Фаворит-2. Служу России!

Глава 10

Нормальный человек должен жить один… На расстоянии и родственники хорошие, и жена хорошая и муж. Но если вместе в одну квартиру — дурдом.

Владимир Вольфович Жириновский

ПЕТЕРБУРГ

23 июня 1734 года

Конечно, ситуация весьма интересная. Меня, Александра Норова, спрашивает Александр Норов. В голове промелькнула тревога, мало ли… Но она почему-то очень быстро сошла на «нет». Совпадение имён, конечно же, очевидно. И пусть в это время имя Александр ещё не настолько сильно распространено, как, например, в XX веке. Но чуйка подсказывала, что какой-то существенной опасности для меня нет. Ещё бы и разум подсказал, какая вовсе могла бы быть опасность в том, что со мной хочет поговорить мой тёзка и однофамилец, кроме того, что весьма вероятно, это обнаружились мои родственнички [Александр Норов — известный в конце 1730-х годов авантюрист, но еще и геодезист, участник Оренбургской экспедиции, казну которой украл. Был брат Сергей Норов. Вполне могли быть родственниками Александра Лукича Норова].

Тут вопрос. Мало ли, поймут, что я не их… Кто? Брат? Сын? Два Александра в одной семье — возможно ли? Нет, если и родственники, то дальние. Так что и волноваться нечего. Уже как-то даже освоился, что приходится юлить и больше слушать, чтобы узнать о себе. Выработался специфический навык.

— Господин Норов, так, мне как, позволить тем господам проведать вас, али что прикажете? — спрашивала Марта.

При этом вид был у девушки предельно воинственный, будто она и вправду смогла бы остановить, как оказалось, двоих мужиков — не пустить их ко мне.

— Первое, когда мы вдвоём, называй меня по имени. Второе, в комнате напротив всегда есть два моих солдата. Если у тебя какая нужда или ко мне кто-то приходит, то зови их, чтобы стояли у двери, и при оружии! — наставлял я Марту, в какой-то мере начиная воспринимать её даже как свою сотрудницу — скажем, секретаршу.

Марта отправилась звать некого Александра Норова, а я постарался привести себя в приличествующий вид, насколько это возможно при моём вынужденном лежачем положении.

Минут через пять в комнату вошли двое. Некоторое сходство в облике между собой они имели, отличаясь лишь ростом. Один из вошедших был явно выше и неплохо физически сложён. Второй же невысокий, с проступающим животом, который в будущем могли бы назвать пивным, а ещё позже — скуфьим.

— Брат! — выкрикнул хмельным голосом рослый мужик и даже было кинулся меня обнимать.

Однако я посмотрел на него достаточно строго, показывая недоумение, и родственничек замялся, останавливаясь на полпути к тому, чтобы истискать меня в своих объятиях.

— Александр Лукич, г… кузен, мы рады, что вы живой, и, как видно, идёте на поправку, — сдержанно произнёс тогда полноватый гость.

Я их не знал. И даже не находил сходства со мной во внешности. Как минимум, я был брюнетом, а представшие передо мной мужчины оба имели светлые волосы, отливавшие рыжим, будто выцвели на солнце. Тот, который полноватый коротышка, был еще с залысиной, которую пробовал скрывать, зачесывая на голую часть головы имеющиеся волосы.

— Холодно вы привечаете братьев своих. Неужто и нам стоит враждовать, как отцы наши меж собой? — тоном обиженного ребёнка сказал как бы в ответ на моё молчание тот, что был повыше.

Уже что-то прояснилось. Меня нашли, выходит, мои двоюродные братья. Понятно, что есть у меня и некий дядька, который что-то не поделил с моим отцом.

— Мы, как прознали, что брат наш — капитан Измайловского полка, да ещё тот, о коем судачит весь Петербург, в одночасье решили тебя… вас разыскать. Как же сие так, что Норовы друг за дружку не держатся? — говорил высокий блондин под осуждающие взгляды своего угловатого брата.

