Гарем на шагоходе. Том 10

Глава 11 Оружие врага

Медблок «Избушки» сиял стерильной чистотой и пах озоном после кварцевания.

Лия, скрестив руки под грудью, с профессиональным интересом наблюдала за работой Вайлет.

Моя бывшая — и уже вполне себе настоящая — пассия была в своём обычном белом халате, который только подчёркивал её неземную красоту и вызывающее декольте.

Её кожа мягко светилась, отбрасывая на хромированные поверхности изумрудные блики.

Вайлет, как всегда бесстрастная, сидела у экрана, на котором медленно вращалась трёхмерная модель какой-то невероятно сложной молекулярной цепочки. В её фиолетовых глазах, однако, горел огонёк чистого, незамутнённого научного азарта.

Она находилась в своей стихии.

— Я закончила предварительный анализ, капитан, — доложила она, не отрывая взгляда от экрана.

— Предварительный? — хмыкнул я, подходя ближе. — А я уж надеялся, ты мне и противоядие сварила, и инструкцию по применению распечатала.

— Противоядие невозможно, — всё так же бесстрастно ответила Вайлет. — Потому что это не яд в классическом понимании. Это синтетический катализатор апоптоза.

Она вывела на экран анимацию.

Я не большой специалист в биохимии, но даже мне стало не по себе. Микроскопический агент, похожий на хитроумный ключ, проникал в клетку и запускал необратимый процесс самоуничтожения. Клетка съёживалась, распадалась на части, превращаясь в ничто.

Сразу вспомнилось отвратительное ощущение беспомощности, когда эта дрянь расходилась по моим венам после удачного выстрела снайпера. После боя мы собрали образцы, и вот теперь Вайлет проанализировала их.

— Молекулы этого вещества связываются с митохондриальными мембранами клеток, запуская каскад реакций, ведущий к мгновенному и массовому выходу цитохрома C в цитоплазму, — голосом училки начала объяснять кибердева. — Это сигнал «самоубийства». Клетки начинают производить каспазы — ферменты-«палачи», которые методично расщепляют белки, ДНК, всё внутриклеточное содержимое. Клетка сжимается, её мембрана покрывается пузырьками, и в итоге она распадается на апоптотические тельца, которые тут же поглощаются макрофагами. Вся эта биохимия в норме служит для безопасного удаления ненужных или повреждённых клеток из организма. Исследуемое вещество превращает её в оружие, заставляя этот процесс идти со скоростью лесного пожара.

— Поразительно, — выдохнула Лия, подходя к экрану. Её жёлтые глаза горели не меньшим азартом, чем у Вайлет, но в её азарте было что-то живое, почти детское любопытство исследователя, столкнувшегося с чудом природы. Или, в данном случае, с чудом чьего-то извращённого гения. — Какая элегантная биохимическая конструкция! Он не травит организм. Он просто отдаёт ему команду умереть. Твоя регенерация была бессильна, потому что она не может бороться с приказом, отданным на клеточном уровне. Попытка клеток делиться и восстанавливать ущерб лишь подливала масла в огонь. Новые, молодые клетки были ещё более уязвимы для поражения. Это приговор даже для сверхчеловека.

— Эффективность — стопроцентная, — подтвердила Вайлет, выводя на экран новые данные. — Летальный исход для обычного человека наступает в течение тридцати секунд. Для вас, капитан, с вашим ускоренным метаболизмом и регенеративными способностями, процесс занял бы около двух минут. Вы бы просто… растворились изнутри.

Я смотрел на эту жуткую анимацию, и сжимал челюсти.

Но в то же время… видел перспективы…

Идеальное оружие. Чистое, быстрое, неотвратимое. Оружие, созданное специально для таких, как я. Оружие, которое не оставляет следов, кроме мерзкой лужицы. Просто человек был — и нет его.

— Стабильность катализатора обеспечивается за счёт короткоживущих изотопов, которые распадаются в течение пяти минут после активации, — продолжала Вайлет. — По этой причине контакт с обломками дротиков и уничтоженными лианами Розы не вызвал каскадной реакции в парке. Мне пришлось задействовать сложные алгоритмы анализа, чтобы восстановить формулу вещества в исходном виде.

