Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило

В Башне. Первая ночь месяца Барса. Полнолуние

Закончился месяц Паруса, выпустив на небосвод погулять-порычать созвездие Барса, любителя поваляться на жарком летнем солнышке. Лесное население добросовестно нагуливало жирок и трепетно ожидало разнообразного пернатого и мохнатого прибавления; крестьяне пережидали короткие ночи, чтобы с утра снова бросится к своим грядкам и полям, купцы заключали сделки, ведьмы варили зелья, астрологи обещали удачу всем воинам, решившим отправиться в этот месяц в поход.

А что касается доблестного и отважного искателя приключений – он спал. И как! От храпа звенели бутылки и бокалы; от бодрого воровского сопения вздрагивали гобелены и занавески, скукоживались пауки и скисало надоенное енотами козье молоко.

В самом деле, почему бы и не поспать отважному дону? Тройного Оракула он отыскал, воровать передумал. Вынашивал планы, как стащить наиболее ценное имущество маговой Башни, а так как дон Текило был мужчиной обстоятельным, солидным, подготовка грящещего преступления осуществлялась не торопясь, последовательно, с частными перерывами на обед и полноценный отдых. Выпивки в подвале пока что хватало; еду в Башню поставляли дрессированные еноты, обитатели птичника и Ядвига, а после некоторых поисков дон Текило обнаружил на кухне хитрый шкафчик. Положишь туда серебряную монетку, прикроешь дверцу, подождешь три-четыре минуты – открываешь, а там уже пирог сам собой испекся, или, допустим, колбаски шкворчат. Вкусно…

Поужинал дон Текило, полюбовался, как старательная Ядвига расшивает крестиком – покосившимся, неровным и будто бы пьяным крестиком – очередную одежку, скрипя зубами, выслушал репортаж Тройного Оракула о подготовке бракосочетания кого-то из родни ллойярдских королей, да присел отдохнуть в гостиной. Удобно устроился в глубоком мягком кресле, подегустировал очередной шедевр виноделия, припрятанный хозяйственным Вигом…

Позже авантюрист утверждал, что уже во сне он почувствовал беспокойство – так вот, это была наглая ложь; рядом с доном можно было палить из новоизобретенной гномами пушки или пускать цинские петарды – сон дона Текило справедливо входил в золотой фонд «Сто чудес королевства Иберра».

Правда, отдых дона Текило вовсе не означал, что дремали его воровские инстинкты.

Брат Нобель потянул бутылку, обнимаемую доном Текило за горлышко, как ему показалось – потянул очень осторожно, но увы… Не судьба.

- Чего тебе? – буркнул проснувшийся дон.

- Выпить. Отец Гильдебран ввел эмбарго на распечатывание бочонков. А у меня душа просит.

- Ты не монах, - глубокомысленно изрек дон, надолго припадая к обсуждаемой емкости. – Ты пьяница.

- Я монах, - оскорбился брат Нобель. – Это ты пьяница.

- Я тоже пьяница, - миролюбиво согласился дон Текило, дружелюбно протягивая остатки выпивки. – Но не монах.

- Монах – не ты, - признал Нобель после долго контакта с бутылкой.

- Не я.

- А я – не пьяница.

- И это не я.

- Я – не ты.

- А я – не я.

За это следовало выпить.

- Ну? Кто теперь пьяница?

Вопрос был глубоким, требовал вдумчивого ответа, а потому дон Текило и Нобель принялись пересчитывать всех мужчин в гостиной. Произвели перекличку. Велели построиться по росту. Всем недовольным заткнуться, а оставшимся – выпить.

Выпили.

- Чего-то мне скучно… - спустя некоторое время сочно зевнул брат Нобель. – Пошли, что ли, еще одну попытку ограбления оргр… орыгыр… хорьганизуем… Мне понравилось, - захихикал «тепленький» брат, - как прошлый раз ты спасал Ядвигу от серебряного голема!.. Что на этот раз придумаешь? Нападение птиц с серебряными когтями? или обойдешься кно…гмбо… - с третьей попытке слово удалось выговорить: - или обойдешься гномами?

- Подумай бритой своей башкой, - недовольно постучал дон Текило монаха по тонзуре, - Кто из нас способен сейчас изображать гномов?

