Гений автопрома

Глава 2

«Двенадцать стульев» и один автозавод

С привлечением Марии Ивановны в качестве няньки, именно так — Мариванны, словно прямиком из анекдотов про Вовочку, Валя вышла на работу на полную ставку. Не так, чтоб от этого в семью хлынул золотой дождь, но ей важно было чувствовать себя при деле, а не домохозяйкой. Только благодаря пенсионерке, взявшейся переехать к нам на десять дней и полностью опекать Серёжу с Мариночкой, мы с Валентиной позволили себе участие в ралли Киев-София. Но, учитывая случившееся в Румынии, возможно, лучше бы туда не совались вообще.

В день, когда посланник Гагарина недвусмысленно заверил меня, что карьера на АЗЛК скоро оборвётся, я ровно в пять зашёл за супругой, мы спустились к белой «копейке» и отправились домой. По дороге, как обычно, ворковали о чём угодно, только не о странном путешествии в 2025 год. Не обсуждая и ни о чём не договариваясь, по умолчанию пришли к соглашению: этой темы не касаться. Когда в полусерьёзной форме рассказал жене, что провалился в 1974 год из будущего, благоверная прикидывала, не стоит ли меня отправить в психбольницу имени Кащенко — слегка освежить и провентилировать мозги. Сейчас сама страшилась стать пациенткой в том славном месте. Поэтому, отвечая на вопросы разных товарищей о ЧП в горах Румынии, пела со мной в унисон: мерзавцы нас толкали, пытались устроить аварию и убить, мы спаслись, только нырнув в туман, выкатились из него около указателя на Бухарест. Наверно, теперь сама поверила этой версии, Москва-2025 была заброшена на задворки сознания как страшный и неправдоподобный сон, в котором мы, считай, погибли дважды.

Выехали на Волгоградский проспект.

— Валь! Меня всё же снимают с Генерального. Сегодня приходил гонец из ЦК.

— Чего ждали и чего опасались… Будем жить на мою зарплату и накопления?

— Зато рассчитаем Мариванну. Сто рублёв экономии в месяц. С детьми теперь я посижу, — Валя презрительно прищурила глаз, угадав явную ложь, пришлось расколоться: — Он же предложил новую и особо почётную миссию. Превратить мануфактуру под названием Горьковский автозавод в современное предприятие. Хотя бы легковое подразделение.

Вот тут оба глаза раскрылись во всю ширь.

— Ты предлагаешь нам переехать в Горький⁈ Из Москвы?

Я обогнал синюю «волгу», ковылявшую не больше шестидесяти и нагло катившую, пропуская дорожную разметку между колёсами, тем самым занимая сразу два ряда. За рулём сидел толстый тип в белой шляпе, презрительно глянувший на шантрапу, рассекающую на пролетарской ВАЗ-2101, всего на половину социальной ступени выше, чем «Москвич-412». Ощущение престижности владения большим волжским корытом всё ещё не покидало некоторых наших соотечественников.

Провалившись в будущее и вернувшись на «людмиле», мы с Валей просекли, что старая дедова копейка в плане магии переноса вряд ли может похвастаться чем-то особенным. Скорее лично мне высшие силы даровали странное исключение из правил. Но фантастическая надёжность древнего «жигуля» не делась никуда. Я мог запросто сделать ему апгрейд, организовать тормоза с вакуумным усилителем, мотор от ВАЗ-2106 с 16-ю клапанами, сделав пушку из коляски для поездок в булочную, но не стал, сохраняя родные вид и содержание. Можно назвать это причудой, Валя и Машка пожимали плечами, но не убеждали пересесть на «люду», «березину», «рогнеду» или любую из белорусских «тойот», благо такая возможность имелась. Сейчас предстояло проделать обратный путь. Когда-то, вкинув в «копейку» пожитки, ехал через Москву и Минск, сейчас похожей дорогой потащусь в обратном направлении. Но — один.