— Гениально. И подло, — тихо сказала Лия, её восторг сменился профессиональной тревогой. — Это чудовищно. Создать такое… это за гранью любой этики. Это даже не оружие. Это извращение естественных биологических процессов.

Я посмотрел на Вайлет. Она ждала приказа.

Её работа заключалась в анализе и предоставлении данных. Моя — в принятии решений. И я знал, каким будет моё решение. Оно родилось в тот самый момент, когда я увидел, как клетка на экране распадается в ничто. Да что там… я уже знал, что отдам этот приказ, когда попросил Вайлет провести анализ образцов.

— Вайлет, — сказал я тихо, но твёрдо. — Синтезируй мне несколько доз.

В медблоке повисла тишина. Даже гул вентиляции, казалось, стих.

Вайлет не удивилась. Она не стала читать мне лекций о морали и этике. Её фиолетовые глаза на мгновение сфокусировались на мне, оценивая, взвешивая.

И она просто кивнула,

— Будет исполнено, капитан. Расчётное время синтеза одной дозы — три часа. Потребуются некоторые редкие изотопы. Но у нас есть всё необходимое.

Однако Лия… она отреагировала так, как я и ожидал.

— Что? — хилварианка резко повернулась ко мне, её изумрудное сияние на мгновение вспыхнуло ярче. — Волк, ты в своём уме⁈ Ты собираешься использовать это⁈

— Я собираюсь иметь это в своём арсенале, — поправил я. — Есть разница.

— Нет никакой разницы! — её голос зазвенел. — Оружие создаётся для того, чтобы убивать! А это… это не оружие! Это мерзость! Это всё равно что выпустить чуму! Ты не можешь! Ты не имеешь права!

— В этой войне права есть только у того, кто победит, — сказал я. — А чтобы победить, приходится иногда действовать не этично. И это не чума. Мы же только что убедились, что оно не распространяется дальше. Убивает только цель.

— Должны же быть хоть какие-то правила… — снова попыталась она.

— Кощей не играет по правилам, — отрезал я. — Он использует самые грязные, самые подлые методы. И если я буду пытаться воевать с ним в белых перчатках, он очень быстро пустит меня на эти самые перчатки.

— Но это делает тебя таким же, как он! — воскликнула она, её глаза наполнились слезами обиды и разочарования. — Я не для того возвращалась, чтобы смотреть, как ты превращаешься в монстра!

Её слова ударили больнее, чем любой дротик. Но я не мог показать ей этого. Не мог позволить себе слабость. Ни перед ней, ни перед остальной командой.

— Я всегда был монстром, Лия, — сказал я холодно, возможно, слишком холодно. — Ты просто предпочитала этого не замечать.

Развернулся и вышел из медблока, чувствуя на своей спине её обжигающий, полный боли взгляд. Дверь за мной с тихим шипением закрылась, отрезая меня от стерильной чистоты и запаха озона.

В коридоре было тихо и пусто. Я прислонился к холодной стене и тяжело выдохнул. Во рту стоял горький привкус. Не от коньяка, который я пил утром вместо чая. От самого себя.

Дверь снова открылась. Я знал, что это она.

Лия вышла в коридор и остановилась в паре шагов от меня. Её сияние стало тусклым, почти незаметным. Она больше не кричала. Она просто смотрела на меня, и в её глазах была такая бездна печали, что мне захотелось выть.

— Ростислав, — тихо сказала она, впервые за долгое время назвав меня настоящим именем. Я аж вздрогнул. — Не надо. Пожалуйста.

Она ведь не только про это оружие. Нет, это лишь часть. Часть общей картины. Часть дороги, которую я выбрал. Она поняла это с запозданием. Поняла, что я действительно пойду на всё, чтобы победить.

— Надо, Лия, — ответил я, не поворачивая головы. — У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда, — она подошла ближе, её рука легла мне на плечо. — Можно найти другой способ. Можно быть умнее, хитрее. Но не… не опускаться до его уровня. Человек, которого я любила, никогда бы так не поступил.

— Человек, которого ты любила, остался там, в прошлом, — я повернулся к ней. — Его больше нет. Есть я. Солдат, у которого одна задача — победить. Любой ценой. И если для этого нужно будет использовать оружие врага против него самого, я это сделаю. Без колебаний.

— Это не ты говоришь. Это говорит твоя боль. Твоя ярость.

