Фаворит-2. Служу России!

Глава 13

Смельчак — это тот, кто не боится сказать дьяволу в лицо, что он дьявол. Джеймс Абрам Гарфилд

Петербург

25 июня 1734 года

— Это вы? Это Остерман? — спросил я незнакомца, взводя курок на одном из пистолетов.

— Нет, богом клянусь! — голос незнакомца звенел нотками паники.

Наверняка то, что произошло, резко меняло и его планы. Агент Остермана резко развернулся — и побежал прочь. И я даже поверил, что он не знал, что должно случиться. Такие эмоции не под силу сыграть даже талантливому актеру.

Что за выстрелы по медикусу, да ровно в этот же час? Это меня так подставили? И что, ударяться в бега, пока не пришла Тайная канцелярия? Вопросов много — ответов нет.

— Уберите оружие! Я выходить говорить! — почти что выкрикивал кто-то из-за того самого массивного дуба.

Я приподнялся на корточки, отложил штуцер, выхватил два пистолета из-за пояса.

— Выходи! — потребовал я от незнакомца.

Смело, даже несколько вальяжно, из-за дерева вышел человек. Он был из тех, кто средний во всём: средний рост, усреднённый вес, особо не примечательное лицо. Вот с такими внешними данными люди и могут стать настоящими агентами-шпионами. Те, кого показывают в кино, эти красивые люди, никогда бы не были допущены до реальной разведывательной деятельности, как слишком запоминающиеся.

— Кто вы? И что вам нужно? — задал я вопрос.

— Я говорить по-немецки! — не спросил, а предупредил меня незнакомец, переходя на свою, явно родную речь. — Я здесь по поручению господина графа Остермана. Должен предупредить вас, что Иоганн Лесток обратился с просьбой к её величеству-государыне, чтобы она защитила его от вас. Стоит ли мне говорить о последствиях, которые могут возникнуть у вас от этого убийства француза?

Мне объяснять ничего не надо было. Я и сам вполне догадался, каковы могут быть последствия. Элементарно: за убийство меня могут сперва вздёрнуть на дыбу, а потом и казнить. Ну или сослать в такую Тьмутаракань, из которой мне выбраться будет практически невозможно. Да и смысла в этом не будет — так как весь политический вес я моментально растеряю.

— Кашин, сворачиваемся, уходим! — приказал я на русском языке сержанту, а после сразу обратился и к таинственному незнакомцу. — Я благодарю вас. Но скажите: ведь вы не за мной следили?

Почему-то в этот момент мне было крайне обидно, если я упустил слежку за собой. Неужели меня настолько легко переиграл этот человек, выследив здесь — прямо на месте, с которого должен был прозвучать выстрел?

— Нет, мне достаточно было следить за медикусом. А потом — увидеть, как ваш человек присматривает места, чтобы спрятаться, — сообщил мне голос, давая лишний повод для размышлений. Нет, нельзя недооценивать людей этого времени.

Я чуть-чуть подался вперёд, чтобы иметь возможность отогнуть ветку и лучше рассмотреть того незнакомца — запомнить его лицо, пусть его и невозможно, казалось, было запомнить.

— Уходим! — сказал я и первым вышмыгнул из кустов.

Подставили… Ну как узнали? Неужели я всё-таки наследил? Или Кашин?.. Или предательство?..

Теперь гнев императрицы должен обрушиться на меня.

Отправив Кашина другой дорогой и наказав ему всё-таки не выбрасывать штуцер, а всё припрятать, я зашагал на постоялый двор. Обходя здание трактира стороной, чтобы залезть в окно сбоку, удивился: хотя по вечерам в трактире всегда очень много людей и шумно, сегодня было тихо.

Любое несоответствие предполагаемому порядку вещей в данной ситуации должно было вызывать тревогу. И она-таки поселилась во мне.

Первые малодушные мысли о том, чтобы прямо сейчас сбежать, начать новую жизнь, может быть, и под чужим именем, были мною быстро отброшены. Прозябать где-то в Сибири или в Штаты ехать, прятаться от властей — это не мой путь. Да и не всё было однозначно в моем положении.

