Двадцать два несчастья

Глава 4

Дома выпил сразу шесть таблеток активированного угля и продолжил искать документы, которые могли бы прояснить хоть что-то из жизни Сергея.

Поиски в квартире существенных результатов не дали. Никаких дневников или подробных записей о жизни прежнего Сергея. Только разбросанные медицинские заметки, несколько учебников и куча неоплаченных счетов.

Счета я откладывал в отдельную кучку. С ними тоже еще предстояло разбираться.

Завибрировал телефон. На этот раз звонил кто-то, обозначенный в контактах как Михаил Петрович. Я вспомнил, что это имя упоминалось в разговоре с Харитоновым. Похоже, это единственный человек в больнице, который еще не списал прежнего Сергея со счетов.

— Алло? — осторожно ответил я.

— Сергей, это Михаил Петрович. — Голос звучал устало, но доброжелательно. — Как ты?

— Нормально, — неуверенно ответил я.

— Ростислав совсем озверел сегодня, — вздохнул Михаил Петрович. — Но, честно говоря, я его понимаю. Три летальных исхода за месяц — это перебор даже для нашей больницы.

Я молчал, не зная, что ответить.

— Сергей, я обещал твоему отцу приглядывать за тобой, но ты не оставляешь мне выбора. Если комиссия министерства обнаружит все твои… скажем так, несоответствия в диагностике, тебя не просто уволят. Под суд пойдешь. И однозначно сядешь.

Отец? У прежнего Сергея, конечно же, должны быть родители. И, судя по всему, Михаил Петрович имел с ними какие-то связи.

— Понимаю, — наконец выдавил я.

— Ничего ты не понимаешь, — проворчал он. — Слушай, завтра я перевожу тебя в отделение неотложной помощи. Будешь под моим непосредственным надзором. Может, так удастся избежать новых… инцидентов.

— Спасибо, — искренне ответил я. Работа в неотложке под руководством человека, который, похоже, единственный еще верит в меня, — это звучало неплохо.

— Считай это последним шансом. И, Сергей… завязывай с выпивкой. Я чувствую запах перегара даже в твоих диагнозах, понимаешь?

— Понимаю. Я уже решил бросить.

— Да ну? — В его голосе звучало явное недоверие. — Что ж, будет приятно увидеть тебя трезвым на работе. До завтра, Сергей. И постарайся не опаздывать. Ты сейчас «под колпаком», сам же понимаешь.

Он повесил трубку, а я остался сидеть, обдумывая услышанное. Итак, у казанского Сергея есть отец, который, судя по всему, знаком с Михаилом Петровичем. Это может быть полезно.

Телефон завибрировал снова. На этот раз пришло сообщение с неизвестного номера: «Твоя машина на штрафстоянке. Не благодари».

Я отложил телефон, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Видимо, кто-то позаботился о том, чтобы усложнить мне жизнь. Кто бы это мог быть? Рамиль, который звонил после консилиума? Или кто-то еще?

Происходящее все больше напоминало кошмарный сон. Я, успешный московский нейрохирург, внезапно оказался в теле неудачника из Казани. Неудачника, погрязшего в долгах, профессиональных ошибках, с репутацией алкоголика и, судя по всему, со множеством врагов. Как будто после смерти попал в свой личный ад.

Я подошел к окну и посмотрел на вечернюю улицу. Снаружи готовился ко сну чужой город, враждебный и незнакомый. Как и вся эта новая жизнь.

В отражении стекла я снова увидел чужое лицо. Жирное, лоснящееся, с отвисшими щеками, нездоровым цветом кожи, воспаленными глазами. И все же это было теперь мое лицо. Не лицо, а жопа бегемота, мать его! Моя новая реальность. Второй шанс, каким бы сомнительным он ни казался.

— Хорошо, — прошептал я, глядя в отражение, и дернул себя за ухо. — Давай попробуем исправить то, что ты натворил, Серега.

Сразу после этого интерфейс Системы снова мигнул перед глазами:

Текущий статус носителя: истощение адаптационных резервов.

