Генеральный попаданец

Глава 24 22 марта 1964 года. Четвертое главное управление при Министерстве здравоохранения СССР

— Как ваше ничего, Сергей Павлович?

Ведущий конструктор нашей космической отрасли в ответ кисло улыбается.

— Ваша взяла, Леонид Ильич!

А как он на днях упирался рогом! Хорошо, что у меня имелось несколько козырей. Во-первых, сработало предсказание со скафандром. Леонову вовремя дали команду, и нервов он потратил меньше. А дальше произошло странное. В этой истории, несмотря на все трудности и мелкие аварии космонавты сели в заданном районе. Ну чуть отклонились на пару сотен километров, но нашли их не в тайге и быстро. Так что мне их награждать на днях звездами Героев Советского Союза. Все-таки влияние темпоральной кривой существует! И нужно опасаться, что в какой-то момент она меня больно стукнет!

Вторым козырем стал Виктор Ким. Я его представил китайским целителем. И обратил внимание Королева на то обстоятельство, что не курю. Именно благодаря китайской медицине. Сергею Павловичу пришлось поднять руки, и после конференции он отдался в руки «доктору». Тот после проделанных «пасс» уверенно заявил, что конструктору нужно срочно лечь в больницу. Иначе исход непредсказуем. Я надавил на то, что у него столько нереализованных проектов и пообещал поехать вместе. Мне также пора было на обследования.

И вот мы тут.

— Прав, ваш китаец. У меня острые проблемы. Но обещают вылечить. Они еще удивились, откуда мне известны болячки. Особенно про опухоль.

Королев был бледен и расстроен. Еще бы, громадье планов не ждет!

— Ничего, Сергей, прорвемся! Вам бы еще гимнастикой заняться.

Я заговорщицки подмигнул и перешел на ты. Вместе анализы сдавали!

— Китайской? — позволил себе улыбнуться Королев.

— Конечно! Я пришлю к тебе того человека. Как только выйдешь из больницы. И ты, если что, звони прямо мне. Космос должен быть советским!

Чазов был рад изменениям и много хвалил. Не ожидал такой прыти от Генерального пациента. Он передал мне пухлую папку:

— Вот здесь, Леонид Ильич, мои планы по созданию сети кардиологических клиник.

— Хорошо. Не обещаю сразу, пленум на носу, но обязательно рассмотрю. Потом проведем постановлением Совмина. Но считаю, что перед этим стоит созвать конференцию из передовых специалистов разных областей медицины. Такие научно-врачебные центры должны быть по всем болезням. Как вы считаете, Евгений Иванович?

Чазов хмыкнул, но согласился.

— Широко мыслите, Леонид Ильич.

Улыбаюсь:

— На то я и первый.

По дороге в ЦК вспоминаю волнительную встречу с Гагариным. Настоящий Брежнев с первым космонавтом Земли был уже неплохо знаком. Я же подходил к легендарному человеку чуть ли не с дрожью в ногах. Раз уж я в Звездном городке, то мне устроили короткую экскурсию по Центру подготовки космонавтов. Те ребята молодые и задорные, чуть меня в центрифугу не засадили. Но было весело. Задали настрой на целый день. Затем один на один я пообещал Юрию, что полет на первую орбитальную станцию будет его. Пусть готовится, поддерживает форму, учиться, а не прет буром в небо. Не знаю, как в этой Вселенной сложится его судьба. Но даже если Гагарин погибнет в космосе, то это будет символично. Во всяком случае его дочки получат еще несколько лет с отцом. А там уж, как сложится. Наверняка и в Центре подготовки ему работа найдется.

Надо было видеть, как вспыхнули глаза первого космонавта и каким окрыленным он ушел от меня. Королев эту сцену видел, может, потому в дальнейшем тяжелом разговоре с академиками и конструкторами меня поддержал. Можно определенно точно сказать, что Лунную программу мы сворачиваем. Все равно проиграем США. И начали поздно, и средств не хватает. Да и незачем. Позже американцам нос утрем. Первым «челноком». К тому же я озадачил ведущих конструкторов и ученых созданием «Совкосмоса». В США есть NАSА, а у нас космосом занимается куча разномастных ведомств и министерств. И это на восьмом году космической эры. Дело еще осложнялось тем, что многим в отрасли заведовали военные. И где заканчивалась гражданская составляющая, а где главенствовал ВПК было зачастую непонятно.