— Нет, драгоценная. Я не подпишусь на должность даже Генерального директора ГАЗа, хоть она круче нынешней, завод-то больше. Не поверишь, мне и пост министра предлагали!

— Что же не согласился на министра?

— В нашем конкретном случае эта работа лишена коррупционной составляющей. В переводе на русский, не за что давать и получать взятки. Оклад министра выше, но на АЗЛК я щедро платил себе и тебе премии к окладу…

— Мне не слишком щедро! — возмутилась Валя. — Ну да, понятно, не хотел разговоров, что подлизываешься к жене.

— … Но в министерстве нет надбавок за выполнение плана, — я сделал вид, что не расслышал её корыстную ремарку. — Правда, оставляю за собой конструкторский центр и роялти за всякие внедрённые ништяки. Поэтому наша голодная смерть, даже если буду валяться на диване 24×7, отодвинута далеко за горизонт за счёт отчислений от изобретений и авторских свидетельств. Само собой, праздности не желаю. Должность моя новая будет при министерстве, но с какой-то долей свободы. И да, не менее сотни дней в году командировок в Горький не избежать. Там ещё два заповедника минувших эпох, особенно Ульяновский автозавод пугает.

— Что… его тоже — тебе в плечи?

— Увы. И если с легковыми автомашинами я сравнительно в теме, то как из русской пародии на внедорожник сделать полноценный современный автомобиль, пока представляю слабо.

— Скоро уже?

— Не знаю. Вопрос нескольких недель, максимум — месяца. Пока не накинули на шею этот хомут, давай ещё разок погоняем. Поволжье, Кубань, Кавказ, Украина, Карелия? До зимы в календаре ДОСААФ осталось несколько многодневок.

— Тебе не хватило последней?

— Ровно то же самое ты сказала после Дакара. Ответ знаешь. Мужчинка — до смерти ребёнок, балующийся с игрушками. Мои игрушки — сплошь 4-колёсные. Хочешь отобрать их у пацанчика?

— Пацанчик… Скоро поседеешь! Не говоря о том, что в 75 лет…

Она осеклась, случайно переступив красную линию.

— Я — дедунчик-пердунчик, хотела сказать? Фу как некультурно. Надо: винтажный газогенератор. Зато нет шанса поскользнуться на льду, всё время посыпаю вокруг песком. Из себя. Ладно, лет тридцать с лишним это пока не актуально. Поедешь со мной?

— Куда же я тебя отпущу одного, — вздохнула Валентина.

Знаю, пройдёт буквально несколько дней, начнёт штудировать маршрут и гореть предстоящей поездкой горше меня. Гонщица до мозга костей.

Дальше болтали о пустяках, пока «копейка» не въехала во двор. Гулявшая (не путать с «гулящая») Мариночка вырвалась из-под опеки Мариванны и понеслась к нам, мешая парковаться. Даже я, имея огромный опыт, и то могу царапнуть соседнюю тачку, если всё внимание концентрируется, чтоб не наехать на дочку.

Серёжа покинул прогулочную коляску, да, девчачьего розового цвета, мы сэкономили и оставили от Мариночки, но уверенно топал, лишь только держась за няньку. Он развивался хорошо, всё же на пару месяцев отставал от графика сестры, та уже носилась как угорелая на ногах в его-то годы.

Мариванна, строгая учительница младших классов, по каким-то причинам не проработавшая ни дня сверх положенного пенсионного возраста, была мне рекомендована участковым милиционером. Согласен, не самая авторитетная рекомендация в подлунном мире, но, по крайней мере, точно не из криминальной среды и обладавшая опытом дрессировки подрастающего поколения.

Высокая, худая, чопорная. Пучок седых волос собран на затылке. Губы собраны в щель. Закрытое до горла платье скрывает любые прелести, которые в теории могли быть на женщине — сейчас или раньше.

— Серёжа опять плохо ел! — начала с доноса.

