Эффект бабочки в СССР

Глава 10, в которой кое-кого перепутали

С большим уважением к воинам-интернационалистам, с горечью за павших и с радостью за вернувшихся.

Следующие несколько глав основаны на воспоминаниях моих земляков о службе в ДРА. В разные годы, в разных частях. Напомню: время действия — лето 1980 года, посему — прошу понять, простить, поправит, если будет рассинхрон в плане матчасти. Кроме того, считаю — некий клиренс между событиями реальной истории и историей Геры Белозора вполне допустим. Круги на воде — раз, художественная литература в жанре АИ — два.

Кислородных масок не хватало на всех, приходилось меняться — передавать их друг другу. Черт знает, какая там была высота, но без этих намордников обходиться было невозможно. Кто-то из моих соседей по самолету, видимо, перед вылетом перекусывал, и теперь маска пахла копченой килькой. Меня жутко тошнило, голова была ватная, в череп как будто стучали молотком.

Я вообще-то не любил самолеты, предпочитал поезда — но тут другого выхода не было. Десантники из 103-й дивизии добирались до Термеза самолетом, и меня подсадили к ним. Ан-12 в его военно-транспортной версии — хреновина весьма сомнительного удобства, а тут еще и килька эта…

Апатичные молодые лица солдат, уставшие глаза офицеров, штабеля военного имущества, слегка подрагивающий корпус самолета — всё это казалось мне нереальным, сюрреалистичным. Как будто и не я вовсе лечу сейчас через полстраны в Ташкент, чтобы оттуда двинуть в Афган.

Мне снова сунули кислородную маску. Без нее было хреново, с ней — тошно.

Ну да, самолета мы ждали долго, торчали на аэродроме «Витебск-Северный», который местные вояки почему-то называли «Икоркой». На меня гвардейцы-десантники косились с недоверием — не знали, как относиться к странному типу, которого за каким-то хреном решили подсадить в самолет. Парни замолкали при моем приближении, сплевывали под ноги, отходили в сторону. А чего еще можно было ждать? Какой-то гражданский шпак в дурацких штанах, странных ботинках, с фотоаппаратом и армейским рюкзаком… Откровенничать никто особенно не торопился.

Это уже в самолете нам пришлось как-то взаимодействовать: молодой капитан в голубом берете ткнул пальцем в одно из откидных сидений и сказал:

— Располагайся здесь и не суетись. Ты с нами до Термеза, там мы тебя высаживаем — кто-то встретит, наверное. Кой хрен ты с гражданскими не полетел — понятия не имею…

— Ну а я — тем более, — мне оставалось только пожать плечами а потом расположиться на своем месте и дышать килькой все долгие часы полета.

Погодите-ка! Какой, нахрен, Термез?

Когда самолёт пошел на посадку, мой желудок предпринял попытку сбежать, подобравшись к самому горлу. Дышать уже можно было и без маски, а потому я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и вцепился в сиденье так сильно, что побелели костяшки пальцев. Когда шасси «Ана» коснулись бетонных плит взлетно-посадочной полосы, я готов был запрыгать от радости, но не стал — десантники этого бы точно не поняли.

— Всё, на сим расстаемся, мы тебя подбросили — дальше сам. Сказали — встретят тебя. А у нас и так дел полно, — проходя мимо, сказал капитан. А потом спросил: — А ты чего зеленый такой?

Аппарель опустилась, военные забегали, поднялась дикая суета, в которой до меня никому не было дела. Я подхватил рюкзак, поправил футляр с фотоаппаратом и тихо-тихо подался наружу.

Воздух Узбекистана — знойный, пыльный, обжигающий — заставил меня закашляться и остановиться. Сколько здесь было градусов? Тридцать пять? Сорок? Я беспомощно озирался и думал о своей непроходимой тупости — лететь на юг без головного убора? Серьезно?

— …наливные машины, чтоб их, чермет сплошной! Слушай, Вася, у меня возникло такое чувство, что они специально сбагрили нам всякий лом! Гадство, Вася, чистое гадство… Пистолетов нет, счетчики черт знает какие! Как с этим работать?..

— Так начали вроде исправлять… Нормальная техника тоже приходит!

— Начали… Полгода прошло!