- У тебя это очень хорошо получается! Даже подкоп настоящий под Башню подвел – ну вылитый гном! Только бороды не хватает…

- Копать будем в самых крайних случаях, - отмахнулся дон Текило, немного путая реальность и свои воспоминания. – Копать долго… А нам надо действовать быстро, Леокадий, быстро хватать и тикать…

Веки вора сонно смежились, нос завел томные иберрские рулады… Брат Нобель деловито прикончил остатки спиртного и попытался свернуться калачиком на каминном коврике.

Тут мозг дона Текило, хоть и травмированный комодом, посетила Дельная Мысль.

- Гномы! – заорал иберрец, внезапно пробуждаясь.

- Чего? где? кто? – не понял Нобель.

- Что ты только что говорил о гномах? – затряс монаха вор. Поднял за шиворот рясы. Пошлепал по щекам, чтоб тот быстрей проснулся. – Говори!

- Гномы… обыкновенные такие, по подземелью бегали… Отец Гильдебран потому и запретил нам пить, что мы вместо прыгающих гоблинов и раздевающихся селянок начали гномов видеть… А откуда здесь гномам взяться? – с пьяной последовательностью размышлял брат Нобель, - только из соседнего измерения…

- Какие гномы?!! – заорал абсолютно, как кристалл, трезвый дон Текило.

- Обыкновенные гномы. Только немного рыжие…

Дон Текило выпустил из рук рясу, и брат Нобель с сухим гулким стуком рухнул обратно на пол.

- Спокойно, - приказал сам себе иберрец. – Не стоит паниковать раньше времени.

Тут раздался громкий, настойчивый стук в дверь. Прежде, чем дон Текило успел добежать до усиленной бронзовыми засовами дубовой дверцы в Башню, там уже появилась Ядвига.

Дон вор, бросаясь в ближайшее укрытие, крикнул: «Дорогая! Поберегись!», но отстранить от возможной опасности шуструю донну уже не успевал. Заскучавший без погони и охоты охранный артефакт набросилась на посетителей магова жилища как и должна была наброситься кошка на долгожданную мышь.

- Простите, - послышался незнакомый голос с порога. Дон Текило, забравшийся под мраморную столешницу, поддерживаемую выводком мраморных обезьянок, весь обратился во слух. – Простите, сударыня, что нарушаю ваш покой в столь неурочный час…

- Нет-нет, что вы, - мурлыкнула Ядвига, тая от счастья и просто пожирая глазами новоприбывшего. Тот, видимо, не привык к такому приему, потому что начал запинаться:

- Я, знаете ли…

- Знаю, - положила Ядвига с нежностью лап… ладошку на плечо незваного гостя, чтобы быть поближе коготками к его сонной артерии, – Вы вор.

- О, нет! – воскликнул незнакомец. – Напротив!

- Где? – не поняла Ядвига. И заглянула за спину непрошенного визитера.

Там, к немалому удивлению подсматривающих из-за двери в подвал монахов и к полному душевного трепету отважившегося выглянуть в окно дона, обнаружились три-четыре десятка крестьян с вилами, серпами и дубинами. И десяток верховых с короткими пиками – точь-в-точь такими, которые были приняты на вооружение в армии короля Иберры.

- Я судебный пристав Ломас, - терпеливо объяснил нежеланный гость. – У меня ордер на арест нарушителя спокойствия королевства Кавладор – некоего дона Текило Альтиста, и я требую его немедленной выдачи…

Спустя два удара сердца Ядвига с грохотом захлопнула дверь. Спешно задвинула все засовы, навесила замки. Подперла дверь собственной спиной.

Выглянувший на стук отец Гильдебран с сочувствием покачал головой.

Спустя несколько минут, перенасыщенных топтанием под Башенными стенами, разбилось окно в кухне. Ядвига бросилась туда, спешно перекидываясь в рысь. Успела она в последний момент – в кухню уже пролезал один из добровольных помощников судебного пристава. Бедняга кряхтел, застряв в слишком узком оконном проеме, рама трещала… Увидев разъяренную дикую кошку, разряженную в просторный балахон с неровной вышивкой пьяными крестиками по вороту и подолу, крестьянин заорал и сам собой выпал из Башни наружу.

- Эй! Кто-нибудь! – раздался голос судебного пристава под окнами гостиной. Дон Текило инстинктивно сжался, притворяясь мраморным приматом. – Сударыня! – продолжал выкликать Ломас. – Сударыня, выслушайте меня!