Пока Мариночка висела на Вале, я наклонился над сыном и потрепал его по пухлой щёчке. Как минимум, недостатком упитанности Серёжа не страдал. Недоедание для него не порок. Подхватил на руки. Супруга по-прежнему тискала дочку, та радостно верещала «мамомчка», и я на секунду представил кислое лицо Анны Викентьевны, бывшей тёщи, убеждённой, что девочка должна знать единственную маму — усопшую, известную ребёнку только по фото с чёрным уголком.

В новой квартире марининых фотопротретов не висело нигде — ни рекламных постеров, ни личных снимков. Я не выкинул ни одного, но хранил их в ящике серванта. С Валентиной договорился, что несколько позже, когда отгремит переходный возраст, Мариночка узнает, кто её родил. Сказать, вот та — настоящая мама, а не Валя, в корне неверно, потому что взращивание дитятки до совершеннолетия отнимает куда больше времени, сил и здоровья, чем, как правило, беременность и роды. Правда, мне как мужику судить вряд ли престало, не носил и не рожал. Неоценимая жертва, принесённая моей первой супругой ради появления Мариночки на свет, вообще вне всякой системы оценок. Трудно… Потому что Валя сделала всё возможное, чтоб девочка росла в полной нормальной семье. Не заменила ей мать, а стала для неё матерью.

Если бы Анна Викентьевна сохранила право визитов в нашу семью, проблем не избежать. А так… Надеюсь, Марина меня бы поняла, она была очень умная девочка. Если бы Валя каждый раз, топая из спальни в туалет, натыкалась на взгляд умершей женщины со стены, чьё место заняла, никаких нервов не хватит. На Мариночке бы это непременно сказалось. Поэтому на стенах у нас только абстрактные графические миниатюры, особого смысла не несущие, зато не порождающие конфликтов.

Дома, отпустив няньку, мы поменялись детьми. Валя занялась вплотную младшим чадом, я после ужина засел с Мариночкой читать сказки. Дело творческое и хлопотное, потому что отвечать на её реплики приходилось куда больше, чем воспроизводить текст, напечатанный под картинками крупными буквами. Одновременно задавал себе вопрос: почему детей в 2020-х годах ограждают от всего, что кажется жестокостью, несмотря на вал насилия, сваливающегося на юные головы с экрана телевизора или смартфона. Я, как и Мариночка, в раннем детстве рос под сказки с довольно кровавым сюжетом: волк съел Красную Шапочку, злая мачеха отравила принцессу насмерть, волк съел поросёнка, потом второго поросёнка, буржуины убили Мальчиша-Кибальчиша, красные в ответ начисто обнулили буржуинов. И чем дальше в лес, тем толще партизаны. Ничего, мы выросли вполне адекватными людьми. По крайней мере, так кажется нашему поколению.

Мариночку интересовали совершенно иные детали.

— Папа! Почему у ёжика есть иголки, а у зайчика нет?

Ответ «эволюционный отбор закрепил у них эти генетические мутации как устойчивые наследственные признаки» с маленьким ребёнком не катит, но реагировать надо быстро.

— Зайчиха возмутилась бы, если б заяц её уколол, обнимаясь.

— А ежиха?

— Она сама в колючках, ей не страшно.

Ночью не ежиха, а Валя обняла меня крепко-крепко.

— Ненавижу, когда ты уезжаешь! Без меня.

— Считай это шабашкой. Или работой вахтовым методом. Тем более на выходные всегда буду дома. Поезд идёт где-то часов пять. На машине ещё быстрее, если поставить задачу прийти на КВ вовремя.

Ничего кроме объятий, когда Мариночка лежит за тонкой стенкой, мы себе не позволяли. Куда проще и приятнее хотя бы пару раз в недельку попросить Мариванну задержаться, Машке объявить, чтоб не торопилась к себе, и съездить туда — побыть гарантированно вдвоём. Поскольку я продолжал платить за её съёмную квартиру, сестра даже пикнуть не смела.

