Двадцать два несчастья (Данияр Сугралинов) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 9

Квартира Николая Семеновича и Веры Андреевны Епиходовых находилась в старом пятиэтажном доме недалеко от центра города. Поднимаясь по обшарпанной лестнице, я ощущал странное волнение. Эти люди любили другого Сергея — того, чье тело я сейчас занимал. Они считали его сыном, и я не знал, как себя с ними вести.

Перед знакомой — но только телу, не сознанию — дверью я на мгновение замер, собираясь с мыслями, а затем коротко постучал. Изнутри послышались шаркающие шаги, и через пару секунд мне открыл худощавый мужчина с седыми висками и внимательными глазами за старомодными очками.

— Сережа! — Лицо Николая Семеновича расцвело в радостной улыбке. — А мы тебя ждали к обеду. Ты как всегда?

Внезапное радушие и тепло застали меня врасплох. Улыбка этого человека была настолько искренней, настолько отцовской, что что-то дрогнуло внутри.

Я неловко кивнул.

— Извините… задержался на работе.

— Вера, Сережа пришел! — крикнул Николай Семенович в глубину квартиры и отступил, пропуская меня. — Проходи, сынок.

«Сынок». Это слово прозвучало так естественно, но отозвалось странной болью. Я прошел в небольшую прихожую, автоматически разуваясь и вешая куртку на знакомый телу крючок.

Из кухни выглянула женщина лет шестидесяти с аккуратно собранными в пучок седеющими волосами. Ее лицо выражало смесь радости и беспокойства.

— Сереженька! — воскликнула она, вытирая руки о фартук. — Как же ты похудел! И бледный такой. Ты вообще ешь что-нибудь?

Прежде чем я успел ответить, она обняла меня. От нее пахло выпечкой и каким-то старомодными духами. Почему-то именно этот запах — уютный, домашний, абсолютно незнакомый, но одновременно такой родной для тела — заставил мое горло сжаться. Я неловко обнял женщину в ответ.

— Проходи на кухню, я как раз борщ разогрела. — Вера Андреевна обеспокоенно меня оглядела. — И котлеты. Ты же будешь с макаронами?

Я растерянно кивнул, не зная, что именно любил прежний владелец этого тела. Потом опомнился:

— Лучше без макарон, мам. И одну котлетку только. И все.

— Может, хоть с капустой квашеной?

Подумав, я кивнул. Квашеная капуста — это то, что надо. Витамин С в чистом виде, да еще и молочнокислые бактерии для кишечника. После всех стрессов моему организму сейчас любая поддержка не помешает. Да и никотиновая ломка, были исследования, быстрее проходит, когда витаминов в достатке.

— С удовольствием, — добавил я и прошел на кухню.

Кухня была маленькой, но уютной. Старая советская мебель, окно с геранью на подоконнике, вышитые салфетки и импортный, но очень старый холодильник LG, мурлыкающий в углу.

— Присаживайся. — Николай Семенович указал на табурет. — Вера, чай пока налей.

— Лучше борща сначала, пусть поест нормально, — проворчала она. — Потом котлетки. А потом чай.

Спорить мужчина не стал, а Вера Андреевна засуетилась у плиты, доставая тарелки из навесного шкафчика.

Николай Семенович присел напротив, внимательно изучая меня.

— Михаил Петрович звонил, — сказал он неожиданно. — Рассказал про операцию.

Я поднял взгляд от стола.

— И что он сказал?

— Что ты провел блестящую операцию дочери Хусаинова. — Отец слегка улыбнулся. — Нейрохирургическую. Хотя сам всегда говорил, что нейрохирургия не твое.

В его тоне не было подозрения, только искреннее удивление и гордость. Я неопределенно пожал плечами.

— Так получилось. Не было другого выхода.

— Ты же знаешь, что я всегда верил в тебя. — Николай Семенович смотрел на меня со странной смесью тепла и печали. — Даже после всего, что произошло. Даже когда ты сам в себя не верил.

Вера Андреевна поставила передо мной большую тарелку с ароматным наваристым борщом. Плюхнула туда ложку сметаны.

Я не стал отказываться. С медицинской точки зрения, передо мной был практически идеальный набор для восстановления после стресса. Свекла расширяет сосуды — благодаря нитратам, которые превращаются в оксид азота и улучшают кровоток. После операции и всех переживаний моему мозгу сейчас нужен нормальный приток кислорода. Капуста — клетчатка и витамины группы B, которые помогают нервной системе прийти в себя. Да и для кишечника полезно, особенно учитывая, что я в последние дни питался черт знает как. А сметана — это не просто вкусно. Жирорастворимые витамины из овощей без жира не усвоятся. Плюс молочный жир снижает уровень кортизола, а у меня его сейчас явно переизбыток.

