Эффект бабочки в СССР

Глава 2, в которой слишком много экспертов

После принятого решения о переезде в столицу я жил в состоянии временщика. Продолжать ремонт и обустраивать крепость в старом белозоровском доме уже не хотелось, хотя я и надеялся сюда вернуться — спустя время. Потому довольствовался тем, что имел.

Лейка от душа протекала, и своенравные струйки лупили из щелей, пытаясь залить пол. Шторку-то я так и не повесил. В плите не работала духовка, но мастера вызывать было откровенно лень — кто у меня тут пироги печет-то? Печь стояла небеленная, из табуреток целой оставалась одна, но мне было наплевать. Гостей я почти не принимал.

Сковорода с четырьмя яйцами и двумя «пальцем пихаными» колбасками уже шкворчала на медленном огне, турка источала ароматы кофе. «Пальцем пиханые» — я это словосочетание всегда вызывало у меня глумливую усмешку, но стоило признать — натуральный домашний мясной продукт был выше всяких похвал.

Нарезал хлеб и приступил к утренней трапезе. Плотно завтракать — такая привычка сформировалась под давлением внешних обстоятельств. В течение дня поесть удавалось не всегда — «журналиста ноги кормят», как говорил старина Рубан, а фастфудов и готовой еды в привычном изобилии тут не имелось. Были кулинарии и кафетерии, но… В общем — рассчитывать на перекус не приходилось, а потому — вставал пораньше и ел что-нибудь калорийное. Белозоровский организм, кажется, и гвозди мог переварить!

Добираться до редакции на «козлике» было куда как веселее, чем шлепать пешком по слякоти в почти полной темноте до остановки и ждать автобуса на промозглом сыром ветру. И потому я обычно собирал по утрам целую команду из Слободки. Иногда это бабулечки, что торопились в поликлинику или еще какую контору — развлекаться. Иногда — ребята опаздывали в школу и просили подбросить до центра. А сегодня я вез Ивана Кирилловича Ласицу, плотника, прораба, нынче — пенсионера и политического эксперта. Он ехал на очередную шабашку.

— Ну что, пресса, — начал разговор он. — Говорят, Леонид Ильич наш на пенсию просится, а его не пускают. Со здоровьем у него нелады. Говорят, что и против ввода войск в Афганистан он выступал.

Я молча переключил передачу и вел машину дальше.

— Как думаешь, если Брежнев на пенсию уйдет — кто вместо него будет? — продолжал свои провокационные беседы Кириллович. — Я мыслю — Машерова хорошо бы, Союзом руководить. Батька Петр шороху бы навел, всю эту шушеру бы разогнал… Вон, возьми нашу Белорусскую ССР: ни полезных ископаемых, ни моря своего, почва — слёзы одни, или заболоченные, или подзол, на таких почвах разве что травку растить да скотину пасти, однако ж — лучшая республика Союза! Представь, Викторович, как бы он страну на дыбы поднял!

— А может, не надо — на дыбы? Уж сколько раз ее, бедную, на дыбы поднимали, — не удержался я. — Может, лучше рысью, пускай даже галопом — но на дыбы не стоит…

— А у нас по-другому не получится, — отмахнулся Ласица. — Слушай, я туалетную бумагу не мог две недели купить, приходилось «Пионерской правдой» подтираться, сказать неловко! У нас что, леса не хватает, или макулатуры мало сдаем? Кой хрен бумаги жопной нет? Всё это жулье и вредители, всех их нужно к стенке через одного. Или на Колыму!

Я только головой покачал. «К стенке через одного» — это, конечно, сурово.

— Хорошо хоть не «Маяком» подтираетесь, и на том спасибо, — с моей стороны не могло не прозвучать этого комментария.

— Не, как можно? «Маяк» — любимая газета дубровчан. Я им печку растапливаю.

Тут Кириллович вдруг сменил тему:

— А что думаешь по поводу Афганистана? Нужно было туда влезать?

— А я ничего по этому поводу не думаю. Но раз влезли…

— То вылезать поскорее надо, верно? Пацаны наши уже гибнуть начали… У меня племянник в Витебской десантной дивизии служит. Там настоящий дурдом.

— «Где один раз поднят был наш флаг — там он более опускаться не должен», — процитировал близко к тексту я.

— Это кто сказал? — заинтересовался Ласица. — Сталин?

— Романов.

— Какой — ленинградский? Григорий Васильевич?