Но эта жизнь уйдёт в прошлое, лишь только начнутся разъезды. Партия сказала: завершить реформу волжских инвалидов к 1986 году? Столько не выдержу. Поэтому справлюсь раньше или плюну.

Когда въехал в Горький и взял направо, к проспекту Ленина, в числе прочего в голове крутилась одна неприятная мыслишка. Мой перевод с ГАЗа на ВАЗ датирован 1973 годом, то есть каких-то 8 лет назад. На самом деле, арифметика другая. В реальности прожил, покинув главную проходную завода, 59 лет! И просто забыл практически всех, с кем трудился. А меня наверняка помнят. Особенно когда пошёл наверх, заводчане сто пудов обращали внимание: вона как, наш на ралли победил, наш в Генеральные на АЗЛК выбился… Правда, сейчас рухнул с небес до должности помощника министра автопрома товарища Житкова, сохранив пост директора Центрального конструкторского бюро при министерстве. Вроде и не понижение, но ежу понятно: вес и авторитет у меня на АЗЛК был выше, главное — свой. Тут осталось рубать шашкой не от собственного имени, а повторяя как мантру, словно отец Фёдор в «Двенадцати стульях»: «Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя супруги!», вместо жены — товарищ министр, он, как и я, вполне себе гетеро. И предстоит объяснять закадычным друзьям 8-летней давности, отчего их не узнаю. Всё равно скажут: «зазнался Серёга». И отчасти будут правы.

Вот Пугина Николая Андреевича точно вспомню, тогда он был начальником цеха, сейчас я вёз приказ о назначении его Генеральным вместо Киселёва, торжественно спроваженного на пенсию. Прежний руководитель принёс колоссальную пользу заводу, но не оставил пост вовремя. Оттого застой в легковом автомобилестроении, но не в деятельности завода вообще, потому что с грузовой и военной техникой дела обстояли веселее… Меня военка не касается.

Подкатил к воротам проходной в самом начале девятого. Как простой смертный потопал ножками к охране, ВОХРовец осмотрел меня подозрительно: такой молодой и помощник министра? Не американский ли шпиён? Но поднял шлагбаум, позволив въехать.

Заводоуправление и парковку около него нашёл по памяти, в остальном она отказывала, работал здесь не только давно, но и недолго. ВАЗ врезался в воспоминания гораздо глубже. Успокоил себя: представь, что ты тут впервые. В конце концов, над моей башкой светится невидимый нимб, я — рука и всевидящее око министерства, а оно, в свою очередь, олицетворяет власть ЦК КПСС. Кто тут перед кем должен робеть? Они передо мной! Почему осенние листья не смели с крыльца перед приездом великого столичного начальства — меня? Непорядок! Взвёл себя как пружину механического будильника и решительно толкнул дверь.

На календаре было 14 сентября, понедельник. Киселёва поздравляли и провожали в пятницу, наверняка с шумом-помпой и последующим банкетом, затронувшем выходные. Я был обязан явиться на сие торжество и горячо поблагодарить орденоносца от министерства за долгий плодотворный труд, но нашёл якобы уважительный повод задержаться в Москве, поучаствовав в межведомственном совещании по развитию-углублению-расширению чего-то там. На самом деле не поехал по двум совершенно уважительным причинам: не хотел зависать в Нижнем Горьком на субботу-воскресенье, отрываясь от семьи, и, во-вторых, петь дифирамбы уходящему Генеральному, а в понедельник устраивать разнос и камня на камне не оставлять от проводимой им политики.

Секретарша в приёмной, видная дамочка лет сорока, критически осматривала себя в зеркальце. Похоже, оценивала ущерб экстерьеру, нанесённый за бурные выходные. На меня демонстративно не обратила внимания. Кожаная дверь в кабинет Генерального не носила таблички с именем преемника.

