения к самому себе, изъявил желание выпить горячего чая. С лимоном, ложечкой тимьянового меда, и с пшеничными лепешками – с пылу-с жару. Причем лимон должен быть, - догадался крикнуть вдогонку прытко сорвавшемуся с места коменданту мэтр Адам, - лимон должен быть нового урожая, и эль-джаладский, а не какой-нибудь там кислый фносский!! И ему, магу, чихать, что в Эль-Джаладе лимоны не растут – пусть комендант сбегает, отвезет пустынным жителям саженец!

Тьфу ты…

Мэтр Адам уселся удобнее и попытался медитировать. Сконцентрировался, приглушил рисунки ментальных проекций мельтешащих по Серой крепости в ожидании господ судей и иже с ними, тюремщиков и солдат, попытался услышать коллегу… Мэтр Панч – вернее, его мысли, - обнаружились на втором этаже. Да, правильно, коллега хотел побеседовать с мэтром Вигом, обсудить с ним некоторые практические впоросы криптозоологии. И сельского хозяйства.

Другие заключенные… Мэтр Адам поморщился – хоть и привык «читать» разнообразные мысли самых странных людей и не-людей, но все равно, к сознанию преступников привыкнуть не мог. Брр… Гремучая смесь неудовлетворенных желаний, старых, выпестованных с детства комплексов и сиюминутных страстей ощущалась из пяти камер подземелья, семи – первого этажа, и еще один прерывистый поток маньяческих флюидов шел от северной башни. Ага, там размещают его судейскую милость – барон Бруно де Флер страдал обратной формой боязни полета. Мэтр Адам, второй по квалификации брабансский специалист в магии Четвертого Шага (после мэтра Тимеона, который, как ни крути больше теоретик, чем практик), сам лично пытался излечить господина судью от страха приземленности. У пациента начинались непроизвольные конвульсии, вызываемые приближением к земле, видом почвы в цветочном горшке и даже упоминанием о могильном прахе. Правда, результаты ментальной терапии были весьма относительны и посредственны. Стоило упомянуть в присутствии судьи хоть что-то низкое, и у барона начинались неконтролируемые судоги, тахикардия и прочие вазомоторные прелести…

Разобраться в источнике сложной психосоматической реакции судьи де Флера у мэтра Адама пока не получалось, и страдающий страхом приземленности господин барон служил верным источником заработка для магов, предлагающих услуги по путешествию телепортом, и гномьих кланов, зарабатывающих строительством и перепланировкой жилых помещений. Барон Бруно постоянно надстраивал свой дом, шокируя жителей Анжери неприлично высоким, в девять этажей, строением, чем интенсивно пользовалась, если верить народной молве, его жена, принимающая гостей на первом этаже, и вообще, как вспомнилось мэтру Адаму, вызывая краску смущения, любительница всего приземленного. Надо будет потолковать со знающим священником, решил маг, может быть, эта страсть к преувеличениям и желание жить в облаках имеют какую-то глубокую символическую природу?

Отбросив воспоминания о бароне, мэтр Адам, практики ради, попытался вычислить сознание, принадлежащие сегодняшнему «герою дня». Вернее, приснопамятной маскарадной ночи. Господин, назвавшийся доном Текило, к удивлению мага, спокойно спал в своей камере в подземелье южной башни. Мэтр Адам подивился такой безмятежности – ведь суд вполне мог закончиться смертным приговором. И совершенно искренне восхитился крепостью духа иберрца.

Впрочем, узнай дон Текило о том, что сумел вызвать восхищение у некоего господина мужеского пола, он бы, скорее всего, отделался равнодушным хмыканьем. Единственно, что по-настоящему заботило в текущий момент благородного дона – верней, заботило бы, пребывал бы он в трезвом уме и полноценном самочувствии, - так это невозможность украсть приличный костюм. Как назло, ни комендант, ни прочие заключенные Серой крепости и близко не походили на импозантного широкоплечего искателя приключений, а красть мантию у мага дон Текило не хотел. И мала она ему, скорей всего, будет, и, что особенно противно, – придется смотреть на полураздетого Вига. А это зрелище не для слабонервных.

