Эльфы Цинтры

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Медведь стоял в темноте в пятидесяти ярдах от небольшого сарая, в котором Сова присматривала за Речкой и Винтиком. Было около полуночи — или, возможно, полночь уже миновала, он не мог быть в этом уверен. Он вызвался первым встать на караул после ужина, повесил на себя тяжелый Тайсон Флэчетт, выбрав это место, чтобы укрыться; темнота была настолько сплошная и глубокая, что никто не сможет заметить его, пока не приблизится на дюжину футов. По крайней мере, он на это надеялся. Если же у хищника будет настолько острое зрение, чтобы издали выследить его, то все они окажутся в очень большой беде.

Однако опыт подсказал ему, что даже самые опасные хищники в этом постапокалиптическом мире испытывали недостаток хорошего зрения. Видимо, состав воздуха или яды в принимаемой пище и воде ослабили зрение большинства живых существ.

Но были и исключения. Например, Ястреб и Чейни. Зрение же монстров и уродов не соответствовало их аппетитам, хитрости и силе. Хотя слух у них был очень острым.

Поэтому он не заставлял их рыскать всю ночь, если один из них выходил на охоту. В большинстве случаев, также хорошо было развито обоняние. Если они были четвероногими, а не двуногими хищниками.

Он знал это, потому что знать было его обязанностью. Все время, еще до того, как он стал Призраком, до того, как он узнал, где находится Сиэттл и что однажды он окажется там. Он знал это с шестилетнего возраста, когда стоял на страже, пока остальные члены его семьи трудились на полях. В те дни верили, что не вся земля отравлена и какая–то часть ее, особенно в удаленных уголках Соединенных Штатов, все еще достаточно плодородна, чтобы выращивать зерно. Эта вера продержалась около пяти лет, а затем стало ясно, что так или иначе, но загрязнение не являлось единственным препятствием земледелию. Не было никакого способа собрать то, что вырастили, и не было устойчивого рынка, чтобы купить его. Вы могли вырастить зерно, если бы захотели, но, в конечном итоге, накормите не те рты.

Медведь узнал это в первый раз, когда появились налетчики, забрали столько зерна, сколько захотели, а остальное сожгли. Он узнал это, когда они забрали двух его дядей, которых он больше никогда не увидел. Он узнал это, когда они убили его собаку.

Он пробовал говорить своей семье, что это было слишком рискованно еще до появления налетчиков, но они совсем не были заинтересованы выслушивать его. Они никогда не слушали его. Медведь был большим и медлительным, и производил впечатление этакого глупого простачка. Он тратил свое время, отвечая на вопросы, и редко говорил, если сначала кто–то не заговаривал с ним. Он не торопился, когда куда–то шел, и всегда пытался прояснить, куда он должен идти и что он должен сделать. Он был чрезвычайно силен, но казалось, эта сила беспокоила его. Он ходил очень осторожно и реагировал неуверенно. Он все долго обдумывал. Он видел жизнь в замедленном темпе. Его братья подшучивали, что он может делать все, что угодно, но к тому времени, когда он справится с этим, все уже будут давно спать.

Медведю не нравилось слыть глупым. Ему не нравилось, когда ему давали прозвища и смеялись над этим. Но что он мог с этим поделать, кроме как сломать кому–нибудь ребра, поэтому он научился жить с этими оскорблениями. Его родители были слишком заняты, чтобы тратить свое время на него, поэтому он вынужден был сам себя защищать. Таким образом он справлялся со всем так, как мог.

Он справлялся с ними, выбирая работу, которая держала его в стороне от остальных. Стоять на страже. Доставка поручений. Подъем тяжестей, для которых только он, из всех его братьев и кузенов, подходил. Иногда с ним работали его отец и дяди, и они не дразнили и не обзывали его. По большей части. Он удивлялся этому тогда и теперь, вспоминая. Может быть, они и подтрунивали, но он не хотел об этом вспоминать.

Медведь был сообразительным, несмотря на свою медлительность в ходьбе, в разговоре, в движениях, он знал, на что надо заострять внимание. Пока другие проживали как могли в мире, который они ненавидели, и в семье, которая ценила работу по всему, Медведь проводил свое время, впитывая и запоминая. Он учился и не забывал.

Незначительное.

Значительное.

Все, что он мог.

Именно так он узнал, как лучше всего следить за хищниками. Именно так он узнал, как оставаться бодрствующим и не заснуть в медленные, тяжелые часы раннего утра, когда вашим самым большим и сильным желанием было закрыть глаза. Это — то, как он знал, как лучше всего наблюдать против хищников. Именно так он понял, что неважно, что думали Ягуар, Воробышек и остальные, даже Ястреб, защищать их всех была его работа.

