Генеральный попаданец

Глава 11 22 февраля 1965 года. Помазание на царство раба Божьего Леонида, Москва. Старая площадь

Даже в этом мире первых лиц ежедневность потихоньку превращается в рутину. Утренняя разминка, бритье, завтрак. Сегодня Витя выкатила на стол омлет. Заявила, что посоветовалась с подругами и мне такое можно. Ну раз можно, то с удовольствием скушаю. Внутри какая-то трава, но вкусно. Супруга Ильича с удовлетворением в глазах наблюдает за моей довольной мордашкой. Они так давно живут, что понимают друг друга без слов. То-то она на меня иногда странно таращится. Потому что я не я и это ей заметно. Эх, придется все-таки поговорить. Оттягивать дальше опасно.

С семейным обедом вчера не задалось. Юра сдает сессию в Академии Внешней Торговли. Так что причина уважительная. Ильич желал видеть его дипломатом. В СССР с его пафосными лозунгами внезапно любая работа заграницей автоматически становится престижной. Прям когнитивный диссонанс возникает при чтении мемуаров нашей богемы. Любой европейский Мухосранск для них свет в оконце. Ну это не сегодня началось и не нами закончится. Вспомним нашу элиту в конце прошлого века, что просаживала конвертируемые рубли зимой на «Лазурном берегу» или спускала состояния в Парижских салонах. Из послезнания мне понятно, что человек он приличный, нечего ему прозябать на задворках. Есть и на него планы.

Галка, то есть Галина забежала ненадолго. У них с Ильичом нынче разлад на фоне романа с Игорем Кио. Я так же, как и настоящий Брежнев считаю его вздором. Но Галка мне глянулась. Простая, эмоциональная, в чем-то доверчивая. Потому после скорого обеда, в этот раз Виктория Петровна все-таки сготовила «мой» любимый борщ и котлетки из индюшки, я подозвал дщерь к себе и выдал экспромтом:

— Тебе бы, голуба, такую энергию да в нужное русло.

Галина зыркнула на меня неласково. Не любит, когда учу её. Мне же надо уберечь эту своенравную даму тридцати шести лет от гиблых последствий. Да и мне самому слабые места в ближайшем будущем ни к чему.

— Ты о чем, папа?

Последнее слово она произносит с издевкой.

— Дело тебе подыщем. Общественно полезное. Не смотри так. Есть занятия и по твоей натуре. Но неволить не собираюсь. Понравится, работай, помогу.

В глазах дочери Ильича вспыхнул на секунду огонек, но она куда-то торопилась. Ах-ха, сегодня же воскресенье и будет цикловое представление. Но уже в двери она обернулась. Я знаю, чем зацепить женщину. Ха-ха.

Сейчас же по пути на Старую площадь «сверяю часы». Вчера полдня после обеда провел за планом будущих действий. Он, наконец, набирает массу и более четкие очертания. Осталось дополнить его информацией. Для этого еще с утра по телефону озадачил помощников и Черненко. Последний так с вчерашнего вечера в мыле. Еще бы, созвать всех на внеплановое заседание Президиума. И самое главное — непонятно по какому поводу. Собрать удастся не всех. Но и ладно. Основные лица будут присутствовать. Их-то мне и надо!

Настроение улучшается, и у крыльца ЦК из «ЗИСа» вылезаю бодрячком, готовым порвать любого. Скачу по лестнице, затем останавливаюсь осмотреться. Поодаль виднеются наряды милиции, автомобили, люди в темных пальто. Легкая поземка сменилась морозцем, над столицей первого в мире государства рабочих и крестьян встает багряное солнце. Хороший будет день!

Цуканов успевает принести очередную папку бумаг на подпись и озвучивает результаты поиска. Командую:

— Давай их мне всех поочередно в Заречье. Составь график.

— Хорошо.

— Тогда приглашай народ на заседание. И чаю мне. Как всегда, с лимоном.

