Глава 39

Да, ключ подходит к замку, и казаки заходят в помещение второго здания. Лампочка здесь тусклая, едва-едва даёт свет, хотя тут же, за стеной, вовсю тарахтит генератор. А в комнате люди — две женщины, одна уже немолодая, один худой мужчина, судя по лицу наполовину китаец, и ещё один китаец, который не встаёт, как все, когда казаки заходят в помещение, а ещё женщина лет тридцати пяти и трое детей; у всех на лицах тряпки, видно вместо респираторов, — кроме худого.

— Вы казаки, да? — спрашивает молодая женщина. — А мы думали, что вы армия. Вы за нами пришли?

— За вами, за вами, — сразу успокаивает её Кульков. Он опередил Саблина. И тут же он спрашивает у неё: — А чего вы тут делаете?

— Ну, нам сказали… Главный бандит сказал, что нам здесь пожить придётся…

И тут заговорила старая весьма мрачно:

— Ждём купцов, когда за нами приедут. Когда нас на переделку отвезут. А эти нас кормят, чтобы не померли… За мёртвых платят мало… Вот и жили мы тут, да вы приехали…

— Хреноватое у вас тут жилище, — замечает Кульков, вертя шлемом. Саблин тоже оглядывает помещение.

— Ой, там всё в дырах под крышей, — начинает жаловаться женщина, — вечером иной раз начинается заряд, он тут, на болоте, конечно, не то, что на юге, но всё равно пыльца-то летит в щели, а ночью вообще ужас, мошка пролезает, нам приходится под тряпьём спать. С головой… В духоте, кондиционер тут нам не положен. Мучались каждую ночь.

— А почему тот без тряпки? — Кульков показывает на худого.

— А у него уже грибок, ему тряпка не нужна… Он кашляет всё время.

Саблин прекрасно знает, что значит жить с человеком, который поражён грибком: «Может статься, они тут уже все заражены».

— Давно вы тут? — спрашивает Николай.

— Да кто сколько, — отвечает старая женщина, — я уже, почитай, три недели, а вот Максима, — она кивает на худого, — всего неделю как привезли…

— Ясно. Мужичок, с тобой что? — продолжает Кульков, указывая на лежащего. Но тот не отвечает. И казак уточняет: — А что с ногами-то?

— Он не говорит на русском. А ноги ему сломали, сюда уже таким привезли, — отвечает за лежащего заражённый мужик, — ещё там, на Хулимсунте; он два раза сбежать пытался. Так ему бандиты их кувалдой разбили, сказали, что купцам всё равно, целы ноги или нет. Нас всех по любому в баки уложат, хоть со сломанными ногами, хоть с целыми…

Он покашливает после каждой пары слов. И Саблин определяет для себя: болеет уже полгода. И лекарств не принимает. И он спрашивает у женщины, понимая, что она самая здоровая из взрослых, ну и самая бойкая:

— Как вас зовут? Откуда вы?

— Поля, Полина… — сразу отвечает та. Она самая упитанная среди всех пленников, самая здоровая. На вид нормальная женщина, и даже одежда у неё самая чистая. — Я из Нягани.

— А эти… дети ваши?

— Нет-нет, не мои, — она качает головой, — чужие.

Саблин разглядывает детей: худые, с почти белой кожей, стоят молчат, боятся рот раскрыть. Лица закрыты не очень свежими тряпками, только глаза видны, и всё равно на их коже имеются чёрные точки укусов мошки. Старший держит самую младшую за руку. А шея у старшего расчёсана. То ли он так укусы мошки расчесал, то ли болотная чесотка у парня, которую антибиотиками и мазями выводить три месяца. От единственного обнаруженного случая чесотки школу в Болотной в карантин на месяц сразу отправляли, так что…

— Они все из разных мест, кто украден, а кто продан… — продолжает Полина, поглаживая по голове ближайшего ребёнка. А прапорщик замечает у неё на рукаве крупную вошь. — Вот этот вот мальчик, Миша. У него семью всю забрали, он один остался, один жил- прятался, но и его поймали.

И тогда прапорщик, отойдя к двери, к выходу, интересуется:

— Мирон, дрон где?