Лестока убрал кто-то другой. Напрашивалась версия — это сделала Тайная канцелярия. Да, подобный подход к делу мне казался несвойственным для Андрея Ивановича Ушакова. Он всё-таки государственный человек и, скорее, искал бы доказательства какой-то неправомерной деятельности Лестока, но не устранял бы его вот так. Между тем, мне не преминули указать, что именно француз меня заказывал.

Тогда почему меня подставили? Ответа не было, но догадки были.

Я стоял у дерева под окном своей комнаты, уже собираясь взбираться наверх, но передумал. Тишина в трактире, убийство медика… Тот, кто это сделал, должен, вероятно, прямо сейчас ожидать меня внутри трактира или же сразу в моей комнате. Показаться им, будто вор, забравшись через окно? Нужно проявить достоинство — с высоко поднятым подбородком войти в парадную дверь.

С минуту я постоял у входа в трактир. Не было тут охраны, но явно не было и посетителей внутри. С десяток раз сделав вдохи-выдохи, нацепив на лицо улыбку несломленного человека, я направился в трактир.

Едва я переступил через порог, меня сразу же взяли на прицел два пистоля. Неприятно, конечно, приходить вот так почти что домой и обнаруживать, что в тебя мужики своими стволами тычут. Вперёд вышел в неприметной одежде, но с военной выправкой служака. Явно же служащий.

— Норов, токмо не дурите! — предупредил меня он.

— Андрей Иванович здесь? Ожидает меня в комнате? — спросил я, явно вгоняя в ступор служаку.

Точно попал в цель. Сам Ушаков, собственной персоной, пожаловал по мою душу. И как бы мне сейчас не поступило предложение, чтобы эту душу продать…

Меня быстро проводили наверх, в мою же комнату. Наверное, то, что я запросто назвал грозного главу Тайной канцелярии розыскных дел по имени-отчеству, сыграло свою роль, и со мной были не только вежливы, но даже заискивали.

Ну кто же в здравом рассудке будет называть Ушакова столь фамильярно, если только не тот, кому это позволено?

— Вы умны и решительны, Александр Лукич. Признаться, из-за вас мне пришлось смахнуть пыль со своей службы, — сидя на богатом стуле посреди моей комнаты, такими словами меня встречал сам Андрей Иванович Ушаков. — И вот я тут, и уже некоторые ответы у меня есть. Но не все…

Папку с моими бумагами Ушаков, вроде бы, не нашел, иначе… Все было бы иначе. Представляю выпученные глаза главы Тайной канцелярии, когда он читал бы трактат «как завоевать мир, не выезжая из России».

— Видимо, недостаёт мне ума, коли вы нынче здесь, ваше превосходительство, — сказал я.

А ведь один в один как на портрете! Нужно будет по возможности узнать, у кого он заказывал свой портрет, чтобы обратить внимание на этого мастера. Однажды, верю, закажу у него и свой портрет.

— Проходите, господин Норов… Да, чего вы стоите, присядьте, поговорим с вами. А ну, стул принести капитану гвардии! — последняя фраза была сказана нарочито грозно и решительно и адресовалась одному из моих конвоиров.

Ушаков состроил такое выражение лица, что можно было испугаться. Наверняка, Андрей Иванович хотел показать, что сильно расслабляться мне всё-таки не стоит, и его внешняя любезность — не более, чем игра. Трактирщик угодливо принёс стул, трижды поклонился, поставил его передо мной. Я присел, не забыв сохранять спину ровной, чтобы выглядеть не сломленным.

— Все прочь! — прикрикнул Ушаков и добавил: — Трактирщик, если кто в соседнюю комнату зайдёт, чтобы нас послушать, враз окажешься на дыбе!

