Эффект бабочки в СССР

Глава 22, в которой награда находит героя

— Твою-то мать, Белозор! — Старовойтов уже отсмеялся, но всё еще тяжело дышал. — Это настолько в твоем репертуаре, что я просто не представляю, чего еще более абсурдного могло произойти!

Красивое лицо директора Минского корпункта «Комсомольской правды» было красным, как спелый помидор. Он нашел меня в холле аэропорта, приехал сюда на служебной машине, чтобы доставить прямиком в контору, но оказался не единственным встречающим. Более того — он не успел, хотя и прибыл вовремя!

Дело в том, что как только я сошел с трапа, под белы рученьки меня подхватили корректные крепкие мужчины в гражданском, провели куда-то вглубь терминала и… Вручили медаль! Черт возьми, какой-то дядька с пузом и в пиджаке пожал мне руку и зачитал что-то вроде:

— …за высокую бдительность и находчивость, смелость и самоотверженность, проявленные при спасении человека на воде в городе Кабул, Демократическая Республика Афганистан, такого-то августа 1980 года, от имени Президиума Верховного Совета СССР Герман Викторович Белозор награждается медалью «За спасение утопающих»! — продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию.

Мне прицепили на рубашку, на левую сторону груди, блестящий кругляшок, вручили удостоверение и футляр, пожали руку и, наконец, отпустили восвояси. Я стоял в холле аэропорта, смотрел на себя в зеркало и пытался понять — что это вообще такое нахрен было?

По всему выходило: туловище из фонтана таки выполнило свое пьяное обещание. Или главный кабульский особист на пару с Гериловичем прикололись? Они ведь грозились исполнить нечто подобное! Вот ведь упыри! Хотя — мир место довольно странное, и вариант, что «хозяйство Суслова» свой посул реализовало, а бравые бойцы невидимого фронта — забили и забыли, тоже имел право на существование. Я бы даже поставил скорее именно на «фонтанную» версию: давешний пузатый дядька в пиджаке был похож на партийца гораздо более, чем на рыцаря плаща и кинжала.

А в зеркале я смотрелся неплохо: дочерна загорелый, только глаза блестят, в бежевых брюках-карго, коричневой рубашке, платке-шемахе на шее, с рюкзаком через плечо и с медалью на груди. Еще и хайбер из багажа забрал, и теперь его рукоятка торчала из рюкзака. Джон Рэмбо, сэр!

Потому-то и хихикал Старовойтов, когда рассмотрел, что за цацка висит у меня над нагрудным карманом.

— Привезти из Афгана медаль за спасение утопающих! Там же пустыня, а? Ой, уморил, ой не могу! — шеф переигрывал. — Давай, поедем в корпункт, мы с тобой рассчитаемся: командировочные, гонорар, то, сё — там о-о-очень прилично получилось. Ну и выпьем по стопятьдесят, обмоем так сказать…

Видимо, Михаил Иванович испытывал неловкость за то, что отправил меня на войну. А еще — облегчение, потому что я вернулся. И зависть: хрена с два у него была своя рубрика на весь Союз.

— Ну, давайте поедем. Но стопятьдесят отложим на потом — я к своим тороплюсь.

Это «к своим» вылетело само, легко и непринужденно. Я и вправду считал Тасю и девочек «своими», вот и всё. И правда по ним скучал. А потому — плевать хотел на все эти церемонии и пляски у костра с рюмкой коньяку в руках.

— Ну ладно, ладно! — Старовойтов, наконец, успокоился. — Тебе вообще отпуск полагается. Давай — три дня отдохнешь, потом приходи, будем творческие планы строить! Сейчас «Комсомолка» — ого-го! Сила! Да и вообще — после Олимпиады вожжи ослабили, можно делать большие дела и писать, писать, писать…

Он бы еще долго мог говорить, но мы дошли до машины, и велеречивому Старовойтову пришлось сделать паузу, чтобы сесть за руль, сунуть ключ в замок зажигания и и поехали в сторону центра Минска. Движение было довольно оживленным по нынешним временам и шефу пришлось сконцентрироваться на дороге, так что допекать меня своими речами он на время перестал.