Все-таки мал и неудобен этот кабинет. Да по мне еще и мрачноват. Чуется в нем некая старорежимность. И дело даже не во мне из будущего. Ильич тутошний тоже этот аспект осознавал, и потому кабинет в Кремле выдержан совсем в других тонах. В духе иного времени. Даже интерьером можно показать изменения в политике. И на него ведь будут равняться остальные. Надо после заседания обязательно съездить в Кремль. Допиваю чай, первым заходит Черненко и так с намеком кивает и садится поодаль.

Вскоре за вытянутым столом собрались высшие чины партии. член Бюро ЦК КПСС по РСФСР Председатель Совета Министров РСФСР Воронов, улыбнулся мне пришедший вслед за ним Кириленко. Приехал даже А. Н. Косыгин, усевшийся с недовольной миной на лице. Анастас Микоян, наш политический долгожитель о чем-то беседовал с Подгорным. Товарищ этот непрост. Был одним из главных организаторов смещения Хрущёва на Пленуме ЦК КПСС в октябре 1964 года. По утверждению Леонида Замятина:

«Основным претендентом и организатором заговора против Хрущева был Подгорный, который создавал эту группу и который искал власти».

В период коллективного руководства до консолидации властной позиции Брежнева Подгорный был одним из наиболее влиятельных членов Политбюро наряду с А. Н. Косыгиным. Метит на кресло Председателя Президиума Верховного Совета СССР. В той истории получит его в декабре этого года и резко расширит властные полномочия. Пока он мне необходим. Суслов сидит как прямой гвоздь, ждет развязки. Рядом Гришин и Мазуров, они пока кандидаты в члены Президиума ЦК, но зато под рукой. Черненко уже доложил, что они готовы принять мою сторону.

Еще подошли Шелест, бывший в Москве по своим делам. Первый Украины меня точно поддержит. Чисто из земляческих соображений. Ю. В. Андропов, П. Н. Демичев, Л. Ф. Ильичев держатся особняком. А вот Шура Шелепин откровенно не понимает сути действа. Впрочем, как и остальные. Они видели заслоны милиции и обилие гэбэшников на этажах. Ничего не понимают, опасливо поглядывая на меня. Мой непробиваемый похерфейс этих небожителей откровенно нервирует. Куда делся добродушный дедушка Ильич? С их опытом можно поверить даже в то, что после заседания Президиума ЦК КПСС всех увезут в подвалы Лубянки или сразу в специальный лесок. Вот какая у нас тяжкая история!

— Ну что, товарищи, кворум есть и томить вас я не буду, а приглашу специалистов.

Распахивается дверь и заходят двое в форме КГБ. Техники из ГРУ поработали еще ночью, я на даче получил информацию и ввел план «Перехват». Шучу, но все намеченные движения мой охраны остались в силе. И вот сейчас под удивлёнными взглядами верхушки власти Советского Союза они достают из укромных мест тщательно замаскированные «жучки», вскрывают панели с проводами.

— Попрошу прокомментировать.

Рябенко подталкивает какого-то капитана из Девятого управления. Тот мнется, но отвечает:

— Мы обнаружили системы подслушивания, товарищ Первый секретарь.

— Она рабочая?

— Пока не могу ответить.

— Только в моем кабинете или есть еще где-то?

Технарь из Оперативно-технического отдела мнется:

— Нужно проверять.

— Спасибо за службу, — киваю на миниатюрные жучки, — это пока оставьте на столе.

Капитан козыряет и сваливает в закат. И так бедолага весь покрылся потом.

Молчание нарушил Подгорный. Он удивлен, но смел.

— Это как понимать, Леонид Ильич?

Развожу руками:

— Самому интересно. Моя дача также оказалась под «присмотром». Еще во время строительства сделали.

Кириленко злобно стучит по столу:

— Это неслыханно! Установить прослушивающие устройства в Центральном комитете!

И как прорвало:

— Кто-то за это должен ответить!

— Это преступление против партии!

