Фаворит-2. Служу России!

Глава 6

Если я буду совершать именно те поступки, которых ждут от меня люди, я попаду к ним в рабство.

Пауло Коэльо

Петербург

21 июня 1734 года

— Алексей Петрович, Ваше Высочество, да как же такое стерпеть⁈ — после ухода наглеца Норова Пётр Иванович Шувалов стал дёрганым и резким.

Так часто бывает, когда человеку, не лишённому самолюбия, пришлось сдерживаться или же даже — хотя Шувалов в этом себе не признается — несколько струсить. Вот и начинаются махи руками после несостоявшейся драки.

— Пётр Иванович, окстись, ушел он уже! — потребовала Елизавета Петровна. — С нами он будет! Отчего не сдал? И не сдаст. Нужен нам такой лихой гвардеец, да еще и серед Измайловского полка. Вот бы по носу дать Густаву Бирону, что у него… Нет сие нельзя.

— Всё так, Елизавета Петровна, успокоиться надо. Да и вразуметь, что нынче на всю гвардию имя Норова звучит. Одни ему завидуют, что в капитаны быстро прошёл, иные считают, что недостаточно государыня одарила такого молодца, который принёс в казну российскую настоящие сокровища.

— Алексей Петрович, и вы знали, кто это, и молчали? — с укором сказала Елизавета.

— Так почём мне знать, как он выглядит? И почем было знать, что это Норов и есть, если он не в мундире пришёл⁈ А так, да, знаю, слыхал, — словно своей ученице, объяснял Бестужев-Рюмин.

Знала о Норове уже и Елизавета, вот только пока не смогла оценить обстановки. А тут получается, что есть сочувствующие гвардейцу. А еще сегодня с утра Елизавета Петровна крестила сына одного из прапорщиков Преображенского полка. И там… Клялись, что все они как один встанут за дочь Петра. Не настало ли время показать себя?

Нет, Елизавета еще очень сильно боялась. Анна Иоанновна — правительница с норовом. А она, Лиза, теперь — с Норовым? Елизавету заинтересовала такая игра слов в ее голове.

В комнату, смущаясь, вошёл старший из охранников, да ещё с примечательной шишкой на лбу.

— Прощения, стало быть, просим… — понурив голову, сказал казак. — Не сдюжили. Да и они, яко черти повылазили, и вразуметь, что происходит, не поспели мы.

— Догнать и убить! — казалось, уже уснувший, встрепенулся Разумовский. Встал, выкрикнул — и снова завалился в кресло.

Елизавета Петровна, наверное, как никогда ранее, посмотрела на Лешку Розума с долей брезгливости.

Казак ушёл, так и не получив того самого прощения, за которым пришёл. Все собравшиеся понимали, что охрана явно сработала… никак. А ведь Разумовский заверял, что лучших бойцов и не сыскать на белом свете.

А потом начались острые дебаты — что же делать с Норовым. Причём мнения разошлись: Шувалов считал, что нужно обязательно Норова убить, хоть бы и на дуэли; Бестужев-Рюмин, как и Елизавета Петровна, считали, что этого гвардейца можно и нужно сделать своим.

Да, Норов говорил о том, что не допустит участия шведов в вопросе русского престолонаследия. Но ему никто не объяснил, что даже если шведы захотят начать войну, и если у Елизаветы Петровны появится шанс взойти на русский престол, то царевна в обязательном порядке открестится от любых сношений — или со Швецией, или с Францией, да будь с кем. А согласится? Да, но лишь на словах.

Ведь ни гвардия, ни армия, ни чиновники никогда не поддержат ту императрицу, которая сдавала позиции России. Элементарно скажут, что в Елизавете Петровне больше досталось наследства от её матери-кухарки, чем от великого отца. И вот так в момент обнуляется вся важность цесаревны.

Всё это время, пока шли споры, Иоганн Арман Лесток молчал. Он уже принял решение, и спрашивать у кого-либо разрешения он не был намерен. Такой неучтённый фактор, как зарвавшийся гвардеец, мог резко изменить игру. А Лесток, считавший себя мастером многоходовых комбинаций, уже продумал планы на лет пять вперёд.