— Вас Голиков дожидается, Леонид Ильич.

Секретарь сразу по прибытии в кабинет принес мне папки с документами, а блондинистая буфетчица, виляя округлыми бедрами, привезла чай. Вот чертовка! Чует, что женщины меня еще волнуют. Вскоре зашел Виктор Андреевич.

— Ну, как мировая реакция?

Голиков обычно следил о том, что пишет обо мне пресса. Сейчас он был взволнован и положил передо мной пачку газет. В основном иностранных.

— Это колоссальный успех, Леонид Ильич! Столько о вас еще не писали!

— Ну что ж, — я подтягиваю газеты на английском языке, в нем я неплохо разбираюсь. — Успех для нас важен.

Мой помощник закатывает глаза, ему-то понятно, что мне важен я в этом успехе. Затем он обращает внимание на то, что я читаю, а не просто разглядываю фотографии.

— Леонид Ильич…

— Что?

— Вы так хорошо знаете английский?

Бурчу в ответ:

— Первый секретарь разве не может его знать? Ты лучше дальше рассказывай. Что там в Америке происходит?

Голиков тут же настроился на деловой лад:

— Мнения разделились. Часть их политиков считают, что это неприкрытая угроза США. Другие говорят о том, что мы слабы и делаем хорошую мину при плохой игре. Некоторые болтают о том, что советская космическая программа — просто-напросто блеф, чтобы выжать из американских налогоплательщиков побольше денег. Их население вовсе не горело космической гонкой. Американцы — люди приземлённые. Это власти и пресса раздули антисоветскую агитацию.

«Вот пердаки у них горят!»

— Вот даже как? В целом можно констатировать, что в рядах политиков разброд и шатания. Официалы, президент?

«Как хорошо, что не надо вести дела с прощелыгой, но умницей Кеннеди! Благослови ту руку, что не дрогнула тогда при стрельбе!»

— Они напомнили о своей Лунной программе. Будто бы догонят и обойдут.

Ухмыляюсь:

— И что с того? Мы в очередной раз утерли им нос.

— И этого нам не простят.

— Скажите на милость. Откуда гордость в их недонации?

На лице помощника отразилось удивление. Ведь сейчас во мне говорит тот я, а не истинный Ильич. Но что поделать, нет у меня уважения к нации двух булок и котлеты. Зато гонора слишком много и спеси. Вот её я за десяток лет постараюсь сбить. С уважением должны к нам относиться.

А ведь в успехе их астронавтов отчасти мы сами и виноваты. Раз за разом американское общество получали очередные пощечины от СССР. Первый спутник, Лайка, Гагарин, достижение космическим аппаратом поверхности Луны. Советы раз за разом показывали свое неоспоримое технологическое превосходство. Весь мир наблюдал, как напыщенные доселе США проигрывали космическую гонку СССР. Это задевало не только политиков, но и невольно подогревало интерес обычных граждан. Но больше всего боялись сложившейся ситуации воротилы бизнеса. Куда это годиться — терять позиции? Кто будет тогда покупать их продукцию за резаную бумагу?

Только по этой веской причине как Кеннеди, так и Джонсон смогли вбухать дикую кучу денег в не нужную никомуЛ унную программу. Ну да, их запала и больших ракет хватило еще на «Скайлеб», но дальше до запуска «Шаттла» дела шли ни шатко ни валко. А в моем случае после успеха с Луной американцев ждет разом несколько очередных пощечин. В той реальности «Салюты» заработали позже, да и не всегда удачно. Зато потом мы перехватили первенство пребывания человека в космосе. Провели кучу экспериментов, доработали технологии, без которых позже были бы невозможны ни модульные станции «Мир», ни МКС. Да и «Буран» полетит у меня намного раньше, как и первый орбитальный истребитель! А ведь существуют и другие технологии.

Почему я так уверен? Да потому что лимит в экономике и финансах США исчерпали в семидесятых. Разорительные проекты вроде «Лунного» и неудачная война во Вьетнаме здорово подорвали их финансовую мощь, затем через все семидесятые последовала череда кризисов. Добавим к этому, что общая стоимость фактического тридцатилетней челночной программы на момент её окончания в 2011 году с поправкой на инфляцию составила 196 млрд долларов. Все это чуть ли не привело Бреттон-вудской систему к краху, понадобились дополнительные действия и создание в 1976 году новой Ямайская валютной системы. Доллар стал полностью фиатной валютой.