Расчёт оказался правильным. Небожителям жутко не понравилось увиденное представление. Политический сыск в СССР с некоторых пор негласно под запретом. Так что скандал выходит знатным.

Останавливает поднявшийся гвалт, к моему удивлению, Косыгин. Твёрдым голосом он обращается к коллегам по Президиуму:

— Необходимо провести тщательное расследование, товарищи.

Ему вторит Черненко, четко отрабатывая выданную ему роль. Он присутствует на заседании в качестве моего секретаря и голоса не имеет, но свою позицию озвучивает:

— И вызвать на беседу председателя КГБ Семичастного и Блинникова.

Последний — преемник заинтересовавшего меня легендарного разведчика Грибанова. Вот тот скорее знает, кто и зачем установил в здании запретную аппаратуру. Но почему тогда эти не сообщили новому Первому секретарю? Чую, что тут замешаны дела минувших дней. Еще лет двенадцать назад в столице творилось такое! Верхушка Союза уже тогда показала свою гнилость. Намек понят правильно, в сторону Шелепину начали коситься. Ведь еще не так давно КГБ был под его контролем. Да и Семичастный именно его кореш. Нравы в ЦК суровые, тут живьем сожрут.

Спокойным тоном подтверждаю:

— Тогда отдаем распоряжение, товарищи? Все согласны? Голосуем.

Против никого нет. Дураков нема! Что мне и требовалось. Временно сплотить вокруг себя наш добродушный коллектив и показать зубы чужакам. Черненко кивает:

— Единогласно. Сегодня проведу и разошлю.

— Принято! Как только расследование закончится, выслушаем наших доблестных чекистов и спросим с них по полной. Потому что дело это политическое и обязательно будет рассматриваться под этим углом.

Последние мои слова прозвучали под гробовое молчание. Расслабленные после смещения Хрущева члены и кандидаты в Президиум внезапно осознали, что дело пахнет керосином. Сейчас не тридцатые, но человеку и без этого можно жизнь здорово испоганить.

Отвечает за всех по старшинству Микоян.

— Мы вас услышали, Леонид Ильич.

— Вот и прекрасно! — снова надеваю маску улыбчивого Ильича. — Раз уж мы тут собрались, то давайте обсудим подготовку к пленуму. Я еще не видел материал.

— Подготовка идет полным ходом, — живо отвечает Суслов.

Изначально им должен был заниматься Шелепин, но сегодня он помалкивает. Мне даже показалось, что остальные от него отодвинулись. «Черную метку» ему я все-таки поставил и хватит ли ему сил удержаться наверху столько же времени, как в том будущем прошлом? Думаю, что вряд ли. Но и сопротивление будет отчаянней. Поэтому я сразу загоняю «волков» под флажки. Ибо не хер! Медлительность и осторожность Брежнева осталась позади.

Здесь и сейчас формируется будущая команда. Вон как заерзали Шелест и Гришин. Первый слетел с места за «национализм». По мне и правильно. Пусть пока на меня поработает, а потом попрощаемся с битьем горшков. Гришин станет первым на Москве через два года. У меня еще раньше. Московский обком пока возглавлял один из «Шелепинцев» Николай Егорычев. Гришин товарищ противоречивый, но деловой. Мне такой в столице и нужен. Других тут сжирают с потрохами. «Москва слезам не верит». Пусть разгребает московские Авгиевы конюшни. В моих планах уменьшение бюрократии и, соответственно, служебного жилья. Перенос части предприятий в Подмосковье и общее оздоровление столицы. Превращать в сверхурбанизированного монстра из двадцать первого века я свою столицу точно не намерен. Пусть здесь останутся только высокотехнологичные производства, наука, образование и культура. Москву сделать более зеленым и совершенным в архитектуре. И сразу заняться Подмосковьем и его «городами будущего». Пусть все в стране на этот русский регион равняются, а не на дотационную Прибалтику.