— Может быть, — я пожал плечами. — Но именно они помогают мне выживать. Лия, я не хотел, чтобы ты видела эту сторону моей жизни. Я потому и оставил тебя в Лиходаре. Не только, чтобы спасти твою жизнь. Но и чтобы ты не видела всего этого. Этой грязи, этой крови, этих… решений. Я хотел, чтобы ты осталась той светлой, чистой девочкой, которую я встретил. Чтобы моя война тебя не коснулась.

— Но она коснулась, — прошептала она. — Она коснулась меня, когда в мою голову засунули эту дрянь. Она касается меня каждый раз, когда я вижу, какими жестокими и холодными становятся твои глаза. И она касается меня сейчас, когда я вижу, как ты готов переступить черту. Ты не можешь защитить меня от своей войны, Волк. Но я могу попытаться защитить тебя. От самого себя.

Она прижалась ко мне, обняла так крепко, будто боялась, что я сейчас растворюсь в воздухе.

— Не становись им, — прошептала она мне в грудь. — Пожалуйста. Ради меня. Ради нас. Не становись Кощеем.

Я стоял, обнимая её, вдыхая запах её волос, и чувствовал, как ледяная броня вокруг моего сердца даёт трещину. Она права. Во всём. Но правота не выигрывает войн.

— Я не стану им, — пообещал я, зная, что, возможно, лгу. — Но я сделаю то, что должен.

Я осторожно отстранил её и посмотрел ей в глаза.

— Иди. Тебе нужно отдохнуть.

Она кивнула, поняв, что разговор окончен. Развернулась и медленно пошла по коридору, её светящаяся фигура постепенно растворялась в полумраке.

А я остался стоять, чувствуя себя самым одиноким человеком во вселенной.

И толпа баб в экипаже никак не помогала избавиться от этого ощущения. Нет, в некотором смысле, она его только усиливала. Ведь я должен защитить их всех. Боги, да половина моих женщин подлежит уничтожению, если Магнус победит. Нелюди, ксеносы, гибриды…

Плевать, кем я стану в итоге. Главное — победить. А с последствиями как-нибудь разберусь. Потом. Если доживу.

Но есть один вопрос, с которым полезно разобраться прямо сейчас.

Ещё одно оружие, если повезёт.

Ботанический сад превратился в личный рай для Розы.

И в моё личное, персональное чистилище.

Я сидел на гладком валуне посреди этого зелёного буйства, пытаясь постичь дзен и научиться выращивать огурцы силой мысли.

Роза сказала, что сила, которую я получил от неё… ну, в процессе нашего, скажем так, «энергетического резонанса», — это сила жизни. Противовес той вампирской хрени, что досталась мне от Зубоскала. Созидание против разрушения. Свет против тьмы. Садоводство против кровопийства. Звучит как слоган для очень странной политической партии, но я готов ухватиться за любую соломинку.

Не потому что сила высшего альпа меня как-то напрягает. Да, возможно, она сделала меня мрачнее и жёстче. Но она дала мне такие преимущества, что любые недостатка меркнут. Мне плевать на баланс инь-ян, мне просто нужно больше силы.

Возможно, потому у меня хреново получается изображать друида.

— Ты слишком напряжён, Волк, — тихий голос Розы, похожий на шелест листьев, вырвал меня из мрачных размышлений. Она стояла рядом, её лианы мягко касались моих плеч, а в зелёных глазах плескалось вселенское спокойствие. — Ты пытаешься приказать им. А нужно — попросить.

Она взяла мою настоящую, живую руку и положила её на ствол небольшого, похожего на бонсай, деревца с глянцевыми тёмными листьями.

— Закрой глаза. И слушай. Не ушами. А… собой.

Я закрыл глаза. Сначала не было ничего, кроме ощущения шероховатой коры под пальцами и запаха влажной земли. «Слушай, — мысленно передразнил я. — Сейчас это дерево расскажет мне о тяготах бытия и пожалуется на высокую кислотность почвы». Но я обещал попробовать.

Заставил себя расслабиться. Отключил внутреннего солдафона, который привык анализировать, просчитывать и отдавать приказы. И попытался просто… быть.

Через пару минут начал что-то ощущать.