— Нет, Николай Павлович. Ну, вы подумайте, как это выглядит — вошли войска, начали, можно сказать, советскую власть строить, подняли, как ты говоришь, страну на дыбы — а потом ушли? Побарагозили и сбежали? Предали всех, кто начал новую жизнь, доверился нам? Их же моджахеды растерзают! Понимаешь? — завелся я, конечно, зря.

Наверное, будь там кто-то из моих близких, я рассуждал бы совсем по-другому. Оно всегда так получается, когда дела глобальные становятся личными.

Ещё и едва не спалился, моджахедами афганских непримиримых вроде как ещё никто и не звал… Но моему собеседнику, кажется, на такие нюансы было плевать, он меня почти не слушал.

— А пацаны наши гибнуть за них должны? — настаивал Ласица.

— Так дерьмо уже случилось, уже вляпались по самое междудушье… Может и не стоило этого делать, или стоило — я не знаю, я в среднеазиатской каше не особенно разбираюсь, Кириллович. И в высокой политике — тоже. Восток вообще — дело тонкое. Но точно скажу — нужно сделать так, чтобы это всё было не зря…

— А чего там в тех песках и горах такого, ну?.. Дикий народ, сплошная пустыня. На кой хрен они нам сдались?

Я не стал ему рассказывать про залежи в этих самых песках и горах колоссальных объемов нефти, газа, угля, меди, серебра, золота, кобальта, серы, свинца, цинка, редкоземельных элементов, железной руды, соли, драгоценных и полудрагоценных камней. И, конечно, лития. И какое значение литий будет иметь для мировой экономики лет через сорок… Просто заткнулся и ехал дальше.

— Вам куда, Кириллович?

— А вот возле аптеки выброси меня… Ну, бывай, Гера. Увидимся!

Зря он напомнил про Афганистан. Я был готов головой о стенку биться от осознания собственного бессилия. Тоже мне — попаданец-прогрессор. Чего я успел? Что сделал? Котельные лигнином топят… Дом отдыха строят. Штаны «белозорами» в честь меня назвали. «Белозоровы штаны во все стороны равны», нахрен. Смешно! Попасть в прошлое и не попытаться изменить историю — это какая-то дичь, если честно. Я пытаюсь — но выходит пока не очень. Хреновый из меня прогибатель изменчивого мира получается…

В редакцию я входил в самом мрачном настроении. Чертов Кириллович!

На столе меня ждали три конверта с проклятыми анонимками, у дверей кухни — Анатольич с кружкой кофе в руках.

— Утро красит нежным светом лица заспанных прохожих, — сказал Сивоконь и ухмыльнулся.

— А меня не красит утро, я красивая попозже, — откликнулся я.

— Гы-гы-гы… Признавайся Гера, чего такой кислый?

— Да вот… — указал я на анонимки. — Нам пишут.

— Давай называть вещи своими именами: херню полную пишут? Без ста грамм не разберешься?

И вдруг меня осенило:

— Точно! Вот кто мне ответит на вопрос! Анатольич, ты знаешь, что за зверь такой — «Водка выборова»? Вроде как польская, может чехословацкая…

— А как же, а как же! Польская. Очень приличный напиток! А что?

— Да вроде как в «Раису» завезли… И что-то я в сомнениях. Продают вроде как из-под полы…

— И что ты предлагаешь? Проехать попробовать?

— А что — ты эксперт?

— Хо-хо! Это называется «сомелье»! Я тебе говорил, что в Германии служил?

— Ну да.

— Пили — монотонно! И «выборову» эту — тоже… Вкус я запомнил на всю жизнь, поверь мне!

— Тогда после работы едем пробовать?

— А то!

Вот так вот. И никакие эксперты не нужны. У нас свои имеются.

День прошел бодро. Для начала я позвонил в санстанцию и дурил им голову, уточняя момент с химикатами. Оказалось — пробы воды на рыбхозе всё-таки берут, никаких химикатов в прудах нет, по крайней мере тех, какие у нас определяются на местном уровне.

— Но если есть такая необходимость — наши эксперты могут завтра съездить и еще раз взять. Дурная работа, товарищ Белозор, но если для публикации нужно, и вы нас добрым словом вспомните — пожалуй, что и съездим, сказал мне главный санитарный врач района с великолепной фамилией Поднебесный. — Но в наших карпах никаких опасных для организма веществ нет. Иногда бывают глисты, да. И яйцеглист. Иногда что-то в пруды сливают несознательные работники предприятий. Потому мы и берем пробы. Но уже долгое время такого не фиксировали. А так — рыбу нужно подвергать тщательной термической обработке, жарить или варить. А вялить не стоит… И сырую употреблять — тоже.

