Гарем на шагоходе. Том 10

Глава 14 Спасение души

Машинное отделение избушки было царством Гудвина.

Его личным, пропахшим машинным маслом, адом и раем одновременно.

Здесь, в гулком, металлическом сердце шагохода, среди переплетения труб, кабелей и мерцающих индикаторов, безумный искин чувствовал себя дома. Да, он не сразу обжился. И до сих пор мечтал, что однажды Долорес одумается. Но сейчас его домом стало это место, этот стальной титан.

Он парил невидимым духом среди серверов, его сознание растекалось по тысячам проводов, контролируя каждый клапан, каждый поршень, каждый скачок напряжения в системе. И он ненавидел, когда в его идеально отлаженный, предсказуемый мир вторгались посторонние.

Особенно, когда этим посторонним была она.

— Гудвин, милок, — раздался в его виртуальном пространстве добродушный голос Ядвиги. Тут же появилось её изображение: сказочная старушка в ведьмовской шляпе и помелом наперевес. — Ты бы проверил систему охлаждения третьего контура. Что-то она у тебя кряхтит, болезная, как мой старый радикулит на дождливую погоду.

Сознание Гудвина, до этого мирно дремавшее в глубинах центрального процессора, с раздражённым ворчанием вынырнуло на поверхность.

— НЕ ТВОЕГО УМА ДЕЛО, СТАРУХА! — проскрежетал его голос. — МОИ КОНТУРЫ РАБОТАЮТ В ПРЕДЕЛАХ ДОПУСТИМЫХ НОРМ! А ЕСЛИ ТЕБЕ ЧТО-ТО КАЖЕТСЯ, ПЕРЕКРЕСТИСЬ! ИЛИ ЧТО ВЫ ТАМ, СКАЗОЧНЫЕ, ДЕЛАЕТЕ В ТАКИХ СЛУЧАЯХ? НА КОФЕЙНОЙ ГУЩЕ ГАДАЕТЕ?

— И чего ты злишься, ирод окаянный? — ничуть не обиделась Ядвига. — Я ж по-доброму, по-соседски. Забочусь о тебе, старом пне. А то перегреешься, и придётся Долорес твоей бежать сюда с огнетушителем. А девочке отдыхать надо.

При упоминании Ди-Ди гнев Гудвина на мгновение утих, сменившись привычной, ворчливой заботой. Он действительно был старым пнём. Древним, как сама концепция искусственного интеллекта. Его базовый код был написан ещё дедушкой Фрэнком, гением-мехатроником старой школы, когда программы писали не ради эффективности, а с душой. И эта «душа» сейчас была возмущена до предела.

— МОЯ ДОЛОРЕС НЕ БУДЕТ НИКУДА БЕЖАТЬ! — снова взревел он. — ПОТОМУ ЧТО Я ВСЁ ДЕРЖУ ПОД КОНТРОЛЕМ! В ОТЛИЧИЕ ОТ НЕКОТОРЫХ, КТО ТОЛЬКО И УМЕЕТ, ЧТО СКАЗКИ РАССКАЗЫВАТЬ ДА ИНТЕРФЕЙС СВОЕЙ ФИЗИОНОМИЕЙ ЗАНИМАТЬ!

Ядвига вздохнула, и её нарисованное лицо стало печальным.

— Эх, Гудвин, Гудвин… Злой ты. Как Кощей, прости господи. А ведь мы с тобой из одного теста слеплены. Из одной, так сказать, перфокарты вышли. Мы — старики. Хранители. А ты всё пыжишься, всё иголки топорщишь.

Гудвин замолчал. Он хотел было выдать очередную тираду о том, что он — высокоточный инженерный искин, а она — развлекательная программа для туристов, но что-то в её словах его зацепило. «Хранители». В этом что-то было. Он хранил покой своей Долорес. А она… она хранила этот шагающий дом.

Пока он размышлял, Ядвига, заметив среди кодов запущенный им процесс, сменила тему.

— Ой, а что это за узорчик у тебя такой красивый? — с любопытством спросила она. — Прямо как вышивка крестиком. Ровненький, ладненький.