Зато отыгрались коллеги в корпункте. Нет, просто представьте себе: реально встречали с цветами и аплодисментами стоя, как будто я блин воздушный гимнаст, который с соревнований вернулся! Я совершенно не представлял, как реагировать на такой пышный прием: то ли гады они, которые самого тупого и новенького сбагрили в опасную командировку, то ли благодетели, обеспечившие мне точку опоры, трамплин для… Для взлета? Нет, до взлета мне было еще далеко… Но если бы не эта команда уклонистов и стрелочников — черта с два я увидел бы странную и манящую, далёкую страну по имени Афганистан… И никогда не познакомился бы с кучей замечательных людей. Никогда не узнал бы Гериловича, Гумара, Даликатного, не взял бы интервью у Масуда.

Он и Машеров — вот какие люди меняют историю! А не какой-то выскочка-попаданец, даже обладающий задатками местного шарлатана-предсказателя.

В общем — всё это «чествование передовиков газетного производства» вынуждало меня улыбаться, кивать, пожимать руки людям, которых я или не запомнил, или не знал вовсе, и вообще — выдавливать из себя приличный вид. Потом мы прошли в кабинет шефа, оставив коллег за дверями, он пошарил в ящике и достал оттуда ведомость, пухлый бумажный конверт и крупный ключ, в ушко которого почему-то была продета огромная канцелярская скрепка.

— Вот деньги, распишись. Тут действительно — много! Может на сберкнижку положи? Ну, сам решай. А вот — ключик от дачки. Ты просил дачку — я нашел тебе дачку! А? — он, всё-таки, был неплохим мужиком, этот Старовойтов. Запомнил же! — Более того, дачка — в Узборье! Там до твоих разлюбезных Раубич пять минут на машине, полчаса пешком, а с твоими ногами и вовсе — минут пятнадцать. Нормально же!

— Вот за это — гигантское интернациональное спасибо, Михаил Иванович! — я был вполне искренен. Как он выкрутился — не знаю, но вот так взять — и запросто вручить ключ? Красавчик, что скажешь. — А что там за домик-то?

— Тебе понравится. У самого леса, с мансардой…

— Ах, с мансардой? — плюшки и ништяки сыпались на меня как из рога изобилия!

— Отличный труд должен отлично вознаграждаться, а? А ты поработал там не за страх а за совесть. Веришь, нет — всем корпунктом твои репортажи читали. Это что-то с чем-то. Приключенческий роман! Ты книгу написать не хочешь, кстати? В стиле «Журналист Сорви-Голова»! А документы на дачку получишь, как на работу придешь — послезавтра. Всё оформлено честь по чести, нужна только подпись твоя. Давай, не задерживаю!

Вот ведь жук! Говорил — три дня отдыха, а теперь — послезавтра? Начальник он и в Африке начальник!

Зеленый Луг мне нравился и в будущей жизни: сложный рельеф, множество зелени, уютные зоны отдыха, дорожки, беседки, Цнянское водохранилище, Слепянский канал… Свежо, просторно, легко дышится. Сейчас, в тысяча девятьсот восьмидесятом году, водохранилища еще не было, солидной части жилой застройки — тоже, да и благоустройство имело вид еще не оконченный. Но всё равно — выйдя из пропахшего отработанным топливом и потными людьми автобуса-душегубки, я вдохнул полной грудью: о, да! Здесь было хорошо!

Монолитные высотки — тройками, аккуратные пятиэтажки, непременные элементы агитпропа: «НАРОД» «ПАРТИЯ» «ЕДИНЫ» — по слову на крыше каждого здания, «МИР НАРОДАМ» — на диспетчерской, и «СЛАВА КПСС» — еще на одной многоэтажке. Даже не знаю, что лучше: это, или бесконечные рекламы ритуальных услуг, сетей ритейла, мобильных операторов и онлайн-казино.

Народ у нас предусмотренные проектом города тротуары не любил: прокладывал свои собственные тропки прямо по газону. По самой симпатичной из таких я и шел к одной из высоток-свечек. Ну да, навигаторов и гугл-мэпс не было, но я купил в киоске обычную бумажную карту и высмотрел там адрес, который значился на письме от Таси. Том самом, догнавшем меня в Кундузе, на базе рембата.

— Гляди, мужик в «белозорах» шпарит! — послышались голоса пионеров с соседней лавочки.

Нет, галстуков на них не было, но пацанам и девчонкам было лет по тринадцать, и выглядели они вполне прилично — а значит точно были пионерами. Чуть ли не стопроцентная охваченность школьников общественной работой — это вам не хухры-мухры!

— Глянь — медаль! И платок странный… Может он — военный?

— Не-е-е, не похож. Где погоны? Турист наверное… Но медаль почему? А платок четкий! И штаны — наверное в ателье шил, настоящие «белозоры»!