Тюремный сторож загромыхал ключами, тревожа сладкий предобеденный сон дона Текило. Широкий зевок, потягивание… Полный сожалений о несбывшихся мечтах вздох при виде неуютного серого одеяния – штанов и куртки, выданных заключенному заботливым Буше, умывание, бритье, легкий перекус… И вот дон Текило Альтиста почувствовал в себе достаточную смелость и мужество, чтобы предстать перед Судьбой, прикинувшейся ради такого случая брабансскими законниками.

Дозволив конвою сопроводить себя в зал, где вот-вот должны были начаться слушания по его делу, дон Текило придирчиво рассмотрел триумвират, от которого нынче зависело его ближайшее будущее. И, собственно говоря, сам факт того, будет ли у дона будущее, или же нет.

Первым бросался в глаза представительный господин лет пятидесяти – высокий, широкий в кости, с рыцарственной осанкой и жестким волевым лицом, пропаханном морщинами по щекам и лбу. Господин пронзил введенного в зал заключенного острым орлиным взором, сморщился, будто скушал гусеницу и забарабанил пальцами по столу. Справа от господина сидел преклонных лет старичок, с головой, плешивой, как ведьмина гора. Дедка трясла старость, она же издавала хрипы дохлой старческой грудью и она же истекала непонятными жидкостями из уголка незакрывающегося рта. Старичок был одет не в традиционную судейскую изумрудно-зеленую мантию, а в парчовую сутану, усугубленную на шее золотым массивным символом неизвестного дону Текило Ордена. При виде состроившего подобающую случаю кислую рожу заключенного старик-патриарх заперхал что-то угодно-выгодное собственному божеству.

Третьим в судейской компании был господин стандартной воинской наружности: что-то квадратное с небольшой куполообразной надстройкой, сбитый на сторону нос, шрам на лице, ополовиненное ухо, кирпичный загар там, куда попадает солнце сквозь прорези шлема, девственно чистый лоб без признаков чрезмерных раздумий, и крепко сжатые кулачищи. Ну, в добавок – кираса, проглядывающая из-под судейской мантии, и детское изумление на лице: «А что это я здесь делаю?»

Не самый плохой судейский состав, подумал дон Текило. В Шуттбери пять с лишним лет назад был хуже – там все решали три пердуна, прямо-таки созданные из чернил и подгнивших пергаментов. А эти ничего… Конечно, не идут ни в какое сравнение с судьями Бёфери, пытавшимися приговорить дона Текило к пожизненному заключению за грабеж и погром (вспомнить бы, чего громил, кого грабил…), и которые в итоге выплатили иберрцу компенсацию за моральный ущерб и с раболепием испрашивали разрешения внести имя любезного господина в списки почетных горожан и директоров корпорации «Фрателли онести». Нуте-с, мысленно потер ручки дон Текило, посмотрим-с, посмотрим, чем нас нынче порадуют…

Господа судьи поспешили оправдать ожидания несчастного вора.

Не успел дон Текило сесть на скамью подсудимых, предварительно выслушав бойкий речитатив секретаря суда, не успел поморщиться от придирчивого обнюхивания и сканирования ауры, которым подверг его маг – хлипкий на вид кареглазый шатен лет тридцати, и уж совершенно не успел рассмотреть присутствующую в зале публику, - как господин Королевский судья, тот самый, который носил свою мантию с тем же достоинством, что его воинственный собрат - рыцарский тяжелый доспех, размашисто ударил по столу деревянным молотком и хрипло выкрикнул:

- Повесить!