Слабую, едва уловимую пульсацию. Ритм, не похожий на биение сердца. Медленный, тягучий, как патока, но определённо живой. Я почувствовал, как по невидимым сосудам под корой неспешно движется влага, как тянутся к мягкому свету ультрафиолетовых ламп листья, как в глубине, в земле, крошечные корешки вслепую ищут себе дорогу. Это было… странно. И в то же время невероятно умиротворяюще. Словно я подключился к какому-то древнему, всеобщему интернету, где вместо новостей и котиков — только тихий, непрерывный рост.

— А теперь… попроси его, — прошептала Роза мне на ухо. — Попроси его показать тебе свою красоту.

На одной из веток я заметил маленький, тугой, ещё не раскрывшийся бутон. Сосредоточился на нём. Не приказывал. Не требовал. Я… делился. Делился своей энергией, своим желанием увидеть то, что скрыто внутри. Я представил себе, как его лепестки медленно расходятся, являя миру свою нежную сердцевину.

И он ответил.

На моих глазах, медленно, почти неохотно, бутон дрогнул. Его зелёные чашелистики начали отгибаться, а за ними показались нежно-розовые, почти белые лепестки. Они раскрывались, как крошечные ладошки, являя миру маленький, идеальный цветок, похожий на миниатюрную лилию.

Я с изумлением уставился на это чудо.

— У меня… получилось, — выдохнул я, и в голосе прозвучало такое неподдельное удивление, будто я только что голыми руками собрал ядерный реактор.

— Ты — часть природы, Волк, — улыбнулась Роза. — Просто ты об этом забыл.

В этот самый момент идиллия была разрушена. Бесцеремонно, громко и с особым цинизмом.

Двери в оранжерею разъехались, и в наш тихий зелёный мирок, с шумом и смехом, ввалились Кармилла и Сэша.

— Волк, милый, — сразу же протянула вампирша. — Чем это ты тут занимаешься с нашей дриадой? Если вы решили уединиться, то наша обязанность — присоединиться!

— Волк вырастил цветок, — тут же похвасталась Роза.

— Ого! — воскликнула вампирша, картинно приложив руку к груди и оглядываясь с видом театрального критика, попавшего на утренник в детском саду. — Какая прелесть! Наш суровый капитан решил сменить профессию и стать садовником? Волк, дорогой, этот цветочек тебе очень к лицу. Такой же колючий и нелюдимый.

Она подошла ближе, и её алые глаза с насмешкой уставились на мой маленький триумф.

— Ты теперь повелитель флоры и фауны! — хохотнула она. — Могу я попросить тебя вырастить мне лимонное дерево? Буду добавлять в кровь на завтрак. Для пикантности.

— Кити-кити! Волк — волшебник! — тут же взвизгнула Сэша, подлетая ко мне и начиная скакать вокруг, как заведённая. — Ты наколдовал цветочек! А можешь наколдовать мне мышку? Живую! И с бантиком! Розовым!

— Боже, какой сельскохозяйственный потенциал! — продолжала издеваться Кармилла, обходя деревце. — Создательница Розы, как нам поведала Ядвига, мечтала накормить весь мир. Возможно, нам удастся осуществить её мечту. Представляешь, Волк? Целые поля быстрорастущей картошки! Бесконечные плантации самособирающихся помидоров! Мы станем аграрными магнатами! Забудем про войну и Кощея, будем торговать генно-модифицированной капустой!

Она так увлеклась своими саркастическими фантазиями, что не заметила, как Сэша в своём восторженном танце сделала очередной неловкий пируэт. Её нога, разумеется, зацепилась за шланг системы автоматического полива.

Сэша с писком полетела на землю, дёрнув за собой шланг. Натяжение вырвало быстросъёмную муфту у распределительной магистрали: защёлка сломалась, и под давлением вода хлынула из места разъёма. Магистраль питающих трубок и мелких распылителей была под давлением, поэтому вода мгновенно вырвалась через сотни мелких сопел и брызнула на нас со всех сторон — холодная, резкая, точечная, как дождь в миниатюре.

— СЭША! — мой рёв заглушил шум двигателей избушки.

Сработали датчики утечки, фонтанировать перестало.

Мы стояли мокрые с головы до ног. Роза невозмутимо стряхивала капли со своих лиан, её лицо не выражало ничего, кроме олимпийского спокойствия. Кармилла шипела, как кошка, которую окунули в таз с водой. Её тушь потекла, создавая вокруг глаз два живописных чёрных круга.