Уверенно выступил Косыгин:

— У Совмина есть в числе прочих предложений начиная с урожая 1966 года производить выплату денежной надбавки в размере 50 процентов к действующим закупочным ценам за сверхплановые закупки пшеницы и ржи, проса, ячменя кормового, овса, кукурузы и гороха. Мы прогнозируем рост валового сбора зерна.

— Хорошее предложение. И обязательном порядке снять ограничение к крестьянских семейным хозяйствам колхозников. Люди ведь сами трудятся? Зачем нам их стеснять?

По кабинету прошел одобрительный гул. Многие родом из сельской местности. Да и чисто волюнтаристский шаг Никиты уже принес нам немало бед. Суслов согласен со мной:

— Личные хозяйства не надо трогать.

Я же привлекаю внимание ПредСовмина:

— Стабильный долговременный план, хорошие цены, государственные кредиты, вот что нам нужно отразить в докладе и предложениях.

Вообще-то это идеи Косыгина, уворованные мной бессовестно. Так, что он сейчас лишь глазами хлопает, стараясь уяснить сложившееся положение дел. Ничего, ты еще офигеешь, когда узнаешь, какую реформу или точнее, какое возвращение к истокам ему предстоит совершить. Не нужны нам устарелые капиталистические догмы, и никакой рынок не требуется. Алексей Николаевич бурчит в ответ:

— Уже в планах.

— И это правильно!

По-хозяйски оглядываю кабинет. И мой взгляд замечают все. Царство началось!

— Тогда на этом заседание заканчиваем.

Задерживаю взглядом Черненко, тот у двери перехватывает Суслова, Погорного и Кириленко. Коротко киваю на стол и нам тут же подают чай. Официантка в белом передничке, игриво вдвигая бедрами, расставляет приборы, розетки с вареньем, тарелочки с печеньями и сушками. Молча пьем чай, первым не выдерживает Суслов.

— Леонид Ильич, а что это сейчас было?

Я смотрю на «соратников» и бросаю пробный шар:

— Товарищи, а вам не кажется, что «Девятку» надо выделить из ведомства и подчинить непосредственно правительству?

Три члена Президиума и Черненко ошалело уставились на меня. Покусился на «Святое»! Первым опомнился решительный Кириленко:

— На мой взгляд правильная идея!

В глазах же читаю у всех четверых — это месть органам за прошлое. Видимо, Ильич задумал нечто большее, раз так смело выложил опасную мысль. Хлебаю чай и пускаю в народ прогрессорские идеи. Знаю, что к вечеру по ЦК и Совмину пойдут слухи.

— Объединим под одним крылом охрану первых лиц, охрану Кремля и важных правительственных объектов. Они же все в основном в столице расположены. Ну и связь, гаражи, плюс силовое прикрытие.

Опытный в дворцовых интригах Подгорный кивает:

— Надо обдумать. Но, — он поднимает палец, — не все будут согласны.

Хмурю брови:

— Не все — это кто? Думаю, что Здесь, — киваю в сторону двери, — желающих проголосовать против будет немного.

Черненко возвращается быстро и кладет на стол несколько папок «Напочитать». Мы так договорились. Тут проекты решений и докладов.

— Константин Устинович, тут вот какое дело, — Черненко внимательно меня слушает. Я бы так сказал, что после утреннего заседания предельно внимательно. — Поговори с Николаем Викторовичем приватно. Объясни, что я не против его назначения на пост Председателя Верховного Совета.

— Понимаю.

Чем мне нравится мой руководитель Общим отделом. Когда нужно, он немногословен. И здорово врубается в здешние хитровыделанные интриги. Ну, если в том времени он справился с организацией работы Брежнева, то сейчас тем более.

— Тогда я тебе вечером позвоню. Поделишься.

Константин уходит, а я заказываю машину. Едем в Кремль.

