Фоллаут: Московский Гамбит

Глава 48: Ночь в Руинах

.

Противоположный берег Москвы-реки встретил их такой же разрухой и запустением, как и тот, с которого они только что сбежали. Но здесь, по крайней мере, не было слышно воя сирен и команд анклавовцев. Только ветер гулял по пустым глазницам окон да плеск грязной воды о размытый берег. Седой, почти не чувствуя боли от раненого плеча — адреналин и холодная ярость все еще делали свое дело — выволок обессилевшего Давыдова на относительно сухой участок суши под прикрытием останков какого-то речного сооружения, похожего на старую пристань или дебаркадер.

«Здесь… здесь мы немного передохнем, профессор, — Седой опустил его на кучу прелых листьев и какого-то тряпья, забившегося под навес. — Нужно обработать вашу ногу и мою царапину. И решить, что делать дальше.»

Давыдов только кивнул, не в силах говорить. Его лицо было серым, дыхание — прерывистым. Седой достал из своего скудного медицинского набора последний бинт и пузырек с антисептиком. Кое-как он обработал рваную рану на голени профессора, которую тот получил, выбираясь из баржи, и перевязал свое плечо.

Ночь опустилась на мертвый город, холодная и беззвездная. Они сидели в темноте, прижавшись друг к другу для тепла, и молчали. Голод давал о себе знать тупой, сосущей болью в желудке. Запасов еды у них не осталось совсем. Воды — тоже.

Из их укрытия, через пролом в стене, открывался вид на реку и то, что когда-то было сердцем огромной страны. В слабом, призрачном свете луны, изредка проглядывавшей сквозь тучи, виднелся полуразрушенный Большой Каменный мост, одна из его арок обвалилась в воду. А за ним, на холме, чернела грозная громада Кремля — его древние стены с зубцами, башни с оборванными или тускло отсвечивающими рубиновыми звездами. Когда-то это был символ несокрушимой мощи и величия. Теперь — лишь молчаливый, скорбный памятник погибшей цивилизации.

«Красиво, не правда ли? — неожиданно нарушил молчание Давыдов, его голос был слабым, но ровным. Он смотрел на Кремль. — Сколько власти, сколько амбиций, сколько крови было пролито за эти стены… И ради чего? Чтобы все это превратилось в радиоактивную пыль?»

Седой ничего не ответил. Он не привык к философским рассуждениям. Его мир был проще и жестче: есть враг, есть цель, есть задача выжить.

«Профессор, эта ваша «Заря»… — наконец спросил он, чтобы прервать затянувшееся молчание и немного отвлечься от мыслей о Рыжем, которые снова начали его терзать. — Она действительно может спасти «Маяковскую»? Что это такое, на самом деле?»

Давыдов медленно повернул к нему голову. В его глазах, даже в этой темноте, Седой увидел какой-то странный блеск — то ли отблеск далеких огней с того берега, то ли огонь давно забытой страсти ученого, говорящего о деле всей своей жизни.

«Проект «Заря»… — начал он, и его голос немного окреп. — Это не просто генератор, Орлов. Это… это был прорыв. Совершенно новый принцип получения энергии. Не ядерный распад, как в старых АЭС, и не термоядерный синтез в его классическом, громоздком понимании. Это… это управляемая аннигиляция особого рода, с использованием стабильных экзотических частиц, которые мы научились генерировать и удерживать в магнитном поле. Компактный, почти неиссякаемый источник чистой энергии. Одна установка размером с ваш рюкзак могла бы освещать и отапливать целый город вроде вашей «Маяковской» в течение десятилетий. Без радиации, без опасных отходов. Почти идеальный источник энергии.»

Он вздохнул. «Почти… Если бы не одно «но».»

«Какое «но», профессор?» — насторожился Седой.

«В каждом великом открытии, Орлов, таится и великая опасность. Таков уж закон этого проклятого мира. В проекте «Заря» эта опасность получила кодовое название — «Красный Фактор».»