А виновница торжества, заливисто хохоча, уже неслась к выходу.

— Не догонишь! Не догонишь! Бе-бе-бе! — кричала она, обернувшись и показав мне язык.

Я усмехнулся. Ярость, кипевшая во мне секунду назад, сменилась холодным, хищным азартом.

— Ах так?

Один короткий, почти невидимый рывок. Мир смазался, превратившись в калейдоскоп из зелёных и коричневых пятен. Я не бежал, расстояние слишком короткое. Я просто… переместился. И в следующую секунду уже стоял у выхода, перегородив ей дорогу.

Сэша с визгом затормозила, едва не врезавшись в меня. Её весёлое лицо мгновенно вытянулось, глаза стали круглыми, как два блюдца.

— Догнал, — сказал я, хватая её за ухо.

— Ай! Кити-кити! Больно! — запротестовала она, пытаясь вырваться.

— Будет ещё больнее, если немедленно не уберёшь здесь всё, — я потащил её обратно, к панели управления системой полива. — И чтобы ни одна травинка не пострадала.

— Но я не виновата, кити-кити! — запротестовала кошка. — Оно само!

— А потом — в пищеблок, — прорычал я, потому что отрицание вины её усугубляет. — Чистить картошку. На весь экипаж. Включая шушундриков.

— Но я не люблю чистить картошку! — надулась она. — У меня лапки!

— Значит, будешь чистить когтями, — отрезал я. — Это будет твоя тренировка ниндзя. Развитие мелкой моторики. А теперь — живо за уборку!

Я отпустил её ухо и скрестил руки на груди, наблюдая, как она, обиженно сопя и шмыгая носом, побрела в подсобку за инвентарём.

Кармилла, стоявшая рядом, с трудом сдерживала смех.

— Иногда, — сказала она, — твои методы воспитания вызывают у меня искреннее восхищение, капитан.

Я посмотрел на Сэшу, которая с видом оскорблённой невинности начала орудовать шваброй.

Наказывать экипаж нужно строже.

Иначе они разнесут не только оранжерею, но и всю избушку.

А мне в ней ещё жить.

Я повернулся к вампирше.

— Милая, а чего ты так улыбаешься? Забыла, что тоже провинилась и гораздо сильнее? Сэша — чистит картошку, а вся остальная готовка на тебе. Весь следующий месяц. И не забудь отдраить весь Волот сверху донизу. Где ведро со шваброй ты уже знаешь.

— Волк! — возмутилась она.

— Я уже говорил, никаких Волков. За дело.

Вечером, когда вампирша закончила первый круг уборки и готовки, я вошёл в её каюту. Та походила на будуар вампирской королевы. Всё в красном бархате, от тяжёлых портьер до обивки мебели. Тусклое, интимное освещение исходило от нескольких светильников на стенах. Воздух был густым, пропитанным ароматом дорогих духов и чего-то ещё, неуловимо-хищного. Её запахом.

Она сидела спиной ко мне, перед огромным зеркалом в позолоченной раме, и расчёсывала свои длинные белые волосы. Чисто позёрский жест. Расчёска — последняя вещь в мире, которая нужна альпам.

На ней был шёлковый халат цвета запёкшейся крови, который лениво сползал с одного плеча, открывая вид на гладкую смуглую кожу. Снова чистое позёрство.

Её губы в отражении изогнулись в ленивой, провоцирующей улыбке.

— Пришёл наказывать, капитан? — промурлыкала она. — Я была очень, очень плохой девочкой. Задержала отбытие, поставила всех под угрозу… Я заслуживаю самого сурового наказания.

Я молча подошёл к ней сзади и положил холодную стальную руку на её тёплую кожу. Она слегка вздрогнула, но не от страха. От предвкушения.

— Ты права, — мой голос прозвучал глухо и жёстко. Я всё ещё злился. Злился на её безрассудство, на её эгоизм, на то, что она чуть не угробила нас всех из-за пары новых туфель.

Я мог легко отмотать время, не чтобы предотвратить конфликт с Кощеем, но чтобы не дать ей свалить по магазинам. Но не сделал этого. Возможно, чтобы наказать её. Чтобы она просидела несколько часов в камере, в ошейнике, скрученная и униженная.