Соседняя комната? И всё-таки за мной следили и меня слушали. Ну да ладно, крамольных разговоров я в своей комнате практически не вёл. Просто так или по службе мог немного покритиковать положение дел в армии. Но, а до того, что слушали наши любовные игры с Мартой, так пусть завидуют! А вот кто слушал… Трактирщик, ну точно он следил. Галантерейщик Бонасье, ити его в дышло! И там, в «Трех мушкетерах» был так себе персонаж, с червоточинкой, и этот…

— Позвольте, господин Норов, сперва узнать, как вы видите свою участь? — в отличие от меня, Ушаков вольготно расположился в красивом резном стуле и сделал вид, что внимательно слушает.

Что ж, поговорим. Уже было понятно, куда всё это клонится. Если бы целью было обвинить меня в убийстве, то вряд ли стали бы церемониться. Да и Андрей Иванович Ушаков, уверен, далеко не на каждое задержание ходит лично.

— Желаю, как и каждый муж, жизни достойной, да наследников поболее. А что до того, как вижу я случившееся… То, что меня подставили, я уже уразумел. Понятно и то, что медик Лесток перешёл вам дорогу. То, что вы здесь, означает, что вы хотели бы видеть во мне союзника, — начал говорить я, но был перебит.

— Немного ли чести для вас, токмо старшего капитана, вступать со мной в союз? — подавшись вперёд резко, практически рыча, стараясь прожечь меня взглядом, сказал Ушаков.

Глаза у него, действительно, тяжёлые. Но не настолько, чтобы я съёжился и показал свою слабость.

— Отчего же нет, Андрей Иванович? Вам ли не знать, что гвардия за каких-то тридцать тысяч рублей может возвести и того правителя, коий там никак не должен был оказаться, — нарочито спокойно отвечал я.

Ушаков продолжал на меня смотреть, молчал, непременно стараясь продавить меня своей харизмой. Но нет, не получалось. Но и он не железный. Когда я сказал про тридцать тысяч рублей, что Ушаков самолично раздавал гвардии, чтобы она поставила на престол Екатерину, Андрей Иванович дрогнул. Он быстро взял себя в руки. Но я, получается, продемонстрировал, что знаю куда как больше, чем общедоступно.

— Вы не боитесь смерти? — Андрей Иванович задал вопрос с намёком.

— Каждый разумный боится смерти. Но дворянину стоит опасаться того, что он уронит свою честь, больше, чем взойдёт на плаху, — отвечал я.

— И в чём же честь? Убить человека? Отчего же было вам не вызвать Лестока на дуэль? — растеряв свою строгость, с неподдельным интересом спросил Ушаков.

— Око за око, зуб за зуб, — произнёс я. — В меня стрелял господин Лесток. Я был при смерти и мог бы очистить этот мир. Так отчего же мне с бесчестным человеком честью меряться?

Ушаков хмыкнул. Наверняка, подобный подход к делам и к жизни был и у главы Тайной канцелярии. Невозможно вести тайные дела, руководствуясь негласным кодексом чести. Грязные дела белыми руками не сделать. Так что он меня понял. Но распознал ли намёк? Ведь я указывал на то, что могу и готов мстить каждому. Пусть даже самому Андрею Ивановичу Ушакову.

— Где записка? — неожиданно спросил глава Тайной канцелярии розыскных дел.

— Вашего сына? — уточнил я. — Так мне показалось, что её и не было никогда.

Андрей Иванович встал со своего стула, подошёл к чуть распахнутому окну. Воздух был наполнен влагой, свежестью, чуть солоноватый, наверное ветер пригнал воздушные массы с Финского залива. В такую погоду сидеть дома, наслаждаться звуком мерно капающих капель дождя. Ну и венгерского бутылку-другу. Может мне никуда не лезть, а наслаждаться такой жизнью? Как все? А то месяц в этом мире, а уже столько хлопот.

— Кому вы служите, окромя Отечества и государыни? — спрашивал Андрей Иванович, резко повернувшись и разрушая накатывающую меланхолию.