Он посмотрел туда, где на земле спала его семья, Свечка и Воробышек в спальных мешках, ребята завернулись в одеяла. Никакого костра, согревались они только теплом собственных тел. Но ночной воздух не был холодным, а ветер был очень слабым. Позади спящих тел в тишине и темноте стоял сарай, в котором Сова ухаживала за Речкой и Винтиком. На темной ленте шоссе, примерно в сотне ярдов от того места, где они расположились, ничего не передвигалось.

Медленным методичным движением он переместил вес Тайсона Флечетта с одного бедра на другое. Он оглянулся туда, где свернулся калачиком мальчик, который стрелял в Белку, у северной стены сарая, как маленькая черная лужа во мраке. Ему не нравился этот мальчик, и если бы Сова позволила, то он согласился бы отдать его Ягуару на растерзание. Но Сова хотела, чтобы мальчик был цел и невредим, и приказала Медведю следить, чтобы его оставили в покое. Медведь отнесся к этому приказу, как и ко всем приказам, которые ему давали Сова или Ястреб, очень серьезно. Ему не должно это нравиться. Просто он должен делать то, что считал правильным

Медведь был солдатом; он понимал приказы, и он выполнял их. Не потому что он не мог думать, а потому что верил приказам. Он верил, что для каждого есть свое место, и что каждый на своем месте. Он не понимал таких детей, как Ягуар, которые часто делали все, что им заблагорассудится. В семье, вы выживали, зная свое место, и вели себя соответствующим образом.

Вы делали то, что вам говорили сделать. Вы делали то, что было правильным.

Когда Вы достигали точки, когда двое не приходили к согласию, наступало время двигаться дальше.

Он испытал это на своей шкуре.

Ему одиннадцать лет, когда начинаются кражи. Сначала ничего важного не пропадает — инструмент, маленький пакет зерна, часть детской одежды, вещи подобного сорта. Один за другим, они исчезают, не все сразу, а постепенно.

Медведь ничего не думает по этому поводу, но его отец и дяди принимают это всерьез. Воровство — непростительное преступление в мире его детства.

Слишком много уже забрали, чтобы позволить отнять что–то еще. Старшие члены его семьи все еще помнят мир, каким он был, до того, как все было разрушено и уничтожено. От этой потери остались горечь и обида, гнев необъяснимого безумия. Но ощущение, что у вас отнимают что–то еще, продолжало терзать как нарыв, и воровство было напоминанием того, как легко вас могут чего–то лишить.

Его отец полагает, что это — один из его детей, возможно проходящий какую–то фазу. Он допрашивает их всех. Строго. Его брат, вероятно напуганный тяжестью обвинения, указывает на Медведя. По причинам, которые Медведь никогда не сможет понять, его отец верит его брату. Медведь признан виновным без суда. Ничто из пропавшего не найдено. Никто не свидетельствует, что они на самом деле видели, как он крадет. Но он отличается от них, отчужденный и осмотрительный, его мотивы не совсем ясны и этого достаточно. Его не наказывают, но он отправлен в дальний угол их жизней и за ним пристально наблюдают.

Он принимает это, как принимает и все остальное — стоически, покорно, со спокойным пониманием того, что так будет с ним всегда. Но он также думает, что должен решить эту загадку. Ему не нравится, что его считают вором. Ведь кто–то еще крадет, и он выяснит, кто именно. Возможно, это убедит остальных, что их поведение в отношении него было неправильным.

Он ждет, когда кража случится снова. Она происходит, но уже по другому сценарию. На этот раз украдено оружие, маленький автоматический пистолет. Антиквариат, как ни прикидывай, реликвия в эпоху лазеров, флэчеттов и Спрэев.

Но, тем не менее, это кража, и его отец действует быстро. Сначала он обыскивает место, где спит Медведь, и заново допрашивает его. Медведь был слишком на виду, за ним следило слишком много глаз, чтобы он смог совершить эти преступления, но ни его отец, ни его братья и сестры, кажется, на это не обращали внимания. Даже его мать, которая все еще любит его, как все матери любят своих провинившихся детей, не встала на его защиту. Как будто их восприятие его наклонности было окончательным и изменению не подлежало.

Уязвленный такой несправедливостью, Медведь чувствует, как увеличивается дистанция между ним и его семьей.

Но три ночи спустя, он ловит вора. Он вызвался сторожить земли и здания ночью, наблюдая за всем с большим вниманием, твердо намереваясь доказать свою невиновность. Вор пытается украсть ящик со старым инструментом, когда Медведь неожиданно бросается на него и валит на землю.

Им оказывается мальчик, примерно одного возраста с Медведем. Мальчик грязен и одет в лохмотья, как бродяга. Он признается, что он — вор и что он крал, чтобы помочь своей семье, небольшой группе бродяг, которые поселились на старой ферме неподалеку. Он умоляет Медведя отпустить его, но Медведь принял свое решение.

