Если верить лисам II

ГЛАВА 25

Решения суда мы ждали в коридоре. Гулкий и пустой, он сохранял прохладу в своих стенах даже в такой ужасающе жаркий день. Казалось, лето забыло, что ему пора уходить, и вновь вернулось, потеснив осень.

Барона Мьеле среди подсудимых не было. Он магическим образом исчез после первого же допроса. Расторопные гвардейцы забрали талантливого артефактора в свои подвальные лаборатории, трудиться на благо королевства.

Остальным преступникам повезло меньше. Суда они ждали дома, в комфортных условиях, но избавиться от обвинений не смогли.

Король, как самое заинтересованное лицо – именно его репутация пострадала больше всего из-за действий «Мясника», – лично следил за ходом расследования.

Мы с Йормэ стояли в конце коридора, у окна, в то время как семьи подсудимых заняли удобные диванчики рядом с дверьми, за которыми сейчас решалось будущее их детей.

Барон Джинти прибыл с женой и младшим сыном. Виконт Герс сидел в гордом одиночестве, гипнотизируя стену тяжелым взглядом. Невдалеке топтался его помощник, не решаясь приблизиться.

Барона Вермана не было. Он спешно покинул город и отбыл в неизвестном направлении, забрав с собой жену и дочь. Все свои дела в столице он завершил, не оставив никакой надежды на то, что еще вернется.

Мы с лисом пришли поддержать Маэля.

Герцог Рэйтан лично просил за него, и в отличие от других подсудимых Маэль никого не убивал, но я все равно боялась. Он не был особо удачливым человеком.

Йормэ, заметивший мое состояние, приобнял меня за плечи. Голос его звучал глухо.

– Да, пирожочек, я тебя очень понимаю. Есть из-за чего переживать. Портрет ведь еще не завершен, если Маэлю выберут серьезное наказание, он так и останется…

Я легко ткнула его локтем в бок.

– Твои слова не помогают.

Йормэ притих.

Еще двадцать минут мы провели в напряженной тишине.

Когда решение было принято и судья готов был его огласить, я уже вся окончательно извелась.

– Не нужно было ходить к нему на чай, – раздраженно бормотал Йормэ.

И я его понимала. Маэль оказался на удивление хорошим человеком. Ему удалось очаровать даже осторожного в проявлении симпатии лиса.

Чем больше я узнавала виконта, тем отчетливее понимала, насколько несправедливой была ситуация, в которой он оказался. Светское общество превратило его в изгоя из-за каких-то глупых слухов, семья отвернулась от него из-за своих необоснованных подозрений. Одно глупое недопонимание сломало Маэлю жизнь.

Приговор поразил всех: участников ночной охоты ждала смертная казнь. Эстелла рухнула в обморок сразу после оглашения приговора. Герс-старший схватился за грудь, до смерти напугав своего помощника. Леди Джинти громко и надрывно зарыдала.

Маэль, бледный и растерянный, единственный из всех сохранивший жизнь, потерянно смотрел на судью. До него не сразу дошел смысл его слов.

Виконта Герса-младшего отправляли в лечебницу. У него нашли какое-то психическое отклонение, которое решено было считать причиной всех его преступных деяний. Сроки лечения не уточнялись, но это можно было считать лучшим исходом из возможных.

Маэля ждала не сырая тюремная камера, а комната в лечебнице.

Герс-старший был потрясен до глубины души. Он не верил своим ушам. Его драгоценная дочь должна была лишиться жизни, в то время как позор семьи имел наглость продолжать жить.

Из зала суда виконт поехал прямиком к семейному целителю, непрерывно растирая грудь в области сердца. Доехал ли, я не знала, но так уж случилось, что никогда больше наши пути не пересеклись.

Маэля поселили в загородной лечебнице. Это был длинный трехэтажный дом, окруженный садом. Комната виконта располагалась на втором этаже. Небольшая, но светлая, с большим окном, выходящим на самый красивый участок сада – на фонтан в виде двух рыб и беседку, овитую плющом.

Спальней назвать эту комнату не повернулся бы язык. Она больше походила на художественную мастерскую, в которую по ошибке поставили кровать.

У окна стоял мольберт с картиной, на которой сияли рыжие и красные цвета. Но, вопреки ожиданиям, картину нельзя было назвать грустной или страшной, как многие другие работы Маэля. При взгляде на нее не возникало чувства тревоги.

Картина была повернута к двери, чтобы каждый вошедший мог увидеть портрет рыжей девушки, что с легкой улыбкой смотрит чуть в сторону. В ее волосах горит закат, а в глазах отражаются отблески заходящего солнца.

Когда я впервые увидела эту картину после ее завершения, не поверила своим глазам. Та другая Вейя, на холсте, была невероятно красивой.

На мои подозрения, что Маэль мне польстил, он лишь светло улыбнулся.

– Я вижу тебя такой.

Йормэ, разглядывавший портрет из-за моего плеча, нахмурился.

– Я тоже. И меня это немного беспокоит.

– Ревность напрасна, – покачал головой Маэль. – Наши чувства различны.

– Я же его сестра, – напомнила негромко. – Меня даже дежурная в журнал посещений как сестру записывает.

Маэль мягко улыбнулся.

Первое время в лечебнице выдалось для него трудным. Он навсегда потерял сестру, которая пусть и презирала его, но была родным человеком, и оборвал отношения с отцом. Маэль остался совершенно один и казался потерянным. Тогда-то я и напомнила ему, что все еще готова стать его сестрой. Он был смущен и не сразу поверил, что я говорю серьезно

Но постепенно эта мысль перестала вызывать у него волнение.

В какой-то момент, в порыве непередаваемых эмоций, я даже предложила Йормэ стать для Маэля братом, но мое предложение было встречено без всякого восторга.

Йормэ тогда лишь нахмурился.

– Если я стану ему братом, значит, и тебе стану братом… Нет уж, пирожочек, я все же собираюсь на тебе жениться. По-другому родниться с тобой я не согласен.

Тогда у него было почти такое же напряженное лицо, как и сейчас.

– Тогда почему ты не хочешь отдавать картину? – с подозрением спросил лис. – Как только ты об этом сказал, я посчитал, что вышло не очень, но портрет красивый…

Меня тоже удивили слова Маэля. Как только он закончил и отошел на несколько шагов, чтобы увидеть результат своих многочасовых трудов целиком, то извинился и предложил нарисовать другой портрет. Отдавать этот он почему-то не хотел.

– Она нужна мне, чтобы помнить, что я могу писать светлые и добрые картины, на которых не будет места отчаянию.

Звучал Маэль чуть смущенно, но искренне.

И я согласилась, даже понимая, что меня ждут новые часы утомительного позирования. Пусть так, но это была первая работа Маэля за долгие годы, от которой действительно не веяло безысходностью и тоской, и мне казалось, что он имел право оставить ее себе.