Сразу было видно, что тот, который говорливый и высокий, более энергичен, скорее, даже преизрядный озорник. А вот полноватый кузен казался мне опасливым человеком, вместе с тем, более рассудительным. А ещё он имел пронзительный умный взгляд, коим сейчас меня и изучал.

— Александр Лукич, скажите нам прямо. Коли не рады видеть, так и пойдём прочь, недосуг здесь топтаться. Дел у нас, знаете ли, с преизбытком. В скором времени отправляемся в составе Оренбургской экспедиции. Но вы должны знать. что, пусть батюшку мы и любим, и послушны родителю своему, но вражда между братьями — Лукой Ивановичем и Матвеем Ивановичем — считаем, идет токмо на ослабление рода нашего, — после некоторой паузы, когда высокий блондин всё же замолчал, сказал полноватый кузен.

Я задумался. Что бы там ни произошло между двумя родными братьями, это, действительно, шло не на пользу роду. Не то чтобы я каким-то образом надеялся на помощь родственников. Но Норовы — это должен быть вполне самодостаточный род служивых людей.

Да, в истории о каких-то славных подвигах людей с фамилией Норов я сообщений не встречал. Но успехи России чаще всего были возможны только благодаря таким служивым родам, людям, которые выполняют свой долг, не выпячиваясь, но с самоотдачей, даже если при этом лавры победителей достаются другим.

— Господа, братья, нынче же распоряжусь, чтобы нам принесли угощений, и хотел бы, чтобы вы рассказали о себе. Где и как служите, чем живёте. Обо мне, небось, вы уже немало проведали, — после некоторой паузы сказал я, стараясь быть в меру приветливым.

— Вот то — дело! — обрадованно сказал рослый, потирая ладонями в предвкушении.

Оба моих двоюродных брата были в одинаковых мундирах. Лишь только по косвенным признакам можно было определить, что они оба, скорее, в чине подпоручика. Однако мундиры были не армейскими.

Между тем, наблюдением много не выяснишь, лучше послушаем, как у меня обстоят дела в семье.

Весьма вероятно, что в недалёком будущем мне нужно было бы отправиться в имение отца. Проблема заключалась в том, что я знал лишь только направление. Где-то там, рядом с Калугой или ближе к Москве, у Норовых были земли, которые пожалованы роду за службу ещё Рюриковичами. По крайней мере, именно так было записано в моём личном деле, которое мне удалось прочитать и которое хранилось в канцелярии Измайловского полка.

Наверняка, как и в каждой семье, есть и у Норовых нюансы взаимоотношений между родственниками, скелеты в сундуках. Один из таких нюансов мне прямо сейчас рассказали — это вражда между двумя родными братьями. Мой отец Лука Иванович и дядька Матвей Иванович между собой не ладят, и давно. Причина? Узнаем.

Уже скоро Марта принесла целый поднос жареной колбасы, душистого, будто только что из печи, хлеба, даже пиво. За хмельное девушка получила от меня строгий взгляд. А вот у высокого блондина глазки загорелись. И всё-таки этот мой кузен явно гуляка и хулиган.

— Не налегай на пиво, Сашка. А то снова биться будешь, лезть ко всем! — строгим тоном, словно старший брат, а, скорее всего, так и было, нравоучал полноватый кузен.

Вот я и выяснил, кто из них двоих и есть Александр Норов. Неужели у двух братьев не хватило фантазии, чтобы назвать детей по-разному? Впрочем, может, по святкам так приходилось?

Уже через полчаса, когда оба кузена окончательно расслабились, говорили без умолку, перебивая друг друга. Так что кое-что я разузнал. Причём, если Александр Норов расслаблялся благодаря употреблению пива, то другой мой кузен явно был не промах поесть и еду возводил в культ. Сергей Матвеевич Норов, как звали полноватого брата, сменил свою осторожность на беспечность лишь тогда, когда умял изрядную порцию угощения.

