Эффект бабочки в СССР

Глава 11, в которой Даликатный подозревает неладное

Пыль была повсюду. Перемешиваясь с выхлопными газами, она попадала в рот, нос, глаза, оседала на одежде, оружии и броне. Мне приходилось прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы уберечь фотоаппарат. Наша колонна прирастала с каждым пройденным километром — к ней пристраивались какие-то гражданские автобусы— «барбухайки», облепленные тюками и клунками, полные шумных людей, грузовики — военные и цивильные…

— Поезд, — сказал я. — Как насчет поездов?

— Что? — нам приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.

Даликатный наклонился ко мне, и я повторил:

— Железная дорога. Это ведь логично — проще провести один состав, чем всю эту кавалькаду!

— Будет и железная дорога! — уверенно кивнул Микола. — Дайте только срок. Заводы строим, больницы, школы — и железную дорогу тоже построим!

Конечно, я не был экономистом и высчитать все расходы и доходы не мог, но, кажется, связав Кабул с центрами провинций при помощи регулярного железнодорожного сообщения, создав таким образом транзитные пути для советских, иранских, пакистанских, китайских товаров, и, что немаловажно — укрепив общий рынок страны, центральная власть и те силы, что ориентировались на СССР, здорово бы упрочили свои позиции… Но, насколько я помнил, все попытки начать строительство подобной инфраструктуры, загибались в стадии зачатия. И дело было вовсе не в сложном горном рельефе…

— Ой, дура-а-ак… — раздался вдруг голос Гумара. — Ну нахрена-а-а?

Я сразу понял, кого он имеет в виду: какой-то УАЗик вырвался из общего строя автомобилей и бронетехники, свернул на обочину, из него выскочил молодой офицер и побежал к дехканам, работавшим тут же, на бахче. Афганцы-крестьяне (вообще-то этнические таджики, скорее всего) остановились, оперлись на свои мотыги и смотрели на бегущего «шурави», кажется, без всякого интереса. Вот что ему в голову стукнуло, этому типу?

— Когда тут запасники из Туркестанского ВО стояли, такой херни не было… — Даликатный перехватил автомат поудобнее. — Ну чего он к ним лезет?

Офицер и вправду что-то втолковывал дехканам, показывал им какие-то бумаги, кажется — фотографии… Командир нашей машины переговорил с кем-то по рации, а потом сказал:

— Подстрахуем дебила. Игорёк, разворачивай бэтэр!

Игорёк — механик-водитель, подаривший мне кепи, был мастером своего дела. Повинуясь его воле, многотонная махина развернулась практически на месте и покатила к заблудшему УАЗу. Огромные колёса хрустели гравием, пограничники посерьезнели, подобрались, их взгляды стали недобрыми, колючими…

Деятель, из-за которого весь сыр-бор и начался, побежал к машине — я уже подумал, что он наконец пришел в себя и собирается вернуться в колонну, но нет — ему понадобилась фотография с дехканами, которые как раз вернулись к работе.

Радостно жестикулируя, этот товарищ попытался обнять двух бородачей в традиционных рубахах-курта и чалмах. Водитель УАЗика — несчастный молоденький солдат, понимая, видимо, весь идиотизм происходящего, был вынужден подчиняться и замер в неестественной позе с фотоаппаратом в руках.

Наш бэтээр привлек внимание офицера, и тот с недовольным лицом зашагал в сторону фотографа поневоле, явно намереваясь забрать у него аппарат. Видимо, понял — в покое его не оставят, пофоткаться с местными вдоволь не дадут. Не прошел любитель экзотических аутентичных снимков и пары шагов, как вдруг один из дехкан размахнулся мотыгой — и врезал ему по башке!

— Твою мать! — вырвалось у меня.

Дальше всё завертелось в немыслимой круговерти: обливаясь кровью, офицер рухнул на землю, командир нашей машины выдал в воздух очередь из автомата, дехкане бросились бежать, пограничники кинулись к раненому офицеру. Тот оказался жив — мотыга едва не отчекрыжила ему ухо, и сей доблестный воин теперь орал и матерился, призывая покарать бандитов.

— Молчал бы уже, воин, — сплюнул на сухую землю бахчи Гумар.

— Что-что, товарищ старшина? — офицер — судя по погонам, капитан — исходил ядом.

— Если бы я остался жив в такой ситуации — то был бы доволен, — тут же отбрехался Михась. — Вы зря к ним полезли, тащ капитан.