— Ты была не просто плохой девочкой, — продолжил я. — Ты была безответственной, самовлюблённой идиоткой. Из-за твоего шоппинга мы потеряли драгоценное время. Из-за тебя мы почти проиграли. Я разочарован. Ты не Сэша, чтобы вести себя настолько глупо. Ты — Кармилла де Лакруа. И я ждал, что в твоей голове больше извилин, чем оказалось.

Её улыбка погасла. Она отложила щётку и посмотрела на моё отражение. В её алых глазах не было привычной насмешки. Только тень усталости и… вины?

— Я знаю, Волк, — тихо сказала она. — Я облажалась. По полной.

— Ты не просто облажалась. Ты чуть не подписала нам всем смертный приговор, — я сжал её плечи чуть сильнее. — Что, если бы я не успел? Что, если бы Ди-Ди и Вайлет не сумели взломать «Нептуна»? Что, если бы тебя сразу казнили? Ты об этом подумала, когда выбирала между лабутенами и жизнью?

Она молчала, опустив глаза.

— Но я пришёл не за этим, — я ослабил хватку, и мой голос стал мягче. — Я пришёл сказать спасибо.

Она удивлённо вскинула бровь.

— За что же?

— За то, что помогла Шондре. За то, что не бросила меня в воде.

Она медленно повернулась ко мне на вращающемся стуле. Её алые глаза смотрели серьёзно, без тени иронии.

— Мы своих не бросаем, — тихо сказала она, повторяя мои же слова. — Даже таких невыносимых, вечно ворчащих капитанов.

Она поднялась, её шёлковый халат распахнулся, но она, казалось, не замечала этого. Кармилла шагнула ко мне и обняла, уткнувшись лицом мне в грудь.

— Спасибо, что вытащил меня из той дыры, Волк, — её голос был приглушённым, почти детским. — Я думала, это конец. Я… испугалась.

Я обнял её в ответ, зарываясь лицом в её волосы, пахнущие чем-то горьким и сладким одновременно. Вся моя злость, всё моё раздражение испарились, уступив место чему-то другому. Нежности. И пониманию. Она не просто вампирша с манией величия. Она — женщина, которая впервые за долгое время почувствовала себя частью чего-то большего. Частью стаи. И боялась это потерять.

Она подняла лицо и поцеловала меня.

Ее губы были неожиданно мягкими и податливыми. Это был уже не поединок, не испытание на прочность, как в отеле или бассейне. В нем чувствовалась бездна благодарности, дрожь облегчения и что-то ещё — хрупкое и беззащитное, чему она, я чувствовал, сама боялась дать имя. Доверие. И этот вкус доверия оказался слаще любого вина.

Мой ответ был немедленным и горячим. Нежность длилась мгновение, прежде чем превратиться в голодный, животный рык. Я впился в её губы, подхватил на руки, а она обвила мою талию ногами с силой, от которой перехватило дыхание. Из всех женщин в экипаже только Кармилла, Роза и Вайлет могут дать мне достаточное расслабление. И я нуждался в этом — в возможности не сдерживаться. Иногда. Периодически.

Алый шелк халата окончательно соскользнул на пол, и она осталась в моих руках. Абсолютно нагая, горячая, настоящая.

— А теперь накажи меня, капитан, — прошептала она мне в самые губы.

— Обязательно накажу, — пообещал я хрипло. — Но сначала…

Я не донёс её до кровати. Шагнув в сторону, опустил её на колени — прямо на толстый махровый ковёр. Она поняла всё без слов. В её глазах, подёрнутых дымкой страсти, мелькнул знакомый огонёк азарта. Она обожала эту игру. Игру в подчинение.

Загремела пряжка, вжикнула молния. Длинные белые волосы серебряным водопадом рассыпались по ковру, когда она склонилась. Я вцепился пальцами в эту шёлковую массу, слегка оттянул, заставляя её поднять на меня взгляд. Её глаза пылали. А затем её губы, влажные и невероятно мягкие, коснулись моей кожи.

Это была самая изощренная пытка. Сладкая, обжигающая, сводящая с ума. Она не торопилась. Она дразнила, отступала, заставляя меня делать движение навстречу, и снова набрасывалась, поглощая.

