Они пошли от хутора на север, и Андрей, и Олег возбуждённые. У них разница была лет в пять, но парни быстро сдружились, у них было много общих интересов. Пока шли, трижды встречали лодки местных казаков. Кто тоже шёл на север за рыбой, а кто-то уже и рыбачил. Кидали снасти в темноту. Андрей нашёл, как ему казалось, хорошее место.
— Вот тут, у столба, всегда есть рыба, — говорил он, когда они через час хода добрались до древнего бетонного столба, торчащего из воды на пару метров. — Я отсюда без тридцати килограммов никогда не ухожу.
И, в принципе, он не ошибался. Они бросили якорь, хотя ветра ещё не было. Саблин сам за снасти и браться не стал: пусть парни порыбачат. Расположился удобно на носу лодки, на крыше кубрика, и курил. А Андрей с Олегом, тихо переговариваясь, разматывали лесы и насаживали куски белой сердцевины рогоза на крючья, делали первые забросы. Всплеск и сладковатый запах рогоза привлекали рыбу даже в полной темноте. Не прошло и минуты, как взяла первая рыба. Она была небольшой, Аким сразу понял это, уж больно Андрей легко её выводил.
— Карась! — радостно сообщил Олег, посветив фонарём на дно лодки. Луч света высветил странное плоское существо глубоко чёрного цвета сантиметров в пятьдесят длиной. Кожа у него была глянцевой, а над верхней губой огромной пасти серые точки одиннадцати маленьких, подслеповатых глаз. — Килограмма на три! Да, бать?
Саблин так не думал, маловат был карась для трёх килограммов, но он только сказал сыну:
— Ты лови давай, вон Андрей уже второго тащит.
И вправду, Андрей уже выводил следующую рыбу. И, как казалось Саблину, тоже небольшую. Как выяснилось, это был сорный ёрш. Крупный для ерша, кило на три. Прапорщик думал, что зять выбросит шипастую тварь, но Андрей только размозжил рыбе голову пластиковым молотком и бросил её на дно лодки: пригодится.
«Интересно, что он с ним делать будет?».
Саблин очищал очки от мошки и вмешиваться в дела молодых не собирался, продолжал наблюдать за рыбалкой. Олег подсёк свою первую рыбу тогда же, когда Андрей тащил уже третью. И эта одна рыба по ценности сразу перевесила первые три пойманные.
Стекляшка. Кило на четыре. Даже через очки, в предрассветной тьме, в свете кормового фонаря Саблин видел, как светятся от счастья глаза сына. До рассвета они набрали килограммов сорок рыбы, это если считать страшных и бесполезных ершей.
— Андрей, а зачем тебе эти черти рогатые? — поинтересовался Аким. — Даже куры их не очень-то клюют.
— Аким Андреевич, так я их перемолочу — и на участок, в почву. Погниют — хоть какое-то удобрение, у нас же тут песок, не то что у вас в Болотной, — пояснил ему зять.
Когда же солнце покрасило в красный верхушки рогоза, когда мошка стала прятаться в заросли, Саблин смог оглядеться. И потом спросил:
— Слушай, Андрей, а что там за этой протокой? Уж не омут ли?
— Омут, Аким Андреевич, — откликается зять. — Большой.
— А ну-ка, ребята, — говорит тогда Саблин. — Доставайте якорь.
— Бать, уходим, что ли? — перепугался Олег.
— Да нет, пройдёмся чуть, омут поглядим, — отвечает отец. И поясняет молодым рыбакам: — Карася тут много, — он кивает на дно лодки, — хотя это место не карасёвое, значит, где-то рядом его ещё больше должно быть.
Олег садится на руль, и они проходят километра полтора по протоке на север, а там так и есть: большое открытое пространство.
Как раз уже рассвело, мошка спряталась, и Саблин, встав в лодке, смог осмотреть пространство вокруг, а потом и говорит:
— Олег, давай-ка вон к той кувшинке… Разверни лодку правым бортом к тому полю.
— А что там, бать?