Эх, как давно тут не был! А симпатично. Еще и без толп туристов. Надо будет заказать персональную экскурсию. Никого этим не удивлю. Новый Первый обязан интересоваться историей резиденции Московских князей и царей. Меня же ведут на третий этаж Сенатского дворца. Тот выбран, как место для работы еще Лениным. Вождь победившего пролетариата занимал четыре комнаты на третьем этаже. Официальный кабинет площадью 150 кв. м Сталина был обустроен на втором этаже. Хрущев перебрался на третий. Я, то есть Ильич устроил себе кабинет на нем же, но чуть дальше Никитиного. Помещение в сто квадратов позже обозвали «Высотой».

А Ильич не был дураком, классно тут. Много окон и света. На тех потом будут белые занавеси в виде пелерин. И в чем мы с ним схожи, я также не люблю темных тонов, тяжеловесной мебели, меня всегда вдохновлял хайтек. Ремонт уже проведен, под потолком висят хрустальные люстры, пол сменен, покрыт светлым лаком. На стенах заканчивают установку деревянных панелей. Мебели будет немного, книги должны быть в библиотеке, а не пылится в шкафах. Рядом дожидается комендант Кремля и ответственный за ремонт. Командую:

— Мебель заказать на Рижском мебельном комбинате. Снимите с меня мерки, подумайте про размеры столов. Мои предпочтения я вам завтра отправлю. Готовый макет мне на подпись. К Первомаю хочу заехать сюда работать.

В том времени мебель для Генерального также делали в Риге. И соорудили на совесть. Кожу для обивки использовали слоновую, купленную в Англии. Дерево — орех привезли из Америки. У материала был очень красивый оттенок: серо–серебристый. Причем использовались массивные доски. Без единого сучка! Про себя думаю, что опять все выйдет тяжеловесно. Но пока не вечер, успеем еще с хайтеком. У нас его и сделать толком не смогут, а импорт мне претит.

Из кабинета дверь в маленькую комнату отдыха. Здесь будет чайный столик, два кресла, диванчик. Захожу в санузел. Душ, унитаз уже установлен. Спрашиваю:

— Импорт?

— Финский, Леонид Ильич.

Хмурюсь:

— Мы что, уже и толчки сделать не можем? Глина кончилась?

Потом вспоминаю, что и в капиталистическом будущем французская, итальянская, испанская сантехника будет пользоваться большим спросом. Эту ситуацию надо как-то выправлять. Мы собираемся много строить. А в каждой квартире ставится собственный санузел. Пытаюсь вспомнить, какое министерство этим занимается. Надо дать поручение Цуканову. Планирую поработать пару дней на даче, привести в порядок мысли и коварный план по переустройству Советского Союза в передовую постиндустриальную державу. Коммунизм мы построили, начнем мостить «Светлое будущее Полудня».

Но в планы как всегда вмешались обстоятельства. Первое лицо государства на то и первое, чтобы встречать первым и речи говорить. Совсем из головы вылетело, что завтра красный день календаря 23 февраля. День в это время еще не выходной, это в будущем стали больно много отдыхать. Мне сегодня посла Югославии Цвиетина Миятовича принимать. И о чем разговаривать с ним? Пожалуй, прощупать почву с визитом. А завтра в Кремле принимать президента Финляндии Урхо Калева Кекконена. Так вот же рабочие записки для меня подготовлены. Вместе с председателем Президиума Верховного Совета СССР А. И. Микояном, председателем Совета Министров СССР А. Н. Косыгиным, министром иностранных дел СССР А. А. Громыко.

Вот это компания! Как бы не опростоволоситься. Ладно, сыграю наивного простачка. Хотя после сегодняшнего плохо получится. Микоян и Косыгин меня в деле видели. Твою же дивизию! Придется все-таки с Косыгиным подружиться. Мощнейший столп Советской власти. Как бы его на свою сторону перетянуть и отказаться от вреднейшей мелкобуржуазной реформы? Он мужик умный, ему наверняка понравится мое отношение к новейшим технологиям. Все, в субботу будем вместе на лыжах бегать! Так, а это что? Едем завтра в Завидово? Эх, запустил я текучку. Даю себе зарок внимательно оценить календарь на ближайший месяц. Не все удастся отменить или перенести. Тогда стоит совместить полезное с обязательным.