Очень интересный возникает вопрос: как они и их визави с Британских островов из этого дерьма выплыли? Последние и вовсе стал к новому тысячелетию важнейшим финансовым центром мира. Все их дутой ВВП построено на биржевых спекуляциях, страховании и прочем консалтинге. То есть они вошли в постиндустриальную эпоху, надув некий глобальный пузырь. Так что сейчас я первыми начну топить англичан. Хрен вам, а не биржи! Как только заработает СВР, там появится целый «Английский отдел». И первыми мы начнем хреначить МИ 6! Методично выбивая явки, пароли, агентов. Пусть и с помощью прокси. Никаких договоренностей! Эта злобная смесь разведки и финансового бизнеса должна умереть! Да поможет нам ИРА!

Из-за послевоенной деиндустриализации в горнодобывающей, тяжелой и обрабатывающей промышленности доля Великобритании в глобальном производстве к 1973 году упала до 4,9% — столь низких показателей не было в стране на протяжении 150 лет со времен Промышленной революции в 1870-х годах. Пик кризиса пришелся на середину 1970-х, когда мировые цены на нефть взлетели в четыре раза. Британская экономика впала в затяжную рецессию. В 1973−74 годах произошел крах фондового рынка, а банковский кризис привел к 20-процентной инфляции. В итоге премьер-лейборист Гарольд Вильсон был вынужден обратиться в Международный валютный фонд за кредитом в размере £2,3 млрд в обмен на снижение госрасходов.

В 1981 году Тэтчер, пришедшая к власти после эпохи лейборизма, отменила валютный контроль, что сделало Лондон открытым для зарубежных инвестиций, а Великобританию — ведущей финансовой державой. По сути, современный лондонский Сити — это детище Тэтчер. Премьер-министр также более чем в два раза снизила максимальную ставку подоходного налога — с 83% до 40%. Справиться с дефицитом бюджета помогло сокращение социальных расходов, включая траты на образование, ЖКХ и урезание субсидий дотационным регионам. Для развития частного предпринимательства Тэтчер снизила налоги для богатых, ставки сократилась и для обычных британцев. Это привело к тому, что к концу правления Тэтчер в стране насчитывалось от 12 до 15 млн акционеров. К 1987 году уровень безработицы в Великобритании сократился до 3 млн человек, а к концу 1989-го она снизилась до 1,6 млн. Размер заработной платы населения рос — примерно на 2% ежегодно.

Сейчас вы догадались, против какой фамилии стоит еще один крестик?

— Леонид Ильич, прокурор прибыл.

— Зови.

— Разрешите?

— Проходите Роман Андреевич.

Встаю, пожимаю руку человеку в синей форме. Прокурор СССР Руденко личность знаменательная. Проводил репрессии, затем сам их и расследовал. Главный обвинитель от СССР на Нюрнбергском процессе в 1945–1946 года. В 1953 году фактически возглавлял следственную группу по делу Л. П. Берии и его сообщников. По предложению Руденко 4 мая 1954 года была создана Центральная комиссия по пересмотру дел осуждённых за «контрреволюционные преступления». То есть человека причудливо мотало со всеми изгибами советской политики. Знает себе цену, как и многим ныне высокопоставленным лицам. Но сейчас он тих и собран. Смотрит на меня абсолютно преданными глазами.

Видимо, и до прокураторы дошли слухи, что за Брежневым не заржавеет из «товарищей» перевести в «граждане». Пушистый кот по недогляду оказался не домашним. Начальника 2-го Главного управления КГБ генерала Банникова уже сняли с должности и интенсивно допрашивают как раз люди из прокуратуры. КГБ дело о прослушивающих устройствах в ЦК я отдавать не стал.

— Роман Андреевич, как у нас идут дела по прослушке? Только давайте, пожалуйста, без воды.

Руденко тут же открыл папку:

— Честно говоря, Леонид Ильич, глухо. Банников, похоже, сам был не в курсе.

— А кто тогда?

