Фаворит-2. Служу России!

Глава 19

Я не одобряю дуэлей. Если человек пришлет мне вызов, я мягко и уважительно возьму его за руку и проведу в тихое место, где смогу беспрепятственно его убить.

Марк Твен

Петербург

2 июля 1734 года

Мы с Анной Леопольдовной танцевали охотно, и не прошло и нескольких минут, как уже начали весело и задорно смеяться. Я, может, чуть более сдержанно. Но Анна, она же Катарина Христина, себя не стесняла, являла всем истинные эмоции. Она, как, наверное, и абсолютное большинство подростков, оказалась натурой чувственной, эмоциональной, открытой.

Это потом, со временем, люди начинают закрываться в себе, будут замкнутыми, обжегшись на отношениях, прежде всего, с противоположным полом. А в юности многие эмоции легко читаются на лицах подростков.

Назвать Анну Леопольдовну подростком, имея в виду её половую незрелость, я бы не решился. Во-первых, девушка она вполне зрелая — из того, что я смог рассмотреть в этом многослойном и твёрдом наряде, и того, как смог дофантазировать. Во-вторых, мне было просто неприятно одновременно смотреть на Анну Леопольдовну как на женщину, и понимать, что она совсем юна. Но в шестнадцать лет в этом времени уже многие имеют двоих детей от законного мужа. А я всё ещё не могу избавиться от многих психологических закладок из прошлой жизни.

— Следующий танец — тоже польский? — спросил я, уже понимая, что так оно и есть.

И ещё не все пары сделали своего рода проходку, не показали себя. Так что эта партия, которая сейчас станцевала, должна покинуть условный танцпол, чтобы другая группа его заняла.

— Александр Лукич, вы намекаете на то, что хотели бы со мной ещё раз танцевать? — с лукавой усмешкой спросила Анна Леопольдовна, посматривая в сторону, где в одном из углов бального зала корчился от ярости Мориц Линар.

— С превеликим удовольствием потанцую, ваше высочество, используя любую минуту, чтобы ещё немного побыть рядом с вами. Даже если вы бесчестно используете меня, желая позлить кое-кого… например, господина Линара, — сказал я.

Анна Леопольдовна отшатнулась от меня, словно от чумного.

— Что это? Не ваше дело! Благодарю, не стоит больше танцев! — выпалила девица, хмыкнула, резко развернулась, и мне стоило даже некоторого труда её догнать, так как не проводить её высочество до того места, где ангажировал, было бы в крайней степени моветоном… если использовать французские словечки.

— Не пора ли явить волю мою? А, господа? — выкрикнула Анна Иоанновна, прерывая начавшийся очередной полонез.

Государыня посмотрела на свою племянницу, мазнула по мне взглядом. Рядом с императрицей сразу же оказались все видные персоны. Был тут Остерман, Ушаков, Лёвенвольде и, естественно, Бирон. Подошел и Миних.

Они, наверное, знали, что именно важного должно было сейчас произойти. Для всех же остальных такое объявление было полной неожиданностью.

— Иди сюда, дитя мое! — сказала государыня, подзывая явно нервничавшую и поглядывавшую на меня с обидой Анну Леопольдовну.

Девушка побледнела. Мекленбургская принцесса тоже, видимо, понимала, что задумала ее тетушка.

— Молчать всем! Матушка волю свою явит! — закричали нарочито визгливыми голосами уродцы.

И вмиг стало тихо в бальном зале. Никто не хотел получить такого конфуза и унижения, когда какой карлик подойдет и возьмет да отвесит пинок весьма уважаемому человеку. Да, в такой момент можно поднять уродца, встряхнуть его, бросить об пол. Но нельзя избивать и возмущаться. Все посмеются с того, переводя случившееся в шутку, но не более. «Особенной свите» ее величества позволяется многое, но обижать их можно было только самой государыне.

Даже не позволялось унижать князя Голицына, шута и квасника государыни. Это для нее он — шут, а иные, завидев бедолагу, кланялись.

Вот так в один момент в зале установилась полная тишина. Даже платья не шелестели и не скрипели каблуки.

— Вот чрево! — выкрикивала государыня, чувствительно прикладываясь к животу Анны Леопольдовны, от чего девушка чуть ли не плакала.

Наверное, такой лапищей если погладить, так синяк останется. И это будет считаться лаской. И все же Бирону за вредность на работе нужно молоко выдавать. Небось у графа лучший в России медик, с лучшими мазями и травами от травм.

— И кого сие чрево родит, тот ваш император! Верна ли присяга ему? — выкрикивала государыня.

