Фаворит-2. Служу России!

Глава 8

Так как уединение и жизнь без друзей полны интриг и страха, то сам разум советует обзавестись дружбой.

Марк Туллий Цицерон

Петербург

22 июня 1734 год

Видимо, я на некоторое время потерялся. Была тишина, и вдруг много звуков ворвалось в голову. Не постепенно, как было там, на фрегате Митава, а сразу. И я лежал на бревнах. Еще и головой приложился.

— Стой, окаём! — кричали с одной справа от меня.

С другой стороны, слева, слышался топот бегущих людей. Те, кто следил за мной явно растерялись, они, наверное, всё также следовали инструкции и не подходили ко мне, не смотрели, жив ли я вообще. Но погоня за стрелком началась.

Усилием воли я привстал. Необычное тепло почувствовал у левого плеча — кровь тридцати шестью градусами согревало кожу. И пусть в большей степени болело колено, и именно за него я волновался прежде всего, но нельзя даже косвенные, незначительные ранения воспринимать как лёгкие, неопасные царапины. В мире, где ещё не знают, что такое антисептики, любая царапина — это опасно. И царапина ли это была? Пуля сбила меня с ног, заставила перекрутиться и упасть на бревна.

Но колено… Я всё-таки поднялся, попробовал сделать шаг, и это получилось. Вот только хромал я изрядно, а в коленной чашечке что-то стрельнуло. Беспокойство было такое, как ни на фрегате, ни на встрече с императрицей, не испытывал.

Что такое порванный мениск и вообще, в целом, насколько хрупкое колено человека, я знал из прошлой жизни. С титановой вставкой в левом колене жил с пятидесяти пяти лет. Там операцию провели. А в этом времени?

Если какая-то проблема будет в колене, то мне нужно забыть и о фехтовании, да и о воинской карьере. Может быть, и обо всём забыть, потому как явно потеряю чуть ли не львиную часть своего потенциала. В науку придется только что пойти.

Между тем, я услышал шаги, и смог, пусть и чуть не вскрикнул от кольнувшей боли, спрятаться за ближайшим завалом из деревянных строительных материалов.

— Стой! — сказал я, резко хватая проходящего мужика за ворот его камзола и притягивая к себе.

Из моих глаз полилась влага. Болело и колено и плечо. Но только глаза своей мокротой и могли выдать меня. Ничем иным я не показывал, как хреново, хватку не ослаблял.

— Или ты приведёшь этого стрелка ко мне, или же я начну считать, что вы на меня покушались, и буду отстреливать любого, кто будет приближаться ко мне! — решительно, смотря мужику в его испуганные глаза, говорил я.

— Я… я не ведаю, я…

— Свое слово я сказал.

Пришлось отпустить испуганного филера. Еще немного, и я бы мог вот так держа его за ворот камзола и завалиться. Мне нужно было бы быстрее идти домой, в трактир, сам могу лишь зажать рану. Так что в погоне участвовать не смогу, точно.

Почти уверен, что те, кто организовывал за мной слежку, не имеют отношения к этому покушению. Во-первых, у них случались намного лучшие ситуации, когда можно было меня пристрелить с большой вероятностью, а не как сейчас, по сути, с верой в удачу на единственный выстрел. Да еще и пистолетный. Но попал же, гад!

Во-вторых, те, кто уже второй день за мной постоянно бродят, и уже поняли, что и я их «срисовал», явно не будут иметь приказ на моё устранение. Хотя, я бы предпочёл во всём разобраться. И как же жаль, что не могу сейчас побежать в сторону тех криков, которые раздавались в метрах ста правее, чтобы лично увидеть и допросить товарища, решившего меня убить.

— Скажите Андрею Ивановичу, что я хотел бы с ним встретиться, — сказал я, отпуская явно струхнувшего филёра.

Этот навыки организации слежки имел. Я его, в общем-то, заметил, как топтуна, лишь один раз. А вот бойцом он не был ни разу. Или же он оказался мною обнаружен столь неожиданно, что даже боец бы растерялся. Да, я был зол и готов действовать, вплоть до того, что, если бы филёр оказал мне сопротивление, перебил бы ему коленные чашечки, чтобы больше за мной не бегал.