Прокурор СССР ответил с некоторой заминкой:

— Судя по технике, её ставили в начале пятидесятых. После стольких сокращений в органах концов не найти.

Судя по его взгляду, дело не только в сокращениях. Кого-то тогда почикали или упекли. А исполнителей вполне возможно «исполнили» сразу.

— Тогда оставьте, этот материал мне.

Руденко удивлен. По закону он не имеет права, но не забывает, в чьем кабинете находится, и судьбы Банникова себе не желает. Я прячу материал в стол. Есть кому его отдать.

— Что-то еще?

— По поводу дачи в Зарядье. Кажется, появились зацепки.

Вот это любопытно. Забрать себе или пусть профи поработают? Склоняюсь ко второму. Доверие Руденко мне еще понадобится. И вряд ли с его жизненным опытом он своими знаниями поделится с кем-то еще.

— Тогда идите по следу. И вот что еще, Роман Андреевич. Кто у нас занимался расследованием военных преступлений, а также националистическим подпольем?

— Сначала работали СМЕРШ, НКВД, потом КГБ. В них были специальные подразделения. К судам документы готовили уже мы.

Я задумался. Разборки с КГБ я могу начать лишь после пленума и выбора там лояльных мне товарищей. Скорее всего, мы создадим где-нибудь в центральном аппарате специальный отдел. Соберем там чекистов с опытом. Многих ведь придется возвращать на службу с резерва, а то и вовсе из тюрьмы доставать. Как Судоплатова. Только законным путем мне выволочь не удастся. Придется под амнистию, посвященную двадцатилетию победы над фашистской Германией устроить. А реабилитацией позже займемся. Он сам и займется. У прокуратуры же много людей опытных и бывалых. На местах придется быть осторожней. КГБ Украинской ССР уже нашпиговано бывшими, что лезут наверх и продвигают своих людей. Эх, Никита, какую мину ты нам подложил! Неужели не нашлось умных людей, чтобы тебе дураку объяснить, что к чему. Лет прошло менее десяти, а расхлебывать нам еще дольше.

— Роман Андреевич, можете вы найти среди своих сотрудников тех, кто плотно знаком с делами по бандеровскому подполью?

Руденко задумывается и осторожно отвечает:

— Какого уровня, Леонид Ильич, вам нужен сотрудник?

— Лучше следователи по особо важным делам. Имеющие опыт работы с националистическим подпольем. Найдете такого, что можно поставить во главе рабочей группы, сразу ко мне.

— Будет исполнено, — Руденко чует, что-то здесь не так. Но лишние вопросы отучился задавать давно. Меня же грамотный технический исполнитель вполне устраивает. Мы друг друга пока неплохо понимаем.

— Хотите спросить, почему вы, а не органы безопасности?

Прокурору деваться некуда, опасливо кивает:

— Да.

— Есть некоторые обстоятельства. Пока раскрывать их не буду. Да и сами помните, как там непросто было. К тому же лично у вас имеется опыт проведения дознания и процессов над военными преступниками. Война прошла давно, но мы еще ведь не всех нашли?

Руденко снова кивает:

— Согласен, Леонид Ильич. Многих свидетелей нет в живых. Документы уничтожены. А огульно мы обвинять не имеем права.

— Совершенно верно! Социалистическую законность нарушать ни в коем случае нельзя. А то опять свалимся… Для того и требуется создать постоянную координационную группу в Прокуратуре СССР. Ориентированную на поиск и наказание военных преступников. В том числе и живущих зарубежом. Позже договоримся, как будете привлекать для их поиска разведку. Вон их, сколько окопалось в ФРГ и Канаде. Израильтяне, между прочим, не чураются нелегальных методов. Но это уже не ваша задача, Роман Андреевич. Вам в первую нужно добывать информацию. Поднимать архивы, особенно обратить внимание на националистическое подполье на Западной Украине и Прибалтике. Где сейчас эти люди? Сколько было выпущено по амнистии? Чем занимаются? Затем её ко мне на стол.

Прокурор полностью собран и вникает.

— Задача ясна?

— Так точно. В следующий раз мы уже прибудем к вам с материалом.

Одобрительно киваю:

— Хорошо. Я вас не тороплю. Нам нужна не горячка, а правильно выполненное дело. До свидания, Роман Андреевич.