Её губы творили немыслимое, а её волосы, живые и послушные, обвивали мои бёдра, то притягивая, то отпуская. Мир сузился до этих ощущений, до этой горячей, виртуозной игры. Я чувствовал, как стальная пружина напряжения внутри меня сжимается всё туже, вот-вот готовая сорваться.

Первый пик наслаждения накрыл меня внезапно, не как волна, а как обвал. Резко, ослепительно, вырвав из горла сдавленный рык.

Затем вампирша медленно подняла голову. На её губах играла торжествующая, хищная улыбка.

— Кажется, кто-то потерял контроль, капитан? — выдохнула она с победой в голосе.

Ярость и всепоглощающее желание смешались во мне в гремучую смесь. Я рывком поднял её с колен и прижал к стене, обитой кроваво-красным бархатом. Её кожа была обжигающе горячей, совсем не ледяной, как у киношных кровососов. Моя рука грубо сжала её грудь. Кармилла всегда любила пожёстче.

Она не сдержалась, рванула мою рубашку так, что разлетелись пуговицы, и впилась острыми клыками мне в надплечье.

Острая, сладкая боль пронзила меня, и я почувствовал, как жар её рта вытягивает из меня жизнь — глоток за глотком. Этот вампирский голод, эта моментальная расплата сводили с ума.

— Моя очередь, — прорычал я.

Наше соединение было мощным, резким, окончательным. Она ахнула и оторвалась от раны, откинув голову к стене. Её зубы остались красными от крови, и та стекала по подбородку.

Я двигался быстро, яростно, вбивая её в стену, наказывая за каждую насмешку, за всю её дерзость и глупость. Каждый мой толчок отдавался глухим стуком, и мне казалось, что вся стальная броня шагохода вибрирует в такт нашему бешеному ритму. Я смотрел на её лицо — искажённое страстью, с полуоткрытым ртом, с безумными глазами, в которых плескалась та самая первобытная дикость. Она снова впилась в меня клыками, но уже в шею, и спазм удовольствия от этой боли пронзил меня, подхлёстывая, заставляя двигаться ещё быстрее, проникать ещё глубже.

Не доводя до разрядки, я вырвался из её объятий. Она посмотрела на меня с немой обидой и пьяной, бесстыжей улыбкой.

— Ещё… — прошептала она хрипло и властно.

Я подхватил её и швырнул на огромную кровать. Алый шёлк простыней промялся под её телом, подчёркивая соблазнительные изгибы.

— Повернись, — приказал я.

Кармилла с готовностью подчинилась, встав на четвереньки. Её спина прогнулась, как у готовящейся к прыжку кошки. Она посмотрела на меня через плечо, и в её взгляде было прямое, жаждущее приглашение. Приглашение в самые тёмные, самые потаённые уголки её существа.

Никаких больше предварительных ласк.

Я придвинулся к ней, и наша связь обрела новую, шокирующую глубину. Она тихо застонала, утыкаясь лицом в подушку, её пальцы вцепились в простыни. Это была иная близость. Более глубокая, запретная, невероятно интимная.

Она томно застонала. Я ускорил ритм. Она закричала, и её крик был оглушительным, рвущим глотку. Удовольствие накрыло её, тело вампирши затряслось в сладкой агонии.

Я не выдержал и позволил этому произойти. Мир взорвался мириадами ослепительных искр, я полностью потерял связь с реальностью, растворяясь в этом всепоглощающем ощущении, в ней. Это было не просто физическое освобождение, а настоящее слияние. Словно две одинокие, хищные души, наконец-то нашли друг друга в этой бесконечной тьме и стали единым целым.

Я рухнул рядом с ней на смятый алый шёлк, тяжело дыша.

Вампирша повернулась ко мне. Её лицо сияло блаженством, губы выглядели припухшими, глаза яркими и безумными.

— После такого ты просто обязан накормить даму ужином, мой бог, — прошептала она томно и забралась на меня сверху.

Я усмехнулся и не стал останавливать. Мои руки сами притянули её.

Острые клыки вампирши с наслаждением вонзились в мою шею, и сладкая боль снова поползла по моим жилам, смешиваясь с усталостью и глубочайшим удовлетворением. Она пила, а я смотрел в потолок, чувствуя, как наша связь, странная, парадоксальная, становится нерушимой.