Гарем на шагоходе. Том 10

Глава 1 История Кармиллы

Возрастное ограничение 18+

ВНИМАНИЕ! Произведение содержит эротический контент и сцены откровенного характера.

Кают-компания избушки в этот поздний час была погружена в тишину, нарушаемую тихим шелестом вентиляции и мерным гулом реактора.

По экрану огромной плазмы проплывал безмятежный, нарисованный космос — одна из стандартных заставок, которую Ядвига включала по ночам.

Кармилла сидела на большом диване в одиночестве, лениво побалтывая красной жидкостью в бокале. Это была не кровь из её запасов, а вино. Иногда ей хотелось чего-то простого, человеческого. Но она бы никогда не призналась в этом вслух.

Она смотрела на танец бликов на поверхности вина и думала о прошедшем дне.

Об очередном покушении на Волка. О танго. И разумеется, о Магнусе фон Штербене.

Импозантный мужчина. Холёный, но со стержнем. Ей такие нравились.

Победа над ним доставит особое наслаждение.

Двери бесшумно разъехались, и в кают-компанию вошла Лекса.

На ней была простая серая футболка и спортивные штаны — её «домашняя» униформа.

Кармилла искренне не понимала, как можно позволять себе казаться такой простушкой, практически неряхой, перед своим мужчиной. Эротичное бельё и шёлковый халатик, «случайно» приоткрывающий интересные виды — вот единственный домашний вариант, который она признавала.

Увидев Кармиллу, полицейская на мгновение замерла, словно раздумывая, не развернуться ли и не уйти. Но затем, сделав глубокий вдох, решительно шагнула вперёд.

Всё же, она сама спросила у Ядвиги, где сейчас вампирша, а позорно ретироваться не в её стиле.

— Не спится? — спросила Кармилла, не поворачивая головы. Её острый слух уловил шаги полицейской задолго до того, как та вошла.

— Есть разговор, — коротко ответила Лекса, подходя к дивану и садясь в кресло напротив.

— О, неужели? — вампирша медленно повернула голову, её алые глаза насмешливо блеснули в полумраке. — Решила обсудить график стирки моего белья? Или, может, хочешь взять пару уроков танго? Мы с капитаном так отожгли на этом вечере! Ммм! Хотя, боюсь, с твоей грацией картофельного мешка это безнадёжно.

Лекса проигнорировала шпильку. Она смотрела на Кармиллу прямо, без тени привычной враждебности.

— Я пришла сказать спасибо.

Кармилла удивлённо вскинула бровь.

— За что же? За то, что я не дала тебе утонуть в бассейне, когда ты барахталась там, как мокрая курица?

— В основном за то, что спасла меня от той осы, — сухо произнесла Лекса. — Ты не обязана была этого делать. Ты могла просто стоять и смотреть.

В её голосе не было сарказма. Только искренняя, немного неловкая благодарность.

Кармилла долго смотрела на неё, изучая, пытаясь найти подвох. Но его не было. Эта твердолобая, упрямая полицейская, её вечная соперница, сейчас сидела перед ней, беззащитная в своей искренности. И это обезоруживало куда сильнее, чем любой силовой удар.

— Глупо было бы терять такого ценного… спарринг-партнёра, — наконец фыркнула Кармилла, но в её голосе уже не было прежней язвительности. Она сделала глоток вина. — К тому же, я не могла позволить какому-то бездушному куску железа убить тебя. Это моя привилегия.

Лекса криво усмехнулась.

— Ясно.

Они помолчали. Тишина больше не казалась гнетущей. Она казалась… понимающей.

Но Лекса всё же не выдержала и подколола:

— Уж от кого, а от альпы я такого точно не ожидала. Тебя сородичи не засмеют? Всё же вы людей жрёте, а не спасаете. Позор, наверное!

— Ты думаешь, что знаешь меня, Синица? — резко повернулась Кармилла. — Думаешь, я просто злобная, эгоистичная стерва, которая живёт ради того, чтобы досаждать окружающим и блистать в свете софитов?

