Эффект бабочки в СССР

Глава 6, в которой деньги не главное

Май в Беларуси — лучшая пора. Не в смысле Май, которая Мария наша Батьковна. А в смысле — последний месяц весны. Слякоть уходит следом за апрельскими заморозками, вместо опостылевшей грязи бал начинает править свежая зеленая травка, деревья прикрывают наготу молодыми листочками… В полную силу уже чувствуется дыхание лета, когда ловишь всем телом порыв ветра и впервые после долгой зимы не ёжишься, пряча голову в плечи, а наоборот, расслабляешься ему навстречу — он теплый!

Этот самый теплый ветер я почувствовал, хлопнув дверью «козлика» на стоянке Минского аэропорта. Нового терминала еще и в помине не было, а старый, нынешний, мне нравился куда как больше. Эдакий советский классицизм, или как его еще обзывают — сталинский ампир: колонны, портики, всё такое величественное и монументальное… В этом была архитектура, была душа. Безликие чудовища из стекла, металла и пластика, которые стали массово возводить где нужно и где не нужно в начале двадцать первого века, души не имели и никакого настроения, никакой атмосферы не передавали. «Звезда смерти» да и только…

В общем — здесь было хорошо. И самолеты летали часто! Реактивные, винтовые — я и понятия не имел, как они называются и какой у них номер. Наверняка что-то типа «Ту», «Ан», «Ил» и «Як»… Было в этом что-то завораживающее, какая-то магия — огромная металлическая хреновина, которая летит по воздуху. Ну да, аэродинамика, скорость полета, мощность двигателей, сопротивление… Но! Металлическая! По воздуху!

Самолет из Мурманска должен был приземлиться примерно через полчаса, и я решил прогуляться по зданию аэропорта. Первое, что бросилось в глаза: они здесь были непуганые. Рамки с металлодетекторами? Просвечивающие багаж рентгеновские установки? Обыски и досмотры на входе в здание? Бдительные собачки?

Из всего вышеперечисленного я заметил только рамки — и те вроде как не работали. По крайней мере человек в яркой тенниске прошел сквозь одну из них, покручивая в руках связку ключей, и — никаких завываний, никаких лихих демонов в космических скафандрах с дубинками наперевес…

Да, израильский самолет уже сажали в Алжире. Но «Семь Симеонов» — пока еще просто семейный ансамбль, члены которого даже не думают о бегстве на загнивающий Запад. Лучшая мера безопасности — пистолеты у пилотов или милиционеры в штатском на каждом рейсе.

В общем — пока что тут было всё мирно. Я побродил по зданию, посмотрел на людей, скучающих в зале ожидания, наведался к газетному киоску… «Маяка» тут не было, а в «Комсомолку» и «На страже Октября» я материал о дубровицких отравительницах только планировал занести — за этим (в том числе) я и приехал. Хотя Светлова бы меня и так отпустила, если бы я честно сказал, что мчусь на свидание к своей северяночке…

Любимой газеты дубровчан тут не водилось, это понятно. Зато имелся журнал «Земля и Вселенная», и я под недовольным взглядом тетеньки за прилавком принялся листать его, пока не наткнулся на статью про вулканы. Глядя на фотографию огнедышащей горы, извергающей столбы дыма и пепла, я вспомнил историю о фотографе. Читал ее когда-то давно, то есть — очень нескоро, на фоне других баек про любителей эффектных фото, которые из-за этого занятия закончили свою жизнь.

Роберт Ландсбург, о котором я и вспомнил, погиб, фотографируя действующий вулкан Сент-Хеленс, кажется — в США. В 1980 году. В мае! Там была какая-то мутная история про то, что вулканологи предупреждали-предупреждали, а всё равно — 57 человек спасти не удалось, считая фотографа. Почему запомнил? Потому что потом симфонию послушал, которую написал какой-то деятель искусств по мотивам извержения. Бывает и такое…

— … просим пройти к восемнадцатой стойке… — краем уха услышал я приятный голос диспетчера аэропорта.

Восемнадцатое мая! Точно! Извержение началось восемнадцатого мая, был и второй взрыв — вроде бы двадцать пятого, чуть ли не мощнее первого бахнуло! Точно, двадцать пятого, точно!

Я даже сжал кулаки и тихонечко сказал «Ес-с-с!» Нет, фотографа и еще 56 американцев мне было жалко, и чернохвостых оленей, и медведей, и несколько сотен квадратных километров леса — тоже, но тут уж я точно ничего поменять не мог… А вот заставить поверить Сазонкина и Машерова в свои предсказания — вполне. 18 мая — не за горами всё-таки! Ну да, вулканологи… Но два взрыва с точностью до суток черта с два кто-то мог предвидеть! Только я, потому что симфонию слушал.

