Фоллаут: Московский Гамбит

Глава 53: Возвращение Блудного Сына

Обратный путь к «Маяковской» в сопровождении Бороды и его ребят показался Седому одновременно и мучительно долгим, и на удивление быстрым. Каждый шаг отдавался болью в раненом плече и гудел в налитой свинцом голове, но мысль о том, что они почти дома, что этот адский марафон вот-вот закончится, подстегивала, гнала вперед. Давыдова, совсем обессилевшего, несли на импровизированных носилках, и он, казалось, большую часть времени находился в забытьи.

Борода старался не лезть с расспросами, видя состояние Седого, но по его редким, скупым замечаниям Седой понял, что на «Маяковской» все это время жили как на пороховой бочке. Генератор почти не работал, света не было по несколько часов в сутки, насосы качали воду с перебоями. Люди были на грани отчаяния, и только железная воля Ирины Петровны удерживала станцию от полного хаоса.

«Она почти не спала все эти дни, Седой, — тихо сказал Борода, когда они уже подходили к внешним блокпостам «Маяковской». — Все ждала твоего сигнала. Каждый шорох в туннеле заставлял ее вздрагивать.»

На первом же посту их встретили как героев. Усталые, небритые охранники, узнав Седого и увидев носилки с Давыдовым, не скрывали своей радости. Кто-то тут же бросился бежать на станцию с вестью об их возвращении. По мере того, как они продвигались по знакомым, полутемным туннелям, их встречало все больше людей. Сначала — настороженные, вопросительные взгляды, потом — узнавание, удивление, и, наконец, — тихий, благоговейный шепот: «Вернулись… Седой вернулся… И профессора привел…»

Эта новость молнией разнеслась по «Маяковской».

Когда они, наконец, вышли на платформу, их уже ждала почти вся станция. Люди стояли молча, их лица в тусклом свете редких аварийных ламп и коптилок были бледными, изможденными, но в глазах светилась надежда. Впереди, у входа в свой «кабинет», стояла Ирина Петровна. Она была такой же суровой и подтянутой, как всегда, но Седой заметил, как дрогнули ее губы, когда она увидела их, и как глубоко залегли тени у нее под глазами.

«С возвращением, Седой, — ее голос был ровным, но в нем слышались плохо скрываемые эмоции. — Мы… мы уже не надеялись.»

Она подошла к носилкам, на которых лежал Давыдов, и склонилась над ним. Тетя Поля, их бессменный медик, уже была тут как тут, с медицинской сумкой наперевес.

«Живой, — констатировала Ирина, посмотрев на Седого. — Это главное. Тетя Поля, немедленно займитесь профессором. Ему нужен уход, покой и еда. Все лучшее, что у нас есть, — ему.»

Давыдова осторожно унесли в сторону медицинского отсека.

«А теперь, Седой, — Ирина Петровна повернулась к нему, — докладывай. Что там было? И… — она запнулась, ее взгляд стал еще более тревожным, — …где Алексей? Где Рыжий?»

Седой посмотрел ей прямо в глаза. Он знал, что этот момент будет самым тяжелым.

«Задание выполнено, Ирина Пална, — его голос был хриплым и бесцветным. — Профессор Давыдов здесь. Но миссия… миссия стоила нам дорого. Алексей Волков… Рыжий… он погиб.»

На платформе воцарилась мертвая тишина. Только где-то в толпе тихо всхлипнула какая-то женщина — возможно, мать Рыжего, или кто-то из его немногочисленных друзей.

Ирина Петровна на мгновение закрыла глаза, ее лицо стало белым, как полотно. Потом она медленно опустилась на ближайший ящик, словно у нее подкосились ноги.

«Как… как это случилось, Седой?» — ее голос был едва слышен.

«Он погиб как герой, Ирина Пална, — Седой старался говорить ровно, без эмоций, но это ему плохо удавалось. — Прикрывая наш отход. Если бы не он… нас бы здесь не было. Ни меня, ни профессора.»

Он коротко, стараясь не вдаваться в страшные подробности, рассказал о последнем бое в коллекторах, о том, как Рыжий отвлек на себя огонь анклавовцев, дав им шанс уйти.

Ирина Петровна слушала молча, ее руки были крепко сжаты в кулаки. Когда Седой закончил, она долго сидела неподвижно, глядя в одну точку. Потом медленно подняла на него глаза. В них стояли слезы, но она не плакала.

«Он был хорошим мальчиком… — наконец сказала она глухим, сдавленным голосом. — Слишком хорошим для этого проклятого мира. И я… я послала его на смерть.»

«Не вините себя, Ирина Пална, — Седой покачал головой. — Он сам вызвался. И он знал, на что идет. Он сделал свой выбор. И умер как мужчина, защищая своих.»

«Да… — она тяжело вздохнула. — Ты прав, Седой. Он умер как герой. И мы… мы никогда его не забудем.»

Она поднялась. Ее лицо снова стало жестким и решительным, но в глазах застыла неизбывная боль. «Нужно сообщить его матери… если она еще жива. И… и мы должны будем достойно его помянуть. Когда все это закончится.»

Новость о гибели Рыжего быстро разнеслась по станции, смешавшись с радостью от возвращения Седого и прибытия профессора Давыдова. Люди подходили к Седому, жали ему руку, благодарили, выражали соболезнования. Он отвечал односложно, стараясь поскорее отделаться от них. Ему было не до разговоров. Он чувствовал себя опустошенным, выжатым как лимон. Рана на плече немилосердно болела, голова гудела от усталости и напряжения. Единственное, чего ему сейчас хотелось — это забиться в самый темный угол и забыться тяжелым, беспамятным сном.

Борода и Митька помогли ему добраться до его каморки, уложили на жесткие нары. Тетя Поля пришла, обработала его рану, дала какой-то отвар из трав. Он выпил его и почти сразу провалился в тяжелое, беспокойное забытье.

«Маяковская» гудела, как растревоженный улей. Прибытие профессора Давыдова, человека-легенды, который, по слухам, мог вернуть им свет и тепло, породило новую волну надежд. Люди шептались, строили планы, обсуждали будущее. Но эта надежда была горькой, омраченной свежей потерей. Рыжий, их Рыжий, веселый, веснушчатый парень, который всегда был готов прийти на помощь, который так верил в лучшее… его больше не было. И эта потеря тяжелым камнем легла на сердце каждого жителя «Маяковской».

Возвращение «блудного сына» состоялось. Седой принес на станцию не только спасение в лице профессора Давыдова, но и горечь утраты. Такова была цена их последней, отчаянной надежды. И эту цену им всем еще предстояло осознать и пережить.

А впереди была еще долгая, тяжелая работа. И неизвестность. Потому что Анклав не простит им этого поражения. И полковник Воронцов, Седой это знал точно, уже готовил свой ответный удар. Война еще не была окончена. Она только вступала в новую, еще более опасную фазу.