Уф, облегченно откидываюсь в кресле. Как они тут могли работать в такой неудобной мебели? То-то у всех функционеров болячки и инфаркты. Физкультурой никто не занимается. Даже гимнастикой на рабочем месте. После пленума озабочусь создание спортивного центра в Зарядье с бассейном. Сауна, игровой и тренажерный залы. Пусть Политбюро привыкает. Тьфу ты! Президиум. Еще год терпеть до съезда. Хрущев ничего путевого после себя не оставил, кроме интеллигентной «Мокряти».

«А как лучше? Покажите!»

Но процесс пошел. Стоило сунуть палку в муравейник, как юниты забегали. Все-таки добытый пост многое значит. Интриги, интригами, но прямое воздействие статусом никто не отменял. «Железный Шурик» попытался было рыпнуться, так его мои соратнички сами заклевали. Без обиняков, как в той реальности. Семичастный понимает, что под него усиленно роют, закрылся в раковине. За ним мои следят, и его люди за нами пытаются. Но никто не делает резких движений. «Комсомольцы» откровенно испуганы, симпатизирующие мне не торопятся соваться перед несущимся поездом.

Вопрос об обособлении «Девятки» фактически решен. Рябенко там носом землю роет, подыскивая себе начальника. На самом деле охранять Первого задача непосильная. Вспомним хотя бы убийство Сталина. Кто это сделал, точно до сих пор неизвестно. И найдут ли когда-нибудь? А мне лучше в такие тайны вообще не соваться. Захотят — убьют. Рано или поздно. Просто все, в том числе и заговорщики всегда боятся публичности и огласки. Потому никто и никогда не сдаст подельников. Иначе начнется такой замес, и такая смута…

Чую, что разволновался. Не по себе. А почему? После Пленума встречаюсь с генерал-лейтенантом Питоврановым. Грибанов устроил. В лесу под Завидово в далеко стоящем кордоне. Чтобы ни одна душа. То есть «глубинники» согласились на встречу со мной. Они ведь тоже колеблются. Все сообщество разведслужб делилось на кланы, а самые влиятельные образовывали «глубинный КГБ». Его основу составляли чекисты с довоенным и военным стажем, работавшие на важнейших направлениях в центре.

В моей реальности по одной из версий именно Питовранов вышел на Андропова, сделав тому предложение, от которого тот не смог отказаться. Он предложил главе спецслужбы создать специальный, только ему подчиненный отдел «Ф», финансовая разведка. С одной стороны, новая структура будет заниматься тайной внешнеэкономической деятельностью, которая позволит сконцентрировать в руках КГБ, читай его председателя, огромные средства, то самое золото партии. С другой — станет орудием Андропова в борьбе за власть.

Председатель тогда будто бы согласился. После чего отдел был создан, контакты стали постоянными. Появилась так называемая «Фирма», являлась по сути самостоятельной разведслужбой, действующей по линии и под прикрытием внешних торгово-экономических связей. Но Питовранов дал Андропову в руки не только финансовые и властные инструменты, но и идеологию будущей «перестройки»: рыночная экономика, ограничение власти партии, конвергенция и «новое мышление».

Было ли так на самом деле, мне неизвестно. Таких теорий заговоров в моем будущем появилось полным-полно. Если даже что-то те деятели и планировали, то ни они, ни их дети плодами не воспользовались. Тогда зачем? Или очень могло быть так, что ситуация пошла не туда. Развал СССР ведь никто не планировал, лишь хотели договориться с мировой элитой. Недаром сын Питовранова оказался устроен на теплое местечко: ведущим научным сотрудником Международного института прикладного системного анализа, чьим основателем был другой сын генерала НКВД — Д. М. Гвишиани.

Любопытно, не правда ли? Позже сын генерала КГБ стал представителем РФ в международных валютных организациях. Трясу головой и встаю с кресла, чтобы размяться и походить. Как все сложно! Даже имея такой высокий статус, будет невероятно сложно разобраться в хитросплетениях тайных сообществ. СССР страна огромная, чего в нем только нет. Если уж Андропов в итоге признался: Мы не знаем страны, в которой живем. И судя по его действиям в статусе Генсека, так и было. Сложнее придумать бреда, в который на короткое время погрузился Союз. И это его план? Или некому стало проводить? Пересидел.