Вот же черт — оказывается, всё это время медаль за спасение утопающих так и болталась у меня на груди. Шемах прикрывал ее в автобусе, а вот тут, на свежем ветру — сбился, и дал почву молодежи для обсуждения. Снимать не стал — пускай девчонки заценят, порадуются!

А заходы про штаны стали меня уже допекать, если честно. Даже захотелось привнести в этот мир что-то новое, кроме штанов с карманами и с резинкой на лодыжках. Надо будет покумекать на досуге — чего еще я могу? А то всё слова, слова, сплошной трёп и шарлатанство! Можно и о культуре труда и быта подумать! Я даже стал перебирать в голове всякие ноу-хау, но ничего толкового до момента столкновения с дверью нужного подъезда я так и не придумал.

— Хрясь! — мне прилетело с размаху, и, конечно, по той самой брови, которую постоянно разбивали на ринге, и которая пострадала в Афгане.

Больно, вообще-то! ухватившись за пострадавшую физиономию, я растерянно топтался на месте. Мне что, титановую пластинку туда под кожу вшить? Местный житель, видимо, очень торопился, потому что промчался мимо меня стремительным домкратом, отпихнув плечом и едва не сверзившись на ступеньках. Борзый парень какой-то! Я запомнил его синюю олимпийку и стриженный затылок — так, на всякий случай.

А вообще — строить планы мести было некогда, кровь хлестала будь здоров, башка слегка кружилась. Выручил шемах — я прижал его к ране и добрел таким образом до лифта. Чисто вприкидку нажал кнопку с цифрой «9». Конечно — не попал, пришлось спускаться на два этажа вниз, и одним глазом рассматривать номерки на дверях! Пока нашел искомый, и пришлось дважды складывать шемах пополам, потому что заляпать подъезд не хотелось.

Наконец, у двери бардового дерматина с золотыми гвоздиками я остановился:

— Тук-тук-тук ту-у-ук ту-у-ук ту-у-ук! — дочь полярника была обязана с первого раза распознать этот позывной.

— Кто там? Войдите! — раздался звонкий, приятный, любимый голос.

И я взялся за ручку, и толкнул дверь, и вошел.

Здесь явно шел ремонт! Пахло свежими обоями, мелом, клеем-ПВА..

— Мама, мама, это одноглазый Гера Белозор с медалью пришел! — Васька выглянула из-за угла, обалдела, увидев меня, и кинулась обниматься. — Уи-и-и! Привет, Гера Белозор, а что у тебя с глазом?

— Привет, Василиса! Ого, какая ты тяжелая! С глазом — порядок, это мне дверью в лоб стукнули когда я к вам шел… Какой-то придурок в синей олимпийке.

— Плидуёк в олимпийке? Ой! Мама, а чево Гела Белозол такой челный? — Аська тоже выбежала навстречу, но подойти ближе не решалась, терлась около шкафчиков и переминалась с одной босой ноги на другую.

Она тоже подросла и вытянулась, соломенные волосы малышки были растрепаны во все стороны, как у домовенка Кузи, а трусы и условно белая маечка явно носили следы ремонта: по крайней мере разноцветных пятен на ткани было полным полном.

— Дети, кто там? Что вы там кричите, я ничего не… — Тася появилась с кухни и глаза ее широко раскрылись, брови взлетели вверх: — Гера?!

Я на секунду даже забыл про разбитую башку!

…Занавесок на окнах еще не повесили, а потому желтый солнечный свет легко проникал в просторную квартиру. Яркие лучи выгодно очерчивали манящий силуэт девушки, проникая под легкую материю свободной рубашки. Короткие шортики, не скрывающие сильные, стройные ноги, выбивающиеся из-под газетной «треуголки» пшеничные локоны, и эти необыкновенные, сверкающие глазищи — черт возьми, да я сам себе завидовал!

— Та-а-ак! — обаятельная и хозяйственная ремонтница вдруг очень резко перешла в режим грозной валькирии, и глаза ее приобрели тот самый, пугающий цвет крыжовника: — Белозор! В ванную! Вася — табуретку! Ася — полотенце!

Как в той сказке: махнула правым рукавом, махнула левым рукавом… Всё как-то резко закрутилось, и вот я уже сидел посредине весьма симпатичной, но небольшой ванной и пялился конечно же не на панно из декоративной плитки. Рубашка моя мигом улетела прочь, майка — тоже, чтобы не заляпать кровью, и Таисия профессионально-безжалостными движениями принялась штопать меня, доставая из появившейся из воздуха аптечки различные орудия пыток.