— А таранка?

— Хотите ботулизм? — голос Поднебесного прозвучал даже радостно. — Тогда кушайте!

— Нет, спасибо, как-нибудь без ботулизма обойдусь… Удовольствие это, кажется, ниже среднего.

— Вот и я так думаю, вот и я так думаю, — расстались мы вполне довольные друг другом, и я решил, что с этим Поднебесным можно иметь дело.

Потом звонил в ветстанцию. Они сначала послали меня прямиком в жопу — грубым мужским голосом, а потом какая-то милая девушка взяла трубку и сказала:

— Меня зовут Элла, Элла Громова, я практикантка… Из ветеринарного техникума. Если у вас есть транспорт — мы могли бы проехать на рыбхоз, выловить карпа — и я его обследую на предмет отравления химикатами. Ну, я постараюсь, но как получится — не знаю… Но это будут неофициальные результаты, просто, ну, из любопытства. Я пока не эксперт!

Ну, хоть она — не эксперт! А то было бы слишком много экспертов на одного Белозора… Грубый мужской голос уточнил у любопытной практикантки Эллочки ситуацию со слишком большим количеством свободного времени и выдвинул несколько предложений занять это самое время, чем товарища Громову сильно обескуражил.

— Транспорт будет, — сказал я. — Когда за вами заехать?

— Давайте завтра, часиков в десять, да, Яков Абрамович? — она там видимо уточняла у кого-то. — Ой, я забыла про птицефабрику, да… Давайте тогда в двенадцать, можете в двенадцать?

— Сможем.

Эта телефонная дипломатия порядком утомляла. Но нужно было продолжать — еще не решился вопрос с неким Владимиром Лисовым, который науськивает на людей индюков. А потому я позвонил в ЖЭК «Восточный».

Дозвониться удалось напрямую вежливой и доброжелательной Захожей. Эта начальник ЖЭКа мне запомнилась с самой хорошей стороны, и теперь только подтвердила первое впечатление.

— Да-да, конечно, я вас прекрасно помню, Гера, — сказала она приятным голосом. — Давайте мы с вами вместе туда съездим и разберемся, в чем дело. Хорошо, что эту анонимку вам прислали, а не в горком партии… Часика в четыре вас устроит? Ну, подходите к ЖЭКу, оттуда отправимся. Вы, я и водитель.

— Большое вам спасибо, товарищ Захожая! — искренне сказал я. — С вами приятно иметь дело, вы просто лучший начальник ЖЭКа в городе!

— Меня Ольга Николаевна зовут. Оля, — смутилась на той стороне трубки женщина. — В общем, ждем в четыре часа.

Я как раз собирался сбежать на обед на полчаса раньше положенного, когда меня выловила Светлова. Она зашла в мой кабинет и спросила:

— Гера, а над чем вы работаете?

Пришлось рассказать ей про анонимки.

— Послушайте, это какой-то ужас! — заохала она. — Мы теперь и с дохлой рыбой должны разбираться? И с пьяницами? Почему они не пишут в исполком, в райком, в ОБХСС в конце концов! Гера, я хотела вам поручить литературную страничку…

Меня передернуло.

— Татьяна Ивановна, помилуйте! Чем наши литераторы — лучше уж дохлая рыба… Я, если всё выгорит, из этих трех писем такое журналистское расследование сделаю — просто ужас какое!

— Да-а-а? Думаете, эти три случая как-то связаны?

— Вот планирую сегодня-завтра выяснить.

Я видел, что она сама не хотела заниматься «литературкой», а Светловой я был многим обязан, и потому предложил:

— Если ждет до послезавтра — то я в принципе могу… Только без поэзии, очень прошу.

— Гера, тут у меня для вас плохие новости… Там сплошная поэзия. Можете, конечно, взять рассказик у Патронкина и еще что-нибудь, чтобы хотя бы строчек двести пятьдесят закрыть, но сами понимаете, — и тут же постаралась подсластить пилюлю: — Но если сделаете в субботний номер, то я вас на следующей неделе отправлю в Мозырь, на семинар. Отдохнете…

— А там кормят? — сделал стойку я. — Если удастся набить брюхо — то я за!

Светлова рассмеялась:

— Кормят! Обещали кофе утром и фуршет. Гера, я всегда удивлялась: почему вы стараетесь сделать из себя гораздо большего мужлана и варвара, чем есть на самом деле? Зачем вам это?