Когда я сказал, чтобы передали привет Андрею Ивановичу, я поступил очень хитро. Ведь на самом деле я не знал, чьи именно люди за мной ходят по пятам. С одной стороны, приказать организовать слежку мог Андрей Иванович Остерман. Я был почти уверен, что уже нахожусь в поле зрения Тайной канцелярии розыскных дел, так что и Андрей Иванович Ушаков мною также заинтересовался.

Потому оба Андрея Ивановича могут быть причастны и к слежке за мной, так даже и к покушению. Хотя я больше склонялся к тому, что стреляли в меня по наущению кого-то явно неконтролирующего свои эмоции и чувства. Слишком топорно, поспешно, без каких-либо гарантий сработано. Более того, стрелок не учёл важный фактор того, что меня ведут даже две группы.

Сидя на бревне, снял продырявленный камзол. Усмехнулся, думая о том, насколько своевременно всё-таки обратился к портному, ибо в штопаном мундире появляться на балу у императрицы точно не комильфо. Пуля прошла вроде бы на вылет, по ощущениям не задев кости. Рана начала ощутимо жечь. И ощущения эти назвать приятными никак было нельзя. Но нельзя было сказать, что они нестерпимы.

Зажав рану платком, покаявшись перед собой за то, что не ношу с собой перевязочных материалов, как и антисептических средств (хотя бы тот же уксус), всё-таки пришёл к выводу, что всего предусмотреть нельзя. Ходить обвешанным оружием и медицинскими препаратами — это выглядит, словно пугало на огороде, над которым смеются вороны. А вот охрана должна быть!

Я побрёл домой. Уже на подходе к трактиру голова стала сильно кружиться, и было понятно, что какую-то часть крови, достаточную, как минимум, для лёгкого недомогания, я потерял. Что завтра, когда мне нужно будет принимать роту, я, как командир, буду выглядеть неважно. А вот мыслей, чтобы остаться в трактире на лечении, почему-то и не возникло.

В трактире, одетая в новое, красивое белоснежное платье, несколько пугая меня своим нарядом, так как возникали ассоциации со свадьбой, встречала Марта.

Однако я вспомнил, что всё-таки замуж в этом времени выходят не в белом платье, по крайней мере, такую моду, вроде бы, установила английская королева Виктория в середине только лишь XIX столетия [впрочем, у славян белый цвет считался цветом смерти и символизировал смерть девушки и рождение женщины, так что вопрос, кто ввел традицию]. Да и вовсе белоснежные платья — это что-то из рук вон выходящее, необычное. Явно Марта хотела меня удивить. Что ж, ей это удалось.

— Что? Вы ранены? Что мне делать? Чем помочь? — залепетала на своём немецком языке девушка.

Дрожал не только её голос, но и руки, явно подкашивались коленки. Я даже подумал, что девушка боится цвета крови. Однако она таким образом беспокоилась за меня.

— Принеси уксус, теплую воду, те простыни, которые я просил тебя прокипятить и высушить к моему приезду! — попросил я Марту, направляясь в свою комнату.

Настроение было великолепным. Плечо заживет. Если не будет Антонова огня, все будет хорошо. Я был безмерно рад тому, что боль в колене почти исчезла, и, если я и прихрамывал, то незначительно, с верой в то, что ничего серьёзного и непоправимого для хирургии нынешнего времени со мной не произошло.

А потом, когда с моих подсказок Марта оказала мне первую помощь, у меня произошла разбалансировка организма. С одной стороны, недомогание и головокружение, общая слабость почти всего организма. С другой стороны, некоторая часть моего тела весьма остро реагировала на прикасания девушки.

И вот как тут поступить? Тем более, если Марта вполне традиционна в сексуальных отношениях, думаю на откровенные эксперименты не готова.

Так что сегодня мы ограничились поцелуями, договорились о том, что у нас ещё много времени впереди. И пусть я не был в этом уверен, но не хотелось разочаровывать девушку.

Однако, рана саднила. Так что ближе к полуночи я разбудил Кашина, и повязку пришлось менять.

Наутро мне была организована гречка с жареной говяжьей печёнкой. Лучшая еда после потери крови. Где только Марта эти продукты раздобыла? Но я ей за это благодарен. Хотя плечо становилось некоторой проблемой. А ещё всё-таки в районе колена на левой ноге распухло, и утром я чуть встал на ногу.

Если в этот день Пётр Шувалов пришлёт своих секундантов, то худшего момента для меня и не придумаешь, чтобы дуэлировать.