Мужики в черных танковых комбезах протопали мимо, ругаясь и размахивая руками. Я повертел еще головой и направился в сторону зданий, стоящих у края поля. По крайней мере, там полоскалось в потоках горячего воздуха красное советское знамя с серпом и молотом, и была надежда, что кто-то сможет внятно объяснить — как мне попасть в Кабул и какого хрена я оказался в Термезе, хотя лететь должен был вроде как в Ташкент.

Одуревшие от жары часовые у дверей административного здания с облупившейся светлой штукатуркой пялились на носки своих сапог и даже не думали меня останавливать. Порядочки тут у них! Я вошел внутрь, вертя головой во все стороны и пытаясь понять: куда мне сунуться, чтобы не послали сразу?

— Товарищ, а вы к кому? — раздался чуть хрипловатый баритон.

Я развернулся на каблуках и оказался лицом к лицу с импозантным офицером: лет сорока, высокий, седые виски, гладко выбрит… Хоть белогвардейца с него лепи, только усов подкрученных не хватает.

— А я Белозор, журналист из «Ма…», из «Комсомолки». Странная ситуация со мной произошла — вроде как летел в Ташкент, высадили в Термезе…

— Журналист? — искренне удивился этот майор. — А метеоролог где?

— Какой метеоролог? — удивился в ответ я.

— Ну, вы ведь из Белоруссии? Должны были прислать метеоролога, гражданского специалиста…

— …ять, — сказал я. — Извините, это что — меня перепутали?

— Выходит, что так… Пройдемте со мной, товарищ журналист. И документики мне свои дайте, а то мало ли…

Конечно, майор Валиев оказался особистом. Он сидел за пошарпанным столом, заваленным папками, и изучал мои бумаги, как будто надеялся, что я окажусь шпионом. Под потолком крутился засиженный мухами вентилятор, на подоконнике грелась на солнце и исходила газом поллитровая бутылка минералки.

— Вы случаем не д'Артаньян? — спросил вдруг он.

— Нет, скорее Гай Гисборн.

— Э-э-э-э… Это же вроде не Дюма?

— Это народное творчество. Или Фрэнсис Чайльд, как будет угодно…

— А… Так, вот сбили вы меня с мысли, товарищ Белозор! Я о том, что почувствовал себя в роли де Тревиля. Ваши документы буквально дублируют ту самую грамоту Ришелье — «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства»… Только она у вас оформлена по всем правилам, и, скажем так, в сослагательном наклонении. Мол, если понадобится помощь и поддержка — окажите, сопроводите, накормите, напоите и спать уложите… У тебя папа — член ЦК партии, что ли? Тут такие подписи стоят, что аж страшно.

— У меня папы нету, — сказал я. — А де Тревиль не от кардинала грамоту получил, а от д'Артаньяна старшего — рекомендательное письмо. Если мне память не изменяет.

Странный это был особист. Неправильный какой-то.

— Ладно, — сказал он. — Черт с ним, с де Тревилем. Будем звонить в Ташкент и решать, что с тобой делать.

Пока Валиев звонил в Ташкент, я тупел и потел, пытаясь не вырубиться прямо здесь, в кабинете. За окном носились военные, грохотала техника, взлетел тот самый Ан-12, на котором я добрался в это замечательное место.

— А куда они? — спросил я майора, который на некоторое время перестал орать в трубку.

— В Кабул! — сказал он. — Куда ж еще?

Я сидел в ступоре. Это что — я просто мог лететь дальше с ними? Нет, дышать килькой — удовольствие малоприятное, но торчать в Термезе — тоже радость ниже среднего! До особиста, видимо, это дошло спустя секунду, потому что он ляпнул трубкой по аппарату и сказал:

— …ять! — а потом вдруг заржал в голос. — Во избежание перепута!

— Какого еще перепута? — удивился я.

— Да служил я под Тюменью, в одной части… Ну, не важно. Там в общем в столовой была вешалка, куда личный состав бушлаты вешал, перед обедом. Ну, и красными буквами через трафарет нанесли надпись над этой самой вешалкой: «Во избежание перепута вешайте одежду строго по номерам!» А какой-то умник дописал сверху от руки — «И спи*да!»

Я фыркнул. Во избежание перепута, значит?

Отсмеявшись, майор Валиев снова взялся звонить. Спустя минут двадцать он утер пот со лба и сказал:

— Поедете на попутках.

— Как это? — удивился я.

— Ну, скоро будет колонна в Мазари-Шариф, с ней и поедете, — он, наверное, подумал, что я испугался и поторопился успокоить меня: — Погранцы из 117-го отряда сопроводят, в порядке всё будет. Мне тут уже просверлили мозг, чтобы я нашел вам провожатых… Поговорю с Давыдовым, может кого-то и найдет.