Рысь-Ядвига грозно зарычала, оскалилась, запрыгнула на подоконник и послала пристава на все семнадцать сторон света. К сожалению, на своем, рысьем. Так что слуга Закона ни слова не понял, не угомонился, а всего лишь ойкнул, охнул, призвал помощников к порядку… и окно гостиной звонко рассыпалось от удара стрелы.

Ядвига отшатнулась.

Стрела вонзилась глубоко в пол буквально в десятке дюймов от пришипившегося дона Текило. Иберрец почесал лысинку.

В глубине души дон Текило не любил войн. Драки – совсем другое дело; иберрец никогда не отказывал себе в удовольствии помахать кулаками, выбить сопернику пару клыков или там пересчитать лишние ребра. Звенеть мечами – особенно с мужьями прелестниц, не вовремя возвращающимися домой, - умел. Не сказать, что очень любил – но умел не хуже прочих. А вот воевать – нет. Не его это, дона Текило, призвание.

На войне дон Текило успел побывать в щенячьем возрасте, лет этак в шестнадцать, и уверился в том, что это очень, очень глупое занятие. В тот год Иберра в очередной раз выясняла отношения с Эль-Джаладским эмиратом, включавшие, помимо всего прочего, вопрос о восточных провинциях, от Перуэллы на севере до Аль-Миридо на южном побережье. Дон Текило честно оттрубил в королевском войске полтора года, после чего раз и навсегда завязал с военной карьерой.

Леокадий, подвизавшийся у армейских колдунов в роли младшего ученика на побегушках, уговаривал остаться и повоевать еще с полгода. Соблазнял рассказами о возможных подвигах, просил помочь с одним хитрым дельцем, которое включало в себя визит в палатку мага-пироманта и некие манипуляции с хрустальной сферой мага-призывателя, но дон Текило твердо решил, что с него хватит. Единственное, на что начинающий вор согласился – это на пирушку, которую они с Лео устроили однополчанам на прощание. Помнится, стояли тогда иберрская и эль-джаладская армия где-то в предгорьях Южного Шумерета, король и эмир каждые четыре часа гоняли друг другу верховых с посланиями, согласовывая условия возможного перемирия. Дон Текило помнил абсолютно точно, что когда они начинали пирушку, их отряд располагался на высокой скале над Радужным водопадом. Два десятка лучников да полтора – пикинеров сверху вниз смотрели на ровные белые шатры эль-джаладских военачальников, спорили, какая хренотень скрывается во-он в той крытой повозке, которую усердно опекал эль-джаладский маг в богатом, расшитом золотом халате. Дружище Лео предложил крайне интересную тему для обсуждения – а гаремы эль-джаладцы с собой на войну прихватили или все-таки дома оставили?

Дальше было два бочонка вина, которые дон Текило лично украл с кухни дона Хуана, мерзкого зануды, командующего полком копейщиков. Пришлось позвать копейщиков, чтобы отметить успех кражи. Потом вино закончилось, а присевшие погреться у костра мечники пожаловались, что их начальство такая благочестивая сволочь, что дозволяет пить только по воскресеньям да по религиозным праздникам. С целью выяснить, а нет ли какого святого дня нынче, пришлось срочно искать полковых капелланов. Нашлось сорок штук. И почтенные святые отцы тут же сцепились на тему, чья религия истинная. Пришлось их разнимать и отпаивать бальзамами, которые дон Текило украл у армейских лекарей.

К тому времени, как вояки составили сводный календарь важнейших памятных дат, обязывающих честных рубак пропустить стаканчик, вина в иберрском лагере просто не было – не у короля же, в самом-то деле красть. К тому же у его величества тоже ничего не осталось – дон Текило на всякий случай в третий раз сбегал в королевский обоз, проверил. Братцы-иберрцы пригорюнились, но быстро нашли выход из трудного положения. Подумаешь, вино закончилось! У противника наверняка что-то да найдется! Особенно в той повозке…

И лучники, мечники, копейщики и спрятавшиеся под брюхами лошадей пикинеры отправились пошукать выпивку в стан противника.

Воспользовавшись суматохой в рядах эль-джаладцев, дон Текило разыскивал, где тут ближайший гарем.