«Красный Фактор?» — Седой вспомнил название их книги, которое когда-то предложила Ирина Петровна. Неужели она что-то знала?

«Да, — кивнул Давыдов. — Это… это критическая нестабильность в ядре реактора, которая может возникнуть при определенных условиях. Например, при использовании неочищенного или некондиционного топлива, которое мы называли «компонент-Икс», или при нарушении целостности удерживающего поля, или при попытке форсировать мощность реактора сверх расчетных пределов. Если «Красный Фактор» активируется… последствия могут быть… чудовищными.»

Он помолчал, потом продолжил глухим, сдавленным голосом: «Это не будет похоже на обычный ядерный взрыв. Это будет… как бы вам объяснить… локальный пространственно-энергетический коллапс. Вся материя в радиусе нескольких сот метров, а может, и километров, в зависимости от мощности установки, просто… аннигилирует. Превратится в чистую, неконтролируемую энергию, в кровавую кашу, как вы правильно выразились. А сама энергия станет неуправляемой, ядовитой, порождая вокруг себя аномалии, искажения пространства и времени. Это будет маленький, рукотворный ад на земле. Почище любой нейтронной бомбы.»

Седой слушал, и у него волосы на голове шевелились от ужаса. «Значит, мы тащим не просто спасение для «Маяковской», а бомбу замедленного действия?»

«В неумелых или злонамеренных руках — да, именно так, — подтвердил Давыдов. — Тот самый «Корпоративный» сектор в нашем Союзе, о котором я упоминал, они как раз очень интересовались не столько мирным потенциалом «Зари», сколько возможностью его военного применения. Пытались создать на его основе оружие. И Анклав, похоже, идет по тому же пути. Воронцов — он не дурак. Он понимает, какую мощь можно получить, если научиться контролировать или, наоборот, дестабилизировать «Красный Фактор».»

«Но… можно ли построить реактор «Заря» так, чтобы избежать этого… фактора?» — с надеждой спросил Седой.

«Можно, — кивнул Давыдов. — Если строго соблюдать технологию, использовать только очищенные компоненты и не пытаться выжать из него больше, чем он может дать. Для небольшой общины, вроде вашей, которой нужен только свет и тепло, можно построить относительно безопасную установку. Но искушение… искушение получить неограниченную власть, неограниченную энергию… оно всегда будет велико. И всегда найдутся те, кто захочет рискнуть. Невзирая на последствия.»

Он снова посмотрел на темный силуэт Кремля за рекой. «Человечество всегда стремилось к звездам, Орлов. Но слишком часто на этом пути оно спотыкалось о собственные амбиции и падало в пропасть. «Заря» могла бы стать нашим новым рассветом. Но она же может стать и нашей последней, самой страшной ночью.»

Они долго молчали, подавленные этим страшным знанием. Жажда жизни, которая гнала их вперед, теперь была окрашена в новые, зловещие тона. Спасение «Маяковской» могло обернуться еще большей катастрофой, если они не будут осторожны.

«Нужно отдохнуть, — наконец сказал Седой, прерывая тяжелое молчание. — Утром решим, что делать дальше. Нам нужно найти еду, воду и безопасный путь на юг. И… — он посмотрел на Давыдова, — …и вам придется научить меня, как построить эту вашу «Зарю» так, чтобы она не взорвалась у нас в руках.»

Давыдов устало улыбнулся. «Я сделаю все, что смогу, Орлов. Если мы, конечно, доживем до утра. И если на «Маяковской» найдутся достаточно трезвые головы, чтобы не пытаться превратить мой реактор в очередную «царь-бомбу».»

Седой взял первый караул, прислонившись к холодной стене и вглядываясь в темноту. В голове у него теснились мысли о Рыжем, о «Маяковской», о профессоре Давыдове и о его страшном «Красном Факторе». Ответственность, которая легла на его плечи, была почти неподъемной. Но он должен был ее нести. Ради тех, кто остался позади. И ради памяти того, кто отдал свою жизнь, чтобы они могли продолжать этот путь.