В голове скрипели воспоминания о будущем. 117-й отряд — это который Московский? Мазари-Шариф — это где Голубая Мечеть и могила калифа Али? А что, это даже интересно! Всяко лучше, чем торчать в четырех стенах в Кабуле и ждать отмашки — когда разрешат выйти в поле пообщаться с бойцами, посмотреть на местных… Опасно? Не без того. Но знал же, куда ехал! Хотел гонзо-журналистики? Кушай, Герман Викторович, не обляпайся!

— Так… Пойдем, я тебе еще кое-чего подарю, — очевидно, принял какое-то решение Валиев.

Этот странный особист встал из-за стола, отдал мне документы и, напялив фуражку, повел меня за собой по коридору, поминутно останавливаясь, чтобы поздороваться с сослуживцами. Наконец он остановился у железной двери, достал из кармана чудовищного вида ключ, вставил его в замочную скважину и с хрустом провернул.

На металлических, местами тронутых ржавчиной стеллажах тут стояли огромные картонные коробки, деревянные ящики и бумажные свертки. Майор приставил табуретку и полез на самый верх.

— Вот, держи, — сказал он. — Это из неучтенки. Если что — нашел на обочине. Мне надо, чтобы ты до Мазари-Шарифа целый добрался, так что бери и не спорь!

Это был бронежилет. Я понятия не имею, когда бронежилеты появились в Советской армии, но вроде как до массового их применения было еще далеко! Увесистая такая кираса цвета хаки, килограмм пять, не меньше…

— От жары не подохну? — уточнил я.

— Лучше пропотеть, чем осколок схватить. Бери — и точка! Пойдем, отведу тебя в столовку, поешь — а я пока с Давыдовым определюсь, кого он тебе в ангелы-хранители назначит…

В столовой кормили рассольником, картофельным пюре и котлетками — теми самыми, в которых сухарей было больше, чем мяса. Но после многочасового перелета, несмотря на исстрадавшийся желудок, я сожрал всё это влёт, проглотил и стакан компота с сухофруктами и дожевывал кусочек черного хлеба, когда снова появился майор Валеев:

— Пойдем! Нашлись тебе ангелы-хранители, да такие, что самому завидно!

— Старшина Гумар! Старшина Даликатный! — представил майор мне двух подтянутых молодых служивых.

Пограничники! «А на плечах! У нас! Зеленые погоны…» К пограничникам я всегда испытывал определенный пиетет, отец мой (не Геры) служил в погранвойсках, да к тому же еще и старшиной погранзаставы, так что глядел на них я изначально с симпатией. А еще и фамилии…

— Белозор, Гера. Журналист, «Комсомольская правда», — я протянул руку для приветствия.

Погранцы переглянулись и руку мою пожимать не стали. Гумар — высокий, светловолосый, носатый, голубоглазый, с хитроватым лицом, проговорил:

— Извините, а журналисты — они не в Кабуле в основном, ну там при штабе, где пригожие связистки и героические генералы…

— Так это, хлопцы… — развел руками я. — Меня должны были тудой, через Ташкент, а десантура меня перепутала с каким-то метеорологом и теперь мне нужно сюдой добираться, через ваш Термез. Короче, хорошие поехали к хорошим, а я — к вам!

Они мигом считали вот это «хлопцы», «тудой» и «сюдой» и их лица потеплели. Даликатный — чуть покоренастее, с носом картошкой, но такой же соломенноголовый и синеглазый, удивленно поднял бровь:

— А мы думали, ты минчук, а ты…

— А я сапраудны полешук! Из Дубровицы!

— А-а-а-а, Микола, твой земляк! — улыбнулся Гумар. — Наш Микола — из Вышемира. А я — из Копаткевич!

— Говорят, рай в древние времена располагался именно там? — усмехнулся в ответ я. — Где-то на берегах рек Оресса и Птичь?

— Это совершенно точно известно! — улыбка Гумара стала широкой и искренней. — Меня Михась зовут, Миша!

И наконец пожал мне руку, Даликатный — тоже.

— Ну, всё, товарищи старшины, оставляю вам этого журналиста и даю ЦУ: доставить в Мазари-Шариф в целости и сохранности, довести до комендатуры и убедиться, что никто его не перепутает. И не спи…

Ржали все вместе. Видимо, эта шутка в Термезе среди военных была в ходу.