— Плюс-минус, — честно призналась Лекса.

Кармилла усмехнулась, но совсем не весело.

— Ты не знаешь и половины. Никто не знает.

Она отставила бокал и откинулась на спинку дивана.

Её взгляд устремился куда-то вдаль, сквозь стены кают-компании, сквозь нарисованный космос на экране — в прошлое.

— Моя история началась не в банде и не в имперской армии, — начала она, и её голос стал глуше, в нём появились незнакомые Лексе нотки застарелой боли. — Она началась с любви. Запретной, неправильной, обречённой. Любви чистокровной вампирши, наследницы древнего аристократического рода, и простого человека. Чёрного, как южная ночь. Моего отца.

Лекса слушала, затаив дыхание.

— Для вампирского общества это был скандал. Позор. Мезальянс, который нельзя было смыть ни кровью, ни деньгами. Моя мать была сильной. Она пошла против всех, против своей семьи, против вековых традиций. Она любила его. И от этой любви родилась я. Кармилла де Лакруа. Полукровка. Грязная кровь. Живое доказательство её грехопадения. Они были изгоями, но они были счастливы. Недолго. Когда мне было пять, отца убили. Официальная версия — несчастный случай. Но я-то знаю, что это была работа «чистильщиков» из клана моей матери. Они просто… убрали проблему.

Она сделала паузу, её пальцы сжались в кулак.

— Мать сломалась. Она вернулась в семью, на коленях, униженная. И чтобы доказать свою лояльность, снова вышла замуж. На этот раз — за «правильного» кандидата. За чистокровного, влиятельного, омерзительно-пафосного вампира. А через десять лет у меня появилась сестра. Кристалл. Идеальная, чистокровная, белокожая, с глазами цвета замёрзшей крови. Настоящая аристократка. Я звала её Крысой. Она была мелкой, злобной и с самого детства понимала, что она — сокровище, а я — мусор под ногами.

Кармилла потянулась к бокалу и сделала глоток.

— В новом доме я была тенью. Вечным укором. Живым напоминанием о позоре матери. Она меня не била, нет. Она просто меня не замечала. А отчим и сестрица… о, они отыгрывались по полной. Для них я была чем-то вроде домашнего животного. Собакой, которую можно пнуть, если у тебя плохое настроение. Для клана — расходным материалом. Когда к нам приходили гости, меня прятали в своей комнате, чтобы не позорить благородное семейство. Я выросла на задворках их мира, в тени своей «идеальной» сестры.

Вампирша немного помолчала, холодно глядя на Лексу и продолжила:

— А потом убили и мать. На этот раз — во время одной из клановых разборок. И я осталась совсем одна. Без её хрупкой, но всё же защиты. Отчим от меня просто избавился. Не убил, нет. Просто вышвырнул на улицу, как надоевшую игрушку. Сказал, что полукровки не имеют права носить его фамилию. В пересчёте на человеческий возраст… Ну, мне было где-то шестнадцать.

Лекса слушала, и её сердце сжималось. Она представляла себе эту девочку-подростка, одинокую, никому не нужную, выброшенную в жестокий мир, который презирал её за сам факт её существования.

— Я выживала, как могла, — продолжала Кармилла, её голос стал жёстче. — Воровала, дралась, училась использовать то, что дала мне природа — силу, скорость, гипноз, который у полукровок слабенький, но на пьяных и дураков действует. Я была на самом дне. А потом началась Первая Межконтинентальная. И Империя, отчаянно нуждавшаяся в пушечном мясе, объявила программу адаптации для полукровок. Военная служба в обмен на гражданские права и легальный доступ к донорской крови. Для меня это был шанс. Билет из ада.

Она тяжело вздохнула, погружаясь в воспоминания ещё глубже.