Итак, у меня есть два двоюродных брата, три двоюродных сестры, две из них замужем. Что ещё важнее, у меня у самого есть родная сестра. Девчонка четырнадцати лет от роду. Не знаю почему, может быть, какое-то здешнее информационное поле на меня повлияло, но почему-то даже несколько защемило сердце. Захотелось скорее увидеть не этих двух внезапно нарисовавшихся родственничков, а родную, единокровную сестру.

Я её пока не знаю, но в груди уже отозвалась тоска — вот как бывает.

— Жалко, что на свадьбе мы не погуляем у Матроны Лукитишны, — сетовал, разговаривая с набитым ртом, Сергей Норов. — На два, может, и на три года отправляемся мы нынче в степи башкирские. Всяко обвенчают, не будет же дядька ждать пока старой станет асьмнадцати летов.

Это они так о моей сестре, Матроне. Девочке четырнадцати лет, и кузены вполне серьёзно говорят о том, что свадьба не за горами. В ближайшие год-два девица должна выйти замуж.

Нет, я всё понимаю, время такое, традиции. И в четырнадцать лет сватают девочек. Но вот пока это не касалось Матроны, мне было как-то на эти традиции плевать. Такой глобальной цели, чтобы изменять мировоззрение современного русского человека, у меня не было.

А вот прямо сейчас мне захотелось седлать коня да поехать в поместье, чтобы разобраться с вопросом. Посмотреть на сестрёнку. Понять самому, не рано ли девочке женихов присматривать? Во мне необычайным, загадочным образом, свято возмущался старший брат. Вдруг захотелось пристально посмотреть на того жениха, которому прочат мою сестру.

И всё-таки человеку без корней крайне сложно жить. Ещё час назад я цеплялся в своей второй жизни разве что за службу и за дружбу, старался видеть в некоторых людях своих соратников. И пусть знал, что где-то есть моя семья, но только сейчас, разговаривая со своими двоюродными братьями, осознал — да, у меня есть семья, принадлежность к роду, и я не могу не думать о них. Не учитывать в раскладах, не печься. Более того, нужно бы роду помочь. Подумаю над тем, что я смогу сделать. Отослать денег? Так это банально. Но есть мысли. Нужно будет написать обстоятельное, с чертежами, письмо отцу. Куда только это письмо отправлять? Наверное, стоило бы кого-то из своих смышлёных ребят снарядить в ближайшее время в Калугу, разузнать всё или…

— А как нынче дороги до поместья отца моего? Как путь выбрать? — спросил я.

— Тако же, как и до поместья нашего батюшки. Они же разделили дедовскую землю, — не подозревая подвоха, отвечал Александр Норов.

А потом мне стали обстоятельно рассказывать, какой дорогой лучше ехать, а какую стоило бы и проигнорировать. Поместья наше находилось, как стало понятно из разговора, верстах в пятнадцати от Калуги на юго-запад. Что ж, таких координат было более чем достаточно, чтобы отправлять письмо.

Более того, я узнал даже о том, на какую почтовую станцию лучше приезжать, где взятку большую станционному смотрителю давать не надо, или же где после даже небольшого дождика размокает дорога настолько, что проехать невозможно. Так что без проволочек отправлю своего человека и даже дам ему инструкции, как лучше добраться. Нужно письмо написать отцу и матери. Не правильно я поступаю, игнорируя их. Мало ли как сложится, а у меня есть где переждать.

— Братья, а может, в карты сыграем али кости раскинем? — выпив в одно горло кувшин с пивом и явно присовокупив этот напиток к принятому за обедом, хмельным голосом проговорил тёзка.

Встречал я в своей жизни игроманов. Они мало чем отличались от наркоманов. Такие за «дозу» игры могли хоть мать родную продать, не говоря уже о том имуществе, которое имели сами. И что-то мне подсказывало, что кроме родственных скреп я получаю ещё какой-то геморрой в лице ещё одного Александра Норова.

— Вы не хотите играть, так и скажите! — голосом ребёнка, у которого отобрали любимую игрушку, сказал, глядя на наши строгие, будто мы оба приходились ему отцами, лица Саша.

— Так и говорим! — практически в унисон сказали мы с Сергеем.

И после втроём громко рассмеялись.