Жесть… Хотелось мне сказать матом. Да я мысленно и матерился на чем свет стоит. Это как же — присягать тому, кто еще не родился? [в реальной истории такая присяга также имела место. Анна Иоанновна даже рассматривать не хотела «петровскую линию», желая укрепить «ивановскую»]

Но тишина не нарушилась ропотом, а только шорохом платьев и неловким стуком.

Все мужчины встали на колено, а женщины склонились в самом низком, насколько позволяли платья и личные физические особенности, поклоне. Понимая, что уже скоро останусь единственным, кто не стоит на колене, я поспешно сделал это. А то, неровен час, в измене обвинят, а тут уж никакие милости не спасут.

Но я смотрел не на государыню, на которую были обращены почти все взоры. А на Анну Леопольдовну, которая, как мне казалось, хотела провалиться в этот момент под землю. Ей было стыдно. Понимала ли она, насколько абсурдно происходящее? Или такое пристальное внимание к своей персоне ей не нравилось? [если судить по дальнейшим проявлениям характера, Анна Леопольдовна вовсе будто бы боялась общества и не желала быть в центре внимания]

А мне было до сих пор непонятно, как нужно было бы поступать. Защитить ли девочку? Да, очень хотелось. Но в ущерб ли будущему всей России? Нет, ни в коем случае.

Нет, не личность правителя сейчас решается. Это путь, по которому пойдет Россия. Елизавета — это начало засилья всего французского. Анна Леопольдовна, как и ее будущий сын, скорее всего, были бы адептами «Северного Союза», то есть тесной связки России с Пруссией, Данией. Понятно, что с Фридрихом Великим было бы лихо громить всех и вся, чем воевать с ним же.

Но не только в этом дело. Вопрос-то ещё и характера общества. Что будет с Россией без французского языка, того ментального кода, который был внедрен в русского дворянина и который даже в двадцать первом веке считывали хорошо? Будет ли Пушкин, Толстой? Будут ли дворцы? Надеюсь, что время у меня еще есть, чтобы присмотреться к эпохе, понять.

— А что же за скука-то такая у нас? — в момент, когда я собирался откланяться, приведя Анну Леопольдовну к ее тетушке, иждал, не скажет ли что-то государыня ещё мне, выкрикнула императрица. — А что же, Елизавета Петровна — русский танец не покажешь нам?

Цесаревна явно нехотя вышла в центр бального зала, оглянулась на уродцев, которые также изготовились вытанцовывать рядом, передразнивая дочь Петра Великого, вздохнула, пряча нежелание, неизменно с превеликой грацией, словно лебёдка, поплыла.

— А ну, бравый гвардеец, подсоби Елизавете Петровне! Покажи, что не только по-польски ходить умеешь кругами, но и танцевать русские танцы горазд! — сказала Анна Леопольдовна.

Всё это выглядело как попытка меня унизить — публично поставить теперь в пару к другой женщине. Я не мог отказать, не мог сказать, что не танцую, ведь только что танцевал. Хотя очень хотелось взбрыкнуть, показать свой норов.

А с другой стороны? Это же если выходить танцевать с кислой миной, то так и поймут, что унижаюсь. А вот если лихо, с улыбкой, будто бы кладу на всех присутствующих то, что так сжимают узкие панталоны, так и выходит, что возвышаюсь над всем этим крайне сомнительным императорским юмором.

Только так и можно сохранить свою честь и достоинство. Вот он, выход — посмеяться еще громче, чем тот или та, кто предвкушает «банановую» хохму.

И я вышел… И помог Елизавете. Но танцевал, то и дело поглядывая на вновь улыбающуюся Анну Леопольдовну.

— Господа, я должен спросить вас, не угодно ли будет примириться? Полагаю, что закон чести превыше всего. Всё же напомню вам, какие могут быть последствия от этой дуэли, — призывал нас к примирению Саватеев.

— До первой крови! — провозгласил я.

— До первой крови! — нехотя согласился Антон Иванович Данилов.

Мой, скорее всего, не противник, а соперник теперь посмотрел просящими глазами. Но я был непреклонным. Еще ранее мне донесли, что Данилов собирался выйти на дуэль, но попросить прощения. И не верю, что это было бы искреннее его желание. Он поступил бы так только потому, что благодарен мне за спасение.

Дело в том, что я поставил условие: при моей победе в, надеюсь, не смертельной дуэли Данилов как на духу расскажет мне, почему он всё-таки пошёл в гвардию и что задумал.