Вот мы и подошли к вопросу вербовки. И сейчас я мог бы сказать Ушакову, что моим патроном является граф Бирон, даже не особо солгав при этом. Мог бы я рассказать и о том, что завёл дружбу с Остерманом. Ведь это его человек предупредил меня, что императрица может гневаться на смерть Лестока. Почему бы мы не друзья?

Но я не стал ничего из этого говорить.

— Поверите ли вы мне, ваше превосходительство, если скажу, что служу я только Отечеству и государыне нашей?

Ушаков хмыкнул. Он явно посчитал, что за красивыми словами я просто не хочу выдавать своего патрона.

— Александр Лукич, в моей воле обвинить вас в убийстве медика. Не скажете ли, отчего я могу этого не сделать? — после некоторой паузы спросил Андрей Иванович.

Вообще, он грамотно подходит к делу. Ушаков сейчас вынуждает меня самостоятельно сделать какое-то предложение, будто бы я сам соглашусь работать на него, если понадобится, так и шпионить, участвовать в грязных делах, которые всенепременно должны сопутствовать службе в Тайной канцелярии.

— Вы ждёте от меня, что я ныне же скажу, что готов служить вам? Так готов был делать это и ранее. Токмо ежели вы стоите охранителем Отечества нашего и Российского престола. А что до записки той, где написано, что умышляет ваш пасынок крамолу… Так нет ее. Зачем же она, коли у нас с вами согласие. Не стану я и просить тех, кто был бы рад меня облагодетельствовать своей заботой, кто у трона стоит, — сказал я, изучая реакцию Ушакова.

Андрей Иванович смотрел на меня пристально, хотя того тигриного взгляда, который был способен прожигать стены, уже не было. Он изучал меня, а я будто бы проходил собеседование о приёме на работу.

— В знак моего безмерного уважения к вам, я бы мог даже сказать, кто меня предупредил и почему от меня не прозвучал выстрел. Вы же лишь перестраховывались, когда поставили своих людей со штуцером. Это я должен был стрелять в Лестока.

— И кто же? — спросил Андрей Иванович Ушаков, как мне показалось, проявляя интерес.

— Андрей Иванович Остерман, — чуть подумав, сказал я.

Установилась пауза. Глава Тайной канцелярии вновь размышлял. И это уже было признаком того, что он не только умный человек, но и способен к компромиссам. Можно было подумать, что Ушаков умеет разговаривать только с людьми, которые висят на дыбе, и их кожа уже немного подпорчена каленым железом.

Как видно — нет. Андрей Иванович способен на диалог и на принятие сложных и взвешенных решений. Поэтому я ни словом, ни видом не мешал думать сидящему напротив человеку.

— Вы будете сообщать мне о всех своих делах! — спустя минут десять сказал Ушаков.

— Позволю себе возразить, ваше превосходительство, но о всех своих делах сообщать вам не стану. А вот помогать… — я сделал паузу, ожидая, что сейчас Андрей Иванович взорвётся гневом, но он был весь во внимании. — У меня есть список предполагаемых французских шпионов. Думаю, что и у вас что-то имеется на них. К примеру, господин Андриан де Брельи.

— Сие и годно. Но вы не можете дальше быть между всеми огнями. То, что вы не подчинились графу Бирону, то, скорее, не ваша заслуга, а его упущение. Остерман начал вас окручивать своей паутиной, и вы уже ему должны быть обязаны. Господин фельдмаршал Миних… Может быть, в большей степени вы всё-таки его человек. Но меня все же удивляет то, что вы знаете расстановку сил при дворе.

Ушаков ещё хотел что-то сказать, но в дверь постучали.

— Входи! — по-хозяйски повелел Андрей Иванович.

В комнату вошёл тот мужик, что грозил мне шпагой при входе в трактир, и за шкирки, будто малого ребёнка, он тащил коротышку. Скорее, это был даже не карлик, а просто крайне невысокий человек мужеского пола. Но тоже с отклонениями во внешности. Тут и шрам на лице и что-то с кистью левой руки, или с тем, что должно быть ею.