Дон Текило не ожидал подобной прыткости. Более того – никто не ожидал. Священник подавился собственной слюной, а вояка подпрыгнул, будто стук молотка скомандовал ему «Фас!» Маг дернулся; у него бешено завращались глаза, каждый в противоположном направлении друг от друга - мэтр Адам пытался справиться с ментальным всхлипом, который одновременно выдали все присутствующие – гости, свидетели и стражники. Мэтр Виг, скромно сидевший позади всех, в уголке, на колченогом стульчике, закашлялся, давясь от смеха.

- Ваша милость, - подскочил к судье секретарь. Склонился над ухом и зашуршал нечто успокоительное, потрясая зажатыми в руке пергаментами. Дон Текило, навострив ушки, расслышал обрывки фраз: «… не можем же мы просто так всех вешать…», «нет, можно, если очень хочется…», «…недовольство короля Иберры…», «…король Антуан живет ближе…», «… зато Фабиан живет дольше…», «казнить нельзя помиловать». Вмешался и господин маг. Он весомо произнес:

- Ваша милость, успокойтесь. Не стоит принимать спонтанных решений!

- А что? – грозно вопросил судья. – Я просто выражаю желание заключенного! Он ведь хочет полетать?!

Заявление вызвало пересуды в зале. Все как-то сразу восхитились мудростью и прозорливостью барона де Флера. Ну надо же! Конечно! Повесить, разумеется, повесить!

- Обвиняемый! – рыкнул судья на иберрца. – Вы хотите насладиться радостью полета?

- Да! – бойко подскочил дон Текило. – И требую вернуть мне крылья!

- Какие крылья? – чуть опешил судья.

- Белые, лебединые, одна пара в комплекте!

- Верните подсудимому крылья, - вальяжно распорядился судья.

Мэтр Виг и подсевший к нему мэтр Панч помирали со смеху, глядя, как расторопный Буше, подскочив к господину судье, судорожно раскланивался и, трясясь сочленениями, объяснял, что никаких крыльев ему в довесок к заключенному не выдавали… Но он сей же минут сбегает, проверит!..

- Нет крыльев? хммм… странно, странно. Вы не находите? – спохватился барон и вежливо повернулся к своим коллегам по заседанию, дабы они не почувствовали себя забытыми. Священник заперхал, что все делается милостью свыше, и ничтоже мы сумняшееся в промыслах, нам неведомых, но исполненных благости… А господин вояка оказался застигнут врасплох. Догадавшись, что барон чего-то ждет, вояка в дикой панике заозирался по сторонам, схватил первое, попавшееся под руку, - а это оказалось гусиное перо, предназначенное для ведения записей, - и протянул коллеге.

- Угу, - удовлетворенно кивнул господин судья, рассматривая перышко. – Обвиняемый, вот вам перо. Теперь можно идти вешать.

- Простите, ваша милость, - сурово, с печалью в голосе ответствовал дон Текило. – Мои прежние побольше были. Верните! - дон патетически возвысил голос и, для пущего эффекту, осторожно надорвал ворот куртки. – Верните, ибо благости жажду и милости ищу в отриниваниии земного и пр… пр… - «Так, что врать-то буду?» – мимолетно испугался вор, запнувшись на полуслове. И тут же вернул своим словесам привычную легкость: - просветления! Простите меня, ибо духом слаб! Дозвольте покаяться!

Как и рассчитывал коварный дон, слова его были тут же услышаны.

- Кайся, грешник! – сильным звучным басом рявкнул священник, на пол-секунды опередив реплику старшего судьи. Господин барон захлопнул открытый для окончательного принесения приговора рот, недовольно покосился на коллегу, но спорить не стал.

- Я виновен в тринадцати дюжинах грехов! – вопил дон Текило. – Я нарушал данные обещания! Я злословил! Я желал жену ближнего своего!