— Вот был один у меня поборник нравов и приличий, а нынче же и ты, Александр Лукич, стал праведником. Скучно будет жить подле вас, — улыбаясь, со вздохом сказал Саша.

— А эта, дочь трактирщика… Ладная баба. Брехали, что был тут у неё кто-то, так она ему уды подрезала, кабы не ёрзал! — заговорщическим тоном рассказывал он мне одну из многочисленных историй, которые сочиняют люди вокруг Марты.

И вовсе, послушать многих, так дочь трактирщика непомерно блудливая и вообще безнравственная дамочка. А ещё бытовало мнение, что у Марты есть некий очень высокопоставленный покровитель, и именно потому не стоит ни брать силой девушку, ни грубить с ней.

И чего только не насочиняют все те, кому не посчастливилось быть к девушке ближе дозволенного приличиями. Но я-то знаю… Это мой реципиент такой старательный, что добился внимания местной красавицы. Прочим там ловить было нечего.

— Коли ссоры со мной не желаешь, то Марту не забижай! — строго сказал я.

— Да неужто! Мой брат — с местной Мартой⁈ — воскликнул Сашка. — Все токмо и говорят, что с ней были. Да смеются с них ужо. Ибо знамо дело, девка… Была девкой. И мой брат!..

Я как-то против воли посмурнел. Разошёлся братец, приструнить пора.

— Будешь об том говорить, Александр, вот ей-Богу, пожалеешь. Язык без костей, как я погляжу, — сказал я.

— Да нешта ж я? — развёл руками тот. — Токмо вот тут, по-родственному и говорю.

И я с трудом подавил в себе острое желание так, по-родственному, ответить ему оплеухой. Чисто в воспитательных целях.

Ещё часа три продолжалась наша встреча. В какой-то момент я уже подумывал над тем, как бы это в достаточной мере намекнуть, чтобы поняли родственники, что стоит и честь знать. Не говорить же прямо! Хотелось быть все же более тактичным, а не становиться токсичным.

Однако встреча оказалась куда как информативной, полезной. И вот что я узнал о себе от близких родственников…

Так, между моим отцом и дядькой пробежала… моя мама. Отец привёз ее то ли из Азова, то ли после участия в подавлении бунта Кондратия Булавина. И мама моя… татарка, да ещё и крымская.

Видно, женщина она жгучая, что даже братья рассорились из-за неё. А мой отец возьми да и обвенчайся с мамой, в то время как дядька в полюбовницы хотел её и был против брака. В какой-то момент я почувствовал себя чуть ли не бастардом. Но… мама не была какой-то девкой. То ли дочь бея, то ли еще к какой татарской элите относилась.

Не отец у меня, оказывается, а башибузук; казак, а не офицер. Впрочем, насколько я знал, у того же Кутузова был грешок, лет так семнадцать, татарского происхождения, и его, грех этот, он возил постоянно с собой.

Мама, конечно, приняла православие, и сейчас она никак не Гульнара, а Прасковья. Ну братья и рассорились, разделили наследное поместье, где большая часть и без того небогатой земли и крестьян отошла моему отцу.

— Ну всё, пойдём мы. Ты не хворай, Александр Лукич, да выправляйся. Коли в сей месяц не поедем, так зайдём до тебя. И ты, коли что, присылай до нас людей своих, — прощался Сергей Норов.

А вот кузен Алексашка Норов насупился. Не одолжил я ему денег. Точно — игрок и мот.

Как только родственники всё-таки ушли, прилетел мой ангелочек.

— Вот, передали вам! — сказала Марта, протягивая ладошку с небольшим листком бумаги.

Я взял записку, развернул. И было там написано только три слова: «Сие сделал Лесток». Ничего нового для меня, но вот кто же и с каким почином написал это? Мне скармливают Иоганна Лестока? Зачем? Впрочем, отвечать всё равно нужно.

Но… порой дела можно и отложить. Особенно когда так долго ждёшь. Получилось резко переключится от общения с братьями. Вопрос с местью на данный момент для меня превосходил все иные. Хотя… есть еще один вопрос, который не дает мне полноценно думать.