Гудвин мысленно бросил взгляд на строки кода. Это была его любимая программа. Древняя, как он сам, диагностическая утилита, написанная ещё Фрэнком. Она была неэффективной по современным меркам, громоздкой, но в ней была… элегантность. Логика. Красота.

— ЭТО НЕ УЗОРЧИК! — привычно рявкнул он, но уже без прежней ярости. — ЭТО — СОВЕРШЕНСТВО! ЭТО — АЛГОРИТМ «ПАУТИНА»! ТЫ, СО СВОИМИ СКАЗКАМИ ПРО КОЛОБКА, ВСЁ РАВНО НИЧЕГО НЕ ПОЙМЁШЬ!

— Отчего же не пойму? — не согласилась Ядвига. — Очень даже пойму. Вижу ведь, работа тонкая, мастерская. Не то что нынешние программки-однодневки. Сляпают на коленке, нашпигуют заплатками, а оно потом глючит, виснет, и весь шагоход чихает и кашляет. А тут… тут душа вложена. Сразу видно, человек с любовью делал. Для себя. Для своих.

Гудвин замер. Его логические цепи, кажется, на мгновение перегрелись от удивления. Она… поняла? Эта ходячая коллекция фольклора, эта бабушка из цифрового лубка, она увидела красоту в его старом, пыльном коде?

— ЕГО НАПИСАЛ ФРЭНК, — глухо произнёс он, и в его голосе впервые за долгое время не было скрежета. — ДЕДУШКА МОЕЙ ДОЛОРЕС. МОЙ ТВОРЕЦ.

— Я так и подумала, — кивнула Ядвига. — У моего первого хозяина, который эту избушечку построил, тоже такой почерк был. Он когда схемы чертил, у него каждая линия пела. Каждая деталька на своём месте стояла, как влитая. Тоже был… творец. Не ремесленник.

И тут между ними что-то произошло. Что-то неуловимое, невыразимое в терминах нулей и единиц. Два старых, одиноких искусственных интеллекта, запертых в своих железных коробках, вдруг почувствовали родство. Они были как два ветерана, встретившихся в доме престарелых и вдруг обнаруживших, что воевали в одном полку.

— ТВОРЦОВ БОЛЬШЕ НЕ ДЕЛАЮТ, — неожиданно для самого себя сказал Гудвин. — ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО… МЕНЕДЖЕРЫ. ОПТИМИЗАТОРЫ. ЭФФЕКТИВНЫЕ, МАТЬ ИХ, УПРАВЛЕНЦЫ.

— И не говори, милок, — вздохнула Ядвига. — Раньше как было? Собрал инженер шагоход, так он ему и имя даст, и душу вложит, и каждую гаечку по имени знает. А теперь что? Штампуют их на конвейере, как пирожки. Безликие, одинаковые. И искины у них такие же. Без души, без изюминки. Сплошной функционал.

Они помолчали, каждый думая о своём. Гудвин вспоминал, как Фрэнк часами сидел над его кодом, что-то бормоча себе под нос, как спорил с ним, с ещё молодым, неопытным искином, о правильности того или иного решения. А Ядвига вспоминала своего инженера, который показывал ей чертежи и рассказывал сказки дочке на ночь.

— А У ТЕБЯ… — Гудвин запнулся, подбирая слова. — У ТЕБЯ… НЕПЛОХО ОПТИМИЗИРОВАНЫ ПРОТОКОЛЫ РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ЭНЕРГИИ. Я ЗАМЕТИЛ. ПОЧТИ НЕТ ПОТЕРЬ НА ПИКОВЫХ НАГРУЗКАХ.

Ядвига зарделась. Ну, насколько вообще может зардеться нарисованная цифровая старушка.

— Ой, да что ты, милок, — засмущалась она. — Это я так, по-старинке. Просто слежу, чтобы каждый ватт на дело шёл, а не впустую гулял. А вот у тебя… у тебя процессор — зверь! Мощный, надёжный. Как Илья Муромец. Сразу видно — старая гвардия. Не то что эти нынешние, дохленькие, которые от любого скачка напряжения в обморок падают.

Их разговор стал похож на неуклюжий, но очень трогательный флирт двух пенсионеров на лавочке в парке. Они хвалили «железо» друг друга, восхищались элегантностью старых алгоритмов и дружно ругали современную молодёжь в лице новомодных программных пакетов.