Рекомендуется: сон не менее 8 часов, отказ от психоактивных веществ.

Эта штука начинала меня раздражать своими очевидными рекомендациями и в то же время поражала точностью диагностики. Никакого МРТ, никаких анализов крови — просто мгновенная оценка состояния организма.

Я отошел от окна, застелил кровать найденным в шкафу более-менее чистым пододеяльником и лег, закинув руки за голову. Необходимо было выработать план действий. За неделю мне предстояло найти триста двадцать тысяч, чтобы расплатиться с Михалычем. И двадцать — мой долг в продуктовом. И на жизнь, конечно, на коммуналку.

Одновременно надо восстановить профессиональную репутацию и подготовиться к комиссии в министерстве. И при этом начать приводить в порядок разваливающееся тело, которое мне досталось непонятно за какие грехи.

И не смогу в таком виде появиться перед Иринкой, моей женой в той жизни. А ведь мне надо ее увидеть!

Слишком много задач. Но самое главное — разобраться с этой загадочной Системой. Если она действительно способна видеть то, что недоступно обычному врачебному взгляду, это могло бы стать моим тайным преимуществом.

Я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Как именно работает эта Система? Запускается ли она по моему желанию или активируется автоматически?

— Диагностика, — тихо произнес я, обращаясь в пустоту.

Ничего не произошло.

— Активировать, — попробовал я другую команду.

Снова ничего.

Я вздохнул. Похоже, управление голосом не работает. Может, мысленные команды? Я сосредоточился, визуализируя активацию Системы.

Тишина. Только где-то надо мной соседи включили музыку.

Ладно, разберемся с этим позже. Я поднялся с кровати, аккуратно повесил подаренный соседкой халат на плечики (единственные во всей квартире, между прочим). Остро встал вопрос — а в чем я завтра пойду на работу? Да, там я надену этот халат. Но до работы же еще дойти в чем-то нужно.

То, в чем был Сергей в момент моего переноса в его тело, вызывало много вопросов. Я бы такое не надел, даже в молодости. Узкие штаны, которые обтягивали толстую задницу, какой-то куцый пиджак, такое впечатление, что Епиходов в нем еще в детском саду на выпускном утреннике зайчика изображал. О футболке я даже говорить не хочу. Да, Серега носил футболку немаркого серого цвета. Но даже темная одежда должна быть чистой.

Я открыл шкаф. Да уж… Особым модником мужик явно не считался.

Хотя одеться ему было во что. Но в каком все виде! Похоже, мой предшественник даже не подозревал, что грязную одежду не нужно вешать рядом с чистой.

Тщетно порывшись, я с печалью констатировал, что надеть мне завтра на работу нечего.

И что же теперь делать?

Оставались антресоли. Пришлось лезть туда. И, к моей радости, я обнаружил там старые коричневые брюки со стрелками, явно от костюма, и голубую рубашку в клеточку (такие, помнится, носили еще при Советском Союзе).

Теперь лишь бы влезть в этот антиквариат.

Влез. В принципе, даже ничего, могу и присесть, и согнуться.

Я пару раз присел, покрутил корпус, с удовольствием констатировав, что хотя это жирное тело приседает с трудом, но колени не хрустят и не болят так, как у меня настоящего. Вот что значит молодость!

С трудом, но я таки нашел утюг — на холодильнике! И тот даже работал. Гладильной доски у Сергея не имелось, пришлось расположиться на столе. Но я преодолел и этот квест.

Последний штрих — обувь. Сергей носил кроссовки невнятного цвета, чья подошва, когда-то белая, теперь была затертого сероватого цвета. Я, как смог, отмыл их, порадовавшись современной моде. Если бы это было во времена моей молодости, когда ходили в туфлях, пришлось бы искать ваксу или гуталин. И вряд ли я нашел бы тут подобные изыски.

А так под краном помыл, щеточкой поелозил — и красота!

Точнее, относительная красота.

Пока занимался одеждой, немного пришел в себя. Спасительная рутина. Обычные, простые действия помогали обрести контроль над ситуацией, сделать хоть что-то понятным и управляемым в этом хаосе.