Короче, закончилась пирушка спустя дней двадцать. С головой, подобной свинцовой чушке, дон Текило пришел в себя посреди жаркого желтого песка. Тяжело приподнялся с бархана, увидел, как на горизонте догорает какой-то город, как мимо идет, парадно размахивая красно-желтыми иберрскими знаменами и во все глотки крича ура свершившейся виктории, родная армия… Встретил знакомых, получил грамотку, удостоверяющую, что он, дон Текило, пал смертью храбрых во славу короля при героическом штурме Аль-Тораза… Похмелье «прощальной пирушки» было столь качественным, что с тех пор вор раз и навсегда отвратился от воинских игрищ. Нет уж, братцы, пить в большой компании хорошо, но когда компания завоевывает пол-страны, чтобы было чем опохмелиться…

Благородная душа дона Текило требовала тонкости и красоты совершаемых деяний.

Поэтому, глядя на вонзившуюся в пол стрелу, дон Текило подумал, как бы остудить горячие головы. А ведь здесь, в Башне, все головы, кроме оленьих, кабаньих да лосиных, весьма горяченькие…

Иберрец скосил глаза на мирно почивающего на каминном коврике брата Нобеля, и буквально в последний момент оттащил за загривок рысь-Ядвигу, впавшую в красноглазое бешенство и собиравшуюся единолично штурмовать осаждающих. С трудом удерживая на весу пытающуюся вырваться навстречу стрелам и копьям охранницу Башни, дон Текило переместился из гостиной в прихожую.

У запертой двери столпились монахи. Если, конечно, термин «столпились» применим в ситуации, когда тела брата Томаса и брата Тимофея, отчаянно храпя, висели в локте над полом, поддерживаемые сизо-серыми сгустками воздуха.

- Сын мой! – подал голос отец Гильдебран. – Как тебя там?.. Пристав!

Пристав Ломас перебежал на другую сторону Башни и, запыхавшись, откликнулся. Дон Текило на всякий случай заглянул в гостиную – нет, добровольные помощники слуги закона так и продолжали забрасывать помещение стрелами. Правда, теперь они экономили боеприпасы, зато прицеливаться стали лучше – дон Текило едва не лишился любопытного носа.

Удивительно, но стрелы, попавшие в брата Нобеля, не причинили ему никакого вреда, застыв в мерцающем магическом тумане, вдруг окутавшем спящего пьяного монаха.

- Сын мой! – отец Гильдебран решил воззвать к рассудку человека, стучавшего в дверь Башни. – Окстись!

- Прошу прощения, - прогудел судебный пристав. – У меня ордер на арест дона Текило Альтиста! И я именем Короны требую вашего содействия и его выдачи!

Отец Гильдебран нахмурился. Тут Ядвига все-таки вывернулась из рук Текило, оборотилась в женщину и голосом, хриплым от злости и чересчур громкого рыка, спросила, кто и в чем обвиняет ее дона.

- О!.. – засмеялся, чувствуя себя в безопасности за запертой дверью, судебный пристав. – Дон Текило обвиняется в мошенничестве, многоженстве, непочтении к святым откровениям трех религий, преступлениях против собственности, казнокрадстве, подделке документов и оскорблении Короны!

- Врете! – закричала Ядвига. – Он хороший!!!

Отец Гильдебран шевельнул пальцами, и мягкое облако сизо-серого воздушного элементаля задвинуло Ядвигу в подвал. Девушка пытались сопротивляться, но, повинуясь движениям рук колдующего монаха, тяжелая дверь прекратила все попытки охранного артефакта выбраться из винного погреба.

- Именем Короны, открывайте!! – не унимался пристав.

- Какой именно Короны, сыне? – подражая голосу Гильдебрана, отважился уточнить дон Текило. И тут же состроил извиняющуюся рожу. Дескать, простите, отче, можно, я побуду вами?

- Кавладорской! – бодро ответил судебный чин. – И иберрской!

Когда претензии предъявляет одна женщина, помнил дон Текило по карьере многоженца, это плохо. Но когда две сразу… Вор почувствовал, что его лысинке стало жарко, а старый монах прошептал едва слышно, что покаяться никогда не поздно. И с намеком озвучил – для судебного пристава и дона Текило, - что их Орден вообще-то в королевстве Брабанс большей частью располагается, так что распоряжения короля Кавладора, как и оскорбления короля Иберры, им глубоко безразличны… Вот если бы Текило искали брабансские власти…

- Есть! – с восторгом ответил пристав, пошуршав документами. – Есть ордер полиции Брабанса шестилетней давности на розыск иберрца, называющего себя доном Текило, по подозрению в ограблении банка «Борода и Подкова»! Ну, как? Будете отдавать преступника по-хорошему? Или мне командовать штурм Башни? Предупреждаю: жители Флосвилля очень недовольны тем, что какой-то заезжий иберрец украл все средства фонда, на которые велось строительство общественных зданий!!