— Сударь, имею честь представлять господина Петра Ивановича Шувалова. Согласно французским правилам, мне следовало переговорить с вашим секундантом. Моё имя Александр Иванович Шувалов, — сказал долговязый мужик, отвлекший меня от поедания моего не только сытного, но и крайне важного для пополнения здоровья завтрака.

Чуть не чертыхнулся. Мысли материальны? Или работает непреложный закон подлости?

— Будьте любезны, уточните сперва у своего брата, позволит ли его честь дворянина дуэлировать с раненым человеком? — сказал я и сначала отогнул камзол, чтобы показать вновь пропитавшуюся кровью повязку, а после и указал на ногу, где было видно опухшую ногу даже через панталоны.

Пришедший секундант явно беспокоился, что его братец будет наказан за дерзость, а тут не смог сдержать радость. Но Александр Иванович быстро взял себя в руки, даже состроил на своём лице мину сожаления, резко поклонился и вышел из трактира.

Временно я выдохнул. Моя первая дуэль не может быть проиграна в чистую. И оправдываться после тем, что был не в лучшем состоянии здоровья, это еще глубже закапывать себя.

— Ваше высокоблагородие, надо бы всенепременно отменить визит господина Манчини! — сказал сержант Иван Кашин, сидящий напротив и уплетавший блины с колбасой.

— Нет. Пусть мастер приходит. А то ещё затребует денег за беспокойство, — немного подумав, прислушавшись к своим болевым ощущениям, сказал я.

Франческо Манчини — признанный в Петербурге фехтовальщик. Немалое число аристократов прошло через его руки, а другая часть аристократии ни в коем случае не хотела бы связываться с итальянцем. Он отличался исключительной грубостью, невежеством по отношению к своим ученикам.

Хотя я предполагаю, что это часть науки. Фехтование предполагало работу над собой. Это и физические упражнения, чтобы уверенно держать в руках не такую уж и лёгкую боевую шпагу. Да и рапира — это удлинённое шило — также требовала физической подготовки. Так что постичь науку фехтования, даже, наверное, искусство и науку, мог лишь тот человек, который всецело доверится учителю, отложит на потом своё самолюбие, дворянскую гордыню, изыщет у себя резервы самообладания и терпения.

Всего лишь десять занятий с Манчини обходятся мне сразу в два золотых ливра. По крайней мере, на эти французские деньги у нас с ним договор. Это очень большая сумма. И пусть я стараюсь быть человеком в большей степени рациональным, но всё равно жду от тренировок какого-то чуда, магии. Когда после этих десяти занятий я смогу постичь этакое, что неизменно позволит выигрывать в каждой дуэли. Впрочем, вряд ли. Но очень хотелось бы.

Позавтракав, строго прикрикнув на бурчащего Кашина, который делал очередную перевязку, с уже какими-то бальзамами, прочищая рану водкой, отправился в полк.

По приходу в канцелярию Измайловского полка меня ждали. И одна из встреч была в крайней степени приятной.

Вчера приплыли в столицу люди, видеть которых я безмерно рад. За неимением тех, кого я бы мог назвать своими старыми друзьями, при остром желании не оказываться одиноким в этом мире, очень хотелось завестись истинными друзьями, соратниками. Да просто людьми, с которыми я мог бы поговорить, выпить, пошутить и посмеяться.

Ротмистр Савватеев, сержант Никифоров… Удивительно, невообразимо, но здесь же были и офицеры-драгуны Смолин и Данилов.

— Александр Лукич, я уже было понадеялся, что скрещу с вами шпаги, — попытался бодренько сказать мне Данилов. — Не забыли про дуэль?

Хотелось прокричать: «В очередь, сукины дети, в очередь!» Но я рассмеялся, несмотря на то, что чуть сильнее стало колоть плечо.

Данилов выглядел так, что краше в гроб кладут. Уверен, что я могу выглядеть таким образом, будто откопали погребённого лет через десять. А всё туда же! Это не дуэль была бы, а танцы с бубнами двух инвалидов. Видимо, похожие ассоциации возникли и у присутствующих офицеров, и они заразились от меня смехом, так что скоро в канцелярии Измайловского полка царило всеобщее веселье.

Лишь только отсмеявшись, я спросил:

— Господа, так с чем связана наша встреча? Безусловно, я ею обнадёжен. Неужели вы добились того, чтобы быть зачисленными в Измайловский полк?