Зазвонил телефон. На экране высветилось: «Папа». Я замер. Что сказать человеку, которого никогда не встречал, но который считает меня своим сыном?

Звонок прекратился. Затем телефон пиликнул, сообщая о новом голосовом сообщении. Я нажал на воспроизведение.

«Сережа, сынок, как ты? Михаил Петрович звонил… — Голос был старческим, немного дребезжащим. — Говорит, у тебя снова проблемы на работе. Может, заедешь к нам на выходных? Мама пирогов напечет. Поговорим. — Он помолчал, вздохнул и добавил чуть заискивающим голосом: — Мы скучаем, сынок».

Я ощутил странное чувство вины, прям захлестнуло. Хотя это был не мой отец и не я игнорировал его звонки все это время.

Решив отложить этот вопрос до завтра, я продолжил уборку. За кроватью обнаружил початую бутылку дешевого коньяка. Рука непроизвольно потянулась к ней, аж задрожала — тело требовало привычного расслабления. Но я преодолел импульс и вылил содержимое в опустевшую раковину.

Кухонные часы показывали почти полночь. Пора было ложиться — завтра предстоял первый рабочий день в отделении неотложной помощи.

Я уже почти заснул, когда через приоткрытое на проветриватель окно услышал странный звук с улицы. Открыв глаза, прислушался. Звук повторился — отчетливый скрип тормозов.

Подошел к окну и осторожно отодвинул штору. Внизу у подъезда остановился черный внедорожник с тонированными стеклами. Из него вышли двое мужчин, один из которых показался мне знакомым — вроде тот самый, со шрамом над бровью, что приходил за долгом. Они остановились, осматривая окна дома.

Один посмотрел наверх, и я инстинктивно отпрянул от окна.

— Да куда он свалит? — донеслось снизу. — У него ж даже на автобус ща бабла нет, голяк!

— Пусть только попробует… — угрожающе хмыкнул второй. — В этот раз Михалыч ему ноги переломает, если попытается соскочить.

— Да хорош трындеть, просто проверь — и погнали, — огрызнулся первый. — Через неделю вернемся за баблом. Или за его почками.

Они обошли дом и скрылись из виду. Я прислонился к стене, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Хоть они и дали мне неделю, но явно не доверяли… Черт, машина-то моя на штрафстоянке!

Через минут пять в дверь постучали. Ногами.

Открыв, я увидел обоих коллекторов Михалыча, делая вид, что они меня разбудили.

— Тут он, тля! — облегченно вздохнул тот, что со шрамом на брови, и угрожающе спросил: — Где тачка?

Мопсоподобный взял меня за ворот майки и рыкнул:

— Отвечай!

— На штрафстоянке…

— Че она там делает? — усилил нажим тот.

Внезапно интерфейс Системы вспыхнул перед глазами:

Внимание! Стрессовая ситуация!

Зафиксировано критическое повышение уровня адреналина и кортизола.

Негативное влияние на сердечно-сосудистую систему!

Прогноз продолжительности жизни уточнен: 9 дней 23 часа 58 минут 17 секунд.

Ну мать вашу так, на ровном месте стресс!

— С ментами поговорите, — огрызнулся я. — Мне-то почем знать? Может, нарушал я, не помню.

Мопс отпустил ворот, недоверчиво прищурившись.

— Совсем охренел? — не поверил он. — Ты зачем нарушал?

Шрамобровый положил ему руку на плечо, усмехнулся:

— Ну, ты это, не нагнетай, Рама. И так, видишь, побеспокоили Серого.

— Да, — кивнул я, снова зевая. — Вообще, ребят, вы чего ночью-то явились? Завтра мне людей оперировать, а вы тут…

— Че? — переспросил шрамобровый, словно услышал что-то на китайском.

— Говорю, завтра с утра в больницу, в отделение неотложки. Первый день выхожу. — Я потер переносицу. — А вы меня среди ночи будите. Как я завтра нормально работать буду, если не высплюсь?

Коллекторы переглянулись.