— Да вот кажется мне, что там пологий подъём из омута, как раз место для кормёжки карася. Вон, видишь, как кувшинка пожелтела, вся жухлая, бутонов почти нет, он у неё корень обгрызает… Это от голодухи.
И старый рыбак не ошибся, рыба пошла сразу, брала уверенно, карась пошёл один крупнее другого, семь-восемь килограммов каждый, и самое главное, тут же у омута поверху ходила и стекляшка — некрупная, и было её меньше карася, но и она то и дело брала наживку, и Андрей, не без усилия выводя очередную рыбину, поглядывал на тестя и спрашивал:
— Аким Андреевич, как вы узнали, что тут рыбы много? Из наших сюда редко кто ходит… Я тут частенько мимо хожу. Так только иной раз кого вижу…
— Тот, кто сюда ходит, тот другим не говорит, — отвечает Саблин; он был уверен, что на хуторе есть опытные рыбари, знающие про карасёвые подъемы из омутов. И тут Олег вдруг кричит:
— Батя! Щука!
И вправду, лодку чуть поволокло по воде, а сын застучал сапогами по дну, затопал, чтобы удержать равновесие, леса почти параллельно натянулась над водой, крупная рыбина разматывала её, уходила на центр омута.
— Не мельтеши, оборот через локоть сделай… Лесу через локоть кинь… Не топчись, ногой в борт упрись… На банку садись… — спокойно командует Аким. А сам волнуется… Но скорее не из-за рыбы, а из-за сына. — Андрюха… Помогай ему, щука-то неплохая…
И два молодых парня стали тянуть рыбину к себе.
— Лишь бы не порвала! — тяжело дыша, говорил Андрей.
Но Саблин был уверен в своих снастях, щучку на двадцать кило они должны были легко выводить.
Минут через десять серая рыбина почти в два метра длиной извивалась своим круглым телом среди других рыб на дне лодки.
А Олег, скинув рукавицы, разглядывал свои ладони, на которых отчётливо проступали красные полосы, оставленные лесой. Но сын и не думал останавливаться, и они продолжали вываживать рыб ещё почти до половины шестого; а потом рыба стала брать реже, солнце поднялось, и карась ушёл в омут, на глубину. Только тогда Саблин сказал ребятам:
— Ну, в общем всё… Теперь только в полдень клевать начнёт.
И тогда ребята, удовлетворённые и усталые, согласились и стали собирать снасти, и Олег спрашивал:
— Бать, а два центнера тут будет?
— Почти, — отвечал Аким, оглядев улов; пусть среди хорошей рыбы и было три десятка килограммов ерша, но даже в этом случае улов без всяких натяжек можно было назвать хорошим.
И они пошли на хутор, и тогда Саблин согнал сына с руля:
— Пусть Андрей поведет, нам ещё домой идти, нарулишься.
И Андрей, тоже, по сути, ещё мальчишка, был счастлив посидеть за управлением такой лодки. А прапорщик у него спрашивает:
— Слушай, Андрей, а у вас со скольки телеграф работает?
— Да как Анютка встанет, так и работает, — отвечал Акиму зять. — Но если нужно, то её можно и вызвать. Нужно вам, Аким Андреевич?
— Да, нужно, — отвечал Аким. Дать телеграмму — это было как раз то дело, ради которого он сюда и тащился. Вернее, одно из двух задуманных им дел.
— Хорошо, сейчас улов выгрузим, лодку помоем и сразу ей напишу, она придёт и отправит вам телеграмму.
Пока дошли обратно, пока вытащили рыбу, пока помыли и накрыли тентом лодку, время уже шло к восьми, так что телеграфистку будить не пришлось. Едва Андрей написал ей, она и пришла на своё рабочее место. Саблин попросил, чтобы зять довёз его до телеграфа, потом отправил его с сыном и уловом домой, пообещав, что скоро придёт.
Сам телеграф занимал одну малюсенькую комнатёнку в здании управы. Анюта, курносая пухленькая женщина лет тридцати, была очень услужлива.
— Куда?
— Туруханск, — ответил Аким. Он хорошо всё помнил. — Куликовой Марине.