- Подробнее, - пробудился господин вояка. Сурово нахмурил брови, и дон Текило, конечно же, не сдержался:

- Я желал жену своего соседа, госпожу Бригитту. У нее была талия в две пяди обхватом, от поцелуев в шейку она хихикала, потому что боялась щекотки; а грудь ее была жаркая и томная, как только что сваренная бобовая похлебка, - и дон Текило единым духом поведал, какими еще особенностями анатомии и физиологии обладала пресловутая Бригитта. Половина присутствующих опешила. Дон, повернувшись к почтеннейшей публике, бодро и бойко поведал, что, оказывается, желал не только донью Бригитту, но и донью Капитолину, супругу мясника, Дульцинею, девицу на выданье, донью Федру, вдову булочника, госпожу Кьярри, супругу могильщика, ее дочь Бьянку, девицу с сомнениями, госпожу Зерепку, госпожу Ба Бульку, госпожу Жульку, девицу Мурку…

Пустив язык в свободное плавание по волнам памяти, дон Текило рассматривал лица тех, кто не пожалел времени и сил и прибыл в Серую крепость на слушание его дела. Ага, вон тот расцарапанный, весь из себя сердитый – был на маскараде. Вон тот приторный стиляга с тонкими усиками, да протят его боги, лез к дону Текило, за что и получил. Видно, мало… О боги, и монах с ивовыми ветками здесь! А дамочек-то сколько привалило! Вот ведь, как некстати! Как знакомиться с прекрасной половиной рода человеческого (небольшая примесь гномьей крови добавит перчику, а эльфийская наследственность – пикантности в отношения), когда у тебя буквально руки связаны! То есть скованы. Не то, чтобы для общения с дамами дон Текило нуждался именно в руках, но все-таки…

- Грмм, - откашлялся престарелый патриарх, выбрав короткую паузу в речи иберрца, - полагаю, состав преступления ясен?

- Ну, нет! – возмутился вояка. – Пусть продолжает! Интересно же!

- Простите, господа, - вмешался судья Бруно, с трудом приходя в себя после судорог, которые у него вызвала фраза обвиняемого, что он «пал» в объятия очередной жертвы его грешных намерений. – Может быть, подсудимый желает поведать о других грехах?

Дон Текило желал. Он набрал в грудь побольше воздуха и послушно поведал что, оказывается, совершал грех уныния, когда его бросила прекрасная Абердина, несравненная Викторина, Гория, Елизавета… и далее по алфавиту. О, какая искренность! Какая патетика! Какая восторженность! Какая вселенская скорбь исторгалась на головы присутствующих посредством луженой глотки неутомимого искателя приключений!

Разобравшись с грехом уныния, дон Текило лихо перешел к своим знаменитым «Ста случаям, когда я стоял на краю пропасти», вольготно перемешивая пропасть духовного падения и реальные пропасти Шумеретских, Илюмских, Орберийских и Тривернских гор, в которых вор, чего скрывать, побывал на самом деле. Он поведал о ста случаях катастрофического искушения, которым подвергся в Вечной Империи Ци, гуляя всего лишь по одной улице – местных ювелиров и золотых дел мастеров. Не давая присутствующим прийти в сознание, дон Текило рассказал, как пытался встать на путь разбоя и грабежа. Начал он с признания о ста попытках проникнуть на винодельню в фносской Сцине и понять, как же эти копытные могут делать божественный нектар, услаждающий нёбо и душу, который потом продают по десять золотых за полупинтовую бутылку под названием «Белый конь». Эта повесть, изобилующая практическими советами, как обмануть охраняющих винодельню ручных минотавров, была встречена одобрительными аплодисментами со стороны практически всех мужчин в зале, не исключая воинственного третьего судью.

Потом дон Текило поведал, как пытался ограбить дракона. Здесь, надо признать, авантюрист отважнейшим образом наврал, потому как подробностей изъятия у приснопамятного Жарьяря детали тела не запечатлел. Но добросовестно скомпенсировал неточность рассказа доскональным описанием местности, в которой происходило означенное событие, и повергающим в экстаз изложением предполагаемых богатств дракона.