И едва не пропустил посадку рейса «Мурманск-Минск», радуясь новому полезному воспоминанию из будущего. А потому побежал сломя голову навстречу потоку пассажиров, выискивая глазами Тасю.

— Гера-а-а-а! Я ту-у-ут! — светловолосая девушка махала мне рукой и даже подпрыгивала на носочках от радости!

Черт побери, какая же она у меня красивая! Какие-то доли секунды, пока не пришло узнавание, я просто ею любовался — не как любимой и хорошо знакомой Тасей, а просто — как произведением искусства, актрисой в кино, случайной незнакомкой… А потом — узнал. Яркие и без всякой косметики черты лица, стройные сильные ноги в зимних сапожках, бежевое шерстяное платье по фигуре подчеркивало тонкую талию и крутой изгиб бедер… Ах, Таисия, и что вы со мной делаете-то?

— Тася-а! — я подхватил ее вместе с чемоданом и теплым пальто, которые она держала в руках, и принялся целовать.

— Уи-и-и-и! Пусти, Гера, люди смотрят! — попыталась сопротивляться Тася, но глаза ее смеялись.

— Люди одобряют, — снова потянулся к ней я.

Народ и вправду улыбался и одобрял. Ну, что может быть более правильным и романтичным, чем пара влюбленных, которые встречаются в аэропорту?

— Пойдем? — спросил я и подал девушке руку.

— Пойдем! — согласилась она.

Мы зашагали к выходу едва ли не вприпрыжку, сдерживая желание начать болтать туда-сюда руками и вообще — начать танцевать прямо тут. Настроение было восхитительным, погода — тоже: пригревало солнышко, дул легкий ветерок — месяц май!

— Тепло у вас! — Тася с сожалением посмотрела на свои сапоги и пальто. — Я как-то не подумала, что на юг еду. У нас — плюс два по Цельсию и сплошные дожди. Я и приоделась соответственно…

— Ну, это можно легко поправить! — обрадовался я случаю сделать невесте приятное. — Нынче твой кавалер на коне и при деньгах! Поехали в ГУМ или в ЦУМ, или вот, недавно новый универмаг открыли — «Беларусь». Говорят — неплохой ассортимент… Но есть один нюанс.

— М? — подняла бровь она.

— Это не конь, это — «козел», — сказал я, остановился перед УАЗом и с галантным хрустом отворил перед Тасей пассажирскую дверцу. — Карета подана, ваше высочество, и будьте уверены — в тыкву она не превратится.

Таисия рассмеялась и, нарочито задев меня бедром, грациозно села на пассажирское сиденье.

— Это твоя лягушонка в коробчонке едет! — подмигнула она. — Садись, кавалер!

Вот уж точно — не вещь красит человека, а человек — вещь. Мэрлин Монро в мешке из-под картошки устроила как-то сногсшибательную фотосессию, а моя Тася одним своим появлением превратила «козлик» в стильный ретро-внедорожник. Ну ладно, ладно — я тоже здорово привел его в порядок при помощи Анатольича в последнее время, любители «тазов» бы позавидовали, но — наличие потрясающе красивой девушки на переднем сидении рядом со мной заставляло каждого встречного-поперечного провожать машину взглядом.

— Значит — в ЦУМ? — улыбнулась Тася. — Устроить тебе модный показ?

— Если ты не устала за перелёт…

— А я спала всё время, размяться будет в самый раз!

— Тогда — категорически да! — я посматривал на ее ноги, затянутые в «дедероновые» гэдээровские дорогущие колготки, и едва ли не мурлыкал.

— Гера! Думай потише, ты меня смущаешь! — она и вправду раскраснелась и одернула платье. — Такое чувство, что ты не нарядить меня хочешь, а совсем даже наоборот!

— Так оно как бы сначала одно, а потом как бы другое… — внимание на дороге сконцентрировать удалось с трудом.

— Ты транжира и мот, — сказала Тася, когда мы наконец вышли из ЦУМа, нагруженные покупками. — Черт знает, сколько денег потратил. Заставил меня купить ВСЁ! И как ты этих продавщиц разводил, а? Откуда они импорт таскали?

— Что есть деньги? Пыль! — махнул я рукой, вспоминая, сколько «пятерок» рассовал в предприимчивые руки работников торговли. — Деньги не главное.

— А что главное? — поинтересовалась девушка, раскладывая свертки на заднем сидении, очень привлекательно при этом изогнувшись.