Вот и здесь, или «глубинники» станут мне верными союзниками, или придется задвинуть старую НКВДшную кодлу куда подальше. А Питовранов ведь из Маленковских кадров. Мне остро необходим аналог их будущей «Фирмы». Она действовала под прикрытием Всесоюзной торговой палаты и временами достигала успеха. Так что опыт Питовранова мне бы пригодился для иных целей. Тот, основываясь на китайском и немецком опыте (а там бизнесмены активно сотрудничают с разведкой) придумал, как эффективно использовать палату для нужд внешней разведки. Но лучше бы нам договориться по-хорошему. Эти деятели не представляют на что способен я настоящий. Сгниют в застенках. Потому что я отлично помню, чем тогда все закончится.

Вам может показаться странным, но внутри Советского Союза не было никакого тоталитаризма, а царили системы внутригосударственного баланса. Главной из них стала система кадровая. И здесь существовало три механизма: Любой значимый руководитель имел в качестве своих заместителей людей, которых назначал не он, а вышестоящий начальник. Таким образом, ни один руководитель не был полным хозяином в своем учреждении. Любому крупному административному институту противостоял другой институт, чьи функции не совпадали, а пересекались с первым. Существовала сложная система контроля, когда информация о ситуации приходила не из одного, а из нескольких независимых источников.

Андропов никогда не был полновластным «хозяином Лубянки». Его первыми заместителями стали Семен Цвигун и Георгий Цинев, тесно связанные с Брежневым. Более того, в конце 1960-х старый чекист Цинев обладал большим влиянием в КГБ, чем его пришедший из ЦК председатель Андропов. КГБ в Брежневские годы имел серьезных соперников в лице других советских силовых структур. Внутри страны это было МВД. Его возглавлял личный друг Брежнева Николай Щелоков. Министерство внутренних дел существенно усилилось и имело достаточно ресурсов для противостояния с Комитетом государственной безопасности. За рубежом конкурировало с ПГУ Главное разведывательное управление Генерального штаба.

А я же планирую раздробить спецслужбы еще больше и создать новые. Первоначальная работа Информационного отдела в составе ГРУ привела меня к мысли, что для поддержания «технологических штанов» и приоритета нам остро необходима «Научная разведка». Именно с упором на гражданское направление. Хотя тут черт ногу сломит, где кончается одно, а в каком месте начинается другая отрасль. Потому и стоит вербовать туда в первую очередь студентов из технических вузов, неплохо бы с изобретательской жилкой. Даже таков вариант годен, когда молодой ученый находит нечто здорово продвинутое в науке или технике, и затем уходит со службы заниматься этим вопросом. Допуск у него уже имеется, голова так же. Так что флаг в руки и барабан на шею!

Смотрю на часы, охаю и жму кнопку:

— Что, Леонид Ильич?

— Карету мне! — гляжу на секретаря посмеиваясь. — В Кремль еду, затем в Зарядье.

Послезавтра у меня первое в этой жизни выступление на Пленуме ЦК КПСС! А на даче меня ждут белорусы Мазуров и Машеров, а также ширый малоросс Щербицкий. Славянское братство!

Информация к размышлению:

Генерал-лейтенант КГБ в отставке Николай Леонов

— Вершины своего развития Советский Союз достиг, по-моему, к 1975 г. Все выглядело благополучно. Страна готовилась к встрече 60-й годовщины Октябрьской революции. 69-летний жизнелюб Л. Брежнев выглядел моложавым здоровяком и готовился принять новый, более демократический текст Конституции. Выросшие из-за арабо-израильских конфликтов цены на нефть ласкали сердце кремлевским сидельцам.

А вот у наших политических противников, США и НАТО, дела шли из рук вон плохо. США потерпели в 1975 г. поражение в «грязной войне» во Вьетнаме и вынуждены были с позором убраться оттуда. Годом раньше, в результате «уотергейтского» скандала, с позором ушел с поста президента США Р. Никсон. «Революция гвоздик» в Португалии в апреле 1974 г. вызвала кризис в НАТО и привела к развалу последней колониальной империи в Африке. А впереди американцев ждали еще более крупные неприятности в виде хомейнистской революции 1979 г. в Иране, захвата посольства США в Тегеране и унизительного провала операции «Орлиный коготь» при попытке силой освободить американских заложников.