Для справки — «гумар» по-белорусски это ни что иное как «юмор». А «даликатны» — это деликатный и есть. Вполне себе такие фамилии, говорящие. Не более странные, чем целых два пограничных старшины-сверхсрочника в одном месте, и, тем более — гораздо менее странные, чем перепутанные метеоролог и журналист и веселящийся в полузнакомой компании особист.

Вообще — начиная с того самого момента, как Старовойтов сделал мне это предложение с командировкой, странностей было, пожалуй, чрезмерно много. Даже на мой, попаданческий, взгляд.

Наверное, будь я человеком военным — весь бардак, который творился вокруг меня, обрел бы некий сакральный смысл, но сейчас… Сейчас, одурев от лязга, грохота и матерщины, я наблюдал за формированием колонны. Ревели двигателями бэтээры, солдаты забрасывали что-то по цепочке в тентованные кузова грузовиков…

Пограничники из мангруппы, которые должны были сопровождать колонну, флегматично наблюдали за всем этим хаосом, восседая на броне своих БТРов. Для них происходящее уже стало обыденностью за последние полгода и не вызывало ровным счетом никаких эмоций. По крайней мере — жара, невесть откуда взявшиеся мухи и запахи из ближайшего заведения общепита занимали их гораздо больше.

— Белозор? — Гумар хлопнул меня по плечу. — Тебе особое приглашение нужно? Залезай на броню. Во-он та машина, там для нас есть место.

Даликатный уже сидел там, примостившись недалеко от центрального люка. Я закинул наверх рюкзак и подаренный особистом бронежилет. Стараясь не ударить камеру, взялся за протянутую старшиной руку, и, цепляясь за горячий металл, полез наверх.

— Смотри, — сказал Даликатный. — Под задницу клади что-то мягкое. Рюкзак, например… Ноги спускаешь в люк. Если будет обстрел, а движение продолжится — откидываешься назад, ноги из люка не вынимаешь. Если останавливаемся — спрыгиваешь на ту же сторону, что и мы с Михасём. Разумеешь?

— Разумею, — кивнул я и спустил ноги в открытый люк.

Десантное отделение было забито ящиками. Видимо — с боеприпасами. Места для собственно десанта там бы явно не хватило. Гумар взобрался на броню следом, подсунул что-то под ягодицы, поёрзал и спросил:

— Ну что, осваиваешься?

— Осваиваюсь. Я вот что спросить хотел… А мы через мост поедем?

— Какой мост? — удивились пограничники.

— Ну, через Амударью… — кажется, я что-то напутал, но фотографии с колонной уходящих из ДРА войск через Мост Дружбы помнил замечательно. Потому — так и сказал: — Мост Дружбы же!

— Какой, у сраку, Мост Дружбы? Понтонная переправа! — отмахнулся Гумар, отщелкнул от автомата магазин, посмотрел зачем-то на масляно блеснувшие патроны и сказал: — И свитку свою бабскую надень. И про головной убор не забывай. Сказал майор — довезти до комендатуры, и мы довезем. Ты шо, нерусский человек? Шляпа твоя где, журналист?

Никакой шляпы у меня не было. Я напялил наверх на рубашку чертов бронежилет и сразу же понял, что придется мне в нём несладко.

— Пацаны, есть у кого на голову что-нить? — спросил Даликатный.

Из люка высунулась перемазанная в мазуте рука водителя. В руке имелась кепка самого затрапезного вида.

— Носи на здоровье, — произнес молодой голос из глубины БТРа.

— Благодарю! — ответил за меня Гумар и нахлобучил на мою башку головной убор.

Наконец раздались отрывистые команды, машины одна за другой трогались с места, выплевывая клубы черного дыма. Я расчехлил фотоаппарат и сделал несколько кадров: пока никто не запрещал, нужно было пользоваться возможностью!

Мы ехали по окраине Термеза, этого древнего восточного города, в котором причудливо переплелся азиатский колорит и советский индустриальный дух. На небе появились облака, подул прохладный ветерок, и я подумал, что жизнь, кажется, налаживается.

— Не спи, товарищ Белозор! Держись крепче! — перекрикивая рёв моторов, обратился ко мне Гумар. — Скоро будет переправа.

Я вцепился в какую-то железную хреновину и во все глаза смотрел туда, где за мутноватой лентой Амударьи темнел чужой берег — Афганистан.