— Не твоего ума дело! Бинтуй молча! — какой, однако, вздорный человек нам попался!

И что теперь будет с этими дехканами? Обвинят в нападении на советского офицера? Догонят и пристрелят? Отпустят с миром? Я смотрел на фотокарточки, которые разлетались по бахче, и понять не мог — этот капитан что, правда хотел в чем-то убедить местных? Кремль, какие-то заводы, улыбающиеся девушки-комсомолки… Он что — действительно слабоумный? Или провокатор?

Когда к нам подскочил какой-то суетливый военный с медицинской сумкой, пограничники передали ему раненого с видимым облегчением.

— Когда тут запасники из Туркестанского военного округа стояли — ей-Богу легче было, — заявил Гумар, когда движение колонны наконец возобновилось. — Там мужики тертые, взрослые пришли — даром что из запаса. Они такой херни не творили… Веришь, нет, Белозор — конфликтов с местными амаль шо и не было. Может, офицеры из выпускников военных кафедр и не так, чтобы очень, но как люди — явно куда более разумные были… А теперь такие кадры попадаются, шо жуть берет. Не по объявлению же их набирают?!

— Ладно тебе, Миха, — одернул друга Даликатный. — Есть же толковые офицеры. Вон, Герилович, например… Или тот же Валеев — даром, что особист.

— Есть. На жопе шерсть. Сколько таких Гериловичей? Даже если в соотношении один к одному — то это картина ужасающая получается, — он с досадой барабанил пальцами по цевью автомата. А потом глянул на меня и буркнул: — А ты говоришь — железная дорога!

История с дехканами точно получила какое-то продолжение, потому что тронулись в путь мы далеко не сразу. А когда тронулись — уехали недалеко.

— Эрпэгэ на склоне!!! — заорал Даликатный.

Игорёк был настоящим асом. Он моментально сориентировался и дал задний ход, пропуская гранату перед машиной, но при этом не смог разминуться со следующим в фарватере нашего бэтээра грузовиком. Раздался скрежет металла, жуткая матерщина, потом — взрыв. Погранцы уже сыпались с брони, когда каменная крошка и целая туча песка обдала нас с ног до головы, здоровенный осколок прилетел мне в самую бровь, которая не так давно пострадала от пушечных ударов Бориса Францевича Рикка.

Я завопил как оглашенный, и тоже спрыгнул с бэтээра, пытаясь понять, где сейчас безопаснее всего. По невысокому холму, с которого по нам пальнули из гранатомета, стреляло всё, что могло стрелять. Какой-то майор носился вдоль колонны и орал:

— Прекратить огонь! Прекратить огонь!

— Он шо там, один был? Кур-р-рва! — выдохнул Гумар. — Шоб я сдох! Вот так оно всё и происходит, журналист. Так и напиши, хотя хрена с два тебе разрешат такое написать. Сначала один идиёт с какого-то хрена пристал к местным, потом — местный идиёт приложил нашего идиёта мотыгой, потом наши идиёты арестовали тех, кого надо, и тех, кого не надо, а потом еще один местный идиёт с длинной бородой пошел хреначить в нас из гранатомета…

Идиёт с бородой изломанной фигурой лежал на песчаном склоне холма. Гранатомет скатился вниз, без заряженной гранаты он не казался чем-то опасным и выглядел несерьезно. Осмотреть тело уже поднимались несколько солдат во главе с офицером, они тяжело карабкались вверх, и я отсюда мог разглядеть их потные спины.

Игорёк и водитель грузовика горестно нарезали круги вокруг пострадавшего автомобиля и цокали языками. Погранцы с нашего бэтээра вроде как никуда не торопились.

— А что — мы никуда больше не едем? — я прижимал к рассеченной (в который раз!) брови кусок бинта.

— Мы — нет, — сказал Игорёк. — Тут наша зона ответственности заканчивается, на блокпосту колонну встретят и дальше поведут… Там отряд обеспечения движения работает, не пропадете. Так что давайте вон — в кузов грузитесь. Славка — водитель знатный. А кепку можешь себе оставить, хотя лучше бы ты какой панамой обзавелся — уши обгорят. Хотя чего это я? Они у тебя уже обгорели.

Славка помог нам расшвырять какие-то тюки в кузове, и мы полезли внутрь. После бронетранспортера ехать в «Урале» на мягких мешках было, с одной стороны, комфортно, с другой — страшновато. Мои ангелы-хранители — старшины бдили у заднего борта, не выпуская из рук автоматов. Я, как истинный гражданский шпак, развалился поудобнее.