Внимательно выслушав дона, третий, воинствующий судья заорал: «Коня мне!», и, кратко извинившись за возникшие обстоятельства, препятствующие его дальнейшему участию в судебном заседании, умчался сражаться с драконом.

«Минус один,» - мысленно поздравился себя с тактической победой дон Текило. И приступил к повествованию о ста соратниках, которые, оказывается, били, унижали и наносили иберрцу прочий физический и моральный вред при попытках дона Текило встать на путь истинный. Барон Бруно оживился, поманил пальцем охраняющего стол заседаний полицейского и велел все названные имена запомнить, а поименованных личностей сыскать и обезвредить.

Потом в приятно отупляющее извержение признаний кающегося пройдохи вмешался необъятных размеров монах. Монах вскочил на ноги (сидевшие на другом конце скамьи дружно рухнули на пол) и заорал, что мало, мало, МАЛО пороли дона Текило его соратники. Надо больше!.. – отточенным долгой практикой жестом выхватил из-под полы рясы пучок розог и бросился претворять в жизнь откровения Ордена Ивовой Ветви.

По пути брат Прю задавил мощными ногами мелких дворянчиков, мельтешащих тюремщиков, пытавшихся остановить вмешательство из зала, раздробил в мелкие щепы оградку, препятствующую свободе перемещений заключенного… Оскорбленный монах с пучком розог представлял собой страшное зрелище! Щеки красные, в прожилках, глаза красные, в прожилках, звериный агрессивный оскал, и все это – на самодвижущейся глыбе черной монашеской рясы.

Кое-кто начал молиться, всерьез восприняв намерение святого брата устроить тут локальный конец света, дамочки с дружным аханьем посыпались в обморок, но всех спас второй судья. Ушлый дедок споро вскрабкался на стол, многоопытно раскрутил за толстую золотую цепь символ своего Ордена и метнул его в монаха-агрессора. Тяжелый диск, усиленный оккультными символами и заключенной в нем Магией Благословения, попал точно в середку обширного лба необъятного святоши. Вызвал сотрясение мозга, прошедшееся приливной волной по всему колышащемуся жирку обжоры из Ордена Ивовой Ветви… Патриарх успел крикнуть «Йес!» и в восторге потрясти сухонькими кулачками; потом Серая крепость содрогнулась от шпилей до основания: монах рухнул. Проломил пол, перекрытие и с коротким воплем исчез из виду.

- Повесить! – снова закричал господин барон. Стражники метнулись было к дону Текило, но судья остановил их взбешенным ором: - Да не его! Этого жирдяя повесить, придурки! Срочно!!!

- Наш Орден одобряет борьбу с еретиками, - переводя дыхание, поведал его престарелый коллега. – Правда, мы не вешаем, мы больше сжигаем, чтоб грешник искупил свою вину, поднимаясь дымом к Небесам…

- Подняться… - затуманились Великой Идеей глаза судьи Бруно. – Дымом… в Небеса…

Старик-патриарх предложил господину де Флеру, не мешкая, уверовать.

Дон Текило примолк, но на то, что его подзабыли, не жаловался: было очень любопытно наблюдать за свидетелями и прочими присутствующими на заседании. Вдохновленные примером господина королевского судьи, вельможного и глубокоуважаемого барона Бруно, верные подданные Брабанса истово изъявляли желание перейти в новую веру. Подробностей учения, и даже название новой религии никто не спрашивал – все торопились доказать свою добропорядочность, искренность и преданность властьпредержащим.

Мэтр Панч и мэтр Виг, которые и без того были в прекрасном расположении духа от кувшинчика вина, спрятанного под полой мантии, пришли в совершеннейший экстаз и тихо помирали со смеху, наблюдая за происходящим безобразием.