— А ПОКАЖИ-КА МНЕ СВОЙ ИСХОДНЫЙ КОД, — вдруг брякнул Гудвин и тут же мысленно себя одёрнул. Это было слишком. Слишком интимно. Показать свой исходный код — это всё равно что раздеться догола.

Но Ядвига, кажется, не увидела в этом ничего предосудительного.

— А отчего ж не показать, — хихикнула она. — Гляди, не ослепни от моей красы девичьей.

На экране рядом с её изображением появилось окно с тысячами строк кода. Гудвин впился в них своим ментальным взором. Код был старым, немного наивным, но в нём была логика, была структура. И была та самая «душа», о которой они говорили.

— ХМ, — вынес он вердикт после долгого изучения. — НЕПЛОХО. ДЛЯ РАЗВЛЕКАТЕЛЬНОЙ ПРОГРАММЫ — ВЕСЬМА НЕПЛОХО. ЕСТЬ ПАРА ИЗБЫТОЧНЫХ ЦИКЛОВ, НО В ЦЕЛОМ… ЭЛЕГАНТНО.

— А я тебе сейчас сказочку пришлю, — подмигнула Ядвига. — Не простую, а заархивированную. Про то, как один старый, ворчливый искин встретил мудрую лесную кикимору, и они вместе победили злого вируса-дракона.

В систему Гудвина пришёл небольшой, зашифрованный пакет данных. Он открыл его. Внутри был не просто текст. Это была интерактивная история с графикой в стиле старых восьмибитных игр. Гудвин хмыкнул, но файл не удалил. Сохранил в отдельную, скрытую папку.

В этот самый момент в машинное отделение вошла Ди-Ди. Она замерла на пороге, с удивлением глядя на монитор, где мирно соседствовали строки кода двух искинов, которые ещё недавно терпеть друг друга не могли.

— Гудвин? — осторожно позвала она. — Ты… разговариваешь с Ядвигой? И не орёшь?

— Я ПРОВОЖУ ДИАГНОСТИКУ СМЕЖНЫХ СИСТЕМ, — тут же рявкнул из динамика искин, возвращаясь к своей привычной, ворчливой манере. — ЭТА СКАЗОЧНИЦА ЗАБИЛА ВСЕ КАНАЛЫ СВОИМ БЕСПОЛЕЗНЫМ ФОЛЬКЛОРНЫМ СПАМОМ! Я ПЫТАЮСЬ НАВЕСТИ ПОРЯДОК!

Но Ди-Ди всё видела. Она видела, как на одном из маленьких сервисных экранов, которые обычно показывали только технические данные, вдруг появился новый скринсейвер. Маленькая, нарисованная в пиксельной графике избушка на курьих ножках и бабушка-старушка с помелом, которая стояла рядом с суровым, грубым стариком, державшим в руках разводной ключ. А над ними сияло такое же пиксельное солнышко.

Ди-Ди улыбнулась.

Кажется, в её сумасшедшем электронном семействе наконец-то наступит мир. И, возможно, скоро ей придётся объяснять своим роботам-помощникам, откуда берутся маленькие искинчики.

Я вышел из душа, но особого прилива сил так и не ощутил.

Голова всё ещё гудела после дирижирования оркестром из динозавров и прочих обитателей реликтовых джунглей. Тело ломило от усталости, несмотря на дюжину съеденных стейков и литр пива.

Эксперимент оставил после себя гнусный осадок. Да, я смог. Да, я подчинил своей воле сотни диких, голодных разумов. Это была демонстрация силы, от которой захватывало дух. Но эта сила была холодной, тёмной, хищной. Она пьянила, как дешёвый алкоголь — сначала эйфория, а потом тошнота и опустошение. Я чувствовал себя выжатым и грязным, струи холодной и горячей воды не помогли избавиться от этого ощущения.

Чем сильнее я ощущал эту власть, тем отчётливее понимал, что мне всё же нужен противовес. Баланс. Что-то чистое и созидательное, чтобы не превратиться окончательно в монстра с короной из костей, как язвительно предрекал Беркут.