В свою очередь Елизавета Петровна, изредка посматривая на своего, вроде бы как, ещё пока любимого Алёшку Розума, не могла из головы выкинуть того гвардейца.

Ох, как же не нравилось цесаревне, когда кто-то умело сопротивлялся её чарам. Елизавета Петровна была искренне уверена, что нет того мужчины, который бы, если только она захочет, не был готов сложить голову только лишь за шанс оказаться рядом, наедине с дочерью Петра.

Норов был высок, статен, как и все измайловцы — жгучий брюнет. И этот волевой взгляд настоящего, повидавшего жизнь мужчины… Лиза почувствовала в гвардейце что-то такое, чего не было во всех тех мужчинах, с которыми она имела связь. Мудрость, сопряженную с храбростью. Ведь говорил он мудро и рассчитал даже поведение всего общества, что собралось в доме на Васильевском острове. Но все равно действовал почти что безрассудно.

И пыталась Елизавета думать головой, а не сердцем — или другими частями своего прекрасного тела. Но всё едино — всплывает образ сильного мужчины, готового бросить вызов всем и каждому, знающего, чего именно он хочет. И этот образ будоражит женское сердце, заставляя чуть чаще дышать, вздымая грудь, которая всегда словно крючок цепляла жертву. Сегодня же большой и жирный окунь, с колючками на спинке, сорвался. Но ловля не закончилась…

Именно такой мужчина может привести её к трону. Но Елизавете Петровне было до конца непонятно: а хочет ли этот мужчина того, чтобы она возвысилась?

Если я чуть больше часа назад думал, что трактир был набит людьми, то сейчас я начинал видеть в людях самую известную в будущем рыбу — селёдок. Причём с каждой минутой за большими столами появлялся тот, кого уже можно было списать из свежих рыбок в сюрстрёмминг. Это такая вонючая тухлая селёдка, которую кто-то ещё ест. Правда, для других это блюдо — скорее, злая шутка, так как воняет невообразимо.

Вот такие сюрстрёмминги, напившись хмельного, начинали буянить. Однако на посту дежурили братья, сыновья трактирщика, — амбалы, на которых все оглядывались, если вдруг что-то сказано не так или сделано не то.

Впрочем, не все оглядывались.

— Эй, пригожая! А принеси самого лучшего вина самым лучшим офицерам России! — кричали офицеры, уже опрокинув в лихом порыве ширму, за которой находился их столик.

Они пришли еще до того, как я чуть меньше часа назад отсюда исчез по знаку Фрола. И, как видно, успели изрядно подпортить свою карму хмельным. Причем, как я заметил, пили венгерское вино. А неплохо, видимо, платят этим служивым, раз позволяют себе напиваться недешевыми напитками. Я лично на свое жалование пока такого себе позволить не могу.

— Ваше высокоблагородие, дозволено ли мне будет дать вам совет не обращать внимания эту крикливую компанию? — будто бы прочитав мои мысли, спрашивал Кашин.

— Это преображенцы? — спросил я. — И когда ты стал кого-то бояться?

— Так опосля хлопот не оберемся. Но я завсегда горазд и подраться, — поспешил реабилитироваться Кашин

Впрочем, может, не всегда сходу, но я уже стал распознавать особенности мундиров. Ну а то, что у преображенцев были красные чулки, которые они и теперь постарались продемонстрировать, знали не только в гвардии, но и далеко за её пределами.

— Я сына крестил! Сама дочь Великого Петра отпрыска моего держала и крест повязывала на шею! Неси лучшего вина, да без оплаты! Елизавету Петровну пить будем! — немного очухавшийся сюрстрёмминг орал в этот самый момент на весь трактир.

Впрочем, если бы он даже шёпотом говорил, его могли бы услышать. Все шумные компании мигом замолчали, не желая даже и косо посмотреть на гуляющих гвардейцев.