— А я так скажу — стреляли по нам! — заявил вдруг Даликатный. — Конкретно в наш бэтэр.

— Это чего ты так решил, Микола? — удивился Гумар. — Голову напекло?

— А ты подумай, Михась, — погранец прищурился. — Вот ты бы куда стрелял, чтоб наибольший урон принести?

— По бензовозу, ясен хрен!.. А-а-а-а! От, срака! — понял его товарищ. — А если совсем там какой туебень с гранатометом — он бы по танку пальнул, потому что танк — это стра-а-а-ашна! Нахрена ему наш, погранцовый бэтэр, а?

— Вот! — кивнул Микола. — Говорю же — по нам стреляли!

— Так к дехканам этим же не мы пристали? Лупанул бы он по УАЗу — я бы понял…

— А шо у нас такого необычного было, шо мы этому народному мстителю приглянулись? — рассуждал Даликатный.

Вдруг оба пограничника повернулись ко мне.

— Товарищ Белозор, а не тебя ли часом прикокать хотели? — совсем неделикатно спросил Даликатный. — Или ты по жизни такой везучий? Я ни на шо не намекаю, но за полгода тут с нами такой херни не бывало: шоб один гранатометчик и аккурат по нам!

— Меня-а-а-а? — дремоту как рукой сняло. — Это с какого хрена?

— Ну, то нам неведомо. То ты сам думай. Наше дело — тебя в комендатуру доставить. Но — сначала тебя перепутали, потом — из гранатомета пальнули… Если б не Игорёк — нам всем, кто на броне был, мало бы не показалось… Нам, скорее всего, вообще ничего бы не показалось уже.

С везением последний годик у нас действительно серьезные разногласия… По спине у меня поползла холодная струйка пота. Нормально так командировка начинается!

Мазари-Шариф считался городом священным. Он так и назывался — «Священная гробница», если переводить буквально с языка дари, на котором разговаривали афганские таджики. Откуда такое название? От Голубой мечети, храмового комплекса, где по преданию похоронен имам Али. Или Заратустра. Или оба — в разное время. А может — никто не похоронен. Поди разбери, раскопки проводить всё равно никто не даст — и правильно!

Толкотня на улицах тут была жуткая. Изукрашенные какими-то цацками, размалёванные диковинными узорами автобусики и грузовички, лошади, верблюды, ишаки, пешеходы… От огромной военной базы до комендатуры нас вёз УАЗик. Как пояснил Гумар — Мазари-Шариф пользовался особым статусом, тут вроде как военные действия не велись, нападения на советских военнослужащих и военных специалистов были делом исключительным. По крайней мере — о чем-то таком говорили в солдатской и погранцовой среде.

Так это или не так — мне нужно было что-то придумать с головным убором. Заметив на одной из небольших площадей что-то вроде базарчика, я потрогал обгорелые уши и спросил:

— А рубли тут принимают?

Старшины синхронно повернулись ко мне:

— Ты чего удумал?

— Да на башку чего-нибудь купить. Уши сгорели, шея… Ужас!

Гумар и Даликатный с сомнением переглянулись. Водитель же — плотный чернявый сержант, явно — южанин, никого не спрашивая свернул к рынку.

— Там Хасан торгует, у него что хочешь возьми, хороший человек! — сказал он.

Местные, кажется, плевать хотели на остановившийся «УАЗ» и на вышедших на улицу погранцов. Старшины закурили, а я двинул к прилавкам. Хороший человек Хасан действительно торговал одеждой и головными уборами — например, у него на прилавке лежало несколько очень симпатичных шемах, гораздо более известных в моем времени как «палестинка» или «арафатка». У меня была такая — очень удобная на жаре штука. Вроде обычный хлопчатый платок, а и шею замотать, и башку прикрыть, и пот вытереть. Главное, чтоб свои не пристрелили, за душмана приняв…

Торговец заметил мой интерес и принялся расхваливать свой товар, на пальцах показывая цену.

Я как раз полез за деньгами, когда в спину мне ткнулось нечто, а грубый голос принялся шипеть что-то на ухо. Вот гадство! Я, если честно, жутко перепугался. А потому — как учил Лопатин, абсолютно на автомате сотворил что-то вроде пируэта, уходя с траектории выстрела (если в меня тыкали огнестрелом) или удара (если это всё-таки был клинок) и зажал руку с угрожающим мне оружием собственной подмышкой. Бронежилет, подаренный Валеевым, сыграл свою роль — заостренная железка вспорола верхний слой ткани, но вреда мне не принесла. Одновременно с разворотом я врезал агрессору в рожу, со всей белозоровской дури, так, что зубы клацнули, а из горла его раздалось удивленно-раздосадованное бульканье, клинок жалобно зазвенел по камням. Чего только с перепугу не сделаешь! Так и убить можно!

