Глубокий рейд. Новые

Глава 30

Саблин стоит над картой, разглядывая русла рек среди болот, прибрежные части горной гряды, населённые пункты… Ну что тут сказать… Помог ли ему лейтенант Фарафонов? Помог, конечно. Помог понять, что дело, за которое он взялся… говоря мягко или даже очень мягко, совсем не простое.

— А он, этот Глаз, — произносит наконец Аким, — он там, на Хулимсунте, так всё время и сидит? Только в рейды выходит?

— Так вот это, прапорщик, и есть главный вопрос вашей миссии, — отвечает ему лейтенант. — Сидит он там или не сидит? — он постукивает указкой по точке на карте. — А если не сидит — куда направляется? Я на Хулимсунте бывал пару раз, и знаете… очень неприятно мне там было, и моим людям тоже. Я туда только по острой необходимости захожу. И, к сожалению, мне так и не удалось завести там нужных знакомств. У меня нет требуемых сумм на оперативную работу. А за пару рублей никто из тамошних торговцев, которых я мог бы завербовать, конечно же, работать не будет. Это, как вы понимаете, очень опасно. Узнает кто из местных, а они очень на этот счёт насторожённые — считай, что ты уже где-нибудь у переделанных в колбе, на переработке.

— И что же, товарищ лейтенант… — наконец начинает говорить Аким, — у вас нет никаких мыслей насчёт того, где можно встретить Глаза, ну, кроме как на Хулимсунте? — в его словах отчётливо проступает разочарование.

— Нет, никаких мыслей, — отвечает Фарафонов. — Но я получил чёткий приказ оказывать вам всевозможное содействие. Так что буду делать всё, что в моих силах; вот только сил у меня… — тут он немного замялся. — У меня ограничены средства. У меня тридцать два человека в подразделении, четыре лодки, и это на тысячу квадратных километров территории, я даже половину рейдов переделанных, что спускаются с Камня, отследить не успеваю, не то что перехватить. У меня каждый литр топлива на счету, мне пришлось сократить область патрулирования, чтобы экономить масло, иногда мои люди покупают топливо за свои деньги, я двенадцатимиллиметровые патроны пулемётчикам под счёт, чуть ли не под роспись выдаю. А пулемёт тут, в болотах, — главное оружие. В общем, я сделаю для вас всё, что в моих силах, но, имейте в виду, мои возможности сильно ограничены.

И вот только теперь прапорщик начинает понимать, за что он взялся, подо что авансов набрал, теперь он начинает понимать, почему две ватаги, бравшиеся за это дело, впоследствии отказались от него.

«Рогата жаба! Вот влип! Послушался этих… Пивоваровых».

Вот только что ему теперь делать? Денег-то он уже набрал кучу. Три сотни у него лежат в кармане, их ещё можно будет вернуть Мурашкиной и передать Панову: извиняйте, не вышло, вы уж не серчайте. А вот Пивоваровым, возможно, отдавать сто восемьдесят рублей не придётся. «Сами их предлагали, чуть не силком пихали. А у казаков сто пятьдесят целковых обратно не попросишь, они уже их отработали одним катанием по болоту».

И ему, вот здесь, в этом кабинете, нужно было всё решить. Решить именно сейчас, что ему делать: ехать обратно и отдать аванс или начать тратить чужие деньги и попытаться выполнить задание.

«Вот зараза… Эти Пивоваровы… Не будь их, сейчас сидел бы дома — горя не знал. С Олегом на рыбалку ходил бы. Может даже, за налимом на Талую ватагу собрал бы, многие со мной пошли бы».

Теперь же, когда перед ним картина открылась полностью, можно было бы и отступить, вот только… Не мог прапорщик уйти… Просто не мог. Он должен был хотя бы попробовать, отработать все варианты, чтобы успокоить себя потом: «Ну, я сделал, всё что мог».