Я взял ложку и зачерпнул густой, темно-бордовый борщ.

— Спасибо, мам, — сказал я и отправил первую ложку в рот.

Вкус был потрясающим — домашним, насыщенным. Тело отреагировало волной удовольствия, а желудок жадно потребовал еще. Я понял, что не ел ничего подобного уже очень давно.

Вера Андреевна довольно кивнула и села напротив, внимательно наблюдая за мной.

— Ешь, пока горячий… — Она коснулась моего плеча. — А то совсем исхудал. И глаза какие-то… другие.

Я вздрогнул, услышав последнюю фразу, но Вера Андреевна лишь покачала головой:

— Светлее стали. Меньше… мучаешься, что ли.

— Работа занимает все время, — осторожно ответил я.

— Михаил Петрович говорит, ты переменился, — продолжил Николай Семенович. — Говорит, как будто заново родился.

Ложка застыла на полпути ко рту. Я медленно поднял взгляд, но увидел в глазах отца лишь радость и облегчение.

— Я всегда говорил, что все это пройдет. — Николай Семенович тепло улыбнулся. — После смерти Наташи и ребенка ты просто… потерялся. Но теперь, кажется, возвращаешься.

Наташа? Ребенок? Я затаил дыхание, ощущая, как передо мной открывается еще одна дверь в прошлое человека, чье тело я занимал. Но ведь по паспорту он был холост? Или жил с Наташей в гражданском браке?

— Не надо об этом, — тихо сказала Вера Андреевна, бросив обеспокоенный взгляд на сына. — Сережа только стал приходить в себя.

Николай Семенович виновато кивнул, но я поспешно произнес:

— Нет, все нормально. Можно говорить.

— Правда? — Вера Андреевна удивленно приподняла брови. — Обычно ты… избегаешь этой темы.

Я понимал, что ступаю на тонкий лед, но любопытство пересилило осторожность:

— Думаю, пора перестать избегать.

Родители обменялись удивленными взглядами.

— Четыре года прошло, — тихо сказал Николай Семенович. — Наташа была хорошей девочкой. И никто не виноват, что так случилось. Особенно ты, Сережа. Но ты почему-то всегда винил себя.

Я молчал, надеясь, что отец продолжит. Тот вздохнул:

— Ты ведь знаешь, что у каждого хирурга бывают потери. Беременность была сложной, никто не мог предугадать осложнений. И если оперировавший ее хирург не смог их предотвратить, то что мог сделать ты?

Я пытался сложить картину из обрывков информации. Похоже, у казанского Сергея была беременная гражданская жена или девушка по имени Наташа. Что-то пошло не так, и оба: женщина и ребенок — погибли. А он винил себя. Но подробности оставались неясными.

— Знаете, я ведь много думал об этом, — осторожно начал я. — И кажется, начинаю принимать случившееся. Жить нужно дальше. Да и… вам, небось, внуков хочется понянчить?

Я улыбнулся, а Вера Андреевна всхлипнула и крепко обняла меня. От неожиданности я чуть не опрокинул тарелку с борщом.

— Мы так ждали этих слов, сыночек, — прошептала она. — Твой запой после похорон… та авария, проблемы с квартирой, тем кредитом в банке… Потом эти проблемы на работе… Мы думали, ты совсем пропадешь!

— Любой бы сломался. — Николай Семенович положил руку на мое плечо. — Но ты справился. Пусть не сразу, пусть с потерями… Справился! И сегодняшняя операция — тому подтверждение. Ты вернулся к жизни, Сережа. Мы всегда в тебя верили. Ты у нас молодец, сынок!

Сидя за этим столом, окруженный заботой совершенно чужих людей, считавших меня родным, я почувствовал странную смесь вины и признательности. Казанский Сергей Епиходов, чье тело я занял, прошел через личную трагедию, которая сломала его. Он потерял любимую женщину и ребенка, пустился во все тяжкие, утопая в алкоголе и азартных играх, и медленно разрушал собственную карьеру.

Человек, которого любили эти добрые пожилые люди, умер в тот момент, когда я получил его тело. И я не знал, должен ли чувствовать благодарность за этот дар второй жизни или вину за то, что занял чужое место.

— Сережа, ты совсем не ешь, — обеспокоенно произнесла Вера Андреевна. — Может, плохо себя чувствуешь?

— Нет, все хорошо. — Я виновато улыбнулся и вернулся к еде. — Просто задумался.