Антон Иванович явно что-то скрывал — и от меня, и ото всех. А у меня из головы не выходили все те слова, что произнёс Данилов, пока лежал при смерти, а ему останавливали кровь и перевязывали. Притом, что он ненавидит гвардейцев, этот человек при первой же возможности направился на службу в гвардию. Что за фокус? И я уверен, что не карьера является целью для поручика. Вряд ли в данном случае играют значительную роль социальный статус или деньги.

А мне не нужен в роте такой человек, что при первом дежурстве во дворце достанет пистолет и пристрелит кого-нибудь — а ну как даже саму императрицу. Поэтому он ещё ни разу не был на карауле во дворце при её величестве.

— Начали! — прозвучала команда Саватеева.

И тишину небольшого леса у Чёрной речки огласил звон металла. Хорошо, что я ещё не позиционирую себя как поэта, хотя уже использую стихи Александра Сергеевича Пушкина. Так что, когда была выбрана эта локация для нашей дуэли, я даже вздрогнул.

Но я же не великий поэт, чтобы тут заканчивать свой дублированный жизненный путь?

Данилов вытер платком кровь и недобро посмотрел в мою сторону. Да, вероятно, он, да и все присутствующие на дуэли господа, мог посчитать, что я не совсем честно дрался. Вот только я не собирался допускать такого момента, чтобы перед завтрашней дуэлью, которая уже может быть не на жизнь, а насмерть, я был хоть в какой-то мере ранен. Тем более, что даже после напряжённого фехтования у меня заныло плечо. Ещё и швы не сняты, а я уже вовсю дерусь.

— Нужно продолжить! — решительно сказал Данилов, когда остановил кровь.

Он сидел на мокром поваленном дереве, запрокинув голову, и держа в руке окровавленный платок.

— Условия дуэли выполнены, — нехотя признал прапорщик Подобайлов, мой секундант. — Перед дуэлью не было оговорено, что пущенная кровь должна быть только из-за порезов шпагой.

По мнению собравшихся офицеров, я поступил несколько… бесчестно. Провёл ставший для меня уже коронным удар ногой в голову. В частности — в нос, чтобы быстрее пустить юшку своему сопернику. Подобайлов, наверняка, узнал тот свой удар ногой, который он мне продемонстрировал во время нашего первого знакомства, когда встал со мной на поединок.

Этот удар, в комплекте с несколькими комбинациями со шпагой, отработан был мной до такого автоматизма, что я его нынче до конца и не осознал, как уже Данилов лежал на траве. И был готов биться дальше, но, получается, что победил своего соперника. Таких наработок нужно сделать для себя побольше, чтобы и в бою, и в дуэли использовать.

Даже за каких-то восемь занятий Франческо Манчини здорово поднял мои навыки фехтовальщика. Но всё равно они были недостаточны, чтобы соперничать на серьёзную руку с таким молодцом, как Антон Иванович Данилов. Да и не было мне никакого смысла миндальничать с ним, играть в благородство, если на кону стоит ещё и некая тайна, связанная с тем, что я вижу этого человека рядом с собой и в мундире гвардейца Измайловского полка.

— Когда будет исповедь? — подойдя к Данилову, тихо, чтобы никто не услышал, спросил я.

— Как же вы… Сразу по отъезду из Петербурга, — нехотя отвечал мне поручик.

— И до того вы даёте мне слово, что не станете предпринимать никаких дурных и противозаконных поступков, — сказал я, дождался вынужденного кивка от Данилова и продолжил: — Я хочу видеть вас в кругу своих друзей. И знайте, что если этому суждено быть, то я всегда стану за вас, прикрою, помогу. Но и вы не совершайте такого, от чего было бы скверно иным.

Тот щелкнул каблуками и ретировался.

Я присел на поваленное дерево, то самое, где только что сидел Данилов. Нужно было перевести дух. Всё же даже буквально минута интенсивного боя, а скорее, моей пассивной защиты, была пока что изнуряющей. Данилов заставил меня побегать и понервничать. И такого приятеля нужно иметь уже потому, чтобы и дальше продолжать осваивать искусство фехтования. Манчини поставил стойки, удары, а вот нарабатывать, спарринговать лучше с таким партнером, как Данилов. И я стану отличным фехтовальщиком. Это одна из моих личных целей.

Пусть я выиграл эту дуэль, конечно же, рассчитывая на то, что выиграю следующую. Но уже в скором времени те, с кем предстоит мне скрестить свою шпагу, будут дополнительно оговаривать, чтобы поединок был благородным, без элементов рукопашного боя. Ну и я растеряю своё преимущество.