И буквально через несколько секунд радист отвечает:

— Прямо над нами висит. Лейтенант наш всё видит.

Саблин говорит людям:

— Надо сейчас выйти отсюда…

— Куда, на улицу? — сразу уточняет Полина.

— Да, — отвечает Аким. Он хочет, чтобы Фарафонов увидал людей с детьми. — Нужно выйти на улицу на минуту.

— А Джу Ханя будем выносить? — спрашивает Полина.

— Нет, не надо… Пусть лежит, — Аким думает, что женщин с детьми будет для лейтенанта достаточно.

И они все, включая тяжело ковыляющую старуху и кашляющего мужичка, выходят на улицу. Далеко он их не повёл, остановился рядом с домом и поднял шлем, увеличил зум и «поймал» камерами коптер-разведчик, что кружил над островком. И потом он говорит им:

— Всё, можете обратно зайти.

Но тут самый старший из детей, Михаил, хватает Полину за руку и начинает что-то говорить ей тихо, после чего она сразу обращается к Саблину:

— Господин казак!

— Ну?

— А можно мы в тот дом пойдём? — Полина указывает на то здание, которое казаки брали штурмом.

— Там эти… бандиты…

— Мёртвые? — на всякий случай уточняет Полина.

— Мёртвые, мёртвые…

— Ну и ничего… Мы вон рядом с целым складом мертвецов жили… Зато там много комнат, душ, еда, кондиционер… — начинает перечислять женщина. — Детей хоть помыть, накормить… У них там и КХЗ, и респираторы нормальные были, и одежда новая…

И тут Саблин, оглядывая женщину, удивляется немного: сама чистая, в теле… и про дом бандитов всё знает; и тогда он интересуется:

— А вы, что, там бывали…? У бандитов в бараке?

— Да уж бывала, — невесело отвечает женщина. — Каждый вечер меня к себе забирали. Готовила я им, стирала… — и она добавляет многозначительно: — ну и всё остальное тоже…

— Идите, конечно… — и тут же он вспоминает. — А вон тот, что отдыхает, вон, у акации… Бракованный… Он как тут с вами?

Полина бросает быстрый взгляд на убитого, который лежит недалеко от них, и сразу отвечает:

— Это Кар, они его так звали; он был самым тихим из них, водку пил мало, полынь тоже особо не ел, сядет в углу и сидит, воду пил всё время, чай редко… Кушал немного. Таблетки пил после еды… Он у них самый младший был, они им понукали. Гоняли его всюду. Он неглупый был. А эти… Сами нахреначатся полыни и лежат на лавках, закатив зенки, весь день чёрные слюни пускают до пола, а он тут всё делал за них. Нас кормил, ну и всё по хозяйству… Так-то он тихий был, только слова плохо понимал… Говорил ещё хуже… Многие слова говорить совсем не мог, не получалось у него… Хрипел только, — и потом она заканчивает: — Ну так что? Мы переезжаем в дом?

— Переезжайте, — разрешает Саблин и тут же вспоминает; — Слушайте… А что вы там про склад мертвецов что-то говорили?

— Так вот же он, тут, — она оживилась. — Пойдёмте, я покажу.

Женщина заводит Саблина в дом, проходит мимо той комнаты, где всё ещё лежит неходячий китаец, и останавливается возле запертой на замок двери, судя по всему, герметичной. И говорит:

— Вот здесь у них холодильник.

— Коля, а где там ключи? — интересуется Аким.

Кульков приходит и, конечно же, второй ключ сразу подходит к замку; он открывает дверь, включает нашлемный фонарь и потом зажигает лампу внутри морозильной камеры. Да, трупов тут хватало. Полина не врала. У стены, под заиндевелым радиатором, были в навал сложены шесть человеческих тел. А ещё тут были герметичные пластиковые гробы у стен, лежали до потолка… Было их не менее двух десятков, и в некоторых через серый пластик темнели человеческие контуры. Здесь хорошо была слышна работа компрессора. А на градуснике, что висел у двери, было минус девять.

— Видите, сколько их тут… — заглядывая в холодильник и ежась от холода, говорит Полина.

— Да уж… приготовили товара… — соглашается с нею Кульков.