Я посмотрел на этих двух пенсионеров, лишенных в старости единственного нажитого богатства — сына, и внезапно ощутил решимость. Я не просил этой второй жизни, но получил ее.

И если уж мне суждено жить дальше, то нужно сделать это правильно — хотя бы в память о человеке, чье место занял.

Впервые за долгое время в моей душе воцарилось некое подобие мира. Проблемы еще никуда не делись — впереди неизвестность, поиск работы, денег, угрозы Михалыча, проблемы от Рубинштейна, грядущая смерть тела, которому осталось восемь дней с небольшим.

Но сейчас, за этим столом, я мог просто быть Сережей — сыном заботливых родителей, которые никогда не переставали в него верить.

* * *

Возвращаясь домой пешком, я чувствовал, как ноги превращаются в свинец. Пакеты с домашней едой, которыми нагрузила меня Вера Андреевна, оттягивали руки. Топал я через полгорода. Машина стояла на штрафстоянке, и денег на ее выкуп не было. Как ходит общественный транспорт Казани, оставалось для меня загадкой, а на такси тратиться было жалко.

К тому же пешая прогулка, еще и под нагрузкой, здорово прибавляла к прогнозу продолжительности жизни. Однако, чувствовал я себя совсем иначе — как будто вот-вот двину кони. К подъезду я подошел на одной силе воли. Спина ныла, в легких жгло, а никотиновая ломка усиливала каждое неприятное ощущение. Курить тянуло так, что возле какого-то бомжа, смолившего бычок, я не выдержал и остановился — подышать дымом.

В подъезде хотелось рухнуть на лестнице и просто лежать.

А на площадке меня ждал сюрприз.

Эльвира Гизатуллина, медсестра из приемного отделения, облокотившись на перила, улыбалась. В свете тусклой лампочки ее ярко-красная помада казалась почти черной.

— Сергей Николаевич, вот так встреча! — Она поправила прядь волос. — А я как раз к вам.

— Эльвира? — Я нахмурился. — Что-то случилось?

— Да нет, — девушка беззаботно пожала плечами. — Просто вся больница гудит о вашей операции. Я подумала, может, отметить хотите?

Она подняла пакет, в котором угадывалась бутылка вина. Странно. Чего это она?

— Спасибо, но я завязал с алкоголем.

Во взгляде Эльвиры промелькнуло удивление.

— Серьезно? Так резко?

— Врачебное предписание. — Я развел руками и попытался улыбнуться. — Проблемы с сердцем.

— Ой ли! — Она улыбнулась. — Ну ладно, вино подождет. Все равно мы могли бы… просто поговорить. О будущем.

Операция на дочери Хусаинова. Вот что ее привело. Еще вчера она прошла бы мимо меня, не заметив. А тут приперлась в мой неблагополучный район.

— Давайте зайдем хоть, Сергей Николаевич, — настойчиво предложила Эльвира. — Я же тут стою уже целый час. Ночь на дворе, а вы девушку на пороге держите.

Я заколебался. Отказать напрямую — значит нажить врага. Хуже и злее нет человека, чем женщина, получившая отказ. А новые недоброжелатели мне сейчас не нужны.

— Ладно, — сдался я. — Но ненадолго. Я правда устал.

Открыв дверь, я пропустил Эльвиру вперед и включил свет. Она вошла, уверенно ступая на каблуках, но замерла, окинув взглядом прихожую.

Облезлые обои. Потертый линолеум. Старая обувь в углу. Запах сырости. Да и прежняя вонь никуда не делась.

— Ух ты, — сморщив носик, протянула Эльвира, преувеличенно жизнерадостным голосом. — Уютненько.

Я промолчал, проходя на кухню и выкладывая пакеты на стол — хорошо, что вчера хоть вымыл его. Эльвира последовала за мной.

Ее взгляд скользнул по облупившейся краске на батарее, задержался на холодильнике, на советском гарнитуре с отваливающимися дверцами. Губы девушки скривились.

— Сергей Николаевич, — в голосе появились ледяные нотки, — вы правда здесь живете? Я думала…

— Что именно?

Эльвира сдула прядь со лба и широко улыбнулась, сказав:

— Ничего. Все наладится.

— Спасибо, — сказал я, но насторожился. — Почему ты так считаешь?

— Ну, я просто думала, что после операции… Хусаинов же наверняка заплатит. Или отблагодарит. Такие люди не остаются в долгу.

— Хусаинов ничего не должен, — сухо ответил я. — И я не жду благодарности. Я врач. Делаю свою работу.

— Да ладно. — Эльвира скептически улыбнулась. — Какой врач откажется от благодарности такого уровня? Вы либо святой, либо… — Она осеклась.