В подтверждение слов Ломаса в окна Башни полетели камни, сучья и комья грязи.

Отец Гильдебран строго и сурово посмотрел на дона Текило, и тот почувствовал необходимость оправдаться:

- И вовсе не все средства фонда я попятил! Всю медь и фальшивое золото честно вернул!! На кой ляд они мне сдались, только карманы оттягивать… Вот, помню, грабил я как-то дом купца в Охохо – это на севере Буренавии, залез, значит, в подпол, а там…

Откровения дона Текило были прерваны резким грохотом. Не успевший закрыть рот - дурак он, что ли, рот закрывать, когда есть возможность поделиться рассказом о былых подвигах, - Текило увидел, как медленно и величественно падает выбитая подвальная дверца. Посмотрел, как трясет головой остановившаяся на порожке винного погреба рысь…

Отец Гильдебран, порядком удивившись, как это Ядвиге удалось выбить усиленную дюжиной заклинаний и бронзовыми полосами дверь, сработанную из тяжеленного мореного дуба, забыл контролировать воздушных элементалей, и Томас с Тимофеем чувствительно упали на пол.

Пока братья стонали и пытались прийти в чувство, Ядвига перекинулась обратно в человека, пробежалась по брату Томасу, подскочила к Текило и закричала:

- Спасайся! Быстрее!

- Послушай, кисонька, ты, главное, ничего не бойся! Что я, судебного пристава да три дюжины крестьян обмануть не сумею?! Да я в свое время, бывало, - приступил к повести «Сто лучших уходов от погони» дон Текило. Но пребывающая в расстроенных чувствах Ядвига не стала его слушать, схватила за ворот куртки, коротко повизжала, снова наткнувшись на серебряную вышивку, перехватила нежной ручкой кабальеро за шею и повлекла за собой вверх по лестнице. Когда малость придушенный иберрец попытался прохрипеть за что ж она его так, Ядвига грозно свела ровные дуги бровей к переносице:

- Тебя ищут гномы! Говорят, ты обчистил сокровищницу клана!

- Знаю, - отмахнулся дон Текило, - пусть ищут…

- Они здесь!! Гномы в нашем подвале!

- Рыба… верней, киса моя, - вывернулся из плотной хватки заботливого оборотня дон Текило, - Открою тебе страшную тайну. Если тебя когда-нибудь тоже будут преследовать гномы – знай: нет ничего лучше, чем если они попадут к тебе в подвал. Поэтому каждый мало-мальски опасающийся гномов человек должен, просто обязан, забить свой подвал кувшинами с вином, бочками с пивом, ведерными бутылками самогона, и тогда…

- И тогда – икк!!! – оглушительно икнул брат Тимофей, с трудом, но упорно прислушивающийся к поучениям собрата по отставленному ремеслу. – Тогда что?

- Тогда гномы приходят к тебе в подпол, мирно выпивают все припасы, а когда они утонут в выпивке настолько, что начнут заплетать бороды в косички... – продолжал иберрец. Услышав, что объявился еще один претендент на питие запасов спиртного хозяйственного мэтра Вига, с возмущенным ревом попытался подняться на могучие ноги брат Томас, и Тимофей принялся громко и пьяно успокаивать единоверца:

- Не боись, Томаша, коротышкам не фига не достанесся… Вот она! – Тимофей вынул из кармана рясы приятно булькающую стеклянную тару. - Последняя! Я ее спас…

Дон Текило успел мимолетно удивиться, как поместилась в небольшом кармане четырехпинтовая бутыль, автоматически отмахнулся от предложения отца Гильдебрана уверовать и тем самым обрести орденский иммунитет, отступил на полшага от активно заботящейся о его персоне Ядвиги… Потом до вора дошел смысл сказанного Тимофеем, черные глаза иберрца начали расширяться и расширяться…

На ступенях, ведущих из подвала, показался гном в полном боевом облачении. Из-под низко надвинутого на брови шлема топорщились жесткие рыжеватые волосы, а на передней части головы, вместо забрала – жесткая окладистая борода цвета меди. Забрался на рухнувшую дверь, увидел дона Текило, взмахнул двулезвийной секирой (луна подмигнула сама себе, отразившись в отполированном до зеркального блеска металле) и заверещал нечто крайне агрессивное.