Медведь приводит мальчика к своему отцу. Вот настоящий вор, заявляет он. Он ждет извинений от своего отца. Он не волнуется по поводу этого мальчика, который воровал у них, а вина падала на него. У него не было никаких мыслей о наказании этого мальчика за воровство. Он верит, что мальчика отхлестают и отпустят. Медведь не был ни злым, ни мстительным. Он не думает, что может быть по–другому.

Но его отец считает иначе. Воров нельзя отпускать. Мальчик просит и плачет, но никто не слышит. Отец Медведя и его дяди отводят мальчика за небольшую стопку бревен на одном краю их участка и возвращаются без него.

Сначала Медведь думает, что они отпустили его с предостережением на будущее. Но малозаметные намеки и взгляды говорят ему совсем другое. Они убили мальчика, чтобы преподать урок его семье и остальным, что случается с ворами.

Медведь ошеломлен. Он не может поверить, что его отец сделал это.

Другие члены его семьи поддерживают такое решение — даже его мать. Ни для кого из них не имеет значения, что это был всего лишь мальчик. Когда Медведь пытается выразить свои мысли словами, от него отмахиваются. Он не понимает природу их существования, говорят ему. Он не принимает, что это необходимо для их выживания. Он обнаруживает их чужыми и незнакомыми. Они его семья, но они чужды ему. Он видит их теперь другими глазами и ему это не нравится. Если они могут убить маленького мальчика, на что же они еще способны? Он ждет, что понимание придет к нему, но этого не происходит.

Затем, однажды ночью, не думая об этом, не зная, к чему это приведет его, он покидает их. Он упаковывает небольшой мешок пищей, водой и инструментом, привязывает к поясу нож и электрошокер, и отправляется в путь. Он идет на запад, не зная, куда направиться, намереваясь следовать за солнцем, пока не достигнет побережья. Он понятия не имеет, к чему он идет, только то, что оставляет позади. Его одолевают предчувствия, сомнения и страхи, но главным образом он чувствует печаль.

Однако он сердцем чувствует, как все закончится, если он останется.

Ему двенадцать лет, когда он пересекает горы и впервые приходит в Сиэттл.

Медведь заметил движение уголком глаза, небольшое колыхание в темноте. Это было почти прямо позади него, по направлению к сараю, где спали Сова с Речкой и Винтиком. Если бы он не ожидал этого в нужный момент, то полностью бы упустил это из виду. Он оставался неподвижным, всматриваясь в темноту, ожидая повторения движения. Когда это произошло, то разделилось от одного источника до нескольких, группа теней, проявляющихся из темноты и принимающих человеческий облик. Но их движения были грубыми и вялыми, очень слабо напоминающими человеческие.

Медведь почувствовал, как волосы зашевелились на его шее.

Хрипуны.

Он переместил Тайсон Флэчетт так, чтобы тот был направлен на тени, уже обдумывая, что он должен делать. Хрипуны прокладывали свой путь сквозь тьму, они шли от города, направляясь к строениям и спящим Призракам. Он быстро пересчитал головы, в то же самое время пытаясь точно определить, что это все означало. Однако ошибки не было. Их было больше дюжины, слишком много, чтобы быть чем угодно, кроме охотничьей группы. Он не имел понятия, что привлекло их сюда, или знали ли они, что прямо на их пути была его семья. Но конечный итог был неизбежен. Через несколько мгновений они наткнутся на спящих.

Он снял предохранитель на флэчетте и поднял короткий тупой ствол, выравнивая его. Но его семья лежала на земле почти прямо между ним и Хрипунами. Он не сможет выстрелить без риска повредить им. Убойный угол флэчетта был слишком широким и слишком неопределенным. И, быстро добавил он, расстояние было слишком большим, чтобы это оружие было точным.

В течение пяти секунд он замер, не знаю, что предпринять.

Затем он вскочил на ноги и рванулся в темноту, выкрикнув на Хрипунов, чтобы обратить на себя их внимание и увести за собой, в сторону от своей спящей семьи. Его уловка сработала. Хрипуны замялись и повернулись на звук, пока не заметили его. Через пару секунд они последовали за ним.

Он не мог сказать, проснулся ли кто–нибудь из Призраков и понял его дилемму.

Времени остановиться и посмотреть не было. Времени не было ни для чего другого, кроме бега. Кроме того, это не имело значения. Его первой обязанностью было действовать как их защитник. Его собственная безопасность была на втором месте и ее не стоило рассматривать.

Для Медведя никогда не было другого пути.