— Нынче же! Как будет угодно господам! — по-своему расценив обстановку, хозяин трактира моментально отправил Марту в винный погреб.

И всё-таки мне нужно было с Францем вести себя более жёстко. Мне он ещё пытался что-то сказать против, а сейчас лебезит так, что аж противно смотреть. Да, понятно, что гвардейцы — белая кость. Связываться с ними никто не хочет, даже достойные армейские офицеры. И всё же…

— А если побью кого из гвардейцев, что мне будет? — вскинув бровь, поинтересовался я, будто бы чисто теоретически, у сержанта.

Вопрос был, скорее, в никуда. Понятно, что ничего хорошего не будет, если я устрою драку. В голове сразу же возникли мыслеобразы из кинофильмов про мушкетеров. Там гвардейцы кардинала дрались с королевскими мушкетерами. Что-то похожее может случиться и сейчас.

Кстати, если, когда советский фильм вышел впервые, я сопереживал, как и большинство граждан, за мушкетеров, то со временем стал понимать: это же гвардейцы старались поддерживать порядок и приструнить бузотёров в манжетах. За них и нужно было болеть. Я же за систему, за государство, а не за пьяных дворян, назвавшихся мушкетерами и действующих против собственного же короля.

— Прошу простить меня, ваше высокоблагородие, но как же — желаете размяться? — с усмешкой спросил Кашин.

Я рассмеялся. Не смог сдержаться. Уже моими выражениями и словами Кашин разговаривает. Того и гляди, я тут осовременю язык, чаянно или нечаянно. А что? Как там? Чуваки, чувихи, а правнучка мне рассказывала ещё про кринж… Правда, не вспомню, что это именно такое.

— А что не славите дочь Петра? — не унимался один из офицеров.

И тут мы с ним встретились взглядами. Все присутствующие в заведении отводили взгляды и потому пьяному гвардейцу были не интересны. А тут мой взгляд. Прямой, даже с некоторой насмешкой, как я сам чувствовал.

— Ты! Ты что зыркаешь, курвина! — заорал гвардеец и, словно носорог, по принципу «вижу цель, не вижу препятствий», рванул ко мне.

— Будь готов, но пока не вмешивайся! — приказал я Кашину.

Он, как и другие мои бойцы, сидящие за соседним столом и до того жадно уплетавшие мясо, подобрались, встали, отодвинули лавки, чтобы не мешали.

Я сделал шаг навстречу к «носорогу», перехватил его за руку и элегантно, даже придерживая, завалил на пол. Не сложно это было сделать, если человек пьяный.

— Стоять! Я капитан гвардии Норов! — выкрикнул я, когда подельники счастливчика рванули с места.

Преображенцы замерли.

А счастливчик стал подыматься. А чем не счастливый человек? Вон, сама цесаревна — кума его. А еще и не убился после встречи с моей ногой.

— Тот самый, что золото польское отбил и корабль взорвал? А еще и фрегат наш не дал захватить? — уточнял один из наиболее трезвых преображенцев.

И спрашивал без насмешки, а с вполне здоровым любопытством.

— Тот самый, — сказал я, не проявляя своего удивления.

Вот тебе и на! А я становлюсь знаменитым! Того и гляди, в учебники по истории скоро войду.

Счастливчик же всё-таки поднялся, подошел ко мне и попробовал ударить. Замах сделал такой, что я мог бы и выспаться, пока кулак долетит. Так что без труда увернулся. Но порыв ветра, что коснулся моей щеки после движения гвардейца, красноречиво сказал, что было бы худо, не увернись я.

— Ну так выпей с нами! — сказал тот, который только что совершил повторную попытку меня ударить.

Вот за это, в том числе, я и люблю русских людей. Тут от драки до дружбы полшага, мгновенье. А выпить? Так тоже русская традиция. Своего рода подписание мирного договора. И откажись я, это будет равносильно срыву переговоров, а, значит, продолжится война.

Ну так разве же сильно повредит, исходя из обстоятельств, пригубить вина?