— Чтобы человек был хороший, — тут же откликнулся я. — Главное, чтобы человек был хороший, так же говорят?

— Эм-м-м-м…Это всё, конечно, замечательно, но потратить три оклада журналиста за день на тряпки? Гера, ты ограбил банк?

— Ничего я не грабил. Остатки былой роскоши, вознаграждения за найденный клад. Ну, и подкопил кой-чего, гонорары в «Комсомолке» не чета нашим, маяковским.

Я открыл пассажирскую дверь, сделал приглашающий жест рукой и снова с удовольствием понаблюдал, как она садится в машину. Потом сам сел за руль, включил зажигание и тронулся с места.

— Мне, конечно, приятно, но… — нерешительно начала она, но была мной решительно перебита.

— Что — но? На что мне деньги тратить-то? Какое вложение может быть лучше, чем комфорт и привлекательность любимой женщины? — я правда так считал.

Такие траты были бы несусветной глупостью, если бы наши с Таисией отношения являлись обычной интрижкой или пресловутым курортным романом. Это можно было бы назвать «спустил на баб», вполне.

Но я ведь твердо решил: Тася — моя. И, ясное дело, я хотел, чтобы моя спутница была веселой, красивой и благодарной. Это, знаете ли, здорово мотивирует — когда рядом с тобой находится веселая, красивая и благодарная женщина. Ну, там, хочется ради нее завоевывать мир, сворачивать горы, забивать гвоздь и ударять пальцем о палец.

Тактика чмырения собственной девушки/супруги до состояния серокожего зомби с невнятной фигурой и мешками под глазами — самая отвратительная ересь, которую только можно придумать. Эдакий альфа-самец потом смотрит на свою измочаленную семейной жизнью подругу и думает: «Фу. Как она постарела, как ее придавил быт!» И начинает пялиться на других женщин. А иногда не только пялиться. Псина, это ты сделал ее такой! Кривил рожу, когда она ходила на йогу или в бассейн, цыкал зубом, ожидая лишние пятнадцать минут с маникюра или эпиляции, ни разу не подумал о том, что можно бы и с ребенком побыть, а жену отпустить проветриться…

Между прочим, это работает в обе стороны. Превращая мужа в домашнюю скотину, не давая ему возможности почувствовать дух приключений, проявить пусть дурацкую, но инициативу, запиливая супруга за купленный на заработанные ЕГО тяжким трудом деньги электролобзик или охотничье ружье, женщина просто обрекает саму себя через пару лет задать спутнику жизни извечный вопрос: «Ты вообще мужик или не мужик?» Овощ он, а не мужик. И это ты его таким сделала!

— Я? — удивилась Тася. — Ничего я не делала! Я вообще-то тебя за всю эту твою дичь и полюбила. Делать мне больше нечего — одомашнивать Геру Белозора… Гера — это такой кот, который гуляет сам по себе. Но хороший кот всегда находит дорогу к дому, м?

— Погоди, я что, всё это вещал вслух? Ёлки… Прости, Тась.

— Чего — «прости», глупый? Всё правильно изложил… Приятно, что ты такой сознательный. У меня только один вопрос остался.

— И какой? — похолодел я.

— В Дубровице что, есть йога? Ну, преподаватель есть? Тренер?

— Да-а-а, был, кажется, один… И вообще, это так, к слову пришлось. Дело ведь не в йоге, дело в самом принципе — загнобить, а потом поглядывать на других, тех, которых не загнобили, — Штирлиц никогда не был так близок к провалу.

Занимались ли вообще йогой в Союзе в это время? Один Вишну знает…

— Ага, а еще и попрекать за то, что вон, Тамарка, замполитова пассия, за собой ухаживает, выглядит как положено женщине офицера, а ты с нечесаными волосами третий день, на девушку не похожа, не так надо мужа встречать со службы… А у меня — двое детей на руках… — погрустнела Тася.

Наверное, из прошлой жизни навеяло. Не знаю, никогда не лез в то, что было до меня. Плевать мне на это, если честно. Захочет — сама расскажет. Нет — обойдусь прекрасно.

Когда мы стояли на перекрестке, ожидая разрешающего сигнала светофора, она вдруг положила ладонь мне на колено:

— А куда ты меня везё-ошь? — игриво спросила девушка.

Глаза у нее сияли, грудь часто вздымалась, лицо разрумянилось, и в новой легкомысленной блузочке и короткой юбке она смотрелась просто оч-ч-чень…

— Я туда тебя везу, — ухмыльнулся я.

У нас был целый вечер и ночь, и все дела могли подождать до завтра.