Монахи Ордена Единорога вежливо посторонились, чтобы не мешать воинственному гному и его собратьям, вприпрыжку десантировавшихся из подпола. В маленьком холле между входной дверью и гостиной Башни стало тесно от обилия пузатеньких гномьих тел на коротких ножках, покрытых бронированными одежками и топорщащимися разнообразными сплющивающими и режущими орудиями.

Ядвига разнервничалась и начала прыгать через голову, поминутно превращаясь то в женщину, то в рысь. Дон Текило, повинуясь глубоко спрятанному благородству души, подумал было о том, что надо бы намекнуть даме, что от ее балахона, пусть собственными лапками оборотня вышитого, толку чуть, рассерженных гномов не женскими ножками надо брать, а хотя бы телячьими отбивными попробовать – правда, без кувшина пива толку будет немного…

Но прежде, чем кто-либо из собравшейся в прихожей мэтра Вига компании успел сделать шаг или сказать слово, вдруг раздались крики снаружи, где пыжились осаждающие, а потом Башня вдруг содрогнулась и просела, будто на крышу ей обрушилась огромная тяжесть.

Среди внезапно воцарившейся в Башне тишины Ядвига с шумом втянула воздух точеным носиком (на этот раз - человеческим), затем, явно не веря собственным чувствам, прошептала:

- Дракон.

- Какой дракон? – всполошился брат Томас.

- Сердитый, - услужливо подсказал с верхней ступеньки подползший к месту событий нефритовый крокодильчик. Его глазастый брат с удовольствием добавил:

- Дракон Жарьярь из Южного Шумерета. Возраст солидный, окрас темный, характер вздорный…

- Чего ему здесь надо? – прижал к груди драгоценную влагу Тимофей.

- Вот он, - кивнул третий крокодильчик на застывшего в растерянности дона, - пытался украсть у Жарьяря хвост.

- Пытался обокрасть дракона? – переспросил отец Гильдебран. В голосе его звучало искреннее восхищение и уважение. – А почему ж мы раньше не слышали о таком подвиге?

- А он был пьян, - объяснил Тройной Оракул хором. – Не помнит подробностей.

Тут Башня затряслась от громового рёва, исторгнувшегося из глотки огромного ящера, нашедшего временный приют на крыше, и все присутствующие поняли, что даже если дон Текило в кои-то веки поскромничал, не до конца обворованный дракон помнит всё. И забывать не собирается.

Дон Текило посмотрел на крепко сжимающих секиры, топоры и молоты гномов, перевел взгляд на разбитое оконце. Различил во сумраке окружающей Башню лунной ночи факелы притаившихся крестьян под водительством судебного пристава, прикинул шансы на побег по пересеченной лесной местности, принял решение, что пора паниковать, уставился в потолок…

Изменил лысинке и почесал подбородок.

Дальше происходило очень много событий. Если отбросить незначительные подробности – всякие там нервные шоки, охи, обещания трезвой жизни, случаи внезапного открытия второго дыхания, третьего глаза и пробуждение спонтанных узконаправленных способностей к предсказанию близкой кончины, остается следующее.

Дракон заревел еще раз, чердак начал крошиться, а по стенам Башни побежали трещины. Монахи, спохватившись, что охраняемое ими имущество несет ущерб, начали препирательство на извечную тему мыслящих слоев любого сообщества макроэргического пространства реальности: «Что делать?» Гномы обобранного до последнего золотого клана Гогенбрутт, на которых начали падать метаемые сторожевым артефактом предметы – всякие там подсвечники, копья, нефритовые крокодильчики, инстинктивно бросились ловить случайно попавшуюся под руку Ядвиге бутыль.

Ограбленный Тимофей заорал на Ядвигу, как она могла.

Та в ответ издала какой-то очень странный звук – вроде бы кошачье фырчание, но идущее откуда-то из глубины ее женской личности, оскорбленное, злобное и пронзительное.

Пока отец Гильдебран пытался оттащить своего сына по вере от разъяренного оборотня, снаружи Башни бесконечно умный, проницательный и предприимчивый судебный пристав велел кинуть чего-нибудь в дракона, чтоб улетел.

Арестовывать преступника, понимаешь, мешает.