— Я записалась в армию. И это были лучшие и худшие годы в моей жизни. Там было просто. Есть враг, есть приказ. Альпов не любили, сторонились, но не лезли. Побаивались. И никто не смотрел на цвет твоей кожи. Важно было только, насколько хорошо ты умеешь убивать. И я умела. О, поверь, я была в этом чертовски хороша. Я дослужилась до сержанта штурмового отряда. Я чувствовала себя… нужной. Впервые в жизни. Потом меня допустили до обучения на пилота Цверга, а в этом деле я оказалась ещё лучше. Через несколько лет я перешла на свой первый Волот, и вот тогда началась настоящая жизнь. И настоящая война.

— Но война закончилась, — тихо сказала Лекса. — А после вас… полукровок…

— А! — воскликнула Кармилла и хохотнула. — Наша маленькая полицейская учила историю! Отлично, ты знаешь, что было дальше. К власти пришёл новый Император, который постановил, что полукровки — это «угроза нации». Программу адаптации свернули. Всех нас, ветеранов, героев войны, снова объявили вне закона. Просто вычеркнули. Словно нас и не было.

Она горько усмехнулась.

— Вот тогда я по-настоящему обозлилась. Я нашла таких же, как я. Выброшенных на обочину, преданных системой. И я сколотила свою первую банду. «Ноктюрн». Мы были семьёй. Мы брали то, что, как нам казалось, принадлежало нам по праву. Мы были силой. Недолго. После той истории с Зубоскалом в Виттории, на вампиров началась настоящая охота. Моих ребят перебили одного за другим. Я осталась одна. Снова. Меня поймали копы, заперли в клетку. Я думала, это конец.

Она замолчала, глядя в пустоту.

— Но меня вытащили. Один старый вольник, Пеликан. Он слышал обо мне и моей почившей банде. Сказал, что таким, как я, не место в клетке. Он предложил мне место в своей команде. Так я стала… вольницей. Свободной. Насколько вообще можно быть свободной в этом мире. Ну а потом… потом со мной случился Волк.

Кармилла закончила свой рассказ и снова взяла бокал с вином.

В кают-компании повисла тишина.

Лекса смотрела на неё, и впервые видела не наглую, самовлюблённую вампиршу, а женщину, прошедшую через ад и сумевшую не сломаться. Женщину, которая всю жизнь боролась за право просто быть.

— Я… — начала Лекса и осеклась, не зная, что сказать. Все слова казались банальными и неуместными. — Мне жаль.

Кармилла посмотрела на неё, и в её алых глазах больше не было насмешки. Только бесконечная, вселенская усталость.

— Не жалей меня, Синица, — тихо сказала она. — Жалость — для слабых. А я не слабая. Я выжившая.

Она подняла свой бокал.

— За выживших, — произнесла она.

Лекса молча поднялась, подошла к бару, налила себе в стакан немного вина и вернулась в кресло.

— За выживших, — повторила она, и их посуда тихо стукнулась в ночной тишине.

Стена между ними не просто треснула. Она рухнула.

Я вернулся в свою каюту, чувствуя себя выжатым, как лимон.

Причём нацедили из меня сока для приготовления лимонада для целого полка.

Последние несколько дней были похожи на затянувшийся дурной сон, в котором смешались корпоративные интриги, семейные драмы моих боевых подруг и покушения с использованием роботов и любопытных химических веществ.

Хотелось одного — запереться, налить себе стакан чего-нибудь крепкого и отключиться часов на двенадцать.

Я рухнул в кресло, которое жалобно скрипнуло, и закрыл глаза.

Тишина. Блаженная, оглушительная, прекрасная тишина.

Никаких «кити-кити», никаких споров о том, чей сегодня черёд дежурить в моей постели, никаких лекций о статистической вероятности сдохнуть в ближайшие сутки. Только я и гул систем жизнеобеспечения избушки.

И в этот самый момент, когда я уже начал проваливаться в спасительную дремоту, в дверь позвонили.

Я застонал. Ну конечно. Покой мне только снится.