Самое то в русской традиции — это когда после драки следует изрядно напиться, обняться, забыть все обиды, поклясться вечной дружбе. И это обязательно произошло бы, если бы примерно на том же месте у меня не была бы запланирована уже ранним утром дуэль с Петром Ивановичем Шуваловым.

Откуда только можно, я узнавал о бойцовских качествах этого человека. Почему же? Внешне Шувалов разве исключительный боец? Напротив. Или отличился демонстрацией таланта фехтовальщика? Отнюдь.

Но никогда не стоит преуменьшать возможности и недооценивать противника. Так что в трактир мы как раз-таки зашли, но ни я, ни Саватеев, уже мой секундант на дуэли с Шуваловым, не употребляли горячительных напитков.

А вот какао выпили.

За этим напитком в Петербурге натурально гонялись. Какао можно было бы купить очень дорого, лишь в нескольких трактирах, да ещё исключительно в сезон. Как правило, в самом начале июля можно было выпить какао, а уже к концу августа тех какао-бобов, которые привозились в Петербург, не хватало, чтобы удовлетворить спрос на этот напиток. Бешеный спрос. В Европе, насколько я знаю, сейчас также повальное увлечение какао, и начинается эра шоколада. Стоит обо всем этом задуматься.

Возвращался домой я не в самом лучшем расположении духа. Ну не нравилось мне то, сколько и как вокруг обсуждались мои танцы с Елизаветой Петровной на балу у императрицы. Хотелось бы, чтобы я запоминался людям как отважный боец, хороший командир, удачливый воин. Но точно не как танцор русских народных танцев.

И всё равно, на подходе к дому, на лице у меня возникла улыбка. Сам вспомнил, как отжигал. Как смеялся над всеми в тот момент, когда они думали, что смеялись надо мной и цесаревной.

Вслед за Елизаветой Петровной, когда и я вышел в центр зала, забыл о том, что она цесаревна, стал смотреть на неё, как в танце должен смотреть мужик на свою бабу. Ну это как в народном танце, где никак не назовешь мужика кавалером.

Ну, а потом — давай приседать да ноги выкидывать! И колесо я сделал, и фляг продемонстрировал. Это было совсем не похоже на чинное дефиле с Анной Леопольдовной. Хотел на кураже ещё и сальто крутануть, но этот акробатический трюк у меня получается через раз. Еще оконфузился бы.

И вот что нужно сказать: портной, который пошил мундир — великий человек. Это я только потом уже, когда закончил вытанцовывать, понял. Я всё-таки снял камзол где-то на середине танца, иначе никакие акробатические этюды не получились бы, но вот приседал я и отбивал ладошками колени со ступнями, будучи в камзоле Измайловского полка. И свободно было, и нигде ничего не рвалось и не трещало.

Её Величество изволили полюбоваться на шоу? Так было чем. Вон, даже в трактире, не узнавая меня в лицо, рассказывали о некоем гвардейце Норове, который выдал жару на балу у государыни. Что перетанцевал даже Елизавету Петровну, известную всем мастерицу «русского танца».

Не устану удивляться, насколько быстро в этом времени расходятся новости. И даже строгая сословная иерархия не является препятствием для того, чтобы страждущие узнали, что же там творится на самых верхах, у власть имущих.

С этими мыслями я подходил к своему дому.

— За время моего дежурства никаких происшествий не случилось! — докладывал мне дежурный солдат.

— Вольно! — скомандовал я.

Теперь я неизменно оставляю трёх солдат у себя дома. Более того, и вовсе запланировал сделать из этого дома казарму для своей роты. Сразу три пристройки к уже существующему дому планирую, надо и выкупить строения.

Расположение замечательное, почти что в самом в Петербурге, а по мере роста столицы — это точно будет центр. Пространства вокруг на данный момент хватает, стоило бы его быстрее занимать, так как темпы строительства столицы, на мой взгляд, всё увеличиваются и увеличиваются. Не за горами то время, когда я мог бы выручить за пристройки и за этот дом большие деньги, если надумаю продавать.

Но это всё планы на то время, когда я вернусь с башкирских земель.

— Виноват, ваше высокоблагородие, происшествие было! — немного подумав, добавил капрал. — Марта, та девица, что дочка трактирщика, ходит тут вокруг да около. Вас, верное, поджидает.

Я огляделся — и в кустах, метрах в ста пятидесяти от меня, увидел девушку, вернее, макушку её. Сложно огненные волосы спрятать даже в зелёной листве.

— Марта! — выкрикнул я. — Иди сюда, я вижу твою рыжую голову!