— Татьяна Ивановна, я однажды прочитал такую великую мудрость: если ваши брюки будут заправлены в носки разного цвета, от вас не будут ожидать слишком многого. Я предпочитаю приятно удивлять, а не разочаровывать при дальнейшем общении.

— Но мы с вами ведь достаточно давно знакомы!

— Ну, значит, ваше впечатление обо мне уже ничем не испортить.

Светлова снова рассмеялась:

— Ладно, занимайтесь дохлой рыбой и крякающими индюками, если вам так нравится. Но литературку приведите к общему знаменателю, вам Езерская на стол материалы положит.

— Да пребудет со мной Сила! — сказал я, кажется, вслух.

— Что-что?

— Ничего-ничего.

«Звездные войны» вышли в американский прокат три года назад, до СССР они еще не дошли, и потому я мог здорово спалиться, но фраза была довольно общая. Сила — она сила и есть. Понятие универсальное.

— Так я записываю вас в Мозырь?

— Записывайте!

— И вас не интересует, что там за семинар?

— Не-а! — честно сказал я.

Потому что Мозырь — это чудесно в любом случае!

На улице Революционной оказалось все не так однозначно. Захожая шагами померила расстояние от двухэтажного дома до забора того самого «поместья» с развязными птицами и злым хозяином, и сказала:

— Тут явно больше шестидесяти метров. Это — не придомовая территория, так что претензия в целом силы не имеет. А вот кучи эти им нужно будет убрать, действительно… Сейчас оформим предписание, — и смело постучалась в калитку.

Навстречу нам вышел сам Лисов — плотный мужичок лет пятидесяти, в ватнике и шапочке-«петушке». Выслушав суть вопроса, он засуетился и пригласил нас в домик — точно такой же пенальчик, как и у всех вокруг, квадратов двенадцать, не больше. Птиц у него, по всей видимости, было много — квохтанье и кряканье слышались откуда-то из-за дома. По ходу беседы с Лисовым выяснилось — заселился недавно, буквально летом. Хатка перешла ему в наследство, по завещанию, от проживавшего здесь его вроде как друга и товарища — некоего Федора Архиповича Нестерчука.

— Доглядал я его, присматривал за ним. Вот он на меня и отписал, в мае месяце. Своих никого у него не было. Чтоб дом не пропал — меня прописал, а потом завещание составил, честь по чести. И помер.

И стал совать какие-то бумаги Захожей. Та бумаги просмотрела и сказала:

— Солому и навоз — убрать на территорию вашего участка. Птиц — содержать как положено, чтобы они жильцам не мешали. Всё понятно?

— Так я у жильцов разрешения спрашивал, вот даже подписи собрал, мол, не против они, чтоб я курей и утей содержал. Они у меня яйца покупают и птицу саму иногда!

Какой, однако, ушлый дядечка! Однако, как выяснилось, подписи были не всех. Одна бабуля со второго этажа, из шестой квартиры, подписывать бумагу категорически отказывалась. Вот тебе и анонимность, чтоб ее… Мы с Ольгой Николаевной переглянулись: ситуация вроде как классическая. Имеется вечно недовольная бабуся, которая решила высоко поднять знамя борьбы с соседями, пишет анонимки, всем портит жизнь.

Но что-то меня в этой истории смущало. Вот так просто? Досматривал товарища, тот отписал ему дом и вскорости помер? Это дурно пахнет. Я размышлял обо всём этом, шагая вслед за Захожей к калитке, как вдруг почувствовал острую боль в лодыжке.

— Холера! — заорал я.

Огромный индюк с длиннющей кишкой, свисающей с клюва, подкрался незаметно и долбанул меня в ногу! С испугу я изо всех сил вмазал агрессору ногой с разворота. Получилось так себе, если честно. Злодей с возмущенным клекотом хряснулся в подтаявший сугроб, но быстро вылез оттуда и принялся готовиться к новой атаке. Ольга Николаевна пискнула и помчалась к калитке, Лисов выбежал на крыльцо и заорал:

— Не тронь птичку!

Птичка ринулась на меня, топорща перья и превратившись в полный агрессии шар с торчащей голой башкой и кишкой наперевес. Но на сей раз я был готов! Пинок получился куда более увесистым — индюк по пологой траектории отлетел в сторону своего хозяина.

— Низко пошел, — сказал я, поминая про себя поручика Ржевского. — Видать, к дождю.