И поэтому он говорит лейтенанту:

— Мне тут одного человечка назвали.

Фарафонов сразу оживился:

— И что? Он сможет нам помочь? Он что-нибудь знает такое-этакое?

И вот это вот «нам» немного ободрило Акима. И он продолжает:

— Может статься, — и, уже понимая, что теперь нет смысла держать всё в тайне продолжает. — Зовут его Женёк Кондыга…

Лейтенант сразу проходит к своему столу, берёт персональный офицерский планшет и начинает там что-то искать; и наконец показывает Акиму фотографию какого-то человека.

— Этот?

— Я же его не видел, может, и этот, — Аким всматривается в небритое лицо какого-то незнакомца.

И тогда лейтенант говорит:

— В Игриме у него мастерская, женат, дети какие-то есть, занимается ремонтом лодок и моторов.

— Мне сказали, что он торгует маслом, — вспоминает Саблин.

— Тут все маслом торгуют, перекупщики, каждый, у кого есть будка у воды, ставит бочку и торгует, — поясняет Фарафонов. — И раз он в моём списке — значит, прохиндей. Хотя список не я составлял, но раз он в нём, значит, на одного из бандитов работает. Я его видел пару раз. Но ничего вспомнить не смогу, — он рассматривает фото в планшете. — Можем до него доехать.

— Да, раз уж приехал, нужно с ним поговорить… Мне сказали, что он может что-то сказать.

— Обязательно, обязательно… — соглашается лейтенант. И поднимает палец вверх. — Но тут есть нюансы.

— Что это за нюансы? — не понимает Аким.

— Поговорить с ним нужно, но надо это делать аккуратненько, чтобы потом, после этой нашей беседы, его вместе с семьёй не забрал на переработку всё тот же Глаз. Тут же люди очень многие сотрудничают с бандитами; узна́ют, что мы к нему приезжали и что-то там выспрашивали, могут и бандитам сообщить.

— А-а… — только и смог сказать Саблин.

— Вы, прапорщик, садитесь есть, — Фарафонов указал на тарелку с бутербродами, — а я пока подумаю, как бы нам всё получше устроить.

Аким тут и предложил:

— Если надо, я куплю вам топлива.

— Это было бы неплохо, — соглашается лейтенант. — А то командование хитрые задачи ставит, а средств на выполнение не даёт, давай сам крутись. Так что от бочечки топлива я не откажусь.

После этого он выходит из кабинета, а Аким садиться пить остывший кофе и есть отличные бутерброды. Он не сдержался и съел половину бутербродов. Очень уж есть хотел. Допил весь кофе, и тогда появился лейтенант, он принёс пыльник и разгрузку, а также винтовку. Положил всё это рядом с Акимом.

— Это вам, — и так как Саблин с непониманием глядел на него, Фарафонов пояснил: — Я подумал, что до Игрима нам лучше пойти на моей лодке, а вы переоденетесь в одного из моих людей. Это не привлечёт внимания, мы в Игрим нередко заходим. Зайдём к нему, спросим, нет ли прокладок на головку цилиндра, у нас, мол, прогорела, а там уже улучим момент, и вы сможете с ним переговорить. Если к нему заявятся какие-то казаки, тем более не местные, да ещё на такой лодке, как у вас, это может вызвать у соседей нездоровый интерес.

Да. Правильно. Саблин с ним был согласен. Это была неплохая мысль. Он взял видавший виды пыльник, на котором всё-таки можно было различить «Семьдесят один П. П.».

— Если поедем сейчас, придём в Игрим ночью, — пояснял ему лейтенант. — Нам так даже лучше, меньше глаз.

— А казаков моих…

— Пусть ваши люди отдыхают, — говорит ему Фарафонов.

— Мне нужно отдать им распоряжения.

— Конечно, пойдёмте, я покажу вам наши казармы.