Настроение сразу же поползло вверх. За всеми этими женщинами царственных особ открывался шлейф проблем и чего-то очень сложного. А тут рыжая…

И вот Марта у меня ассоциировалась со спокойствием. Не считать же мне серьезными вероятные проблемы с её отцом? Тем более, когда у меня уже неплохо налажена система безопасности.

Рыжеволосая девушка вылезла из кустов и пошла в мою сторону с таким видом, что, наверное, на плаху к палачу выходят бодрее.

— Пошли в дом. Нам нужно поговорить, — сказал я, взял остолбеневшую девицу за руку и повёл в дом.

Уже скоро мы сидели за столом. Я настоял на том, чтобы Марта села рядом и вместе со мной выпила кофе. Наелся я в трактире, но всё равно сильно хотелось кофе. Пристрастился к этому напитку ещё в прошлой жизни, не отпускает и в этой.

— Значит, ты сбежала от отца? Поступок глупый. И что ты собиралась делать? Неуместное буйство у тебя, — отчитывал я Марту. — Скажу тебе начистоту: ты мне очень нравишься, хотя речь о любви не идёт. У меня есть и могут быть другие женщины. Если ты к этому будешь относиться спокойно, то можешь оставаться со мной. В будущем найду тебе достойного мужа и дам такое приданое, на которое твой отец не способен. Если ты на всё это согласишься, то у меня будет для тебя большое дело. Вот что. Благодаря этому делу и приданого от меня не потребуется, будешь сама зарабатывать много серебра. Заниматься тем, что уже умеешь, что знаешь. И только приличные эти дела. Думай, Марта. А я пока пойду поработаю. И сегодня очень рано ложусь спать. Завтра у меня дуэль.

Сказав это, я отправился в комнату, которую определил своим кабинетом. Всякое может со мной случиться, и я хотел до завтрашнего дня ещё написать хоть что-то, что могло бы помочь Российской Империи развиваться чуть-чуть быстрее. Вдруг завтра я погибну на дуэли? А тут Саватеев, как мой душеприказчик, найдёт запись, и как-то, но ею распорядится. Это я уже проконтролировать не смогу.

Самое простое, одновременно и самое противоречивое — это максимально подробно рассказать, где можно искать золото, серебро. Могу даже указать, где недалеко от Архангельска находятся алмазы, которые были найдены только во второй половине XX века. Здесь же, в смысле, на листах бумаги, и золото Миасса, калифорнийское золото, Клондайк, южноафриканское золото. Пусть думают.

Можно было, конечно, ещё и оставить чертежи оружия. По крайней мере, расширяющиеся пули для штуцеров, если только эти самые штуцеры привести к общему стандарту. Уже одно это резко изменит картину будущих сражений. Ну, и хотя бы схему того самого шуваловского единорога — гаубицы, что должна возникнуть лет так через двадцать, перед Семилетней войной.

Но с оружием, без моего собственного участия, я бы не стал рисковать. У нас не станут внедрять, а на Западе увидят перспективу. И в том, что врагам станут известны чертежи, и довольно быстро, я не сомневаюсь. Нет, это оставлять нужно за собою.

А ещё я дописывал и дорисовывал уже второе письмо, которое отправлю своим родителям. Я не хочу уподобляться своему реципиенту и забывать отца и мать. А нет — он, то есть я, написал как-то. Денег просил.

В письме к отцу я теперь очень подробно рисую схему медогонки, ульев, сепаратора для молока. Сам я также собираюсь всё-таки посетить родное гнездо. Пусть оно не моё, но мне, отцу, деду, прадеду… Искренне жаль этих людей, которые в своих письмах, что я прочитал, по-настоящему любят своего сына, скучают по нему. Так что не буду скотиной, уважу стариков и дам им иного сына — наверное, всё-таки любящего.

Да и мне нужен тыл. Всякое может случиться. Я буду, по крайней мере, знать, что вернусь к родителям, они меня примут, и какое-то время смогу переждать и в поместье. Да и проблемы там какие-то с соседями, в том числе и с братом. Я с моими кузенами чётко решил, что нужно двух братьев обязательно помирить.

Я уже участвую в таких играх, где можно в любой момент стать просто разменной монетой, которой пожертвуют при первой возможностью. И тогда будет где чуточку отсидеться, чтобы начать снова восхождение.

От автора:

Лексе Турчину предстоит пройти весь боевой путь Рабоче-крестьянской Красной армии: от борьбы с басмачами, до победы над фашистскими захватчиками.

https://author.today/reader/456758/4245921