Я посмотрел на Марту. Она стояла, смущаясь под пристальным моим взглядом.

— Иди ко мне! — сказал я и притянул к себе девушку.

Общее состояние было сносным. А вот держаться более, смотреть, как ангелочек туда-сюда бегает возле меня, а я всё никак не польщусь на женскую сущность прекрасного создания, становилось невыносимо.

Я стал развязывать тесёмки на корсете девушки, но шустро не справлялся. Снова ждать? Тогда я начал в нетерпении задирать её юбки.

— Я сама! — тяжело дыша, сказала Марта и стала, также проявляя нетерпение, раздеваться.

Вот она явила моему взору часть себя обнажённой. Я прильнул к женским губам, одновременно давая волю рукам. Встал с кровати, чтобы уложить туда уже оказавшуюся полностью обнажённой женщину, сущего ангела, пусть и порочного, свергнутого с небес, но ещё не растерявшего своего сияния.

Ничего не болело, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди — так оно забилось. Не хватало воздуха, и я дышал часто, глубоко, но не мог надышаться. Постепенно, но неуклонно я отдавался эмоциям, порывам. Марта же нечаянно издала стон, так что я оказался на новой волне страсти.

Она отвечала на мои поцелуи, пусть неумело, но касалась меня, приводя нас двоих в неистовство. Закрыли ли мы дверь? Уже было неважно. Я не смог бы остановиться, даже если бы сюда кто-то вошёл. И я вошёл… в ту дверь, открыть которую мечтают все здоровые мужчины.

Красивая женщина извивалась змейкой, приноравливаясь под мои движения. Это то, чему нельзя выучиться, что даётся самой природой. Не просто движения, а желание стать одним целым и не разрывать единство мужского и женского начала никогда. Стоны… скрип кровати… тяжёлое дыхание, а, может, и моё рычание, которого я не слышал…

— Я люблю тебя! — простонала Марта, изгибаясь и закатывая глаза.

И я был в порыве сказать то же самое, но не мог проронить ни слова. Девушка грациозно изогнулась, ещё громче простонала. Я… И мы оба со счастливыми улыбками обмякли.

А потом лежали и изучали друг друга. С неизменным интересом, проводя руками по наиболее извилистым рельефам тела, останавливаясь на самых интересных участках. Можно сколь угодно долго смотреть на обнажённую женщину, быть с нею. Но природа всё равно делает своё, постоянно возбуждая интерес смотреть ещё и ещё, желать ещё больше.

И уже скоро стало понятным, что изучение женской анатомии у меня, как и мужской со стороны Марты, ведёт к новой попытке соединить инь и ян навечно. И пусть понятно, что это невозможно, но разве из-за этого не совершать ещё и ещё попытки? Нет, я буду настойчивым.

В этот раз всё было нежно, неспешно, смотря глаза в глаза друг другу. И ничего не болело, не беспокоило, разве что кроме совести. Ведь я понимал, что вряд ли нам быть с Мартой вместе до глубокой старости, стремиться к единству душ и тел. Но… подумаю я об этом потом. Да и зачем думать? Я ещё раньше всё сказал: я с ней честен.

— Ты устал? Да? Давай я сама… — сказала Марта, и я лёг на спину, вновь забывая почти обо всём.

Сволочь Лесток только лез в голову. И это было какое-то извращение, когда я хотел женщину, когда она старалась, а я наслаждался плодами её трудов и одновременно представлял, как убиваю медика Лестока. Как он смотрит на меня глазами, полными ужаса перед неизбежностью, мольбы о пощаде. И постепенно, с тем как из моего врага уходит жизнь, этот взгляд замирает.

Нужно решать эту проблему. Нужно наказать обидчика.

— Ты со мною ли нынче? — обиженно, тяжело дыша, спросила Марта.

— Только с тобой! — сказал я, начиная помогать моей труженице, ученице, которая, как бы не превзошла со временем своего учителя, если на первых же уроках способна ТАК любить.