— Так, готово. Текст говорите, — продолжает телеграфистка.
— «Катерина выходит замуж».
— «Катерина выходит замуж», — она набрала текст и подняла на него глаза. — Дальше?
— Это всё, — ответил ей прапорщик. — Сколько с меня?
— Всё? — она немного удивилась. — Тогда двенадцать копеек с вас.
Саблин достаёт деньги, а потом расплачивается и произносит:
— Я отойду, но мне ответ должен прийти.
— Приходите, я тут буду.
Теперь его ждало ещё одно дело, и он не собирался с ним тянуть. И отправился в тот дом, где был не так уж и давно.
Мирон Карасёв тоже недавно пришёл с рыбалки и теперь, заспанный и удивлённый, сидел за столом и смотрел на Саблина.
— Аким, случилось что?
— Да ничего не случилось, — Саблин устроился напротив, ждёт, пока полная жена Мирона нальёт ему чай. И когда она ставит перед ним стакан, продолжает: — Ты мне на прощание сказал, что если будет дело — так тебя звать.
— Дело есть? Опять рейд?
— Рейд, — отвечает Саблин, пробуя чай. И, удовлетворившись напитком и убедившись, что жена Мирона не слышит, снова говорит: — Только в этот раз дело будет малость посерьезнее, чем просто на лодке кататься.
— Посерьёзнее? — повторяет радист.
— Посерьезнее.
— А в прошлый раз, значит, несерьёзное дельце вышло, — рассуждает радист, — ну ладно; а что за дело, ты, конечно, не скажешь?
— Почему не скажу? Скажу, — Аким опять отпивает чая. — Шалопая одного надо сыскать.
— Шалопая, значит, сыскать?
— Ты меня после каждого слова переспрашивать будешь? — вдруг говорит Карасёву прапорщик. Хотя прекрасно того понимает. Знает Мирон, что дело, с которым пришёл к нему немногословный прапорщик, может быть опасным. Ещё по первому рейду понял это. Так что радист не собирается прекращать свои расспросы:
— А что за шалопай, и чего его искать?
— Шалопай опасный, много людям крови попортил.
— И нам его надо найти? И где же?
Саблину надоели эти вопросы, эти повторения, благодаря которым Мирон хочет хоть немного прояснить ситуацию, и он говорит:
— Дело, Мирон, то непростое, но за него сто рублей тебе будет.
— Сто рублей! — Мирон понимающе качает головой. — Видно, по шалопаю твоему и пострелять придётся?
— Ну а то как? — подтверждает Аким. — За просто так такую деньгу разве кто даст?
— Нет, такую деньгу заработать непросто. Но про человека того ты не расскажешь? — уточняет Карасёв.
— Только как в лодку сядешь, — уверил его Саблин. — Тогда всё, что знаю, расскажу.
— А так не доверяешь, значит?
— Ну, мало ли… Всякое бывает. А только если до шалопая слухи дойдут, сам понимаешь, у нас дело сорвётся, — поясняет прапорщик.
Мирон вздыхает глубоко и говорит:
— Сто рублей есть сто рублей, — он вдруг начинает приглаживать волосы на темени. — Поди попробуй их без риска возьми… Или без труда.
— Значит, идёшь? — уточняет Саблин.
— Пойду… Придётся. Детям хоть что-то оставить надо…
«Ну наконец-то. Прав Денис, нудный Мирон человек, дотошный».
— Но ты же мне деньгу наперёд заплатишь? — вспомнил Карасёв.
— Половину. Но не сейчас. Сейчас при мне нет денег.
— А когда пойдём?
— Скоро, не знаю… Послезавтра, наверное, так что ты готовься, — говорит ему Аким. — Я тебе позвоню.
— А чего казаку готовиться? — усмехается Карасёв. — Броню с винтовкой взял — да и поехал. Позвонишь, я сразу и приеду, сын меня довезёт. А ты деньги приготовь. Сын их заберёт.
— Да не волнуйся ты насчёт денег, — успокаивает его Аким.
— Да я и не волнуюсь, — ответил урядник, заканчивая разговор и протягивая Саблину руку.
