Фоллаут: Московский Гамбит

Глава 55: Неоконченный Гамбит

Прошло два месяца. Два долгих, тяжелых, но в то же время наполненных новым смыслом месяца для жителей «Маяковской». Станция преобразилась. Тусклые, вечно мигающие аварийные лампы сменились ровным, хоть и не слишком ярким, светом, который теперь горел почти круглосуточно. В жилых секторах стало теплее — заработали самодельные электрообогреватели. Насосы исправно качали воду, а профессор Давыдов вместе с Матвеичем и несколькими толковыми ребятами уже заканчивали монтаж системы ее очистки с использованием каких-то хитроумных фильтров, разработанных еще до войны. Вентиляция, хоть и не справлялась полностью с вездесущей пылью и запахами Пустоши, все же гнала по туннелям свежий, очищенный воздух.

Сердцем этих перемен был небольшой, но на удивление мощный генератор, собранный профессором Давыдовым в его импровизированной лаборатории — бывшем складе технического инвентаря. Установка, которую Давыдов с какой-то отцовской нежностью называл «Заря-М» (М — значит «Маяковская», или «малая», как он сам шутил), работала почти бесшумно, издавая лишь легкий, успокаивающий гул. Она была далека от тех промышленных образцов, о которых он мечтал до войны, но ее мощности вполне хватало для нужд небольшой общины. И, самое главное, она работала на каких-то доступных компонентах, которые удавалось находить во время редких, но хорошо спланированных вылазок. О «Красном Факторе» Давыдов говорил только с Седым и Ириной Петровной, подчеркивая, что собранная им установка имеет несколько степеней защиты, но требует очень аккуратного обращения и постоянного контроля.

Люди на «Маяковской» тоже изменились. В их глазах появилась надежда, ушла та безысходная усталость, которая раньше была их вечной спутницей. Они с энтузиазмом работали, восстанавливая станцию, обустраивая свои жилища, ухаживая за небольшими гидропонными грядками, которые теперь, при стабильном освещении, начали давать неплохой урожай какой-то быстрорастущей зелени. Дети, впервые за долгое время, не жались испуганно к матерям, а носились по платформе, играя в свои незамысловатые игры.

Но эта новая, почти мирная жизнь была омрачена памятью о Рыжем. В центре платформы, у стены, где когда-то висел старый, выцветший план метро, теперь был устроен небольшой, скромный мемориал: фотография Рыжего, найденная в его вещах — та самая, где он, совсем еще мальчишка, счастливо улыбается, — несколько полевых цветов-мутантов в консервной банке и горсть стреляных гильз. Люди часто останавливались здесь, молчали, вспоминали. Жертва Рыжего стала для них символом той цены, которую пришлось заплатить за эту хрупкую надежду.

Седой почти полностью оправился от ранения. Он снова заступил на свой пост начальника охраны, но теперь его обязанности значительно расширились. Он гонял своих немногочисленных бойцов на тренировках, обучая их тактике, стрельбе, рукопашному бою. Укреплял баррикады на входах в станцию, расставлял ловушки и сигнальные мины. Он знал, что их нынешнее благополучие — это лишь временная передышка.

Слухи, которые доносились с других станций от редких торговцев или сталкеров, были неутешительными. Анклав-Москва, после дерзкого похищения профессора Давыдова и потерь, понесенных во время погони, не успокоился. Говорили, что полковник Воронцов был в ярости и поклялся найти беглецов и уничтожить их «крысиное гнездо», где бы оно ни находилось. В разных секторах метро и на поверхности наблюдалась повышенная активность патрулей Анклава, они устраивали облавы, допрашивали всех подряд, искали любые зацепки. Пока «Маяковскую» им найти не удалось — станция была слишком хорошо замаскирована и находилась в стороне от основных маршрутов. Но Седой понимал, что это лишь вопрос времени. Рано или поздно Воронцов до них доберется.

Иногда Седой встречался с Ириной Петровной. Они подолгу сидели в ее «кабинете», обсуждая текущие дела, планы на будущее, меры безопасности.

«Мы многим обязаны тебе, Седой, — сказала она однажды, глядя на него своими усталыми, но полными решимости глазами. — И профессору. И… Рыжему. Если бы не вы…»

«Это еще не конец, Ирина Пална, — Седой покачал головой. — Воронцов не из тех, кто прощает. Он будет искать нас. И он найдет. Мы должны быть готовы.»

«Мы будем готовы, — твердо ответила она. — Теперь у нас есть ради чего сражаться. И мы уже не те беспомощные овцы, какими были раньше.»

…Ночь. Седой стоял на своем обычном посту — у южного входа на «Маяковскую», там, откуда они когда-то уходили в свой отчаянный поход за Давыдовым. В руке он привычно сжимал свой верный АКМС, теперь уже с полным боекомплектом — профессор Давыдов, помимо всего прочего, помог им наладить небольшое производство патронов из старых запасов пороха и гильз.

Он смотрел в черную, непроглядную темноту туннеля, уходящего в неизвестность. Оттуда тянуло холодом, сыростью и той самой вечной, неистребимой угрозой, которая всегда исходила от Пустоши. Где-то там, в этих бесконечных лабиринтах, рыскали патрули Анклава, мутанты, рейдеры. Где-то там полковник Воронцов плел свои сети, вынашивая планы мести.

Их хрупкий мир, их маленькая искра надежды, зажженная гением Давыдова и оплаченная кровью Рыжего, была так уязвима.

Седой знал, что война еще не окончена. Что главный бой — еще впереди. И что ему, возможно, еще не раз придется смотреть в лицо смерти, рисковать всем ради тех, кто доверил ему свою жизнь.

Гамбит был начат, но партия еще не сыграна. И Седой знал, что ему еще не раз придется делать свой ход в этой бесконечной игре со смертью. Борьба продолжалась.

Он глубже вдохнул холодный, затхлый воздух туннеля, поправил автомат на плече и еще пристальнее вгляделся во тьму. Он был готов.