— Где у вас тут телефон?

Как оказалось, я могу вести дела из бывшего кабинета Хрущева. Мрачновато, аляповато, так что во рту горько становится, как от несозревшего лимона. Но вертушки на месте. Бросаю папку на стол, беру карандаш и начинаю работать. На финнов у меня свои планы. Они во время холодной войны были своеобразной прокладкой между нами и миром Запада, задарма подняв страну фактически на посредничестве между двумя системами. Ласковое теля двух маток сосет, а бодливое ни одной не увидит. Первое про финнов при Советах, второе про них же после СВО. Что поделать, нации тупеют.

СССР же покупали у них массу ширпотреба, заказывал торговые суда, технику. А капиталы оставались у них. Нет, так дело не пойдет! У нас хватит золота скупить там все под корень. В том числе и правительство. Продается все. Просто цена разная. Для упертых есть нагайка. Кстати, а где нынче товарищ Грибанов? Зову Рябенко и даю ему деликатное поручение. Насколько помню из слухов, вложениями за рубежом занималось Первое Главное управление. Занимаются ли этим сейчас или этот вопрос курирует партия, пока не знаю. Была там так называемая разведка, но мне про нее известно крайне мало. И память реципиента помалкивает. Не доложили? Утаили?

Так что начнем, пожалуй, с ЦК. Сука! На этом месте как раз сидит Андропов. Случайность? Не уверен. Международные дела КПСС крайне мутные. И что в подвалах здания на Старой площади хранится непонятно. На улице Ильинка, 14, часть помещений на первом этаже, угол Ильинки и Старой площади был отдан отделу писем ЦК КПСС. Подвальное помещение, бывшее банковское хранилище, официально занимал архив писем и подарков. Вход в хранилище шел через люк на дне кессона. Кессон заполнялся водой, чтобы открыть люк и попасть в хранилище надо спустить воду. Вода сливалась не менее двух часов, таким образом, создавался дополнительный рубеж охраны. И никому не известно, что там на самом деле хранилось. Не пора ли «золото партии», а также её секретные службы направить на службу народу?

Смотрю на вертушку:

Кому позвонить первым? Пусть по старшинству будет Микоян. «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». С таким зубром не грех и посоветоваться. Память реципиента подсказывает, как пользоваться таким аппаратом.

— Анастас Иванович, приветствую снова. Вопрос у меня по завтрашней встрече возник. Я в Кремле Сейчас? Давай.

Предложил пообедать. Верховный Совет рядом располагается, пройтись перед обедом полезно. Но хрен сегодня, а не составление плана. Даже на вершине власти ты не властен над собой. Не плачь, сам захотел. А кто еще? Хочу мир перекроить, Союз спасти. Кто на форумах об этом писал? Так что будь добр — отвечай. Ать два левой!

Информация к сведению:

Президиум Верховного Совета СССР и правительство СССР 23 февраля дали в Большом Кремлевском дворце завтрак в честь Президента Финляндии Урхо Кале Кекконена. Вместе с главой дружественной Фин ляндии на завтраке были посол Финляндии в Советском Союзе Йорма Ванамо и дипломатические сотрудники посольства. С советской стороны присутствовали товарищи Л. И. Брежнев, Г. И. Воронов, А. П. Кириленко, Л. Н. Косыгин, А. И, Микоян, М. А. Суслов, А. Н. Шелепин, заместитель Председателя Президиума, Верховного Совета СССР М. Холов, секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. Георгадзе, первый заместитель Председателя Совета Министров СССР Д. Ф. Устинов, министры СССР, В. Г. Бакаев, А. А. Громыко, Р. Я. Малиновский, Н. С. Патоличев, заместитель министра иностранных дел СССР А. Л.