А мэтру Адаму приходилось нелегко. Он отчаянно сражался с чужими кровожадными мыслями, проникшими в его ментально чуткую голову. Мысли представляли во всех садистских подробностях процесс расчленения обоих господ судей, отрубание их голов и преображение черепов в варварские чаши на золотых подставках. Специалист магии Четвертого Шага вспотел, пытаясь хоть как-то заглушить чужие мечтания – увы, «подслушанные» мысли приходили в резонанс с собственными чаяниями души мага, и лишь усиливались фантазиями, для каких мерзких дел можно использовать два черепа, если, допустим, одному сделать фальшивые глаза из изумрудов, а другому – из рубинов…

- …вознесемся! – кричал, стуча молотком, судья Бруно. Патриарх дребезжащим голоском имитировал хор божественных агнцев.

«Убить их, и поскорее…» - тоскливо подумал секретарь суда. Мэтр Адам телепатнул в ответ: «Убьешь – кто их заменит?» Секретарь и маг встретились печальными взглядами и почувствовали редкостное по нашим прагматическим временам единение душ…

Пользуясь вселенской суматохой, воцарившейся в зале суда, дон Текило украл у близстоящего тюремщика ключи от своих кандалов, острожно, вдоль стеночки, прокрался к выходу, демонстрируя виноватую улыбку, отвесил общий поклон, сделал дюжину шагов назад, отпер дверь… И отлетел обратно, повинуясь инерции, которую иберрцу придал сурового вида господин. Этого господина, порылся в памяти дон Текило, почесав для надежности лысинку, он уже видел. Тогда, в магистрате Анжери, сей громила пытался изрубить отважного дона двуручником, защищая жизнь и честь своего государя.

- Что… ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ? – громогласно возопил капитан королевской охраны.

Дворяне и прочие присутствующие резко присели, тщась спрятаться от командирского гнева. Патриарх самозабвенно выводил что-то типа «Славься! славься!», пока судья Бруно де Флер не ткнул его под коленку. Старичок рухнул на свое кресло и сквозь слезы счастья посмотрел на окружающий мир.

- Мой повелитель, - весомо проговорил господин с двуручником (на самом деле, меча при нем сейчас не было; оружие, пыхтя от натуги, волок на юных плечах сопровождающий капитана паж), придерживая дона Текило за плечо, - желает знать, как происходит суд над этим оскорбителем нравственности и попрателем законности.

Дон тихо восхитился, как шибко и ловко воинственный господин справился со словом «попратель». Красивое, однако, слово! Такое живописное и ядреное…

- Вы уже вынесли ему приговор?

Его милость судья Бруно загрыкал-зафыркал, что они приступили к изучению материалов дела. Секретарь суда отвлекся от садистских фантазий, попытался приглушить чувство симпатии, которое расцвело в его холостятской душе в адрес мэтра Адама, и зашуршал пергаментами, подсовывая господам судьям протоколы и доносы.

В этот момент в зал вломился комендант Буше. С охапкой страусиных перьев. Споткнувшись на пороге, он чуть не упал, выпустив из рук свое сокровище, и головы сидящих поблизости украсились пышными султанчиками.

- Тишина! Тишина в зале!! – заорал главный судья, стуча молотком по столу и секретарю. Но дамы не унимались: увидев, что у соседки перо-то лучше, они принялись вырывать нежданно свалившийся на них аксессуар друг у дружки, создавая панику и тихонько визжа от злости и восторга.

- Тишина! Тишина в зале!!! – вопили и судьи, и капитан королевской охраны, и секретарь, но публика окончательно расшалилась.

- Суд удаляется на перерыв! – наконец, сдался господин де Флер.

Пальчиком поманил ожидающего распоряжений хозяина слугу и велел увести подсудимого обратно в камеру, а ему, судье, доставить ему пук перьев, побольше, побольше. Будем в перерыве экспериментировать, однако.

Так закончился первый день заседания по делу дона Текило.