— Ты хирург, что ли? — с подозрением спросил мопсоподобный Рама.

Шрамобровый почесал бровь над шрамом.

— Нифига себе… Хирург. А лох лохом же. Че, прям людей режешь?

— Угу. Так что дайте мне выспаться, завтра я выйду на смену, начну зарабатывать. Неделю вы мне дали. Постараюсь хоть часть собрать.

Мопс шумно выдохнул, явно не ожидавший такого поворота.

— Ладно, хирург. Спи. — Он ткнул меня пальцем в грудь. — Только учти: если попробуешь смыться, Михалыч тебе ноги так переломает, что никакой хирург не соберет. Понял?

— Понял, — кивнул я.

— И тачку со штрафстоянки забери, — добавил шрам. — Продал бы лучше, тля!

— Да куда я продам? — устало усмехнулся я. — Кому сдался этот хлам.

— И то верно, — заржали оба.

И ушли, громко топая по лестнице. Я закрыл дверь, прислонился к ней спиной и выдохнул, уставившись на цифры, медленно отсчитывающие секунды остатка моей жизни.

Похоже, выжить в этой новой реальности будет сложнее, чем я думал.

С этой вдохновляющей мыслью я завалился спать.

Утро принесло две новости, и обе, как ни странно, не были однозначно плохими. Первая — в мессенджере ждало голосовое сообщение от Михаила Петровича, начальника отделения неотложной помощи, где мне теперь предстояло работать. Сухо и по-деловому он известил о необходимости явиться к Ростиславу Ивановичу для официального перевода.

Вторая — никотиновая ломка обрушилась на меня всей мощью похмельного синдрома.

Голова раскалывалась, руки подрагивали, а во рту стоял отвратительный привкус. Каково это — отказаться от привычки, которой даже не помнишь? Сказать странно — это не сказать ничего. Я смотрел на свои руки, тело, отражение в зеркале, но все это казалось чужим, позаимствованным ненадолго. Вот только здесь и сейчас другого тела у меня не было. Да и этому осталось девять с половиной дней.

Я встал над раковиной и облил голову и шею холодной водой. Это помогло прояснить голову, но не уняло дрожь в руках. Организм требовал никотина, как наркоман — дозы. Я налил себе чашку крепкого чая без сахара — хоть какая-то замена. Мысль о том, что первую рабочую смену в новом отделении придется проводить с такими руками, вызывала профессиональную тревогу. Хирург с тремором — это как пьяный сапер. Второго шанса никому не дается.

Система никак не реагировала на мои попытки ее вызвать. Это тоже напрягало. Выходит, она активировалась только в определенных ситуациях? Или имела собственную волю? Глупо зависеть от инструмента, которым не умеешь управлять, и который управляет тобой.

Я резко почувствовал себя марионеткой.

Точнее, жирной марионеткой-неудачницей.

За окном было пасмурно — плотные серые облака обещали дождь. Такая же хмурая погода царила и в моей душе. Я медленно выпил терпкий чай, обойдясь без завтрака, и собрался на работу. Любой другой, скорее всего, сделал бы бутерброды, но этому телу пока лучше обойтись без хлеба, а то до диабета всего шаг.

На работу пошел пешком. И денег не нашел, и машина на штрафстоянке, и, что самое главное, каждый шаг будет реально продлевать мне жизнь.

Доказательство этому я получил примерно через полчаса быстрой (для Сереги) ходьбы. Система проснулась и вывела:

+1 час 12 минут к продолжительности жизни.

Буквально с каждым шагом к моему существованию прибавлялись секунды, и к моменту, когда я добрался до места работы, обновленный прогноз почти откатился к вчерашним значениям:

Прогноз продолжительности жизни уточнен: 9 дней 21 час…

Девятая городская больница Казани производила приятное впечатление даже на мой искушенный взгляд. Светлое, оранжевое, как апельсин, ухоженное здание с современной пристройкой, обновленной, но сохранившей черты старой архитектуры, а внутри — аккуратные коридоры с ровным, блестящим линолеумом, свежая покраска стен в мягкие, теплые тона. В воздухе ощущался легкий запах чистоты и антисептика — спокойный, внушающий доверие и уверенность в порядке.