Он нашёл своих людей в казармах, за общим столом с местными солдатами: уже вымытые и сытые, сидели, болтали-курили, чай пили. Те удивились и спросили его, почему это он в форме чужой части и почему с винтовкой. И тогда Аким объяснил им, что он с лейтенантом отъедет на сутки по делу, и после отдал двести рублей удивлённому Карасёву: пусть у тебя побудут; а потом сказал товарищам:

— Буду задерживаться — радирую на станцию части; если через сутки от меня нет вестей, то прыгайте в лодку и идите домой.

Подивились казаки и начали было его расспрашивать, но он им ничего объяснять не стал.

Вышел к пирсам, там их с Фарафоновым уже ждали сержант и двое рядовых. Они успели подготовить лодку к дороге, составить туда канистры и с топливом, и с водой. Уже поставили и крепили на нос судёнышка пулемёт. Принесли РЭБ и рацию. Лодки у армейцев были просторные. Тут человек на десять места хватило бы. А ещё они были стальные, не то что у болотных казаков. Казаки ходили по болотам либо на пеноалюминиевых, либо вообще на «пластике». А тут вон какой дредноут. И к лодке такой как раз подходил стандартный армейский мотор, огромный и шумный. Он завёлся с резким, разрывающим воздух рокотом, с густой и плотной струёй чёрного выхлопа.

«О-о… Не хуже, чем у переделанных, ревёт. Ясное дело, на такое чудище масла не напасёшься!», — думал Аким, усаживаясь на первую за пулемётом банку, подальше от ревущего мотора.

Домик, казалось, был кривоват, похоже, он кренился к берегу, но бетон был крепок и хорошо выкрашен в белый цвет. Света тут, на краю посёлка, было немного, лишь около стапеля; над вывеской «Масло по хорошим ценам. Механические работы» горела неяркая лампочка ватт на пять. От берега до дома было всего метров тридцать, и Фарафонов с Саблиным, покинув лодку, даже не успели ног размять. И лейтенант, на ходу заглядывая в свой планшет, спрашивал у прапорщика:

— Вы будете с ним говорить?

— Да не знаю… — Аким никогда не был силён в разговорах. — Давайте вы.

— Да, лучше я поговорю. Просто вон из соседнего дома уже выглядывают. А нам здесь публика не нужна. Как и долгие беседы.

«Ещё бы, мотор то у вас вон как ревёт, а тут дома у самой воды».

Они подошли к двери, и Фарафонов нажал кнопку звонка. Им не пришлось ждать ни секунды.

— Кто там? — донеслось из-за двери.

— Жень, масла не продашь? — ответил ему лейтенант таким тоном, как будто они с Кондыгой знакомы многие годы. — Хотим завтра утром дальше пойти, заправиться хотим сейчас, чтобы утром не тратить времени.

— А ты кто? — донеслось из-за двери.

— Жень! Драный лещ, ну хорош уже дурачиться! — продолжает Фарафонов. — Дай две канистры масла, и я уйду. Нам тоже спать надо.

Саблин подивился тому, как уверенно и быстро лейтенант придумывает нужные фразы. И главное, каким тоном произносит слова. Этот тон сработал: засов на двери лязгнул, и дверь приоткрылась… Тут же Фарафонов просунул руку в дверь и схватил человека, что стоял за нею. Теперь он говорил тихо:

— Я лейтенант Фарафонов. Кондыга, мы к вам.

— А чего? А чего? — испуганно залепетал человек. Он попытался скрыться за дверью, но лейтенант выволок его и посветил в лицо фонарём: это был тот же человек, что был у него в планшете. Он был только в нижней одежде и респираторе. На него сразу же накинулась мошка. Он стал хлопать себя по плечам, по шее.

— Не кричите, — говорит Фарафонов спокойно, — одевайтесь и выходите, продайте нам две канистры масла.

— Понял. Ладно… — тихо отвечает тот. Кажется, он немного успокаивается, разглядев, что перед ним военные.