Анюта на телеграфе его ждала.
— Ну где же вы? — она радушно улыбается. — Ответ пришёл давно, а вас всё нет да нет… Уже думала Андрею писать, чтобы вас звал.
— И что там? — интересуется Саблин.
Она протягивает ему кусочек самой дешёвой серой бумаги: вот.
«Поздравляю с бракосочетанием. Половину нашего подарка можете получить в Преображенской. Вам как раз по пути. В магазине „Норильск“, у хозяйки Елены. Там вас помнят. Вторая половина после свадьбы. Очень рады, что у вас всё получилось. Марина».
«А, Мурашкина. Ну как же без неё? — Аким сразу вспомнил юную брюнетку Нелли и следы на своей крыше. А ещё он подумал, что Панов обещал ему информацию про Глаза. Но в телеграмме и намёка на это не было. А ведь он, соглашаясь на это дело, рассчитывал хоть на какие-то сведения. — И где мне его сыскать? Или он думает, что я ворвусь в бандитское селение, в котором залегает Глаз, и там же его и успокою? Люди болтуны, говорят — потом забывают про сказанное».
Саблин начинал понимать уже сейчас, что дело будет не совсем простым. Но он ещё немного надеялся на майора Иванова. Всё-таки, что ни говори, а разведка у армии — направление серьёзное, не зря армия тратит на это большие средства.
«Ну, дай-то Бог».
— Будете что-то отправлять ещё? — интересовалась Анюта; кажется, она собиралась уйти.
— Да нет… — отвечал ей Аким. — Спасибо.
Он надел респиратор и вышел на улицу. И пошёл к зятю, где его давно ждали, обедать без него не садились. Сели есть; все, и Андрей, и Антонина, и Олег, весёлые, довольные, и это Акиму нравится, он даже позабыл на время о своих непростых делах. Но рассиживаться у него времени не было. И вскоре прапорщик стал собираться, а зять и спрашивает у него:
— Аким Андреевич, а как улов будем делить?
— Да никак, — отвечает Саблин. — Дай полканистры масла — домой доехать, вот и всё.
Андрей ещё что-то говорил, дескать, ловили вместе, но, несмотря на удивлённый взгляд Олега, Саблин ничего не взял и говорит ему:
— Андрей, давай-ка сходим поле твоё посмотрим.
Не очень зять был рад такой просьбе тестя, но делать нечего: повел. Олег с ними пошёл. Он в земледелии толк знал; раньше вся работа по полю лежала на Юрке, Антонине и на нём, но Юрий теперь пропадал в госпитале, Антонина переехала к мужу, в общем, всеми полями Саблиных теперь заведовал Олег.
Прошлись они вдоль грядок с тыквами, а на кукурузное поле Аким даже и идти не захотел. И так всё было ясно.
— Андрей, а что у тебя с насосами?
— Насосы у меня слабенькие вообще-то, — как бы извинился зять. — Два их у меня, по три киловатта.
«Понятно, электричество жрут — воду не качают».
— Гнилые, поди? — совсем по-взрослому поинтересовался Олег.
— Ну, я камеры новые недавно наваривал, но… Да, кислота заедает… Фильтры у меня плохие, — объяснял Андрей.
Аким лишь понимающе покивал без всякий радости. И пошёл прочь.
А когда они уже отчалили и взяли курс на запад, Олег, сидящий на руле, и говорит ему:
— Бать, а чего ты улов брать не стал? Ведь половина наша была.
Но отец тут вдруг спрашивает у него:
— А Антонина тебе кем доводится?
— Ну, как…? — сын немного удивлён таким вопросом. — Сестра она мне.
— Значит, и Андрюха тебе родственник?
— Ну, так, значит.
— Значит, они нам не чужие, свои, значит, люди. А живут они похуже нашего? — продолжает отец.
— Ясное дело — похуже.
— Вот и оставь улов им, им-то этот улов понужнее нашего, а мы авось не малосильные, ещё себе наловим, — говорит Аким и уточняет: — Или не наловим?
— Наловим, бать, — отвечает Олег. Больше у него вопросов нет.