Наверняка это Сэша пришла спросить, можно ли ей завести в каюте маленького ручного кракена. Или Кармилла, которая решила, что сейчас — идеальное время сцедить из моих вен пару литров крови.

— Кого там черти носят? — прорычал я в коммуникатор, не открывая глаз.

— Волк, это я, — раздался тихий, мелодичный голос, от которого у меня по спине пробежал табун мурашек. — Можно войти?

Лия.

Я рывком выпрямился в кресле.

Сон как рукой сняло. Сердце, до этого лениво качавшее кровь, вдруг решило, что оно — отбойный молоток, и забилось с удвоенной силой.

— Входи, — мой голос прозвучал хрипло, а палец нажал кнопку на экранчике.

Дверь с тихим шипением отъехала в сторону.

На пороге стояла она. В своём простом белом халате, который она носила поверх короткого платья, с распущенными тёмно-зелёными волосами, обрамлявшими её лицо. Её кожа мягко светилась в полумраке каюты, а в больших жёлтых глазах плескалась тревога.

Она вошла, и дверь за ней закрылась, отсекая нас от остального мира.

— Я… я не помешала? — тихо спросила она.

— Нет, — я покачал головой, пытаясь привести мысли в порядок. — Не помешала. Проходи, садись.

Она опустилась на край дивана, который стоял напротив моего кресла, и сцепила пальцы на коленях. Мы молчали несколько секунд, и эта тишина была гуще и тяжелее, чем застывающая лава.

— Я пришла сказать спасибо, — наконец произнесла она, не поднимая на меня глаз. — За то, что ты… достал эту дрянь из моей головы.

Она коснулась пальцами виска, где под кожей ещё совсем недавно скрывался миниатюрный шпион.

— Я… я до сих пор не могу в это поверить, — её голос дрогнул. — Что кто-то мог сделать со мной такое. И что я… ничего не помнила. Я могла навредить вам всем. Тебе…

Поднялся, подошёл к ней и сел рядом. Взял её холодную руку в свою.

— Это не твоя вина, Лия. Слышишь? Ни капли. Ты такая же жертва в этой истории, как и все мы.

— Но я… чуть не стала их оружием! — она подняла на меня глаза, и в них стояли слёзы. — Если бы не вы… если бы не Кармилла…

— Но ведь не стала, — твёрдо сказал я. — Мы справились. Вместе.

— Ты винишь себя, — это был не вопрос, а утверждение. Она всегда чувствовала меня слишком хорошо. — Я вижу это в твоих глазах. Ты винишь себя за то, что со мной это случилось.

Я отвёл взгляд. Она совершенно права. Я винил себя. Винил за то, что бросил её в Лиходаре. За то, что не смог защитить. За то, что моя война, мои враги дотянулись до неё и использовали её, как пешку. Эта вина сидела во мне, как заноза, острая и болезненная.

— Я должен был находиться рядом, — глухо произнёс я. — И не должен был оставлять тебя.

— Ты сделал это, чтобы защитить меня, — тихо сказала она. — Я знаю. Я всегда знала. Ты думал, что так будет лучше.

Она придвинулась ближе, её плечо коснулось моего. От неё пахло чем-то свежим, цветочным, как от луга после летнего дождя.

— Волк, посмотри на меня.

Я повернул голову. Она смотрела мне прямо в глаза, и в её взгляде больше не было страха. Только бесконечная нежность и… прощение.

— Я не виню тебя, — прошептала она. — Ни в чём. Я всё понимаю. И я прощаю тебя. За всё. За то, что оставил. За то, что собрал себе этот… цветник. За всё.

Её слова, тихие и простые, подействовали на меня, как самое сильное обезболивающее. Камень, который лежал у меня на душе, кажется, треснул, а потом и вовсе рассыпался в пыль.

Она простила меня. Я даже не подозревал, что нуждаюсь в этом.

Её лицо было так близко. Её губы, чуть приоткрытые, манили, обещали забвение и покой. Я не смог сдержаться. Наклонился и поцеловал её.