Женщина стоит в дверях так близко к Саблину, что едва не прикасается к нему своим плечом. И тогда он делает шаг назад. Аким боится вшей… Перескочат на пыльник, проникнут в броню… О-о… Выводить их намучаешься потом, это целая операция. И после он говорит:

— Ладно, Полина, занимайтесь делами, мойте детей, ешьте, а у нас свои дела есть.

Он выходит из дома. Но и Кульков, и Полина остаются в здании.

Саблин ждёт, но товарища всё нет.

— Коля, ну ты где там?

— Что? Иду… — откликается тот.

— Посмотри, что у них там за домом, на складе, что в бочках; я пойду боеприпасы погляжу. Может, мины найду…

— Есть, — говорит Кульков. Но вслед за Акимом не выходит. Прапорщик уже дошёл до барака бандитов, и лишь тогда товарищ вышел из здания. Полина вела его куда-то.

Мин он не нашёл, и патронов для винтовки не много, одна лента для пулемёта, ящик самых лёгких гранат. Но он нашёл тут ящик для зенитных ракет. Прапорщик открыл ящик. Удача! Обе ракеты были на месте. А они ценные, дорогие. Тут же была и ракетница. Ещё было несколько раций, аккумуляторов, ну и всякая нужная мелочь: антенны, фонарики, камера с передатчиком. В общем, не много, но и не мало всякого нужного для болотного человека.

— Николай! Что там у тебя?

— Четыре полных бочки топлива, и ещё в одной на дне. Лодочный мотор, отличный. Не хуже, чем твой. Провианта на целый взвод, всё с севера, всё в банках. Компоты… Свиная тушёнка… Это не считая крахмала с горохом. Этого тут ящики.

И тогда Саблин произносит:

— Мирон!

— Я, — тут же откликается радист.

Они с Фарафоновым договаривались о радиомолчании, но прапорщик считает, что ситуация изменилась. И Аким говорит:

— Напиши армейцам, что у нас тут мирняк, что есть топливо, провиант и снаряга кое-какая. Чтобы знал. Передай импульсом.

— Импульсом? — по тону радиста Аким сразу понял, что это ему не нравится. — Импульс на всю округу будет слышен. На всё болото. Демаскируем себя.

— То, что мы здесь, они и так уже знают, — разумно предполагает Саблин. Мало того, он очень сильно на это рассчитывает. — А кодом барабанить будешь, если рядом кто — так запеленговать смогут.

— Есть радировать импульсом, — соглашается Карасёв.

— Мирон, а потом выбирайтесь из рогоза, отходите на север, метров на пятьсот- шестьсот, найдите хорошее укрытие под деревом каким-нибудь, чтобы вас коптер не увидал, и притихните там. Полный молчок.

— На пятьсот метров? — радист снова сомневается. — Так мы тогда вас через СПВ слышать не будем.

— Ничего; когда всё начнётся, — а Саблину очень хочется, чтобы началось, чтобы Глаз пришёл спасать своё имущество, — будем держать связь на боевой частоте.

— Есть уйти на пятьсот метров, найти укрытие и ждать в режиме радиомолчания, — откликается урядник.

— Вы поешьте, покурите, будьте начеку.

— Есть быть начеку, — отвечает радист.

Он и сам хочет есть, давно хочет, а ещё курить… И поесть обязательно нужно. Потом, когда Глаз придёт… ну, если придёт… им будет не до обедов.

— Николай, ты погляди там насчёт обеда.

— Есть. Сейчас устрою, — отзывается Кульков. И напоминает: — Атаман, тут и помыться можно… Воды очищенной навалом. Очищена хорошо — хоть пей.

Помыться? Ну, неплохо бы, конечно, а то ведь почти сутки в броне; но там, где мылись бандиты… да ещё со вшами и чесоткой… Нет, Саблин брезгует.

— Пусть мирняк моется, — отвечает и идёт ещё раз осмотреть остров. Хочет прикинуть, где лучше поставить мины, где отрыть окопы.

Саблин слышит, как заводятся моторы за его спиной, это отходила его лодка из рогоза.

«Ну, вот мы и одни, теперь пора готовиться».

Загрузка...