. Орлов, заместитель председателя Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР Н. С. Захаров,посол Советского Союза в Финляндии, А. Е. Ковалев, председатель исполкома

Моссовета В. Ф. Промыслов, заведующие делами МИД СССР Л. М. Замятии и другие официальные лица.

Вторую половину дня 2 3 февраля и 24 февраля Л. И. Брежнев, А. И. Микоян, А. Н. Косыгин, А. А. Громыко и Президент Финляндии Урхо Кекконен провели в Подмосковье, где были продолжены беседы по

Президент Финляндии Урхо Калепа Кекконен. 24 февраля в посольстве Финляндии в Москве дал обед. Во время обеда Урхо Калева Кекконен и А. И. Косыгин обменялись речами.

Гришин принимал участие в историческом заседании Президиума ЦК, на котором Хрущёв был подвергнут жёсткой критике и отправлен в отставку. Гришин не только выступил с критикой генерального секретаря, но и собственноручно написал для Хрущёва текст заявления об уходе на пенсию, который поверженный Первый секретарь и подписал. Так чем же все-таки прославился Гришин как московский градоначальник? Для начала — решением жилищного вопроса, как бы это странно ни звучало. Процесс массового строительства типового жилья в Москве, разумеется, запустили еще до него, но ближе к концу 1960-х горком с удивлением обнаружил, что тушит пожара из детской лейки, а москвичи по-прежнему ютятся на чердаках и в подвалах.

Причин было множество, в том числе значительное расширение бюрократического аппарата. Министерства и ведомства множились, как хомяки в аквариуме. Десятки тысяч чиновников и специалистов ринулись в Москву в поисках счастья и карьеры, и каждому из них полагалась квартира вне очереди. В конце концов, Гришин стукнул по столу кулаком и запретил райисполкомам выдачу новых ордеров до тех пор, пока не будут переселены все обитатели нежилых помещений. Подействовало, в 1970 году, к столетию со дня рождения Ленина, в Москве не осталось ни одного подвального жителя.

Но этим квартирный вопрос отнюдь не оказался исчерпан. Очередным вызовом для горкома стали сами москвичи, а точнее, их подросшие дети, которые совершенно не собирались идти по стопам родителей и становиться к станку, а вместо этого норовили поступить в какой-нибудь вуз или техникум. Московская промышленность, городское хозяйство и строительный сектор отчаянно нуждались в рабочих руках. Приходилось все время расширять «лимит», но каждому лимитчику полагалась комната в общежитии, а после отработки своего срока — еще и отдельная квартира, а значит, надо было строить еще больше и еще быстрее.

Пришлось резать священную корову московской урбанистики — сталинско-хрущевский Генплан, убирать из него часть озелененных территорий, уплотнять застройку, повышать этажность, сокращать норму площади до девяти «квадратов» на человека и застраивать поля вокруг города бетонными джунглями спальных районов. Гольяново, Выхино, Чертаново, Северное и Южное Тушино. Можно сколько угодно ругать Гришина за нагромождение бесконечных «Черемушек», как и за крайне низкое качество советских панелек, но все же на последнем году его градоначальства 80% москвичей проживали в отдельных квартирах, за которые им не требовалось платить ни аренду, ни ипотеку.

Гришин не дал построить рядом с Москвой АЭС. Этот проект был внесен президентом Академии наук Александровым и получил поддержку со стороны всемогущего министра обороны Устинова. В ходе прений в Политбюро Александров в запальчивости воскликнул: «Я могу поставить атомную станцию на Красной площади и ручаюсь за ее полную безопасность». В ответ раздался спокойный голос Гришина: «Пока я жив, этого не будет». Точно так же Первый Москвы «зарубил» и пролоббированный только что ставшим секретарем ЦК по сельскому хозяйству Горбачевым сталелитейный завод в Люберцах со словами: «В Москве и так нечем дышать, а этот… товарищ хочет у нас под носом развести кочегарку». И москвичи еще четверть века смогли наслаждаться хотя бы относительно чистым воздухом, пока не началась эпоха всеобщей автомобилизации.