— Лишь только с испытанием! — строго, даже с какими-то нотками грубости в голосе сказал вошедший в канцелярию…

Веселье резко прекратилось, взоры собравшихся направились в сторону… Кто это? Ни Бирон ли младший зашёл на службу? Некоторое сходство со старшим братом было очевидно.

Вот только нынешний фаворит императрицы был слегка полноват и в меньшей степени походил на бравого офицера, может быть, только на генерала — паркетного шаркуна. А вот Густав Бирон, если это всё-таки он, был поджарым молодцом, явно не пренебрегал физическими упражнениями. Плавность его движений выдавала в офицере неплохого фехтовальщика.

— Ваше высокоблагородие! Если таковые имеются, жду ваших приказаний! — лихо обратился я к вошедшему.

Не то, чтобы я моментально проникся желанием послужить под командованием Густава Бирона, но очень хотелось, чтобы те люди, с которыми я уже имел честь бок о бок повоевать, влились в Измайловский полк. А ещё лучше, чтобы они пошли в состав той роты, которая мне была обещана. Так что для этого я не поскуплюсь даже на лесть, если она будет способствовать делу.

Подполковник Густав Бирон посмотрел на меня с неким удивлением и одновременно с удовлетворением. Если он и колебался, принимать ли в полк тех офицеров, которые ныне прибыли из армейских частей и которые могут быть связаны с моим именем, — то теперь его сомнения должны несколько потускнеть. Между тем, подполковник с явным пренебрежением смотрел на офицеров. И тут уже были не только мои знакомые, но подошли два подпоручика, и… поручик Подобайлов.

Густав Бирон многозначительно молчал, я с большим трудом показывал выправку, хотя в глазах уже начинало все плыть.

— Согласно прошению на высочайшее имя матушки-императрицы Анны Иоанновны, а также по ходатайству его сиятельства фельдмаршала Христофора Антоновича Миниха, по делу зачисления в Измайловский полк сии офицеры направлены на рассмотрение! — торжественно, как будто из XX века, может быть хуже только, чем если бы это сказал Левитан, произнёс секретарь Измайловского полка.

— Имееть желать ли ви служба со я? — подбоченившись, горделиво приподняв подбородок, спрашивал с жутким акцентом, возможно, даже заученную фразу, Густав Бирон.

— Как есть, господин подполковник! — почти хором ответили все присутствующие.

Я же в этот момент смотрел на Антона Ивановича Данилова, который, вроде бы, ненавидит гвардейцев, за что, по сути, и вызвал меня на дуэль. Однако, он кричал громче всех. И с этим нужно было бы разобраться. То-то мне не верится в его желание службы в гвардии. Знаю, что в его биографии не всё так чисто. Чья-то ли это игра? Или мне уже повсюду мерещатся интриги?

— Каптан, за мной! — приказал подполковник Бирон и, не дожидаясь моей реакции, направился к двери одного из кабинетов, где я ещё не был, но предполагал, что там, поди, мог быть кабинет командующего Измайловским полком.

— Секретарь сказал, что вы сносно владеете немецким языком? — как только мы оказались наедине, спросил подполковник на немецком.

— Смею предположить, господин подполковник, что знаю немецкий язык неплохо! — будто рапортовал, четко отвечал я.

— Это облегчит наше общение, — с задумчивым видом сказал Густав Бирон.

Подполковник, с некоторым видом превосходства, стал меня рассматривать. Конечно же, мне должно было быть неловко, но терпел, терпел я и боль, стоял по стойке смирно, несмотря на то, что чувствовал, как все сильнее саднила рана.

В конце концов, я живу в сословном мире, в условиях самодержавия, когда те, кто находится ближе всего к трону, имеют намного больше власти и возможностей, чем те, которые держатся от трона подальше. Через своего старшего брата Густав Бирон мог чувствовать себя более чем уверенным, даже взрастить те не самые лучшие качества, связанные с заносчивостью и себялюбием.

Почему-то на ум пришло сравнение, что Василий Иосифович Сталин мог вот так же себя вести, пока ещё был жив его отец. Причём, там по стойке смирно стояли генералы, а я, как-никак, но лицо подчинённое.

— Мне отрекомендовал вас мой брат. Благодарны ли вы ему за ту милость, что вас одарили? — с ухмылкой спрашивал Густав Бирон.