Это был не тот яростный, голодный поцелуй, который случился у нас при встрече. Этот был другим. Нежным, трепетным, полным невысказанных слов и долгой разлуки. Он был как возвращение домой после долгого, изнурительного похода.

Она ответила мне сразу, её губы были мягкими и податливыми. Её рука легла мне на затылок, пальцы зарылись в волосах, притягивая ближе. Поцелуй становился глубже, настойчивее. Я забыл обо всём: об усталости, о Магнусе, о войне. Остался только этот поцелуй, только она.

Когда мы, наконец, оторвались друг от друга, тяжело дыша, я понял, что одного поцелуя мне мало. Мне нужна она вся.

Я снова поцеловал её, но на этот раз жарче, мои руки обхватили её талию, прижимая к себе. Она тихо застонала мне в губы, и я почувствовал, как её тело отвечает, как оно плавится в моих руках.

Мои пальцы нашли застёжку на её халате. Одно движение, и он соскользнул с её плеч. Я подхватил её на руки, не прерывая поцелуя, и понёс к кровати. Опустил её на мягкое покрывало и навис сверху, глядя в её сияющие, как два солнца, глаза.

— Я скучал, — прошептал я.

— Я знаю, — выдохнула она и притянула меня для нового, ещё более глубокого поцелуя.

Одежда исчезала сама собой, словно была досадным недоразумением, мешающим нашему единению. Мои руки исследовали её тело, заново запоминая каждый изгиб, каждую ложбинку. Её кожа была гладкой, упругой и невероятно тёплой. И она светилась. С каждой моей лаской, с каждым поцелуем её внутреннее сияние становилось всё ярче, заливая каюту мягким, изумрудным светом.

Я целовал её шею, ключицы, грудь.

Когда мы стали одним целым, мир вокруг перестал существовать. Это было как возвращение. Как будто недостающий фрагмент моей души встал на своё место. Её тело приняло меня так, будто мы никогда и не расставались.

Каждое движение дарило блаженство. Я двигался медленно, смакуя каждое мгновение, каждую секунду этого невероятного единения. Её бёдра двигались в такт моим, подстраиваясь и увлекая в бездну наслаждения.

Она выгибалась подо мной, её стоны становились всё громче. Её сияние становилось ярче, интенсивнее. Сначала оно было мягким, как свет луны. Потом стало ярким, как пламя изумрудного костра. А затем… затем оно начало пульсировать в такт нашему единому ритму, в такт биению наших сердец.

— Волк… — прошептала она, её голос сорвался. — Я… сейчас…

Я почувствовал, как её тело напряглось, как волна наслаждения прокатилась по ней, передаваясь мне. Её сияние достигло своего пика. И в этот момент произошёл взрыв. Не метафорический. Настоящий. Взрыв света.

Яркая, ослепительная, абсолютно белая вспышка, которая ударила мне по глазам даже сквозь закрытые веки. На мгновение я ослеп, потерял ориентацию в пространстве, и оглох от её пронзительного, счастливого вопля.

Эта вспышка, этот свет, это ощущение её экстаза, прокатившегося по моему телу электрическим разрядом, заставило меня потерять контроль. Мой собственный пик прогремел с силой извержения вулкана. Я чувствовал, как всё напряжение и боль уходят, растворяясь в её сиянии, смешиваясь с её светом и исчезая.

Когда пелена перед глазами начала рассеиваться, я рухнул на неё, тяжело дыша. Каюта всё ещё была залита мягким, затухающим изумрудным светом. Лия лежала подо мной, её грудь тяжело вздымалась, на губах играла блаженная, умиротворённая улыбка, а по щекам текли слёзы. Слёзы счастья.

Пусть завтра снова будет война, снова будут враги и проблемы. Но сегодня, сейчас, в этой каюте, в объятиях этой светящейся женщины, я нашёл свой покой. Свой личный, персональный рай.