Отвязаться от гостеприимной компании гвардейцев получилось не сразу. Да и то, только после того, как я признал, что Преображенский полк — первый, ну и самый славный. Можно было, конечно, проявить гордыню и кричать, что измайловцы самые лучшие. Но ведь объективно именно преображенцы под Нарвой стояли насмерть, они и после овеяли себя славой. Так что пришлось принять очевидное. Однако я с самым серьёзным видом пообещал, что измайловцы еще так себя покажут, что после вернемся к вопросу о первенстве в гвардейских полках. Кстати, о семеновцах мы почти и не вспоминали.

Ночка могла быть еще той. И мы были готовы. Оружие заряжено, бойцы на работу заряжены были так же. И насколько уж мне хотелось уединиться с Мартой, но нельзя. Вопрос и о бдительности, и о том, что бойцы подумают. Да, я по привычке мыслю еще теми категориями — мне важно, что подумают бойцы. Но, может быть, еще и в этом моя сила.

Не зря мы ждали нападения. Нет, ничего не произошло. Но зато отработали, как на учениях, словно дом был в осаде и нам нужно было ждать штурма в любой момент.

И с первыми петухами все дружно отправились на пробежку. Наверное, те сонные горожане, которым посчастливилось нас увидеть, думали, что совсем уж сбрендили бегущие спозаранку, да еще и на ходу выполнявшие бессмысленные, как может показаться, телодвижения. Но вот тут уж ровным счетом плевать. Важнее другое, что мой плутонг уже может пробежать и три, и четыре километра, что для бойцов это становится обыденностью. Значит, и в бою уставать будут меньше, и более маневренными станем. Все правильно я делал… Очень на это надеюсь.

Обильно позавтракав, я подсчитал затраты. Да-а, если я и дальше буду всех кормить, а у Кашина скоро и семья появиться… Нет, нужен доход, очень нужен. И я рассчитывал на то, что в скором времени хоть что-то смогу заработать. Это если Елизавета все же пойдет на мои условия. Учитывая, что ночь прошла без эксцессов, такое вполне возможно.

А потом я отправился прямиком в канцелярию полка.

— Вот, капитан Норов. Фортуна благоволит вам, — с явной завистью в голосе сказал мне секретарь и протянул свёрток.

Я развернул бумагу. Там великолепным почерком и даже без видимых ошибок на русском языке было написано приглашение явиться на бал к четвёртому июля. А что за дата — 4 июля? Ну не День же Независимости Соединённых Штатов Америки будут отмечать при русском дворе, когда этих штатов ещё и в помине нет!

— Через три дня вам, капитан, и заступать в Летний Сад в императорский караул. Так что сперва в караулах при императрице постоите, а после и спляшете на балу, — с ещё большей завистью в голосе говорил секретарь.

Что ж, редко, когда люди радуются чужим успехам, даже если они близкие родственники или друзья. Я же с секретарём Измайловского полка в друзьях и раньше не ходил, да и нынче пока что не похожу. Сейчас он слишком завидует. А после, когда я рассчитываю стать ещё больше, чем капитан, секретарь будет мне интересен, так как станет самым что ни на есть мне подчинённым.

— Роту вам ещё даём. Временно. В Новом дворце без целой роты не можно. А после и не ведаю, когда набор будет в полк, — говорил секретарь, а я решил не обострять с ним отношения.

Пускай немного позлорадствует, сбросит свой пар, если только не станет переходить рамки приличия. А вот то, где мне набрать новых гвардейцев… Да, задача не моя. Но я же могу попробовать ей поспособствовать. На это дело я и хотел бы «обокрасть» генерал-майора. Или же надо с Юрием Фёдоровичем как-то договариваться с использованием материальных средств убеждения.

Я бы ещё к себе Данилова и Саватеева перетянул. Вот только чувствую, что Данилов либо сам на первой же дуэли погибнет, либо поубивает мне половину офицеров полка. Горячая голова у этой тёмной лошадки! Если и вернётся, то с явным понижением, минимум в один чин. Но всё же — гвардия!