Казалось, жить бы да радоваться. Но в советской разведке хорошо знали о назревавших в стране трудностях, с которыми надо было считаться. Нам, между прочим, помогали обильные советологические исследования, которые проводились нашими противниками и попадали в наши руки. Именно тогда для Политбюро по указанию Ю. Андропова нами были подготовлены два документа. Один, предупреждавший об опасности чрезмерного расширения географической зоны влияния в мире из-за недостатка у СССР материальных и кадровых ресурсов. Второй — о целесообразности количественного ограничения производства вооружений и перехода к принципу «разумной достаточности». Но информация уходила без обратной связи, а попытки более рельефно оформить наши рекомендации однажды получили такой ответ с самого «верха»: «Не учите нас управлять государством!»

С 1976 г. начался процесс упадка СССР и социалистической системы, перешедший в деградацию, а затем и в распад. Может быть, начало было положено болезнью Л. Брежнева, который перенес тогда клиническую смерть и перестал быть полноценным руководителем. Шесть последующих лет, до смерти Л. Брежнева в 1982 г., страна жила на «автопилоте». Именно в это время, в 1978 г., в Москву был вызван и получил пост секретаря ЦК М. Горбачев, которому суждено было стать могильщиком социалистической системы. К этому времени государственная стратегия перестала существовать. Каждый член руководящей команды решал вопросы с позиций ведомственного интереса.

Сам Брежнев осознавал свое положение и не раз ставил вопрос об отставке. Но вместо этого его чуть ли не каждый год награждали очередным званием Героя Советского Союза, званием Маршала, в нарушение статуса ордена «Октябрьская революция» дважды сделали кавалером этого ордена, вручили орден «Победы» (совсем не по делу). Окружение держалось за свои места любой ценой, не думая о государстве и Родине.

Помнится, во время одного из приездов Ю. Андропова в штаб-квартиру разведки мы рассказали ему о злорадстве на Западе в связи с этим и предложили сделать Л. Брежнева почетным Председателем КПСС, утвердить какой-нибудь особый знак отличия и избрать нового Генерального секретаря. Ответ был резким: 'Не ссорьте меня с партией!

Из воспоминаний Смирнова Бориса Ивановича

Хорошо помню день 14 октября 1964 года. Я находился в читальном зале библиотеки Высшей школы КГБ. Занятия уже закончились, большинство слушателей уехали в общежитие, другие занимались самоподготовкой. Где-то около пяти часов вечера в библиотеку зашел дежурный офицер по школе и срочно просил пройти в большой актовый зал. Собралось несколько сотен человек. На сцену вышел генерал-лейтенант Питовранов и кратко сказал: «Сейчас проходит Пленум ЦК КПСС. Со всех должностей снимают этого дурака. Завтра будет информация в газетах и по радио. Сообщаю, чтобы правильно ориентировались в обстановке». Фамилия не называлась, но все однозначно поняли, что речь шла о Никите Хрущеве.

Писатель Федор Раззаков:

«Глубинников» интересовали две страны: ГДР и Польша. Первая была стратегическим плацдармом для заброски агентов на Запад и линией взаимодействия с кланом Рокфеллеров. А вторая — место для отработки внутренних проблем, поскольку советская и польская элиты были похожи, а также линия для взаимодействия с кланом Ротшильдов. Андропов во времена, когда возглавлял отдел соцстран, также уделял внимание Польше, так что заинтересовал «глубинников». Поэтому они способствовали его приходу на Лубянку. Там Андропов создал группу консультантов, в которую входили Василий Ситников («дезинформщик», до 1967 года — завсектором отдела информации ЦК КПСС), Алексей Горбатенко (контрразведка против США), Сергей Кондрашов («немец» и «дезинформщик»), Александр Сахаровский и другие.

Важнейшее, 9-е управление возглавил «глубинник» Сергей Антонов, отдел дезинформации отдали в руки «глубинника» Николая Косова. Знакомый Андропова по Карелии Гусев возглавил «кузницу кадров», а потом отдел диверсий. Питовранову, который не был человеком Андропова, отошла финансовая разведка — «Фирма».