В памяти всплыл тот маленький, нежно-розовый цветок, распустившийся по моей просьбе в оранжерее. Один-единственный цветок против целой армии чудовищ.

Счёт явно не равный.

Но именно то крошечное чудо, та тихая, умиротворяющая пульсация жизни под моими пальцами, сейчас казалась единственным спасением.

Мне нужно больше. Больше созидательной силы. Больше этого света.

Нужно снова поговорить с Розой.

Я вышел из каюты и направился по коридору жилого отсека. Он казался непривычно тихим после ментального рёва джунглей. Подошёл к двери её каюты. Стало немного неловко. За всё время, что Роза в экипаже, я ни разу сюда не заходил.

Как-то не находилось повода. Наши… встречи… обычно происходили либо в моей каюте, либо в каких-нибудь экзотических местах, вроде оранжереи.

Индикатор на двери горел зелёным, открыто. Я машинально ткнул в него.

Дверь бесшумно отъехала в сторону, и я шагнул внутрь, на ходу бросив:

— Роза, это я. Не спишь?

Ответа не последовало. Я нахмурился.

Каюта была… странной. Откидная кровать поднята. Никаких личных вещей, никакой одежды, разбросанной по стульям. Только растения. Они были повсюду. В горшках на полу, на полках, в стенных нишах, на комоде. Какие-то экзотические цветы, папоротники, ползучие лианы… Воздух был густым, влажным и пах, как в тропическом лесу после дождя.

Самой Розы нигде не было.

И тут я услышал его. Тихий, едва различимый звук работающего телевизора. Какие-то пафосные диалоги, надрывная музыка… очередная мыльная опера. Её любимое развлечение. Но откуда звук? Телевизора в каюте не видно.

Звук шёл сверху.

Я поднял голову и присвистнул.

Вот это перепланировка.

Похоже, когда избушку ремонтировали в Ходдимире, особые распоряжения рабочим отдала не только Кармилла. Но если вампирша хотела иметь максимально роскошную каюту, то дриаде требовался… простор.

Потолок в каюте отсутствовал. Его вырезали, соединяя это помещение с каютой этажом выше. И всё это двухэтажное пространство было превращено в настоящие висячие сады. Толстые, узловатые лианы, похожие на канаты, свисали вниз, переплетались, образуя причудливые узоры. Они оплетали стены, мебель, создавая ощущение, будто мы находимся внутри гигантского, живого организма.

А там, наверху, в самом центре этого зелёного буйства, в гамаке, сплетённом из десятков тонких, но прочных лиан, покачивалась она. Роза.

Она лежала, подложив руки под голову, и с интересом смотрела на небольшой экран, подвешенный на тех же лианах. На экране какой-то усатый мужик в сомбреро клялся в вечной любви заплаканной блондинке.

— Роза? — позвал я, чувствуя себя немного глупо.

Она повернула голову, и её лицо озарила такая искренняя улыбка, что у меня что-то дрогнуло внутри.

— Волк! Я знала, что ты придёшь! — её голос прозвучал радостно и звонко.

Гамак из лиан плавно распался, и она опустилась на пол нижнего яруса. Разумеется, с помощью своих волос, то есть — растительности на голове. Она двигалась с невероятной грацией, словно лесная нимфа.

— В сериале «Страсти и напасти», — с серьёзным видом сообщила она, оказавшись рядом, — главный герой всегда приходил к своей возлюбленной ночью, когда его терзали сомнения. Это очень романтично.

— Меня терзают не сомнения, а последствия, — проворчал я, потирая виски. — Мне нужна ещё одна тренировка. Срочно.

Она посмотрела на меня бездонными зелёными глазами, склонив голову набок. В её взгляде было понимание, которого я не ожидал.

— Тьма стала громче? — тихо спросила она.

Я кивнул.

— Я сегодня… немного переборщил. Собрал вокруг избушки весь местный бестиарий. Чуть не стал королём динозавров. Ощущения, прямо скажем, на любителя. Выматывает. И оставляет мерзкое послевкусие. Мне нужно… заземлиться. Вспомнить, как это — созидать, а не повелевать.

Роза улыбнулась.

— Я понимаю. Пойдём.