Брошенный камень до дракона не достал, разбил еще одну стекляшку в окне гостиной и упал на истощившийся стазисный полог почивающего после возлияний брата Нобеля. А вот вилы, пущенные уверенной крестьянской рукой, попали. Прямо в кончик виляющего драконьего хвоста. Там, где чешуйки самые молодые и тонкие.

Дракон рассердился и выпустил струю пламени. Прямиком на спрятавшихся под ветки лесных гигантов людишек.

В рядах добровольцев кавладорского правосудия возникла легкая паника.

Потом Жарьярь расправил крылья, взмахнул хвостом, чтобы избавиться от застрявшей в нем занозы, спланировал с крыши Башни ниже и попытался обеспечить себя кормежкой – благо лошади так навязчиво объявляли о своем присутствии.

Люди, разумеется, подумали, что охота идет на них, и принялись хаотично, бестолково, зато часто и много кидаться в пикирующего дракона всем, чем попало.

Конечно, драконьей шкуре весь бросаемый хлам повредить не мог – зато десятый или пятнадцатый брошенный камень сумел сделать то, что до .этого не удалось трем десяткам стрел, двум копьям, дюжине его кремнистых собратьев и воплям разгневанной Ядвиги. А именно – разбудить брата Нобеля.

Спавший на каминном коврике монах почувствовал, что на спину ему уронили десяток фунтов чего-то очень крепкого. Обиделся. Возмутился. Поднялся на ноги. И с неоригинальным воплем «Меня – БУДИТЬ?!!!» выпустил в предполагаемого обидчика десяток ледяных игл.

Иглы были острые, величиной с хороший кинжал, и – надо ж такому случиться, - вылетев в оконный проем, попали точно в веко склонившему любопытную голову дракону.

Дракон обиделся.

И со всей мочи полыхнул пламенем в нутро Башни – туда, где гномы, Ядвига и Тимофей пихая друг друга секирами, пища и рыча, боролись с чем-то и за что-то. Брат Томас подлетел вверх на три локтя, в чемпионском броске выхватил спорную бутыль, попытался ее спасти, но не удержал в руках, емкость вывернулась, отлетела к стене и разбилась.

Почему собравшаяся внутри Башни компания не сгорела после первого же драконьего выдоха? Сработали наложенные Вигом заклинания, материализовавшиеся от жара драконьего дыхания сетью рун, опутавших строение снизу доверху. На несколько секунд Башня превратилась в крайне оригинальное украшение Чудурской чащобы – расходящиеся от крыши к основанию вертикальные линии, ветвящиеся рунными завитками, проявились разноцветными огоньками и померцали – увидели бы фокусники, пришлось бы давиться от зависти.

Зато от внутреннего возгорания, причиной которого стало разлившееся спиртное и выпавший из рук атакующего гнома потайной масляный фонарь, защитные руны не спасли. Полыхнуло так, что любо-дорого.

Радостные оранжевые огоньки побежали во все стороны – вверх по лестнице, по монашеским рясам, по платью Ядвиги, по сапогам гномов, в кухню, в гостиную, выше, дальше…

В гостиной непроспавшийся брат Нобель почувствовал, как кто-то грызет его за пятки, испугался, что это опять какая-то башенная живность подобралась, выражает нижайшее почтение и использует его вместо зубочистки, и скастовал вокруг себя защитный круг из наконечников копий. Превращение деревянного пола в лес из стальных, остро заточенных лезвий оказалось не самой лучшей идеей. От подбирающихся к рясе монаха языков пламени стальные зубья не спасли, а мстительный ящер возьми да и стукни со всего размаху хвостом по Башне – брат Нобель потерял равновесие и шлепнулся вниз. Госпожа Удача решила пошутить, и упал монах прямиком на стальные лезвия, окрасив их кровью и мгновенно потеряв сознание.

Окончательно раздраконившийся Жарьярь учуял запах крови, увидел здоровым глазом картину разрушений внутри атакуемого жилища, примерился и нанес еще один удар хвостом.

Башня не выдержала и начала сыпаться отдельными кирпичиками. Жарьярь подлетел с другого бока, полыхнул огнем на мельтешащих под лапами людей, ударил хвостом еще раз, и заревел: каменной людской пещерке пришел конец.

Чтобы завершить начатое, дракон развернул крылья, взлетел навстречу полной луне, хорошенько примерился и упал, выпустив когти, прямиком на крышу строения.

Башня затрещала и обрушилась.