Мы проснулись только к полудню и еще задержались некоторое время в номере — всё никак не могли отпустить друг друга. Спустя час или полтора, освежившись в душе (по очереди, чтобы не пустить прахом все намеченные мероприятия), спустились в ресторан — то ли для позднего завтрака, то ли для раннего обеда. Довольствовались кофе с расстегаями для меня и пирожным — для Таси. После вчерашних трат кофе за пять копеек и расстегаи за одиннадцать выглядели смешно. Пирожное, правда, стоило аж двадцать две копейки, о чем не преминула заявить Морозова, снова обвинив меня в мотовстве и здорово повеселившись.

Конечно, она съела один из моих трёх расстегаев и не докушала пирожное. Кто бы сомневался! Женщины остаются женщинами.

Тасю я подвез к какому-то монументальному логову чиновников от спорта и оставил там — всю такую одинокую, красивую и интересную, аж страшно. Но на самом деле это был самообман, иллюзия. Таисия — хрупкая и беззащитная? Ну-ну. Я помнил, как она приложила Май о капот «Волги», и прекрасно представлял себе, на что способно ее сильное, ладное, тренированное тело. Валькирия, одно слово!

«Козлик» домчал меня до почты, и я высмотрел будку с телефоном-автоматом. Нужно было сделать два звонка, и первый из них был в корпункт «Комсомолки».

— Михаил Иванович? Это Гера Белозор, я в Минске.

— Гера? — Старовойтов произнес это интонацией Архимеда, который плюхнулся в ванную и придумал закон сохранения масс. А потом произнес как будто в сторону: — Представь — Белозор звонит. Может, это и есть выход?

Из телефонной трубки ощутимо запахло некоторым дерьмом. Интуиция подсказывала — директор корпункта готовит мне порядочную свинью. Но виду я не подал. Вариантов-то всё равно никаких у меня не было… Искать работу в другом издании? Идти на поклон к Сазонкину или Привалову? Не смешно.

— Михаил Иванович, у меня статья новая есть. Про сестер — серийных отравителей.

— Э-э-э-э, да, Герман, обязательно заезжайте на корпункт! Обязательно! Вы ведь не передумали у нас работать и в Минск перебираться? — голос у него был какой-то возбужденный.

— Не передумал, — тут сомнений у меня не было.

— Вот и замечательно, вот и хорошо. Приезжайте, всё обсудим!

— Сегодня, завтра?

— Сегодня. Завтра. Когда угодно — с восьми тридцати до семнадцати тридцати. Я на месте. Очень, очень вас жду, — его тон просто сочился медом.

Несмотря на мед в голосе, некоторое дерьмо смердело просто отвратительно. Я перебирал в уме варианты, какую подставу этот приятный во всех отношениях мужчина мне готовил, и худшее, что приходило в голову — это какое-нибудь расследование, напрямую или косвенно направленное против крутых партийных бонз или людей в погонах. Такое развитие событий было бы очень некстати, подставлять Тасю и девочек не хотелось. Но в целом — я Большакова забодал, Сазанца забодал, Солдатовича с маньяком забодал, Железок вот тоже — забодал, и тут пободаюсь… М-да. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Если всё выгорит — у меня будет такая крыша, об которую обломают зубы любые бонзы. Точнее — им эти зубы выбьют и вставят новые, которые будут работать лучше.

— Приёмная! — откликнулся усталый мужской голос на мой следующий звонок.

— Василия Валентиновича Сазонкина хочу. Белозор моя фамилия.

— Вот как! — к усталости примешалось удивление. — Минуточку…

На том конце провода, кажется, зажали ладонью микрофон телефонной трубки, потому что слышалось только невнятное глухое бормотание. А потом голос начальника машеровской охраны произнес:

— Явился?

— Явился, Василий Валентинович.

— Петр Миронович сегодня занят, а завтра пару часов готов тебе уделить.

Ничего себе! Видимо, история с Выборгской бригадой их здорово допекла. Я и не рассчитывал, что меня примут вот так, сразу.

— Во сколько подъезжать?

— К десяти сможешь? В ЦК, на Карла Маркса.

— Спрашиваете! Буду как штык!

Ох, и денек мне завтра предстоял! По всему выходило — вопрос со Старовойтовым нужно было решать прямо сейчас, завтра голова будет болеть совсем о другом. А потому — я сунул трубку на рычаг и вышел из телефонной будки. «Козлик» подмигнул отблеском солнца на фарах.

Что ж, настало время узнать, какое такое свинство заготовил для меня директор корпункта «Комсомолки».