— Несомненно, — скупо ответил я, не пряча глаза, когда в них пристально смотрел брат фаворита.

— В той ли степени вы признательны и фельдмаршалу Миниху? — последовал провокационный вопрос.

— Я вижу, кто именно благоволит мне и по чьей воле получил чин капитана, — уклончиво отвечал я, надеясь, что этот ответ удовлетворит Густава Бирона.

Ведь я могу быть благодарным за повышение и фельдмаршалу Миниху. Причём, как бы не в большей степени, чем Эрнсту Иоганну Бирону.

Густав хмыкнул, вновь подарил мне ухмылку, показывая тем самым, что оценил мою казуистику.

— То, как вы иносказательно мне ответили, заставляет задуматься. Но в должной ли мере вы понимаете, что непосредственный ваш начальник — я? И что мои приказы должны исполняться неукоснительно? — спрашивал подполковник.

— Для меня приказ начальствующего лица обязателен к исполнению по мере моих сил, и более того, не щадя живота своего! — лихо ответил я.

Густав Бирон ещё просматривал меня, наверное, предполагая увидеть что-то такое, что позволит ему принять окончательное решение.

— Свободной роты для вас нет. Принято решение о формировании третьего Петербургского батальона Измайловского полка. И ваша рота, набранная из свежего пополнения, а также с повышением иных офицеров из Второго Петербургского батальона, даст начало славному делу, что задумал мой брат, — явно с некоторым разочарованием сообщил мне Густав Бирон.

Я прекрасно понимал, что он хотел услышать. Что я готов лишь только за Биронов кровь проливать. Но откровенно лгать не хотелось, потому и ответы мои были уклончивыми.

Я не хочу однозначно вступать в придворную партию Бирона или кого-нибудь иного. Прекрасно понимаю, что решение моё, возможно, и неосуществимо, лишь отложено. Со всеми с ними мне по пути, пока это выгодно, пока я не смогу стать более значимой фигурой и усилить собственную игру.

Тем более, время летит неумолимо, мне ли, столетнему старику, об этом не знать? Если я не повлияю на ход истории существенным образом то сравнительно скоро Бирон будет смещён. Дальше, как минимум, и Остерман потерпит первый крах в своей жизни и взойдет на плаху с Минихом в одной компании.

Поэтому либо мне играть в собственные игры, лавируя между политическими группировками, либо к кому-то примыкать, но тогда всецело отдаваться делу становления именно этой партии, чтобы она в какой-то исторический момент не рухнула с политического Олимпа.

Мне было уже ясно, что Густав Бирон вынужден принять и пополнение, и меня, людей, что прислал Миних. Не та ситуация, чтобы Бироны начали откровенную политическую борьбу с Минихом, препятствуя зачислению некоторых офицеров, которые могут быть связаны с фельдмаршалом, в состав Измайловского полка. Но очевидно, что ухо мне нужно держать востро. Да это было понятно еще тогда, как я очнулся на Митаве.

Еще минут десять разговора об одном и том же, но разными словами, и я был отпущен. Выйдя из кабинета, я почувствовал, как все прожигали меня взглядом. От меня ждали озвучивания решения Бирона? Кстати, не согласованного с генералом Кейтом, который был как бы полковником Измайловского полка.

Все поплыло, в глазах туман, я вынужденно сел на стул. С моим ранением хотя бы недельку отлежаться, но времени не было. Дел за гланды.

— Вы временно будете зачислены в состав моей роты Третьего Петербургского батальона Измайловского полка, — когда немного миновал приступ, явно болезненным голосом сказал я.

Попробовал встать со стула, меня вновь повело. Стало понятным, что организм недвусмысленно намекает, что пару дней мне предстоит проваляться в кровати.

— Господа офицеры, сержант Кашин введёт вас в курс дела. Прошу собрать роту, раззнакомиться, опросить всех солдат. Спросите у Кашина, что я хотел сам делать. Ротмистр Саватеев, или уже прапорщик гвардии Саватеев, как вероятный мой заместитель, берите роту под своё начало! — сказал я.

Встал и… темнота…

От автора:

Еще одна наша серия, пишется 7-й том.

Имение заложено, долгов, как шелков, в доме трещину прикрывает картина с обнаженной барышней, и маман укатила в Петербург, забрав все деньги, что были.

На серию хорошие СКИДКИ: https://author.today/work/413851