— Здравствуйте. Доложите Николаю Андреевичу о моём приезде.

Она возмущённо вскинула глаза, один недокрашенный.

— Генеральный директор занят, молодой человек! У него совещание. Приходите завтра.

— Ошибаетесь. Пока завод не получил оригинал из министерства, а он у меня в портфеле, ни отдел кадров, ни бухгалтерия не вправе считать его Генеральным. А к простому техническому директору зайду без формальностей.

Пока она открывала и закрывала неровно накрашенный рот со следами помады на зубах, я открыл бестабличную дверь, за ней вторую и проник на капитанский мостик. Ох, каким ароматом повеяло! Состояние «после вчерашнего» давало столь плотный выхлоп, что, наверно, в этой атмосфере чиркнуть спичкой было бы просто опасно. Никто и не курил.

Здесь я не разыгрывал цирк как в приёмной и сразу взял слово, которое мне никто не давал.

— Товарищи! Я — помощник министра автопрома СССР. Меня зовут Брунов Сергей Борисович. Для начала хочу поздравить Николая Андреевича с принятием обязанностей Генерального директора Горьковского автозавода и желаю оправдать надежды, которые на него возлагает партия и наше министерство. Вот приказ о вашем назначении, будьте любезны расписаться на моём экземпляре.

Пугин, мужик грузный и крупногабаритный, вначале глядевший недоумённо, что это непонятное ввалилось без секретаршиного предупреждения, сразу подобрел, встал, пожал руку. Тут же размашисто поставил завиток на копии приказа.

— Присаживайтесь, товарищ Брунов. Я, кажется, вас помню…

— Точно. Горький — кузница кадров, отсюда я перевёлся на ВАЗ. До повышения в министерство трудился Генеральным на АЗЛК, мы сталкивались на совещаниях.

Какое бы расстояние не отделяло горьковчан от московской власти, все прекрасно понимали, что повышение в министерство с такой должности возможно только при получении кресла министра. Даже зам министра — не совсем то, где-то равный уровень. А помощник… Фактически — опала. Но не место красит человека, а человек место. Особенно накопивший лишние банки пентафталевой эмали ПФ-115. Мне же вместо краски требовалась наглость, она — самовосполняющийся ресурс.

— Товарищи! Я ни в коей мере не буду вмешиваться в производство грузовых автомобилей и военной техники, но должен сказать: министр и наши старшие товарищи в отраслевом отделе ЦК крайне недовольны ситуацией с производством легковых машин марки «Волга». Именно этим объясняется настоятельная просьба с нашей стороны к товарищу Киселёву отправиться на пенсию и уступить место более молодому руководителю, понимающему критичность ситуации и способному её выправить. Э-э… Николай Андреевич, я, с вашего разрешения, открою окно.

Поскольку не сел к столу, пропустив мимо предложение свежеиспечённого генерального, сам открыл фрамугу. Корона с «гениальной» головы не упала. Если и стало легче дышать, то ненамного.

— Да, Сергей Борисович. Мы с товарищами отметили уход Киселёва. Целая эпоха, понимаешь…

— Заметно. Но я надеюсь, все настроены на конструктивный разговор? Или сделать паузу на рассольчик?

Разумеется, в присутствии «ока Москвы» никто не признался, что вышел на службу с бодуна настолько, что неработоспособен. Вообще, это столичная интеллигенция может забухать и в понедельник утром жаловаться «голова не варит». Волжские пролетарии умственного и физического труда иные — они взяли себя в руки, занюхали «мануфактурку», то есть рукав, и пошли выполнять план.

По-хорошему, лучше было бы начинать неделей раньше, но Житков мне не позволил омрачать проводы Киселёва. Или на сутки позже — чтоб пришли в себя окончательно. Как есть, отступать поздно.

Я взял стул и пристроился в торце традиционного для советских начальников Т-образного стола, на максимальном удалении от Пугина, других мест не осталось.