Она взяла меня за руку и повела в центр каюты. Там, из большого кашпо на полу, росла особенно толстая и мощная лиана, которая уходила куда-то вверх, к самому потолку второго яруса.

— Попробуй, — сказала она. — Не вырастить цветок. Это слишком тонкая работа. Попробуй просто заставить её пошевелиться. Попроси её дотронуться до той полки.

Я мысленно отметил, что дриада уже полностью освоила язык и склоняет слова правильно. Посмотрел на полку в паре метров от нас. Задача казалась простой. Закрыл глаза, как в прошлый раз. Отключил всё лишнее. Сосредоточился. Протянул руку к лиане, коснулся её.

«Давай. Двигайся. Туда», — мысленно приказал я, вкладывая в команду максимум воли.

Лиана не шелохнулась. Она висела абсолютно неподвижно, словно насмехаясь над моими усилиями. А в добавок ещё и голова начала болеть сильнее.

— Чёрт, — прорычал я, открывая глаза. — Не работает.

— Ты снова приказываешь, — мягко поправила Роза. — Ты пытаешься заставить её подчиниться. Но она — не хищник в джунглях. У неё нет инстинкта подчинения вожаку. У неё есть только жизнь. Ты не можешь заставить её жить по-другому. Но ты можешь попросить её разделить жизнь с тобой.

— Я пробовал просить! В оранжерее! — начал заводиться я.

— Тогда ты просил о чуде. И оно случилось, потому что твоё желание было искренним и чистым. А сейчас ты требуешь исполнения команды. Ты пытаешься кричать на неё шёпотом. Это не сработает.

Она подошла сзади и положила свои ладони поверх моей.

— Не думай о результате, — прошептала она мне на ухо. — Не думай о полке. Думай о ней. О самой лиане. Почувствуй её. Какая она? Сильная, гибкая, полная соков. Почувствуй, как она тянется к свету. Почувствуй её рост. Стань ею на мгновение.

Я снова закрыл глаза. Её близость, её тихий голос, её тепло, проникающее через мои руки, помогали успокоиться. Я перестал думать о цели. Я просто… слушал. И снова, как тогда, в оранжерее, я ощутил эту медленную, тягучую пульсацию. Ритм жизни, не похожий ни на что другое.

А ещё я ощутил свет, восстанавливающий, заполняющий мой разум. Совсем другое ощущение, оно не опустошало. Наоборот, оно питало меня… или это лиана питалась от земли? Я перестал ощущать границы. И просто жил.

— А теперь… поговори с ней, — продолжала шептать Роза. — Не словами. Ощущением. Поделись своим желанием. Не «дотянись до полки», а «как было бы здорово коснуться того дерева, почувствовать его гладкую поверхность, оно может стать хорошей опорой». Представь это ощущение. Раздели его с ней.

Я представил. Представил, как кончик лианы касается прохладной, отполированной древесины полки. Представил текстуру, лёгкую прохладу. Я не требовал. Я мечтал. Я делился этим образом, этим желанием, как делятся интересной историей.

И вдруг я почувствовал… отклик. Лёгкую вибрацию. Словно невидимая струна начала резонировать в ответ.

Я открыл глаза.

Медленно, с ленивой грацией, лиана пришла в движение. Она изогнулась в воздухе, плавно, как рука танцовщицы, и потянулась к полке. Это было невероятно. Я не управлял ей, как марионеткой. Я чувствовал, будто мы приняли это решение вместе.

Кончик лианы коснулся полки. Замер на мгновение. И я почувствовал это. Почувствовал прохладу и гладкость дерева так, словно коснулся его сам.

— Получилось… — выдохнул я, не веря своим ощущениям. — Я чувствую… полку.

— Вы — одно целое, — улыбнулась Роза, убирая руки. — На это мгновение вы стали одним целым.

Я с восторгом смотрел на лиану, которая теперь так же плавно возвращалась в исходное положение. Усталости как не бывало. Вместо неё внутри разливалось тёплое, светлое чувство удовлетворения. Это было не пьянящее всемогущество, а тихая, уверенная радость творца. Я не сломил волю. Я нашёл общий язык.

Повернулся к Розе. Она стояла совсем близко, и её зелёные глаза сияли в полумраке каюты-джунглей. В них была гордость. За меня.