— В какой срок для моего плутонга выдадут хотя бы шпоры и свинец? — когда секретарь посчитал, что уже со мной отработал, спросил я.

— Всё, что было положено, всё вы забрали! — строго отвечал секретарь.

И это, между прочим, гвардия. Что же говорить до других полков, где ещё реже выдаётся! Я уже знал, что стрельбы даже в Измайловском полку проходят не чаще, чем раз в месяц. Да, тренировки заряжания ружей входят в ежедневные учения, а вот стрельбы — нет.

Где-то даже современников я могу понять. Порох, извините, не такое уж и дешёвое удовольствие, которое все время необходимо иметь в наличии, так как Россия постоянно воюет или готовится к войне. Учитывая то, что солдаты стреляют из мушкетов, отвернув головы, не на точность, а на кучность, залпами, то лишний раз тратить дорогостоящий ресурс командование не хочет. Совсем другое дело, когда появится уже прицельная стрельба. Когда начнут создавать роты, полки егерей, то вопрос о прицельной стрельбе будет стоять остро. Но не сейчас.

Я же, как человек из будущего, хоть и нахожу оправдание такому дефициту базовой подготовки личного состава, но всей душой не приемлю.

— Когда мне будет передана рота? Перед тем, как заступить в караул во Дворце, я должен узнать солдат и офицеров, — сказал я, уже собираясь уходить.

— Так, а что узнавать солдат? В чем разница? — задал вопрос секретарь. — Офицеров и без того знать должны. Некоторые вас знают даже слишком хорошо. Вот и случай долги вернуть.

Опять эти долги!

Мы не получили никакого предписания, а в Тайную канцелярию сегодня отправился другой плутонг. Согласно графику, после обеда я вновь направил бойцов на тренировку. Сержант занимался с личным составом шагистикой. Я же, отдельно от всех, сделал упор на физические упражнения, всё больше отжимаясь, используя обыкновенные камни как гантели. И только через час начал занятия рукопашным боем.

Зевак во дворе, чтобы поглазеть на наши дёрганья ногами и валяния, собралось немало. Более того, сначала тихо, а после уже во весь голос иные гвардейцы-измайловцы начали над нами посмеиваться.

— А ну, гвардия, ржать как кони, вижу, горазды! Кто супротив меня выйдет? — в какой-то момент не выдержал и выкрикнул я.

Было видно, что один солдат, ростом и статью как бы не больше меня, порывался выйти. Но иные его остановили. Понятно, не готовы вот так выйти и бить морду целому капитану. Хотя, как видно, кулаки чешутся у некоторых.

Нет, и солдат здесь нельзя назвать забитыми, запуганными. Офицеры сплошь какие-то гонористые. Может, это сказывается то, что Измайловский полк во многом был набран из тех, кто в своих предках знает казаков или даже шляхту. Но всё равно, не настолько здесь была вольница, чтобы кто-то вышел против офицера на кулаках.

— А не побрезгуйте, господин капитан, со мной встать! — вперед вышел офицер — судя по мундиру, поручик.

Толпа зашевелилась, возбудилась. Явно кто-то из местных знаменитостей решил со мной силой и ловкостью померяться.

— Али не признали, господин Норов? Так я поручик Николай Тарасович Подобайлов, — сказал офицер, как будто я должен был не только знать его, но и убояться.

Еще один из малороссов. Чуба только ему не хватает, а мундир явно не умеет носить. Однако то, что выслужился до поручика, и заставляло задумываться. И не Подобайлов он, явно же, что Микола Подобайло! На царевой службе, даже в гвардии.

Ну что ж… Нужно поставить себя перед гвардейцами. Без демонстрации силы и удали в таком мужском коллективе, никак. Но видно, Подобайлов силен и двигается плавно. Вот и хорошо! Потанцуем!

От автора:

Год Олимпиады. А для шахматистов — Большой Турнир в Нью-Йорке, победитель которого будет играть матч с Фишером.

Но Чижику мало победить. Чижику нужно остаться в живых: https://author.today/work/447404