— Ещё раз, товарищи. К выпуску грузовых машин и БТР я отношения не имею и могу лишь пожелать успехов при новом руководстве. Сюда командирован, чтобы контролировать процесс реформы легкового производства. Для начала хотелось бы услышать ваше мнение. Как вы намерены выбираться из тупика?

Пугин кивнул мужичку лет сорока, мне не знакомому. Ни по совещаниям, ни, скорее всего, по прошлой жизни. Он встал, одёрнул мятый пиджак.

— Товарищ из Москвы, позволю себе заметить, сгущает краски, — начал он, явно пребывающий в отвратительном настроении на физиологической основе, чем заработал себе первый, но не последний минус. — Производство ГАЗ-3102 разворачивается, в следующем году планируем, если министерство не будет препятствовать, снятие с конвейера ГАЗ-24 и переход на одну модель. Кроме того, сохраняем малосерийное производство лимузина «Чайка ГАЗ-14», выполняем правительственный заказ на сотню машин в год, качеством столичные товарищи довольны. Будем, конечно, весьма признательны, если министерство окажет посильную помощь в наших начинаниях.

Говорил складно, хоть не без труда.

— За помощью, конечно, не заржавеет, — я открыл холодный душ. — Вот приказ министра о сворачивании выпуска ГАЗ-3102 как устаревшей, технически несовершенной и крайне сырой машины, которую завод не довёл до ума за полтора десятка лет. Отгруженные в гараж Совмина экземпляры придётся отозвать как негодные к эксплуатации, вот совместное комиссионное заключение, деньги за них вернуть в союзный бюджет. Заводу предписывается приступить к немедленному выполнению февральского распоряжения, при Киселёве упорно проигнорированного, о срочной модернизации ГАЗ-24, причём, в отсутствие 3102 или чего-то подобного, изменения коснутся не только смены силового агрегата.

На ум пришла вторая за утро цитата из «Двенадцати стульев»: будут бить, возможно — ногами. Как минимум, морально. Эх, Ильфа бы с Петровым сюда на ГАЗ, на местном материале сваяли бы комедию почище «Золотого телёнка». Нутром чуял — здесь косяков и злоупотреблений не меньше, чем на АЗЛК до моего прихода, но эту авгиеву конюшню чистить до дна не собирался, памятуя, как мне настучали по голове в УБХСС Москвы за попытку восстановить справедливость. Заодно тогда поправил материальное благосостояние за счёт жуликов в погонах. Здесь задача скромнее — заставить ГАЗ выпускать современные (хотя бы почти современные) авто вместо реликтов с нижним распредвалом в бензиновом двигателе и шкворнями передней подвески.

Товарищи нижнегорьковцы соображали пару секунд, по понятной причине — несколько замедленно, после чего накатил ожидаемый вал возмущения. Я уже чётко видел, кто отвечает за грузовую и военную технику, те бурчали чисто из солидарности, вряд ли сознавали, что следующая волна реформ накроет их самих. Легковушечники орали благим матом, им поддакивал секретарь парткома с орденскими планками, судя по возрасту — добытыми после Великой Отечественной, он вопил:

— Безобразие! Антисоветская провокация!

А я, как и на АЗЛК в прошлый раз, брал в уме на заметку, кто первый получит расчёт и трудовую книжку в зубы. Ну, второй, первое место прочно заняла грымза из приёмной.

Что-то более подробно обсуждать потеряло всякий смысл.

— Товарищи! Предлагаю вам разобраться в распоряжениях министерства самостоятельно. Завтра в восемь прошу собраться здесь всех, ответственных за выпуск «волг». Продолжим обсуждение. Спасибо за внимание.

На этом смылся из опасной зоны, как Остап Бендер и Киса Воробьянинов на лодке от шахматистов. Бессмертное всё же было произведение! Есть цитаты и примеры на любой жизненный случай, похлеще, чем в полном собрании сочинений товарища Ленина.