Вой и крик поднялся жуткий! Местные обступили меня и этого головореза и принялись орать друг на друга как умалишенные. Бородач продолжал булькать — я взял его руку на излом, да и зубы у него едва ли остались целыми, и замер он, неестественно изогнувшись, в самой нелепой позе. Гумар и Даликатный мигом оказались рядом, готовясь прикрыть меня в случае чего. Хотя — что бы они смогли сделать, если бы толпа в полсотни мазаришарифовцев… Мазаришарифян? Мазарейцев?

Какая только дичь не лезла в голову в минуты смертельной опасности! Даже не понимая дари от слова совсем, я понимал, что мнения афганцев (таджиков? черт ногу сломит в местном этническом многообразии) разделились. Одни хотели тут же сожрать меня, другие — указывали на то, что не прав тип с клинком. Это ведь была настоящая подстава — грабить или еще чего плохого со мной делать среди бела дня, на виду у шурави с автоматами! Ну, и священное перемирие нарушать — западло, если тут вообще оно существовало, это перемирие, и если местные знали, что такое «западло».

Положение спас патруль одетых в некое подобие военной униформы молодых мужчин — гладко выбритых, с аккуратными стрижками, но каких-то излишне вальяжных и расхлябанных. Впечатление грозных воинов они не производили.

— Царандой! — выдохнул Гумар.

Царандой — это что-то типа местной милиции или полиции. Они мигом вникли в ситуацию — благо, один из стражей порядка неплохо говорил по-русски, наорали на местных, для внушительности подергав затворы акээмов, и освободили из моих лап злодея, чтобы тут же нацепить ему на запястья наручники, и, подгоняя затрещинами, отправиться куда-то по бесконечному лабиринту проулков и улочек. Объяснять они ничего не стали, видимо, записав инцидент в графу исчерпанных.

Даликатный поднял с пола клинок и протянул мне:

— Держи. Твой трофей, — а потом добавил: — Как пить дать отпустят этого черта за поворотом.

Тесак, которым меня пытался выпотрошить бородач, выглядел на самом деле устрашающе. Я читал что-то о таких штуках: хайбер, кубер, салавар-ятаган — вот как он назывался. Жуткая штука. Этот еще был из небольших — лезвие около сорока сантиметров, простая рукоять с накладками из желтой кости. Такие клинки порой достигали и метра — о них еще Киплинг писал. Располовинил бы меня этот тип, если бы на ушко чего-то сказать не хотел…

Я взял хайбер и спрятал в рюкзак, завернув его в палестинку. За платок-шемах Хасан деньги брать отказался — мол, в качестве извинения за инцидент, чтобы мы не думали, что в Мазари-Шарифе не чтут обычаев торговли. Я тут же отдарился — у меня с собой было несколько банок консервов, и сгущенку торговец принял с широкой улыбкой — сладкоежка, однако!

— Слушай, Белозор, ты понимаешь, что таких случайностей не бывает? — спросил меня Даликатный уже в УАЗике. — Я, с одной стороны, рад, что мы сдадим тебя с рук на руки, а с другой — мне даже интересно, что ты за человек такой, если еще и суток тут не пробыл, а тебя уж два раза едва на тот свет не отправили…

— Будешь в Кабуле — найди Гериловича, его там каждая собака знает. Он мужик толковый, ему можно доверять. Расскажи Брониславычу всё как есть, если кто и докопается — то это он. Герилович из наших, из полешуков, и с Машеровым вроде как накоротке. Поможет в случае чего, — несколько рассеяно проговорил Гумар. — Ну, и, если что — просись к нам, на границу, репортажи свои писать. Мы тебя в обиду не дадим.

Такая забота этих двух тёртых мужиков мне была, конечно, приятна. А думать о том, что где-то в окружении Машерова, или Сазонкина сидит дятел, который стучит про меня кому-то, желающему теперь моей смерти — это было, конечно, совсем не приятно.

— Никакого удовольствия, — сказал я, подражая герою одного культового фильма из будущего и делая паузу между частями фразы. — От работы!