Он быстро пробежал небольшой участок, достаточно далеко, чтобы удалиться на безопасное расстояние от своей семьи. Он был большим и сильным, но бег на длинные дистанции не был его коньком. Когда он остановился и обернулся, его дыхание было уже тяжелым, а лоб покрылся потом. Он наблюдал, как Хрипуны неуклюже приближались к нему, они были больше и медлительнее его, но убить их казалось очень трудно. Он взорвал первых двух на кусочки с пятидесяти шагов, развернулся и еще немного пробежал. Еще на сто ярдов дальше, опять обернулся и выстрелил. Он уничтожил третьего, но второй залп пролетел мимо цели. Звук разряда оружия громом раздавался по округе. Одно было несомненно: любой спящий уже проснулся и был предупрежден к этому времени.

Он выстрелил еще раз, попав одному из Хрипунов по ногам. Он наблюдал, как тот падает на землю, создавая препятствие на пути остальных. Их оказалось больше, чем ему показалось сначала, и они не прекращали преследование. Он развернулся и снова побежал, но теперь он уставал быстрее. Он одолел еще пятьдесят ярдов, поднимаясь на шоссе, темную ленту, протянувшуюся в темноту, ее черная поверхность отсвечивала как покрытая пылью пленка.

Позади себя он слышал рычание Хрипунов. Они все еще приближались.

Он обернулся и снова выстрелил, убив еще одного, и в этот момент флэчетт заклинило. Мгновение он колебался, затем взял себя в руки, пока к нему приближались оставшиеся Хрипуны. Все закончится здесь. Не то, чтобы он этого желал, но иного выхода не было. Его черты напряглись, а на плечах поднялись холмы мускулов. Не обращая внимания, что ствол оружия был горячим, он схватил его обеими руками, держа наподобие клюшки. Хрипуны рычали и распускали слюни, которые стекали с их обезображенных ртов, глаза излучали безумие и изменялись в ответ на обострение спазмов голодных желудков. Они были покрыты рубцами и шрамами, а издаваемые ими звуки напоминали диких животных. Медведь никогда не сталкивался в одиночку с таким большим их числом.

К нему потянулись почерневшие и острые когти. Он размахнулся флэчеттом со всей силы и ближайшие нападающие рухнули как тряпичные куклы на остальных. Но их когти успели разорвать его одежду и плоть, оставляя жгучие рваные раны.

Медведь отступил, занимая новую позицию.

А затем ночь взорвалась струями красного огня, и из темноты вылетели Ягуар и Воробышек, крича как банши и стреляя из своих Пархан Спрэев мощными взрывами.

Хрипуны оторопели и бросились бежать перед этим новым нападением, исчезнув в ночи.

Смесь рычаний и криков разбудили Сову внутри сарая. Она дремала, оставаясь поближе к Речке и Винтику, чтобы накладывать холодные компрессы, которые помогали ослабить их лихорадку. Она лежала на полу рядом с ними, а в стороне стояло ее инвалидное кресло. Сначала она просто уставилась в направлении двери, ожидая, что произойдет дальше. Затем она услышала раскаты разрядов оружия Медведя, вытянулась до своего кресла и забралась в него, когда в дверь ворвался Мелок с широко раскрытыми глазами и испугом на круглом бледном лице.

— Хрипуны! — прокричал он, хотя это оказалось неудавшейся попыткой прошептать. — Медведь увел их, а Ягуар и Воробышек пошли за ним. Что же делать нам?

Она подкатилась к двери и выглянула в ночь. Звуки сражения были очевидны: продолжительный разряд флэчетта и ответные крики и рычание. Но она ничего не смогла увидеть.

— Где Свечка? — она посмотрела через плечо на Мелка, который без слов двигал губами и качал головой. — Вывези меня наружу, — резко выкрикнула она.

Мальчик так и сделал, вытолкнув ее через вход в темноту ночи. Она посмотрела в направлении боя, а затем огляделась в поисках маленькой девочки. Но не было никакого признака ее. Она почувствовала, как ее живот сжался от страха.

— Найди ее! Без нее не возвращайся!

Мелок тут же исчез, а Сова подъехала к разбросанным одеялам и подстилкам, где спали остальные, зовя Свечку. Никакого ответа. Она подняла один из продов, которые другие уронили в спешке, положив его на ручки своего инвалидного кресла.

Затем она вспомнила о мальчике с обезображенным лицом.

Она прокатила инвалидное кресло вдоль боковой стены старая, где Логан оставил его прикованным к железному кольцу. Цепи лежали кучкой, все еще прикованные к кольцу, но мальчик исчез. Каким–то образом ночью он ухитрился освободиться и сбежал.

Заставил ли он Свечку пойти с ним?

Перед ней возник Мелок, переводя дыхание.

— Я везде посмотрел! Я не смог ее найти! Никаких ее следов!

У того мальчика не было никакой причины забирать с собой маленькую девочку, он ничего не получит от того, что заберет ее.

Однако Сова была убеждена, что у него была причина.