Когда был создан «Римский клуб» и началась подготовка к «разрядке», партаппарат и чекисты работали сообща, но недолго. «По мере нарастания проблем в СССР цели „партийцев“ и чекистов-„глубинников“ (и их учеников, „мипсовцев“) стали расходиться», — пишет Раззаков. Если партийцы сопротивлялись вестернизации, то «глубинники» ее одобряли. Внешние разведчики повидали мир и к 1970-м пришли к выводу, что советскую систему надо менять.

Так что при Андропове возникло антидиссидентское, 5-е управление («пятка»). Но его создал не он, а «глубинники», чтобы устанавливать через диссидентов связи с Западом. Сначала партийцы пытались подмять «пятку» под себя, поставив туда Александра Кадашева, но уже через два года управление возглавил Филипп Бобков. Как отмечает Раззаков, он признавался в личных беседах, что половина эмигрировавших диссидентов «были очень лояльны к нам, кое-кто — со времен отсидки в „шарашках “».

Смысловая вкладка:

Из воспоминаний Чазова.

Что же произошло с Генеральным секретарем ЦК КПСС, когда он из активного, общительного, в определенной степени обаятельного человека, политика, быстро ориентирующегося в ситуации и принимающего соответствующие решения, за 10 лет превратился в дряхлого, «склерозированного» старика? Откуда начать рассказ о трагедии Брежнева?

Для меня она началась в один из августовских дней 1968 года — года Пражской весны и первых тяжелых испытаний для руководимого Брежневым Политбюро. Шли горячие дискуссии по вопросу возможных реакций в СССР на события в Чехословакии. Как я мог уяснить из отрывочных замечаний Ю. В. Андропова, речь шла о том, показать ли силу Варшавского пакта, в принципе силу Советского Союза, или наблюдать, как будут развиваться события, которые были непредсказуемы… Единодушия не было, шли бесконечные обсуждения, встречи, уговоры нового руководства компартии Чехословакии. Одна из таких встреч Политбюро ЦК КПСС и Политбюро ЦК КПЧ проходила в середине августа в Москве…

Вместе с П. Е. Лукомским и нашим известным невропатологом Р. А. Ткачевым мы выехали в ЦК, на Старую площадь. Брежнев лежал в комнате отдыха, был заторможен и неадекватен. Его личный врач Н. Г. Родионов рассказал, что во время переговоров у Брежнева нарушилась дикция, появилась такая слабость, что он был вынужден прилечь на стол. Никакой органики Н. А. Ткачев не обнаружил. Помощники в приемной требовали ответа, сможет ли Брежнев продолжать переговоры. Клиническая картина была неясной. Сам Брежнев что-то бормотал, как будто бы во сне, пытался встать. Умница Роман Александрович Ткачев, старый, опытный врач, сказал: «Если бы не эта обстановка напряженных переговоров, то я бы сказал, что это извращенная реакция усталого человека со слабой нервной системой на прием снотворных средств». Родионов подхватил: «Да, это у него бывает, когда возникают неприятности или не решаются проблемы. Он не может спать, начинает злиться, а потом принимает 1–2 таблетки снотворного, успокаивается, засыпает. Просыпается как ни в чем не бывало и даже не вспоминает, что было. Сегодня, видимо, так перенервничал, что принял не 1–2 таблетки, а больше. Вот и возникла реакция, которая перепугала все Политбюро». Так и оказалось.

В приемную зашел Косыгин и попросил, чтобы кто-нибудь из врачей разъяснил ситуацию. Вместе с Ткачевым мы вышли к нему. Искренне расстроенный Косыгин, далекий от медицины, упирал на возможность мозговых нарушений. Он сидел рядом с Брежневым и видел, как тот постепенно начал утрачивать нить разговора. «Язык начал у него заплетаться, — говорил Косыгин, — и вдруг рука, которой он подпирал голову, стала падать. Надо бы его в больницу. Не случилось бы чего-нибудь страшного». Мы постарались успокоить Косыгина, заявив, что ничего страшного нет, речь идет лишь о переутомлении и что скоро Брежнев сможет продолжить переговоры. Проспав 3 часа, Брежнев вышел как ни в чем не бывало и продолжал участвовать во встрече.

Это был для нас первый сигнал слабости нервной системы Брежнева и извращенной в связи с этим реакции на снотворное.