— Либо дурак? — закончил я за нее. — Может, и дурак. Но это моя жизнь и мой выбор.

Она оглядела кухню еще раз. На лице промелькнуло разочарование, затем брезгливость, которую она уже не пыталась скрывать. Никаких денег. Никаких связей. Только нищая, запущенная квартира и человек, который почему-то не хочет пользоваться шансом.

— Знаете, Сергей Николаевич… — Она взяла пакет с вином. — Я, пожалуй, пойду. Вспомнила, что у меня завтра ранняя смена. А вы все равно не пьете.

— Конечно, — кивнул я. — Спасибо, что заглянула.

Эльвира направилась к выходу, но на пороге остановилась и обернулась.

— Сергей… — Уже без отчества и на ты, и в ее голосе звучала смесь жалости и насмешки. — Хусаинов — твой шанс, а ты отказываешься. Гордый? Врач? Дебил ты, а не врач. Мог выкарабкаться, да и тот шанс просрал. Ты же понимаешь, что для всех ты алкаш и неудачник?

Ее слова могли бы задеть казанского Сергея. Но я прожил слишком долгую жизнь.

— Не для всех, — спокойно ответил я.

Она фыркнула и вышла, громко хлопнув дверью.

Я прислонился к косяку, чувствуя, как накатывает усталость. Ноги гудели, в висках стучало. Организм требовал никотина. Или алкоголя. Или хотя бы сна.

Система активировалась сама собой.

Анализ состояния тела…

Физическое истощение: критическое.

Признаки никотиновой абстиненции: усилены.

Артериальное давление: 154/106, повышено.

Дефицит глюкозы в крови!

Рекомендации: немедленный отдых, обильное питье.

Прогноз продолжительности жизни уточнен: 8 дней 18 часов 42 минуты…

Я усмехнулся. Система старательно напоминала, что времени осталось мало. А я даже никотиновые пластыри купить не могу. То есть, могу, но не буду. Лучше перетерпеть, так физиологический процесс отвыкания не затянется на несколько недель, а то и месяцев, да и деньги лучше на что-то иное приберечь.

И словно в ответ на мои рассуждения Система отреагировала:

Анализ состояния разума…

Мыслительная активность: высокая.

Настроение: тревожное, но стабильное.

Без алкоголя: 71 час, улучшение когнитивных функций +5%.

Без никотина: 58 часов, улучшение когнитивных функций +3%.

Два дня без сигарет и алкоголя начинали приносить плоды. Да и прогноз продолжительности удавалось удерживать на том же уровне. Но хватит ли этого?

Я подошел к зеркалу в ванной и впервые внимательно всмотрелся в чужое лицо. Крупные черты, мешки под глазами, нездоровый цвет кожи. Сколько боли пережил человек с этим лицом?

Потеря любимой женщины и ребенка. Я не мог в полной мере понять эту трагедию — у меня была, как я считал до последней минуты, прекрасная семья и любимая, мать ее, Ирочка, дети. Моя жизнь принадлежала медицине, исследованиям, карьере. Развод вряд ли сломал бы меня.

Казанский Сергей был другим — способным любить так сильно, что потеря разрушила его изнутри. Или же была и другая причина?

Чужие глаза в зеркале смотрели с усталостью и странной решимостью.

— Теперь я — казанский Сергей Епиходов, — произнес я вслух. — И хотя бы в память о твоей Наташе и вашем ребенке ты будешь жить, Серега.

Я вернулся в комнату и рухнул на кровать. Мышцы ныли, никотиновая ломка не давала расслабиться. Мозг отказывался отключаться. Мысли вертелись по кругу: долг Михалычу, курить, завтрашний день без работы, деньги, которых нет, курить. Или выпить. Смочить горло, всего-то…

Я закрыл глаза, пытаясь уснуть.

Зазвонил телефон.

Неизвестный номер. Я нахмурился и нажал на зеленую кнопку.

— Да?

— Серый, — голос прозвучал жестко и спокойно. — Это Сан Михалыч. В среду в восемь вечера. Знаешь где. Чтоб как штык! Если не придешь — сам знаешь…

Гудки.

Я медленно опустил телефон. Сердце застучало сильнее. В среду — это послезавтра. Восемь вечера. Триста двадцать тысяч, которых у меня нет.

Система снова активировалась.

Внимание! Стрессовая ситуация!

Зафиксировано критическое повышение уровня адреналина и кортизола.

Негативное влияние на сердечно-сосудистую систему!

Прогноз продолжительности жизни уточнен: 6 дней 17 часов 58 минут…