Смысловая вкладка:

Энгелина Тареева вспоминает

На ХХ съезде КПСС был развенчан культ личности Сталина, были названы преступления, которые он совершил, что в целом для страны означало время больших перемен. Казалось, что-то неуловимо изменилось в воздухе. Когда Сталин только умер, вы помните, какие были рыдания, стенания, ну а потом все изменилось. Люди жили в жутком страхе при Сталине. Я его не испытывала, но это мое личное качество, у других могли быть другие ощущения.

Если врагов не хватало, их нетрудно было создать. Ведь к врагам можно отнести каждого, кто отличается от массы хотя бы внешне: одеждой, причёской, манерой танцевать, эстетическими вкусами. Так образовалась группа врагов — стиляги. Я не могу сказать, что изучила и глубоко поняла это явление, но что я знаю, о том расскажу.

Показателем принадлежности к стилягам, прежде всего, была одежда, прическа и внешний вид в целом. Они старались одеваться, как на Западе, как они себе это представляли. Идеалом была Америка. Говорили: «Ходить надо в штатском», — имея виду Соединенные Штаты. Они были подчеркнуто аполитичны, но при этом американофилы. Среди стиляг было много «золотой молодежи». Им было проще стиляжничать. Родители, не одобрявшие их поведения, тем не менее, привозили им из заграничных командировок то, что они просили. У кого не было такой возможности, старались эту одежду создать сами.

Василий Аксенов в книге «В поисках грустного бэби» рассказывает, как их девушки, не жалея ни времени, ни сил, старались собственными руками превратить сшитую на советских фабриках одежду в «штатскую». Они танцевали «стилем» и обожали джаз. Возможно, это был протест против униформы во всем, против однообразия, против отсутствия выбора, запрета на выбор даже во внешнем его проявлении.

Ни я, ни мои друзья не относились к стилягам. Мы считали этот протест мещанским, а стиляг — мещанами. Кроме стиляг боролись еще с тунеядцами. Раз боролись в стране, то и в университете нужно было бороться, хотя какие же в университете тунеядцы, ведь все учатся. Самая известная история борьбы с тунеядцами — это суд над Бродским. Написание стихов, за которые он впоследствии получил Нобелевскую премию, не сочли трудом. Автор этих стихов был осужден и сослан, как тунеядец.

Дружба для нас была главным. Наше поколение создало институт дружбы, с нами она вошла в жизнь и с нами ушла. Теперешней молодежи я даже не могу объяснить, что такое была наша дружба. Объединялись дружеские сообщества по критерию родства душ. Мы не обязательно были во всем единомышленниками, но у нас была одна шкала ценностей, мы одинаково понимали, что такое хорошо и что такое плохо. И еще у нас были одинаковые интересы. То, что государство с нами почти ни в чем не было согласно, сплачивало нас еще сильнее: «Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке», как поется в песне Булата Окуджавы.

Несмотря на, казалось бы, неблагоприятную обстановку, мы были веселы. Отрицательные стороны жизни нас не только возмущали, но и смешили, и заставляли, читая газету «Правда», хохотать до упаду. В газетах была ложь, но мы научились читать между строк, читать подтекст и сквозь эту ложь вычитывать правду. Мы были полны жизни, жизнь знобила нам плечи.

А. Межиров, я считаю его самым талантливым поэтом этого поколения, писал:

О, какие тяжелые тучи над росной

Над зеленой землей!

О, как ветви густы!

Вот это ощущение жизни взахлеб, это одическое «О» встречалось очень часто у всех. О чем бы ни были стихи, в них чувствовался гимн жизни, звучавший в душе молодого поэта.

Мы были полны жизни. Мне казалось, что у меня жизнь стоит в горле комом, и от этого я всегда слегка задыхалась, и хмель жизни сладко кружил голову. Я не нуждалась в допинге в виде алкоголя или сигарет. Я и без этого была самая веселая.