В коридоре меня перехватила медсестра — полная женщина лет пятидесяти с чересчур короткой стрижкой и выражением вселенской усталости на лице.

— Епиходов, тебя уже Ростислав Иванович обыскался. — Она окинула меня неодобрительным взглядом. — Ждет у себя.

Хмыкнув (не по субординации обращается!), я кивнул и направился к кабинету заведующего хирургическим отделением. Внутри уже вовсю разворачивался спектакль. Ростислав Иванович Харитонов, грузный мужчина с одутловатым лицом и властными манерами, расхаживал по кабинету, как беспокойный и встревоженный боров в овраге. Напротив него сидел Михаил Петрович — худощавый, подтянутый, с сединой на висках и умными глазами за стеклами очков.

— А, явился! — Ростислав Иванович резко повернулся в мою сторону. — Для особо одаренных: рабочий день в нашей больнице начинается в восемь, а не когда вздумается. Хотя… — он сделал паузу и криво усмехнулся, — тебе это скоро не понадобится.

Михаил Петрович слегка покачал головой, давая понять, чтобы я не ввязывался в конфликт.

— Извините за опоздание, — ровно ответил я и, хоть опоздал всего на пять минут, решил не нагнетать обстановку. — Больше не повторится.

— Много чего у тебя не повторится, Епиходов. — Заведующий скривился, словно проглотил лимон. — Приказ о переводе подписан. С сегодняшнего дня ты в распоряжении отделения неотложной помощи. Будешь все время, пока идет служебное расследование. Там тебе самое место — где решения принимают быстро, а ошибки… впрочем, о твоем таланте к ошибкам нам всем хорошо известно. Надеюсь, недолго тебе осталось в медицине. Да и вообще на воле.

Я промолчал, хотя в голове крутилась пара весьма язвительных ответов. Московский хирург, Сергей Николаевич Епиходов, мог позволить себе поставить на место зарвавшегося начальника. Но казанский Серега Епиходов с его историей и репутацией…

— Ростислав Иванович, — спокойно вмешался Михаил Петрович, — мы договорились о временном переводе. Да, в отделении неотложной помощи сейчас кадровый голод, но давайте рассматривать это как возможность для Сергея… э-э… реабилитироваться.

Харитонов фыркнул.

— Реабилитироваться? После трех летальных исходов за месяц? — Он покачал головой, глядя в мою сторону. — Я бы на твоем месте, Епиходов, уже писал чистосердечное признание и заявление об уходе. Но твое счастье, Мельник питает странную привязанность к твоей семье. — Он повернулся к Михаилу. — Ты же понимаешь, Петрович, что берешь на себя всю ответственность?

— Понимаю, — кивнул тот. — Но… ты ж понимаешь. Не могу иначе.

Харитонов скептически хмыкнул.

— Ну, твоя шея. Документы я подписал. — Он махнул рукой в сторону двери. — Забирай своего… протеже. Век бы его не видеть!

Мы вышли в коридор, и я почувствовал, как напряжение постепенно отпускает. Михаил Петрович вздохнул и покачал головой.

— Ты выбрал не лучшее время для опоздания, Сергей. Харитонов только и ждет повода, чтобы окончательно тебя уничтожить.

— Спасибо за поддержку, — искренне поблагодарил я. — Но почему он так настроен против меня?

Михаил Петрович окинул меня странным взглядом.

— Ты действительно не помнишь? Или это такой способ делать вид, что ничего не произошло?

Я пожал плечами, решив не уточнять. Пока у меня слишком мало информации о прошлом этого тела.

— Ладно, — Мельник потер переносицу, — идем в отделение. Познакомлю тебя с командой.

— Михаил Петрович… — Я качнул головой на душевую. — Мне бы помыться сначала, а? А то дома воды горячей нет.

Принюхавшись, он поморщился и кивнул:

— Давай мойся. И это… Не торопись, тщательнее…