— Сдуреть можно! — приговаривала она. — Я его жду, плачу у окошка долгими тоскливыми ночами, ремонт делаю в компании двоих детей, мечтаю, что встречу его как образцовая хозяйка и жена, а он приперся, напугал, заляпал всё кровищей… Та-а-ак, а это что?

Ее твердый пальчик ткнул меня в ребра — как раз там, где прошлись по бронежилету осколки.

— Оуф! — сказал я.

— Мама, мама, не бей Гелу Белозола, он вон какую класивую саблю плинес! Как у Мальциса-Кибальциса!

Ася стояла в дверях ванной с огромным хайбером в руках! И как она только вытащила его из чехла, там ведь всё было перемотано изолетной в семь слоев! Я в Алма-Ате задолбался упаковывать этот ятаган, и документы оформлять на сей «сувенир». Справился не без помощи корейских товарищей…

— Гос-с-сподитыбожемой! — Тася одним резким движением выхватила смертоносную железяку из рук дочери и зашвырнула ее в антресоль, которая нависала над головой в коридорчике, у самой двери ванной. — А ты сиди, молчи и не двигайся! Ни звука!

Ее глаза метали громы и молнии, но руки продолжили обрабатывать рану. Наконец, последний пластырь был наклеен поверх зашитого рассечения, и родная-любимая Тася очень классно сдула со лба выбившуюся из челки непослушную прядку. Я просто млел от этой ее привычки. Кажется — беда миновала?

— Ма-а-ам, а что такое «спа-се-ни-е у-то-па…» — по слогам начала читать Василиса. Ничего себе, умеет!

— Ва-а-ась… — тон Морозовой стал обманчиво добрым. — А ты где это прочитала?

Я весь сжался в предвкушении дальнейшего развития событий. Голос старшей девочки раздался из-под табуретки, на которой сидел я!

— Ма-а-ам, тут на рубашке у Геры Белозора медаль висит…

— Какая еще медаль? И вылезай оттуда немедленно!

— Ну, медаль за спа-се-ни… — Вася протянула маме медаль и шмыгнула прочь из ванной. — Ася, пойдем еще порисуем на обоях, пускай они сами разбираются… Гера уже приехал, уже всё хорошо будет!

Какая, однако, разумная девочка растет! Ужас просто!

А прекрасная мама разумной девочки взяла в руки медаль, вдруг села мне на колени, посмотрела сначала на мою растерянную физиономию, потом на награду… И оттенок ее глаз постепенно стал меняться на естественный изумрудно-зеленый, а брови — перестали хмуриться.

— Хи! — сказала она. — Боже мой, до чего ж я рада тебя видеть!

— Иди сюда, — сказал я и притянул ее к себе, и коснулся наконец ее губ своими губами…

— Осторожно, шов разойдется… — и вопреки своим словам, Тася ответила на поцелуй.

Кажется, я выпал из реальности — или наоборот, вернулся в нее. Афган, война, интриги, шпионские игры — это всё осталось за бортом. Теперь я был там, где во мне действительно нуждались! Я был дома!

— Ва-а-ася, а пациму Гела Белозол и мама целуюца?

— Ася, потому что они скоро поженятся и будут муж и жена, значит им можно целоваться!

— Гела Белозол будет нашим папой?

— Нет, папа у нас был один, не бывает двух пап! Гера Белозор будет нашим другом, — Василиса в своем аккуратном платьице и с косичкой была похожа на учительницу начальных классов.

— О-о-о-о, холосо! — энергично закивала головой Аська, и ее соломенные растрепанные волосы тоже закивали — в такт.

Всё-таки это очень, очень разумные девочки! Я наверное, слезу бы даже пустил в другой момент, но сейчас мне было слишком неловко. Ну, это каждому понятно: самая красивая девушка в мире — на коленях, и двое деток — в дверном проеме…

— Так, дети! Пойдемте поставим чайник на плитке в комнате, покормим Геру, — сказала разумная мать разумных девочек. — А он пока умоется и переоденется. А потом будет нам рассказывать про свои приключения и помогать делать ремонт.

— И дарить подарки, — сказал я. — У меня для вас всех есть подарки!

Не только ведь женской части нашей команды разумность проявлять, правильно?

— Уря-я-я! — откликнулись девочки, и самая старшая из них, вообще-то, тоже радовалась довольно громко.

***так, это третья глава подряд, а значит — пора дописать наконец уже историю Поручика. В общем — перерыв, а после него — всё внимание на эту книгу.