— Что у вас? — спросил Андрей Иванович.

— Вот, ваше превосходительство, — сказал служащий Тайной канцелярии и протянул бумагу Ушакову.

Явно письмо было изъято у невысокого, еще и с искривленным носом мужичка.

Андрей Иванович Ушаков вчитался в текст, поднял на меня глаза, хмыкнул себе под нос, вновь стал читать.

— Пахом! Объясни ентому вестовому, что никого он тут не видел, а письмо передал лично в руки господину Норову! — с некоторым раздражением сказал Ушаков.

Да, не умно было приводить мужичка, что нёс послание, вероятно, мне. Зачем светить самого Ушакова? Но, думаю, бедолаге объяснят, что лучше вычеркнуть из памяти всё то, что он увидел в трактире.

Через минуту мы вновь остались одни. Взгляд Ушакова несколько изменился. Он смотрел на меня уже не как на добычу, а с некоторой опаской.

— Вы заручились поддержкой калмычки Бужениновой? Она пишет и предупреждает вас об опасности, что государыня узнала об охоте на Лестока, — с нотками уважения спрашивал Ушаков.

Заручился поддержкой? Так, весело поговорил. Но, видимо, для той девушки с особенностями внешности, которую наверняка постоянно шпыняют, уже и уважительного разговора оказалось достаточно для желания помочь. Или влюбилась? Нужно с этим завязывать, а то в новом молодом теле мне все чаще кажется, что все женщины вокруг меня хотят. Или так и есть?

— А вы осознаете, насколько такой человек, как Буженинова, может дела справить? В добрую годину сказать нужное государыне. Ее величество слушает Авдотью чаще, чем Бирона, — Ушаков усмехнулся. — Коли завели такое знакомство, то и разуметь повинны, что оно дает. А вы не простой человек, Александр Лукич…

Еще какой непростой! Знал бы он, насколько! Но, думаю, что знать обо мне, кто я есть на самом деле, никому и не нужно, уж тем более, Ушакову.

— Так что скажете, господин Норов? — настойчиво интересовался Андрей Иванович.

— Слова мои зависят от тех обстоятельств, при коих был убит Лесток, — понимая, что сейчас я могу немного и поднажать, решительно сказал я.

— Коли договоримся, так убийцей был муж ярославской дворянки, кою пользовал Лесток из последних своих дам. Ну, а не буде сговору меж нами… Так вы и убили. Кто ж еще, окромя вас! — сказал Андрей Иванович.

И убийца уже застрелился, наверняка. Соглашусь, так покажут его общественности, да и при таких делах, сожаления к Лестоку не будет никакого. Медик был уже замечен в подобном, когда пользовал и мужнюю жену и еще и ее дочку. Ну, и кто захочет пораскинуть мозгами, тот все равно будет думать на меня.

Я сел чуть удобнее, а то держать спину было сложновато и даже плечо начало о себе вновь напоминать.

— Оставляю за собой право выбрать, угодно ли мне то, что вы станете предлагать, али нет. Крамолу не потерплю, но и забуду о том, что ваш пасынок… — я не успел договорить…

— Не смейте! Он не заговорщик какой-нибудь! Чада неразумные в игры играют, не больше. И Степан не замешан ни в чем! — выкрикнул Ушаков.

У каждого человека есть болевые точки. Если только это не глубоко одинокий человек. И когда нажимают на эти точки, то они так болят, что не дают рационально думать. Для Ушакова его пасынок Степан Апраксин и есть такая болевая точка. Видимо, что и жена тоже. Иначе я просто не могу объяснить такую любовь отчима к пасынку. Только если еще большей любовью к его матери.

— Не посмею! Зачем мне это, коли у нас будет союз с вами! Так что я должен сделать? — теперь с нажимом говорил я.

Андрей Иванович еще пожевал желваками, подумал. Понятное дело, ему формулировки про то, что я буду не подчиненным, а партнером, может, соратником, пусть и младшим, не нравились. Но и я намекнул не прозрачно, что могу на дыбе, случись что, всякое сказать. И это был с моей стороны, пусть и завуалированный, но шантаж.