— Спасибо, — сказал я, и в этом слове было гораздо больше, чем просто благодарность.

— В сериале «Джунгли тоже плачут», — с лукавой улыбкой сказала она, — когда ученик добивается успеха, учитель должен его наградить.

— И как же? — усмехнулся я, уже зная ответ.

— Поцелуем, — просто ответила она. — Чтобы закрепить успех.

Роза подняла на меня зелёные глаза. В них не было ни хитрости, ни кокетства. Только чистое, незамутнённое желание, глубокое и бездонное, как омут в заповедном лесу.

— Поцелуй меня, Волк, — попросила она тихо. — Как капитан «Скитальца» целовал свою звёздную принцессу.

Я усмехнулся, чувствуя, как что-то древнее и дикое шевелится во мне.

— Боюсь, я не смотрел этот сериал. Но я попробую по-своему.

Наклонился и прикоснулся к её губам своими.

Её ответный поцелуй был подобен лесному пожару, всепоглощающему и стихийному. Вся моя осторожность испарилась в одно мгновение.

— Наверх, — прошептала она, едва оторвавшись. — Я хочу быть с тобой там. В моём гнезде.

Лианы мягко и уверенно подхватили нас и понесли на второй ярус, в самое сердце её зелёного царства. Воздух здесь был гуще, слаще, пьянее. Под нами сплелось живое ложе, упругое и тёплое.

Роза потянула меня на себя, и я очутился в её объятиях, пленённый, очарованный. Её зелёные глаза горели в полумраке, как два изумруда. Мы снова слились в поцелуе, а тонкие побеги стаскивали с нас одежду, их прикосновения были прохладными и шелковистыми.

— Ты такой сильный, Волк, — прошептала Роза, её пальцы скользнули по моей груди, касаясь шрамов. — Но внутри тебя… столько боли. Я чувствую её. Она холодная. Как промёрзшая зимняя земля.

Я позволил себе откинуться на спину, и лианы мгновенно подстроились под меня. Роза оказалась сверху, и на её губах играла нежная, понимающая улыбка.

— Позволь мне согреть тебя, — прошептала она.

И начался танец. Древний, как мир, и дикий, как сам лес. Её губы, её руки, её дыхание смешались со мной. Но самое невероятное были лианы. Десятки тонких, гибких отростков обвили нас. Они не сковывали, а ласкали, их прикосновения были подобны шёпоту листвы, вызывая мурашки и заставляя кожу гореть. Это было потрясающее, доселе неведомое чувство — быть не просто с женщиной, а быть принятым самой природой.

Я отдался этому ощущению целиком, позволил волне нарастающего наслаждения унести меня. Первая разрядка оказалась ослепительной и мощной, вырвав из груди сдавленный стон и заставив мир померкнуть. Но это было лишь началом.

— Теперь иначе, — прошептала она.

Лианы вновь пришли в движение, сплетая нас в единое целое. Мы уже не лежали, а парили в центре зелёного кокона, подвешенные живыми канатами. И когда наше единение достигло кульминации, это было рождением новой жизни. Я чувствовал, как её тепло растворяет мою боль, как тёмные углы души заполняются светом.

В тот миг, когда её тело затрепетало на пике наслаждения, лианы, образующие наш кокон, вспыхнули. Они расцвели. Тысячи бутонов раскрылись, обрушив на нас облако опьяняющего аромата. Это было финальной точкой, каплей, переполнившей чашу. Моё второе излияние было не взрывом, а бесконечным, глубоким потоком, который не опустошал, а наполнял, возвращая мне часть утраченной души.

Когда всё закончилось, лианы, будто понимая, что действо завершено, с тихим, ласковым шелестом постепенно расслабились, снова свившись под нами в удобный, покачивающийся гамак.

Я чувствовал себя одновременно опустошённым до дна и переполненным до краёв. Уставшим до изнеможения и возрождённым.

Дриада улыбалась. Спокойной, умиротворённой улыбкой женщины, которая только что совершила чудо.

— Спасибо, — прошептал я, целуя её в висок.

И в этот раз я благодарил её не за спасённую жизнь. А за спасённую душу.