Просто так, без серьезного следствия обвинить меня, капитана гвардии, да еще и любимого полка императрицы? Не получится. Как минимум, Бирон может посчитать, что его через меня атакуют. А Ушаков не любит громких интриг. Он все тихой сапой, без шума, решает.

Так что не в таком я уже и безвыходном положении. Но, а то, что удобоваримая версия убийства Лестока уже состряпана, говорит в пользу того, что Андрей Иванович неизменно хочет договориться. Сперва, наверное, попробовать меня подчинить, а уже после принимать в расчет и мои желания.

— Вы отправитесь в Оренбургскую экспедицию. Я не хотел бы, чтобы так скоро вы сошлись с Елизаветой. Позже, может быть. Не сейчас. От вас она будет требовать и ждать решительных действий. Вот и наломаете дров, что мне не расхлебать будет. Так что… Можете быть с ней, но сами же напроситесь со своими братьями в экспедицию, — Ушаков говорил быстро, будто бегло читал текст. — Мне нужно будет знать все, что там, в экспедиции, будет происходить. Сколько денег возьмет себе Кириллов, а сколько Татищев, как красть будут серебро. Нужно знать и чего хотят башкиры.

— Экспедиция была навязана государыне графом Бироном? — проявил я осведомленность, благо кузены немало чего рассказали.

— Вы, взаправду умны. Так что буду откровенным. Да, мне нужно уличить Бирона, будь в чем. Собрать на него доказательства дурных дел. Так я понятно говорю? — раздраженно спрашивал Ушаков.

— Да, — ответил я. — А еще вы желаете убрать меня из Петербурга, потому как я могу испортить игру? И потому, что цесаревне люб, потому стану на нее влиять. Я все понимаю, ваше превосходительство. Но… Есть у меня также одно прошение… я отправлюсь со своей ротой и буду иметь дозволение говорить с башкирами, коли такая потребность будет. Бумагу сопроводительную выправите, чтобы я мог пройти все кардоны и заставы, случись чего.

— Что случиться может? — удивился моим требованиям Ушаков.

— Кириллов али Татищев выпускать не станут.

— Подумаю!

— Денег… На особый для моей роты порох, свинец… Коней…

— Будет вам! — Ушаков даже руками замахал, останавливая мои аппетиты.

Но я действовал по принципу: «проси всегда больше, чтобы дали то, что нужно».

Что же… Башкиры? Совпадение ли то, что у них мне велела государыня купить землю для поместья? Может да, а, может, и нет. В любом случае, мне дается шанс усилить Россию.

Как? Да разобраться, что же там было, в Оренбургской губернии, которую, правда, еще только предстоит создавать. Почему Российская империя тратила колоссальные средства на усмирение башкир? И почему именно эти земли стали оплотом для Пугачевского восстания. Своего рода, башкирские земли долгое время были той кровоточиной, что пускала кровь России. А могло же, наверное, быть иначе. И могли бы башкирские полки участвовать во всех русских войнах на стороне государства.

Если получится понять и предотвратить восстания, Россия точно станет крепче. А еще вот-вот должна начаться война с турками. И отвлечение даже двух-трех полков драгун на войну с башкирами — это небывалое расточительство.

— Я понял и принимаю. Токмо не пойти на бал не могу, — сказал я.

— Аккурат опосля его и отправитесь! — сказал Ушаков.

А потом он встал, улыбнулся.

— С вашего позволения пойду. Поздно уже, да и дела ждут. Я доволен, что мы договорились.

— Да, ваше превосходительство, договорились, — сказал я, подчеркивая, что я не подчинился, а пошел на компромисс.

От автора:

Инженер из XXI века попадает в тело подмастерья эпохи Петра I. Вокруг — грязь, тяжелый труд и война со шведами. А он просто хочет выжить и подняться.

https://author.today/reader/438955